Антисемитизм в Советском Союзе

С.М. Шварц

Леопольд Хеймсон (США)

МЕНЬШЕВИЗМ И ЭВОЛЮЦИЯ РОССИЙСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ (отрывки)

В 1960–1965 гг. по совместному приглашению группы старейшин меньшевизма и ряда специалистов по российской и советской истории, работавших в различных американских университетах, я руководил осуществлением проекта по истории меньшевизма.

Импульс к этой работе был дан в 1959 г. самими старейшинами меньшевистской партии, а именно, если говорить более точно, десятью членами их последнего сплоченного коллектива, который все еще функционировал в Нью-Йорке и 40 лет спустя после их эмиграции. Шестеро из них — Григорий Аронсон, Давид Даллин, Лидия Дан, Борис Двинов, Борис Николаевский и Соломон Шварц — были оставшимися в живых представителями Заграничной Делегации РСДРП, основанной Юлием Мартовым и его политическими сторонниками вскоре после их высылки из Советской России декретом Верховного Совета в 1922 г. Эта группа продолжала действовать как политический организм без каких-либо перерывов, с представительством в Рабочем Социалистическом Интернационале, сначала в Берлине вплоть до прихода Гитлера к власти, а затем в Париже до весны 1940 г., когда Германия оккупировала Францию.

Другие три члена этой группы — Лео Ланде, Борис Шапир и Симон Волин — были старейшинами меньшевистского Союза Молодежи, который продолжал подпольное существование в Советской России и контакты с меньшевистской Заграничной Делегацией до середины 20-х годов. Большая часть из этих оставшихся в живых меньшевиков были активными авторами «Социалистического вестника», журнала, основанного Заграничной Делегацией сразу после своего образования, причем журнал выходил даже после того, как Делегация в 1940 г. была распущена. Когда осуществлялся наш проект, журнал все еще выходил в Нью-Йорке, распространяя свои политические идеи, реагируя на события четырех бурных и мучительных десятилетий, на приход к власти Гитлера и Сталина, на террор каждого из них, на бойню Второй мировой войны. Эта эпоха отметила жизнь большинства из авторов журнала последовательными переселениями — сначала в Германию, затем во Францию и в конечном счете в Соединенные Штаты….

«…Когда я пишу эти строки, я думаю прежде всего о Соломоне Шварце, меньшевистском практике и публицисте значительного опыта и размаха, который в период 1905–1917 гг. вложил всю свою энергию в строительство массового европейского рабочего движения на русской почве.

Когда я однажды попросил Шварца обрисовать картину рабочего Санкт-Петербурга накануне Первой мировой войны и, в частности, тогдашнюю эволюцию Санкт-Петербургского Союза металлистов (журнал этой организации он издавал летом и осенью 1913 г., пока большевики не захватили контроль над этим Союзом), его ответ сфокусировался (до такой степени, что он не затрагивал больше ни один другой сюжет) на кампании по социальному страхованию, которую он проводил в течение этого периода, стремясь соединить привлекшие внимание меньшевиков принципы инициативы с независимой деятельностью рабочего класса.

Подобным же образом, когда я попросил Шварца реконструировать, прежде всего через призму Октября 1917 г. (когда он был вице-министром труда), дни, непосредственно предшествовавшие взятию власти большевиками, его мысль опять упрямо зациклилась на законодательстве по социальному страхованию, набросками которого он занимался в ночь, когда большевики брали власть, все еще стараясь правдоподобно объяснить в своих заготовках принципы рабочей самопомощи и самоуправления.

А когда весной 1918 г. Шварц обратился к рабочим Путиловских заводов, сделав это по требованию лидеров меньшевистского правого крыла, стремившихся организовать движение уполномоченных с целью бросить вызов доминирующему положению большевиков в Советах, он произнес перед своей горячей, но все больше приходившей в замешательство рабочей аудиторией страстную речь, кульминировавшую в священной (для него) фразе: «Вперед к капитализму!». (Мне вряд ли следует добавлять, что шварцевская концепция «капиталистического развития», как и большинство других, носивших земной характер вопросов, стойко оставалась в высшей степени категорией абстрактной).

Конечно, шварцевское упрямство и политическая невинность казались идиосинкразией даже многим из его товарищей. Но в менее чистом виде некоторые из составляющих, способствовавшие росту этих качеств, были в самом деле характерны для той политической культуры, в которой он был сформирован и оставался абсорбированным. Эти атрибуты меньшевистской политической культуры могут нам объяснить, во всяком случае частично, ту модель, которую большевизм (первоначально произраставший из той же самой политической почвы, что и меньшевизм, и тем не менее ставший во многих отношениях его психологической, а равным образом и политической противоположностью) все более и более интенсивно формировал….

… Величие этого организованного видения, качества революционного аскетизма и самоотверженности, а также ясность, внешняя рациональность — такие характеристики ленинских политических оценок, и в особенности стратегия и тактика, которые он из них выводил, — казались в огромной степени привлекательными многим будущим меньшевикам в течение искровского периода, когда этот взгляд был впервые отчетливо выражен, и даже в 1905 г., пока революция казалась близкой. Стоит, пожалуй, напомнить, что многие из будущих меньшевиков, в особенности из среды тех, кто в конечном счете взял на себя организационные обязанности практиков меньшевистской партии (включая и таких как будущие сотрудники нашего проекта, вроде Георгия Денике и Соломона Шварца) де-факто были большевиками в 1905 г.

В самом деле, необходимо точно констатировать, что меньшевизм стал в действительности принимать модель особого политического движения и, в особенности, политической культуры лишь после коллапса великих революционных надежд 1905 г. и жесточайшей критики и самокритики, которые этот революционный максимализм породил в меньшевистском лагере….

…. Первым ударом было разрушительное воздействие на них изменений в Советской России в течение 30-х годов. Вопрос состоял не в том, что меньшевики были неспособны быть в курсе этих изменений. Напротив, в их журнале, а также в ряде других публикаций предлагались насыщенные необычайно хорошей информацией сообщения о многих из этих событий, широко трактовались политические и экономические процессы эры Сталина. Эти сообщения представляются более надежными, чем многие из сообщений тогдашних западных обозревателей.

Достаточно назвать, к примеру, «Письмо к старому большевику» Николаевского, увековечивающее на страницах «Социалистического вестника» взгляды Бухарина, в самый канун его ареста и процесса над ним, на тогдашнее развитие событий в Советском Союзе и роль в них Сталина.

Было немало и иных, более научных по своему духу индивидуальных исследованиях событий в Советском Союзе; большая часть из них была опубликована (после их переселения в США) Давидом Даллиным, Борисом Николаевским и Соломоном Шварцем (я упоминаю здесь лишь тех членов большевистской эмиграции, которые имели отношение к нашему проекту).

И все же, несмотря на солидную сумму информации, наличествующую в этих произведениях, меньшевистская эмиграция показала себя неспособной, причем неспособной, будучи рассматриваема как коллектив, вывести из своей среды что-то достаточно существенное в смысле интерпретации событий, что могло бы заставить объединиться в оценках даже членов внутреннего круга меньшевиков-интернационалистов. Под вопрос ставились не только различия в мнениях относительно того, что же на самом деле происходит, но более фундаментальная проблема, выразившаяся в неспособности просто-напросто понять смысл происходящего. В самом деле, наиболее угнетающим моментом в осмыслении меньшевиками таких, скажем, процессов, как коллективизация и «великие чистки», которые они начали осознавать в качестве бойни, было не только то, что они внушали им ужас и отвращение, но также и то, что меньшевики казались лишенными возможности объяснить их с точки зрения рациональной, по меньшей мере в категориях им привычных….

…. Некоторые информанты выказали себя способными дать лишь такие воспоминания о своей деятельности, которые укладывались в обычные модели (подобно шварцевским воспоминаниям о законодательстве в области социального страхования, проект которого он все еще продолжал набрасывать в ту ночь, когда большевики брали власть, или же некоторым описаниям Лидии Дан относительно продолжавшихся всю ночь заседаний в петроградской квартире Дана). Однако как только они оставляли в стороне эти мало интересные точки-ориентиры, их воспоминания, как правило становились туманными и хаотическими, подобно фрагментам, вынутым из какого-либо крупного остова или участка; создавалось впечатление, что само время взорвалось или приостановилось в своем течении в эти месяцы….»

ПРЕДИСЛОВИЕ

В сложном клубке вопросов о Советском Союзе вопрос об антисемитизме принадлежит к числу наиболее спорных. Высказываемые по этому вопросу мнения часто прямо полярны:

Советский Союз — страна осуществленного национального равенства, единственная в мире страна со значительным еврейским меньшинством, не знающая антисемитизма.

Советский Союз — страна с чрезвычайно развитым антисемитизмом, далеко оставляющим позади антисемитизм старой России.

Таковы два наиболее часто высказываемые положения. В подтверждение и того, и другого приводятся некоторые факты, частью верные, частью не отвечающие или не вполне отвечающие действительности. И хотя наличность в Советском Союзе каких-то элементов антисемитизма сейчас уже не вызывает более сомнений у сколько-нибудь осведомленных и самостоятельно мыслящих людей, вопрос в целом остается недостаточно выясненным и независимое общественное мнение, относящееся с естественным недоверием к упрощенным «про-советским» или «анти-советским» формулам, остается дезориентированным.

В настоящей работе, предпринятой по инициативе Американского Еврейского Комитета, автор поставил себе задачей выяснить социально-психологические корни советского антисемитизма, формы и результаты борьбы с ним, степень распространенности и динамику антисемитизма в Советском Союзе.

Автор — еврей, что в глазах многих ставит под сомнение объективность анализа им антисемитизма. И автор — русский социалист, решительный противник коммунистической диктатуры, что тоже в глазах многих ставит под сомнение объективность анализа им советской действительности. Это обычно аргументы для людей с готовыми, предвзятыми мнениями, отмахивающихся от фактов, не укладывающихся в привычную для них схему мысли. Но в аргументах этих есть и здоровое зерно: еврею, тем более после страшного десятилетия с середины тридцатых до середины сороковых годов, нелегко сохранить объективность в анализе антисемитизма; и демократу и социалисту нелегко оставаться безупречно объективным при анализе советского развития. Отдавая себе отчет в этих трудностях, автор стремился со всем доступным ему беспристрастием — не необходимо с бесстрастностью — и постоянно проверяя самого себя, проанализировать и по возможности обобщить весь доступный материал по вопросу об антисемитизме в Советском Союзе и представить этот материал в такой форме, которая обеспечила бы читателю возможность непосредственного знакомства с фактами, критической проверки выводов автора и самостоятельного суждения об анализируемых сложных социальных явлениях. Для достижения этой цели автор в частности очень пространно — гораздо пространнее, чем это отвечает обычным литературным требованиям, — цитировал источники, особенно мало доступные читателю советские источники.

* * *

Для облегчения читателю ориентировки в вопросе изложу здесь вкратце схему развития антисемитизма в Советском Союзе, как она представляется мне в результате работы над материалом, лежащем в основе этой книги. Схема эта отлична от господствующих представлений, отлична и от того, как я сам представлял себе развитие антисемитизма в Советском Союзе до того, как занялся специальным изучением вопроса.

Согласно распространенным, особенно вне Советского Союза, представлениям, после окончания гражданской войны в России, ознаменовавшейся кровавыми еврейскими погромами, антисемитизм быстро пошел на убыль и вскоре почти исчез, изредка прорываясь отдельными эпизодами, в которых находило свое выражение печальное «наследие прошлого». Эти представления в основном отвечали действительности, как она сложилась в первой половине двадцатых годов. Но они находятся в глубоком противоречии со всем дальнейшим развитием.

С середины двадцатых годов в Советском Союзе поднялась новая волна антисемитизма, которая вскоре привлекла к себе внимание советской печати и вызвала довольно значительную анти-антисемитскую литературу (список ее приводится ниже в прим. 31 к гл. III). Однако, вопреки официальной советской концепции, антисемитизм второй половины двадцатых годов отнюдь не был отголоском старого антисемитизма («наследие прошлого»), принесенным в города отсталыми элементами, выходцами из деревни, а возник в среде разоренных и деклассированных средних слоев города. В этом происхождении антисемитизма второй половины двадцатых годов находит свое объяснение факт проникновения антисемитизма в верхние слои рабочего класса, в среду учащихся высших учебных заведений, в среду членов компартии и комсомола. Свое идеологическое обоснование этот антисемитизм находил в упрощенной критике социальных отношений, как они сложились на почве НЭП'а, и в вульгарном представлении о евреях, как о главных носителях НЭП'а.

После того, как на пороге тридцатых годов страна перешла к политике форсированной индустриализации (политике пятилетних планов), произошло резкое изменение всей экономической и социальной обстановки в Советском Союзе, сопровождавшееся огромным увеличением спроса на труд, исчезновением безработицы и глубокой социальной и экономической перегруппировкой населения. В этой обстановке антисемитизм, как он сложился во второй половине двадцатых годов, резко пошел на убыль и в середине тридцатых годов он утратил характер массового явления.

Во второй половине тридцатых годов начался, однако, новый подъем кривой антисемитизма, пробуждение нового антисемитизма, нового по той социальной среде, в которой он возник, нового и по своим формам. Это был ползучий, сначала, может быть, только полуосознанный антисемитизм верхнего слоя советской бюрократии, избегавший открытых проявлений и выражавшийся в основном в оттеснении евреев на задний план во всех сферах советской жизни. «Большая чистка» 1936/38 годов, сопровождавшаяся обострением борьбы против интернационалистских элементов в компартии и резко сказавшаяся в уничтожении большинства сколько-нибудь выдвинувшихся евреев-коммунистов, чрезвычайно благоприятствовала развитию этого нового антисемитизма. На пороге сороковых годов он получил широкое распространение в Советском Союзе.

Развитие это подготовило почву для огромного роста в годы войны влияния антисемитизма, уже не этого ползучего и полускрытого, а активного и открытого антисемитизма. Отсылая читателя к пятой главе книги, где подробно выясняются причины этого развития антисемитизма, отмечу здесь лишь, что не только задача гитлеровской антисемитской пропаганды была значительно облегчена всем предшествующим советским развитием. Независимо или почти независимо от гитлеровской пропаганды, в глубоком советском тылу антисемитизм в годы войны вошел в быт. И антисемитизм остро сказался даже в организованном советском движении сопротивления в тылу у немцев.

Послевоенное развитие не представляется еще сейчас достаточно ясным. На Украине, где в годы войны агрессивный антисемитизм получил наибольшее развитие и где антисемитизм является популярной формой антисоветских настроений и вызывает поэтому тревогу в правительственных кругах, правительство, не выступая открыто против антисемитизма, по-видимому, повело в послевоенные годы борьбу против него по партийной линии, без публичной огласки, и достигло в этом отношении некоторых успехов. Вне Украины развитие протекает медленнее, при безучастном отношении власти, но и здесь специфический активный антисемитизм военного времени, по-видимому, ослабел, но с тем большей отчетливостью сказывается усиление того «нового» советского антисемитизма, который начал складываться во второй половине тридцатых годов.

* * *

Автор стремился опираться в своей работе по возможности на первоисточники, т. е. прежде всего на советские источники: на советскую периодическую и непериодическую печать на русском и еврейском языках. Это заведомо неполный источник, к тому же нередко сознательно искажающий действительность применительно к нуждам официальной концепции. Концепция эта в вопросе об антисемитизме не оставалась на протяжении десятилетий неизменной, но в основе ее всегда лежал один из двух тезисов: тезис о полном преодолении антисемитизма в Советском Союзе и тезис о наличности в Советском Союзе антисемитизма, как пережитка прошлого. Случалось и так, что оба тезиса жили в какой-то причудливой комбинации параллельной жизнью. Тезисы эти — и каждый порознь, и оба вместе — не отвечают действительности. Это, конечно, хорошо знают и в Советском Союзе, но это ни в какой мере не оказывало влияния на трактовку антисемитизма в советской печати.

Такое состояние советских источников и скудость источников познания Советского Союза, свободных от советского официального контроля, очень затрудняют изучение советской действительности и вынуждают собирать фактические данные по крупицам и реконструировать сложную картину советской современности на основе анализа частичных данных или на основе изучения явлений, находящихся в более или менее отдаленной связи с действительным предметом изучения.

Эта работа по методу своему несколько напоминает работу археолога, на основании большого числа фрагментарных данных восстанавливающего сложную картину далекого прошлого, с той лишь разницей — в пользу изучения советской действительности, — что действительность эта значительно ближе нам и что перед исследователем ее всё же иногда встает возможность проверить результаты его работы показаниями живых свидетелей советской современности.

Для новейшего периода открылся новый источник изучения проблемы антисемитизма в Советском Союзе. Это показания большого числа евреев-беженцев из Советского Союза и польских евреев, проведших годы войны в Советском Союзе (в лагерях, в ссылке и в качестве свободных граждан). И эти показания требуют критического к себе отношения, но они всё же в подавляющем большинстве случаев свободны от стремления сознательно подгонять изображение виденного и пережитого к определенной обязательной схеме. Источник этот пока мог быть использован лишь в очень узких пределах. Систематическая работа по собиранию такого рода сведений еще почти не ведется. Но и то сравнительно немногое, что было пока сделано, позволяет более ясно видеть некоторые явления. Читатель найдет ниже, в главе пятой, указания на эти источники.

Для выяснения вопроса об антисемитизме в районах немецкой оккупации ценным дополнительным источником являются становящиеся постепенно доступными для изучения немецкие архивы. В немецких документах, не предназначавшихся для опубликования, имеется множество в общем отвечающих действительности подробных сообщений о проведении в жизнь политики истребления евреев и об отношении местного населения к этой политике и к евреям вообще. Значительное число такого рода документов, хранящихся в архивах Еврейского Научного Института (ИВО) в Нью Йорке, было использовано для настоящей работы.

Специальный и очень ценный материал имеется и по вопросу о еврейской проблеме в партизанском движении и в партизанских районах. Материал этот позволяет выяснить взаимоотношения между евреями и неевреями в партизанском движении и между евреями-партизанами и местным нееврейским населением. Материал этот систематически собирался Еврейской Исторической Комиссией в Польше, создавшей обширный архив показаний партизан-евреев, среди которых есть немало бывших участников советского партизанского движения (часть этого архива имеется в копиях в ИВО). И огромный материал собран организациями самих партизан. Среди них наибольшую активность проявила историческая комиссия Союза (бывших) Партизан (евреев) «Пахах» в Италии. Итоги работы этой комиссии были опубликованы в виде большого исследования, широко использованного в главе пятой этой работы.

Подробные указания на все эти и другие источники читатель найдет в тексте книги и особенно в примечаниях.

* * *

Работа эта вышла в свет в 1951 году по-английски вместе с более значительной по объему работой автора «Политика национальностей и еврейский вопрос в СССР». Обе вместе образуют большой том: «Евреи в Советском Союзе», опубликование которого по-русски — при теперешнем состоянии русского книжного рынка вне СССР — невозможно.

В настоящем издании работа несколько дополнена, в частности, в нее включен подробный анализ всех доступных данных об эвакуации евреев в Советском Союзе в годы 2-й мировой войны. Вопрос этот прямого отношения к теме об антисемитизме не имеет. Но широко распространенное заграницей мнение о проводившейся будто бы советским правительством политике спасения евреев, находившихся под угрозой истребления их Гитлером, является, может быть, главной основой ложных представлений о действительном состоянии вопроса об антисемитизме в Советском Союзе: можно ли допустить мысль о поощрении или хотя бы о толерировании антисемитизма советским правительством, если это правительство проявило такую исключительную активность в деле спасения евреев?

Это серьезный аргумент, требующий тщательной проверки всего материала об эвакуации евреев в Советском Союзе в годы войны. Автор пытался разрешить эту задачу в приложении к книге.

Нью Йорк.

Февраль 1952 года

С. Шварц.