В. Сотериологическая окраска рукотворной красоты

Относительно первого вопроса следует сказать, что само по себе занятие мирскими искусствами нейтрально в этом отношении. Как таковое, оно не препятствует спасению, но и не способствует ему. В этом отношении все зависит от произволения и душевных движений конкретного человека, занимающегося искусствами, от того, как он относится к своей деятельности, для чего осуществляет ее. Если истинная причина его занятий, может быть, и не вполне осознаваемая им самим, в большей мере связана с акцентом на собственной самости, то по истине творчество его бесполезно – вне зависимости от того, насколько прекрасен сам плод его творчества. Если же душевное состояние человека таково, что в своей творческой деятельности в большей мере он жаждет не самоутверждения, но прославления Творца, может быть даже в опосредованной форме, – тогда его занятия имеют действительный смысл.

То же самое относится и к вопросу о сотериологической окраске восприятия красоты, даруемой искусствами. Само по себе восприятие красоты, производимой искусствами, сотериологически нейтрально, но оно может принести благо или во вред, в зависимости от душевного расположения воспринимающего человека. Впрочем, это касается любой красоты в тварном мире – рукотворной или природной.

Специфика же красоты, производимой искусствами, в ее отличие от природной красоты, состоит в том, что красота искусств не безразлична по отношению к «наблюдателю», но всегда нацелена на кого-то, кто ее должен воспринимать, причем, нацелена она может быть на различные составляющие человека – телесную составляющую, душевную и духовную. Следует сказать, что каждое из этих направленностей искусства допустимо, принципиально же то, направлено ли данное произведение искусства на страстное начало в человеке или нет.

Соответственно, искусство, и производимая им красота, направленная на страстное начало в телесной составляющей человека, будет апеллировать к сексуальной – и шире – животной сфере; искусство, направленное на страстное начало в душевной составляющей человека, апеллирует к поверхностно-эмоциональной сфере, не давая ей выходить в сферу духовного; наконец, искусство, направленное на страстное начало в духовной составляющей человека, пропагандирует псевдо-духовность, всегда основанную на извращении того или иного истинного духовного принципа. Примеров таких произведений искусства великое множество. Разумеется, того, чтобы создавать, либо воспринимать произведения искусства, нацеленные на страстное начало человека, человеку, желающему вести христианскую жизнь, необходимо избегать.

Этот вопрос обсуждался во время споров о статусе искусства, которые возникали еще в раннехристианскую эпоху. В трактате «О зрелищах», приписываемом святому Киприану Карфагенскому, приводится мнение относительно допустимости участвовать в народных, в то время – языческих, зрелищах (то есть посещать цирки, театры, конные состязания), которое высказывали некие христиане, апеллирующие к Ветхому Завету: «Где написано об этом? Где запрещено [участвовать в зрелищах]? Ведь и Илия представляется возницею Израилевым и сам Давид скакал пред ковчегом. Также читаем о гуслях, трубах, тимпанах, свирелях, арфах и хорах. Да и апостол, ополчая нас на брань, предлагает против духов злобы орудия, обыкновенно, употребляемые борцами; он же, когда берет примеры от ристалищ, между наградами полагает венцы[92]. Почему же человеку верующему, христианину, нельзя смотреть на то, о чем позволительно было писать в божественных писаниях?»[93]. На это автор трактата отвечает, что Давид плясал не ради развлечения, но перед Лицом Господа, и то, что «Давид плясал пред Лицом Божиим, нисколько не оправдывает верных христиан, присутствующих в театре, потому что он не употреблял при этом бесстыдных телодвижений, и его пляска не была греческим сладострастным танцем. Гусли, трубы, свирели и арфы воспевали Бога, а не идола»[94].

Действительно, автор трактата призывает избегать искусства, направленного на разжигание телесных инстинктов, то есть служащего страстному началу в человеке. Подобного рода искусство не может являться чем-то благим; оно всегда имеет отрицательную сотериологическую окраску. Напротив, только такое искусство, которое направлено на духовное начало в человеке, о каковом и упоминается в Ветхом Завете, – может являться благом.

Следует еще отметить, что положительную роль может играть не обязательно такое искусство, в котором непосредственно прославляется Бог; искусство, и являемая им красота, могут и опосредованно способствовать духовному росту человека, его борьбе со страстями, прославлению Бога – например, в случае литературного произведения, если оно призвано освободить человека о тех или иных иллюзий в отношении мира. Очень часто бывает так, что некое произведение искусства в одних отношениях являет истину, в других – ложь, и здесь уже зависит от особенностей душевного расположения конкретного человека, воспринимающего данное произведение искусства, – пользу оно принесет ему или вред. Поэтому в целом, к произведениям искусства необходимо относиться с рассуждением, отделяя в них зерна от плевел.

Такое понимание отражено и в специальном сочинении святителя Василия Великого, посвященном отношению к языческой литературе и наукам – в его знаменитом труде «О том, какую пользу могут получить молодые люди из языческих книг». А именно, святитель Василий пишет: «[Поэты] в своих сочинениях не все одинаковы, и не на все в равной мере надо обращать внимание, а только когда они рассказывают вам о делах или словах хороших людей; тогда надо любить их, подражать им и в наибольшей мере стремиться быть таким же. А когда они касаются изображений людей негодных, следует избегать этих их рассказов. … Ведь для некоторых людей наслаждение цветами ограничивается разнообразием красок и приятностью запахов, между тем как пчелы собирают с них мед; так и здесь, кто преследует в сочинениях одну только внешнюю красоту и сладость, тот не сможет извлечь из них хотя бы небольшую пользу для души. Значит, и вы должны изучать эти сочинения, во всем подражая пчелам, – ведь пчелы не садятся на все цветы без разбора и даже с тех, на которые сядут, стараются унести не все, но берут лишь то, что для них пригодно, а прочее оставляют нетронутым. И если мы целомудренны, мы соберем из этих сочинений то, что нам близко и соответствует истине, а остальное пропустим»[95].

Таким образом, то, что даруемую искусствами красоту христианин может использовать во благо, видно как из Ветхого Завета, так и из церковной традиции, в развитии которой эта тема имеет громадную историю.