Глава 20. На балконе дрались не на жизнь, а на смерть два гнома — рыжий и черный

На балконе дрались не на жизнь, а на смерть два гнома — рыжий и черный. Оба были обнажены. Блестели их скользкие от пота тела, блестели ножи в свете прожекторов. Из-под ног разлетались опилки, набросанные на каменные плиты, чтобы впитывать кровь.

Джейн смотрела на представление сверху, из висячего сада. Ее бокал стоял на перилах.

Гномы осторожно ходили кругами, лицом друг к другу, как два скорпиона. Каждый выжидал, пока другой раскроется. Внезапно один из них сделал выпад, но поскользнулся. Это была непростительная ошибка для такого опытного борца. Второй сделал обманное движение, притворившись, что собирается воспользоваться промахом противника. Но, когда упавший, опираясь на руку, взмахнул ногами, чтобы сбить нападающего с ног, того рядом не оказалось. И тут же второй прыгнул с пронзительным криком. Первому удалось только чуть-чуть ослабить удар — ценой пальца. К счастью, это был палец левой руки.

Гости столпились на балконе. Мало кто наблюдал поединок сверху, как Джейн. Серьезные болельщики хотели быть ближе, слышать хрип и тяжкое дыхание борющихся, вдыхать запах ярости и страха.

Это был жестокий спорт. Джейн не понимала его привлекательности. Вот зрители — другое дело. Она задумчиво сжала губы. Меланхтон нуждался в горючем, она обещала ему. Почти любой из этих годился. Кого выбрать?

Она протянула руку к бокалу. И тут по спине у нее пробежала дрожь, волоски на руках и бедрах поднялись дыбом, показалось, что по ноге ползет насекомое. Эти знаки возвещали приближение Гальяганте.

Джейн ждала. Когда он был совсем близко, она кокетливо обернулась, как учили на специальных курсах. Губы разжались, изогнутая бровь чуть поднялась, глаза широко раскрылись с легким вызовом и едва заметной насмешкой. Это выражение должно было означать: ну-ка, покажи, что у тебя есть.

На Гальяганте эти ужимки не действовали.

— Ты должна быть с гостями!

По берегам искусственной реки горели факелы. На фоне огней Гальяганте выглядел как один из своих воинственных предков. В те времена, потревожив какого-нибудь из них, расплачивались кровью, своей или чужой. Джейн откинулась на перила с притворным безразличием.

Никогда не признавать свою вину. Это первое, чему ее обучили.

— Я и так все время с гостями. — Она приподняла бокал, бросила на Гальяганте поверх него быстрый взгляд. — Красуюсь в своем наряде! — Отвернулась, села, задрав на перила ногу в сапоге с высоким каблуком. На ней были черные кожаные брюки в обтяжку. — Могу сказать, что и костюм, и я пользуемся успехом.

Она наклонилась вперед, позволяя заглянуть в опустившийся вырез жакета, стянутого молнией на талии и на бедрах. Не доходящая до пояса тесная трикотажная блузка задралась, так приподняв ее груди, что они лежали как на подносе.

— Вам нравится, как переделали мою ложечку? — Она кокетливо покачала висящей на цепочке ложкой.

Гальяганте повертел вещицу в руках. Ювелиры-гномы изогнули рукоятку сложной спиралью, чтобы ее аллегорическое значение было более очевидным. Головку сделали плоской и выбили на ней рельефный символ Богини — с одной стороны шершавые выпуклости, с другой — загадочные гладкие цилиндры.

— Ты не стараешься. — Он выпустил ложку из пальцев. — Выглядишь как картинка из комикса.

— Я продавала бы себя успешнее, если бы лучше понимала, кем вы хотите меня представить.

— Твой образ еще не завершен. Мелочи не имеют значения.

— Но я…

— Если ты не справишься, я верну тебя на место. — Он выделил последнее слово. Щелкнув пальцами, Гальяганте бросил через плечо: — Пройдитесь с ней! Пусть не сидит на месте.

И как гора, окутавшая себя туманом, скрылся из виду.

— Фата Джена! — почтительно произнес кто-то. Перед слугами надо было задирать подбородок и разговаривать с ними небрежно — но не высокомерно. Слуги, гномы и кредиторы — слишком ничтожны и не стоят высокомерия. Надо твердо смотреть им в глаза. Отворачиваться, не успев договорить. Не проявлять к ним участия, разве что специально хотите их помучить. Джейн обернулась, и у нее рот раскрылся:

— Видок!

— Госпожа меня помнит? — Видок почтительно улыбнулся, склонив тронутую сединой голову. Но и в этой позе он казался опасным. — Большая честь для меня!

Джейн видела Видока раз в жизни — в «Джеттатуре», когда она чуть не попалась на краже. Но запомнился он ей хорошо, и сейчас Джейн встревожилась:

— Что вы тут делаете?

— Благородный господин Гальяганте пожелал расследовать ваше прошлое. В ходе расследования мы и встретились. Гальяганте нравятся хорошие специалисты. Он предложил мне службу на таких условиях, что я не смог отказаться. И вот я здесь. — Видок предложил ей руку. — Вы уже знакомы с фатой Инколоре?

— Нет еще. Она возлюбленная Гальяганте, верно?

— О, гораздо больше того.

Не прерывая беседу, он вел ее к центру сада.

* * *

Фата Инколоре стояла у пруда, подсвечиваемого снизу, через стеклянное дно, и оживленно беседовала с тремя гостями. Мягкое освещение подчеркивало модную трупную бледность ее лица. Увидев, какое на ней платье, Джейн действительно почувствовала себя картинкой из комикса. Под прудом находился бальный зал, и темные тени рыбок скользили над головами танцующих.

Видок зашептал ей на ухо:

— Слева — фата Джуиссанте. Ее прочат на пост сенатора от партии Левой Руки на ближайших выборах. Еще вернее, что она займет место фаты Инколоре у Гальяганте. Скоро ей придется выбирать. Нельзя иметь и то и другое сразу. Рядом с ней — благородный господин Корво. Типичный представитель своего класса, в обращении небрежен, но опасен, если его рассердить. Смейтесь, когда он шутит. Тот, тощий, в красном плаще и шляпе с пером — это выскочка, внимания не стоит.

Он выпустил руку Джейн и отступил в тень. Джейн подошла к беседующим. За разговором на нее не обратили внимания.

— Но согласитесь, фата Инколоре…

— Эксперименты с истязаемыми химерами неопровержимо доказали…

— А разве не может быть, что…

Фата Инколоре нетерпеливо затрясла головой:

— Все пытаются установить какие-то соотношения между двумя мирами. Говорят, что тот мир — нижний, а наш — верхний, что мы корабль, а тот мир — якорь, что они реальность, а мы — фантазия. Все это просто смешно. Два мира — просто два уровня существования материи. Просто-напросто мы существуем на более высоких энергиях, чем они. Это разделение непреодолимо. Ничто из нашего мира не может существовать там и ничто из того в нашем. Если вы просунете руку в нижний мир, она мгновенно аннигилирует, каждый ее атом превратится в энергию. Можно, конечно, пройти Вратами Сна, но перенос материальных предметов из одного мира в другой невозможен.

— А дети? — возразила фата Джуиссанте. Лицо выскочки оживилось, словно произнесли непристойность. — Вы слишком много зарабатываете на похищенных детях, чтобы говорить о невозможности переноса.

Пухлые губы фаты Инколоре сердито сжались. Брови взметнулись, как черное пламя. Но в глазах ее мелькали искры веселья. Словно она была хищником, которого загнал в угол не слишком уважаемый противник.

— Физического переноса нет. Я говорю только об этом. Дети — это особый случай, исключение, если хотите, которое… — Она подняла глаза. — А! Новая игрушка нашего хозяина.

— О, прошу вас! — Джейн изобразила обиду, хотя ей было все равно. А вот прерванный разговор очень ее интересовал. — Пожалуйста, не называйте меня игрушкой. Скажем лучше, вложение капитала.

— А какая разница? — Выскочка обращался не к ней, а к ее грудям, к сапогам, к звенящим и бренчащим на бедрах цепям с замочками.

Искоса поглядывая на фату Джуиссанте, Джейн сказала:

— Разница та, что Гальяганте серьезно подумает, прежде чем меня выбросить.

Фата Инколоре фыркнула, а ее соперница, кажется, слегка покраснела. Корво грозно откашлялся и встал между ними.

— Скажите-ка нам, — обратился он к Джейн с подобием улыбки на сером лице, — правда ли то, что рассказывают о вас и Гальяганте?

— Он застукал меня с его серебром в руках, — призналась Джейн. — Естественно, не в этой одежде. Этот наряд — театральный. Но я действительно профессиональная воровка.

— Говорят, он задумал телепостановку на сюжет ваших приключений.

— Сериал, я слышал, — вставил выскочка.

— А по-моему, он подумывает дать мне адреса своих друзей. А потом мы поделим выручку.

Выскочка так бурно расхохотался, что у него шляпа слетела. Джейн отвернулась.

Гостей обслуживали дети-лакеи, одетые по такому случаю в самые фантастические костюмы: платья из цветочных лепестков, туники из шмелиных шкурок, шали из дикого винограда, шапочки из желудей. У некоторых к плечам были прикреплены стебли одуванчика с пушистыми белыми головками. Другие таскали за плечами грибы, такие большие, что могли служить зонтиками. Одни разносили угощение, других пустили только для красоты, и они бегали и прыгали с преувеличенной непринужденностью, изображая детские игры. Но большинство вело себя серьезно и торжественно, как на похоронах.

Девочка в юбке из лепестков маргаритки и мальчик в трико и камзоле, со шляпой в форме чертополоха, подошли с серебряным блюдом, на котором лежала лошадиная голова с содранной кожей.

Фата Инколоре пошевелила пальчиком, и голову подали ей. Взяв нож и вилку, она умело вырезала глаза. Один положила на белую тарелочку:

— Это вам.

Другой взяла двумя руками и сунула в рот. Джейн в ужасе смотрела, как она жует с полным ртом. Потом опустила глаза на тарелку в своей руке. Глаз бессмысленно пялился на нее. Это напоминало ей побасенку Меланхтона об охоте на троллей при помощи камней. Она тоже не могла отвести глаз от тарелки, чувствуя, что попалась в ловушку.

— Позвольте мне. — Корво взял вилку и нож и с чрезвычайной серьезностью стал разрезать глаз. Глаз лопнул и растекся по тарелке, как студень. Корво подцепил кусочек на кончик ножа. — Как многие изысканные лакомства, это требует привычки. — Он протянул ей нож. — Откройте-ка рот!

Джейн затрясла было головой. Но увидев, как изменилось выражение лица Корво, поспешно раскрыла рот. Он сунул туда кусок.

— Ну что, вкусно?

Глаз, как она и думала, был холодный и скользкий. К тому же он оказался ужасно наперченным. У Джейн выступили на глазах слезы.

— Очень вкусно, — проговорила она, хватая ртом воздух.

— Любите, значит, положить в рот что-нибудь новенькое? — Выскочка был в восторге от своего остроумия. Дамы глядели с ледяной скукой.

— Не понимаю, о чем вы, — холодно сказала Джейн.

— Неужто не понимаете?

— Извините! — Фата Джуиссанте отстранила выскочку. — Это не так делается. — Она стащила с руки перчатку и нежно прикоснулась кончиком прохладного пальца к запястью Джейн. Молнией пронзило желание. Джейн вздрогнула, как испуганная лошадь. Ее живот напрягся, соски затвердели. Глядя эльфе прямо в лицо, она чувствовала себя беззащитной, раскрывшейся, уязвимой. Она не хотела этого, но ничего не могла поделать. Пожелай сейчас эльфа, она тут же пошла бы с ней в спальню. И все вокруг это понимали.

— Хорошо, — хрипло сказала Джейн. Не поднимая руки, она согнула пальцы, как уличный мальчишка, предлагающий подраться. — Если вы хотите — прямо здесь, сейчас. На полу. На глазах ваших друзей.

Джуиссанте гневно вспыхнула.

На долгое мгновение все неподвижно застыли. Потом фата Инколоре рассмеялась с прежней непринужденностью.

— Вы поквитались, — сказала она. И добродушно добавила: — Но не пытайтесь соваться в политику, дорогая. Это опасная игра. Неосторожность может погубить вас.

Она отвернулась. Легкое движение в маленькой группе — и мгновенно Джейн оказалась за ее пределами, вместе с выскочкой.

Она бросилась прочь.

Выскочка догнал ее.

— Я отверженный в этом обществе, — пожаловался он. — Заметили, как эти ломаки меня третируют?

— Честно говоря, — ответила Джейн, — нет, не заметила.

— Обрывают! Эта стерва Джуиссанте меня перебила. Она меня оттолкнула — меня! — будто я какое-нибудь ничтожество. — И конфиденциально добавил, обращаясь к ее грудям: — Мы, правда, разбогатели недавно, но семья вполне старинная. Не верьте тем, кто говорит, что наша родословная недостоверна. Мы просто восстановили наше имя и перековали свой древний меч.

— Послушайте! — перебила Джейн. — Что надо сделать, чтобы от вас отделаться?

— О, не надо так! — С широкой улыбкой он стащил с головы шляпу и склонился в пародийном поклоне. — Дражайшая фата Джена, я ваш поклонник, ваш паладин, ваш верный раб!

— Сударь! — Перед ними возник из ниоткуда появившийся Видок. — Я, кажется, не имею удовольствия…

Выскочка тупо глядел на него.

— Аполлидон, — произнес он наконец.

— Счастлив познакомиться! — Видок взял Джейн под руку. — Надеюсь, вы нас извините.

* * *

Красиво изогнутая лестница вела из темноты к яркому свету. Они сошли вниз. С высоты гости казались цветочными лепестками на глади пруда — легко скользя, они собирались в группы, медленно передвигались, а потом легчайший, незаметный ветерок относил их в разные стороны.

Крошка-лакей торопливо поднимался по лестнице с подносом, уставленным бокалами. Видок взял из руки Джейн ее бокал, в котором шампанское перестало пениться, швырнул его вниз и на ходу взял с подноса и подал ей новый бокал.

За этот вечер Джейн еще не выпила ни капли спиртного. Здесь собралось столько высоких эльфов, что наэлектризованный воздух искрил и потрескивал, и Джейн казалось, что она купается в шампанском. Один глоток — и она опьянела бы совсем.

— Между прочим, вы неплохо справились, — сказал Видок.

— Меня унизили!

— Еще бы — ведь вы стали мериться силой с тремя могучими эльфами. Тем не менее вы доставили удовольствие обеим дамам и подвигли Корво к проявлению заботы. Все трое — потенциальные инвесторы, а вы вызвали у них интерес.

— Не думаю, что Джуиссанте получила удовольствие.

— Уверяю вас! На свой лад, конечно. — Он переменил тему: — Вас еще не знакомили с Горцем?

— Нет.

— Прекрасный юноша. И не судите по имени — он не из каких-нибудь лесовиков. У него вполне благородное происхождение, он единокровный брат самой фаты Инколоре. Не будь он незаконнорожденным, да еще и получеловеком вдобавок, он стал бы гордостью семейства Инколоре. Но сейчас с ним следует считаться.

— Откуда же у фаты Инколоре брат-полукровка?

— Он летчик. — Видок понизил голос. — Драконий пилот. Семья Инколоре, как вы знаете, разбогатела на связях с нижним миром, так что у них… наследственная слабость в этом смысле. — Они осторожно пробирались сквозь толпу гостей. Видок время от времени тихонько называл чье-нибудь имя или титул, но большинство гостей пропускал как не представляющих интереса. Наконец он сказал: — А вот и Горец.

Пилот стоял к ним спиной. На нем была синяя форма. Он вел легкую беседу с тремя незначительными эльфами. Со спины он был очень привлекателен. Джейн понравились высокий рост, фигура, широкие плечи. «Может быть, взять его? — подумала она. — Да, пожалуй, такой подойдет».

Почувствовав за спиной движение, Горец обернулся.

Их взгляды встретились. У него были зеленые глаза, с выражением изменчивым, как северное море. Хитрые, плутовские глаза, которые грозили бедой. У Джейн все оборвалось внутри: она его узнала. Она видела его впервые, но он был знаком ей, как содержимое собственной сумочки.

Это был все он же — Крутой, Питер, Робин. В лице особого сходства не было, волосы коротко подстрижены и зачесаны глаже, чем у тех, других. Черты лица тоньше, правильнее. Он был стройнее и выше их и держался как воин. Но это был он. Она узнала бы его где угодно.

Ей нельзя было выдать себя.

Побежденного гнома выносили из зала на том же самом серебряном блюде, на котором подавали лошадиную голову. Шестеро детей, надрываясь, волокли блюдо. Гости толпились вокруг, каждому хотелось на счастье окунуть веточку падуба в кровь убитого.

Странно улыбаясь, Горец шагнул к Джейн.

— Убирайтесь, — бросила она Видоку. Тот блеснул зубами и удивленно зашипел. Джейн бросилась прочь, расталкивая гостей. Пробравшись через толчею разгоряченных тел, она выбежала на балкон.

Воздух был свеж и прохладен. В голове у нее вмиг прояснилось. Двое гномов в ливреях дома Гальяганте как раз заканчивали уборку. Стряхнув вниз последние горсти опилок, они забрали метлы, коротко поклонились и ушли.

Джейн смотрела на Большой Серый Город. Черные громады домов казались таинственными, их огни — шифрованным посланием на неизвестном языке. Она хотела опять поставить бокал на ограждение, но, повинуясь импульсу, швырнула вниз. Он полетел, вращаясь в воздухе и блестя, как падающая звезда.

Как она и боялась — или надеялась, — Горец вышел на балкон следом за ней.

— Кто вы? — спросил он. — Откуда я вас знаю?

Она бросила на него презрительный взгляд:

— Вы, кажется, выпили лишнего.

— Я вас знаю, — повторил он. — Наши судьбы как-то связаны. Если не в этой жизни, значит, в другой.

— Ваши фантазии неинтересны мне, сударь. Всего хорошего!

— Я пилот. Я летаю на драконах. Каждый день я имею дело с машинами, которые разорвут меня на части при первой возможности. Уверяю вас, госпожа моя, пустым фантазиям я не подвержен.

— Вот как? — Джейн не могла не заметить, что он слегка красуется перед ней. Как же, пилот, укротитель драконов, такая геройская профессия! Подумайте, он садится верхом на этих железных чудищ и газует вовсю. Дамочки, конечно, млеют. — Вы, стало быть, из тех господ, что воруют детей и продают в рабство? Вы этим зарабатываете на жизнь?

Горец покраснел.

— Я занимаюсь не только этим, — ответил он.

— Неужели? — Джейн чувствовала себя легкой, злой и бессовестной. — Вам этого мало?

Его лицо напряглось. Но он овладел собой, улыбнулся и поклонился вежливо:

— Я, кажется, не с того начал. Может быть, вы позволите мне сделать еще одну попытку? Мое имя Горец. Могу ли я удостоиться чести вашего общества?

— Вы что, плохо слышите? — Она наслаждалась. — Я отпускаю вас, сударь.

Пилот порывисто протянул к ней руку, но тут же ее убрал. Ему оставалось либо ударить ее, либо немедленно уйти. Джейн холодно смотрела на него. Ее охватило нездоровое возбуждение, захотелось узнать, как далеко она может зайти, дразня его. Внезапно с полуприглушенным криком он подскочил к ней, схватил за подбородок и грубо повернул ее голову к свету:

— Святой волк! Да ведь вы человек!

Джейн вырвалась:

— Вот как вы обращаетесь с дамами? Доброй ночи, сэр.

— Я проходил Вратами Сна семнадцать раз. В таких вещах я не могу ошибиться.

— И что же вы теперь сделаете? — спросила Джейн. — Пошлете меня на детферму? Я вполне здорова, меня можно вязать. От меня можно получить десять или даже двадцать метисов, пока я не начну стариться.

Ударь она его, Горец не побледнел бы сильнее. Он отступил назад, сжав кулаки и блестя глазами. Он хотел что-то сказать, но передумал.

И все же Горец не уходил.

— А, вот вы где!

На балкон вышел Гальяганте. За ним его друзья. Воздух заискрился. Джуиссанте сказала: «Мы решили пойти в народ», и Инколоре пояснила: «Мы собираем компанию пойти на гоблинскую ярмарку», и сам Гальяганте спросил довольно равнодушно: «Не хотите с нами?»

— Конечно! — ответила Джейн. — Почему бы и нет? Конечно, я с вами.

— Я тоже присоединяюсь, — мрачно сказал Горец.

* * *

Пошли всемером: Гальяганте, по обе стороны которого Джуиссанте и Инколоре попеременно перевешивали одна другую, как две чашки колеблющихся весов, Горец, Джейн и два худородных эльфа, Флористан и Эспландиан, не столько гости, сколько подчиненные Гальяганте. Слуги подали плащи. Дамы, в том числе Джейн, надвинули поглубже капюшоны на лица. Все надели белые маски.

Они спустились на улицу экспресс-лифтом и весело зашагали к гоблинской ярмарке.

— Эй, подходи, заходи, не проходи! — надрывался гоблин-зазывала.

Громкая, но плохая музыка лилась из ветхих громкоговорителей, назойливый ритм подчеркивался басами. Гальяганте шевельнул пальцем, гоблин пропустил их, они вошли в вестибюль с зеркальными стенами.

Зашуршали банкноты. Гостей ввели в маленький темный кинозальчик. Пол был покрыт липким линолеумом. На экране голова кобольда много больше натуральной величины что-то жевала с открытым ртом. Они стоя смотрели, как бифштексы, бананы, устрицы, шоколадные батончики и бесконечные миски горячей овсянки исчезают в огромной пасти или вылетают оттуда влажными комками. Несколько зрителей сидело на тесных сиденьях.

Когда у Джейн от музыки заломило в висках, Гальяганте открыл заднюю дверь. Они вышли в пахнущий карболкой коридор и поднялись по узкой лестнице. Снова зашелестели деньги, и другой гоблин шагнул в сторону, пропуская их в дверь. Они вошли.

За дверью оказался вестибюльчик, из которого полукругом расходились новые двери. Гальяганте вошел в одну из них. Джуиссанте толкнула другую. Один из эльфов, кажется, Эспландиан, сунул Джейн пригоршню жетонов. Она тоже выбрала себе дверь.

Там стоял стул. Она села. Пронизанный пылинками луч света падал на висящую на стене машинку с прорезью для жетонов. Она бросила туда сразу все.

Взвилась шторка, закрывающая окошечко, стала видна полукруглая сцена. В центре ее стояло низкое кресло, на котором корчился тролль, одетый в носки, зашнурованные коричневые башмаки и закатанную до подмышек серую майку. Большое волосатое пузо вздымалось горой. Веки его были плотно сомкнуты, причем так давно, что успели срастись.

В окошке, выходящем на сцену с противоположной стороны, Джейн увидела Горца. Его белая маска была повернута к ней.

Тролль застонал. У него была могучая эрекция. Пенис был цвета сырого мяса, словно с него содрали кожу, с фиолетовым, как синяк, концом. Сначала Джейн показалось, что тролль занимается мастурбацией, но, когда он повернулся, она увидела культю у плеча и поняла, что у него нет рук.

Потом жетоны кончились, окошечко захлопнулось, и компания снова собралась перед дверью.

— Я бы хотел увидеть приватное представление, — сказал Гальяганте гоблину с узкими усиками, напоминавшими полоску грязи, присохшей к верхней губе. Они коротко переговорили. Гоблин проводил их на два этажа ниже, через складское помещение с протекающими трубами, в крохотный театрик.

Здесь имели место слабые попытки создать уют. Перед низкой сценой были расставлены маленькие столики. Из динамиков раздавался тяжелый рок, и подвешенный под потолком зеркальный шар разбрасывал по залу световые блики. Они сели.

— Это, наверное, интересно, — заметила Джуиссанте.

— Вы на меня смотрите, сэр? — спросила Джейн.

Горец покачал головой, угрюмо глядя на свою маску, которую он сжимал в руках.

— Боюсь, что это все не по мне.

— Если вам здесь не нравится, зачем вы вообще напросились с нами?

К столику подошла малоодетая нимфа.

— Фалернского! — приказал Гальяганте и сунул ей в трусики несколько бумажек. Он стащил с себя маску и положил рядом с пепельницей. Здесь было жарко и душно, но Джейн решила маску не снимать.

Вскоре два гнома вывели на сцену того самого безрукого тролля. Они сняли с него халат. Он был одет все так же: носки, туфли и майка. Один из гномов ткнул его палкой.

Тролль рухнул на колени.

Нимфа принесла вино и по корзинке с серебряными монетками на каждой столик. Усатый гоблин включил микрофон.

— Даммы-госсда! — Он перекрикивал музыку, микрофон трещал, сам он хрипел. — Уважаммы-пас-титли, пачтенны-битли-скусства…

— Жаббы-сковорда, — передразнил его один из эльфов.

— Искаттли-ощщений, — засмеялась Инколоре.

— Честьмем-вас-привессть-нанашш-прествленни. — Лампы в зале погасли, синие и красные лучи осветили тролля на сцене. — Своння-высспаит-звестнпрс-слав-ллнннепрвзденнны… Тоби Буме!

Они снисходительно похлопали.

Гном с палкой угостил Тоби по шее. Тролль вздрогнул и звонко заговорил:

— Холодная война окончена, и мы стоим в преддверии нового мирового порядка. Опасности подстерегают на каждом шагу. Глядите на кофейную гущу, ловите оттенки. Время тяжелое, можете мне не рассказывать. Но я всегда был оптимистом и не советую шарахаться от собственной тени. Это вам не игрушки и не балаган. Американский народ еще себя покажет. Наши храбрые бомбы еще впишут славную страницу. Приветствую вас, герои психушки.

Он откинулся назад, заверещал что-то уже совсем непонятное, закончив криком:

— И одним словом итожа все — рабочие места!

Первый гном утихомирил его новым ударом по шее, второй гном схватил его сзади за уши и пригнул к полу. Подбородок тролля задрался кверху. Тролль протестующе застонал, и первый гном съездил ему палкой по зубам. Медленно, с усилием, Тоби стал раскрывать рот все шире и шире. Захрустели челюстные суставы. А он все раздирал свой рот, делая его невозможно большим и круглым. Рот превратился в широкий черный туннель, ведущий к внутренностям. Грянул громовой аккорд: гоблин включил музыку на полную мощность.

Гальяганте лениво сунул руку в корзинку, вынул монетку и бросил ее небрежным движением. Монетка долетела до сцены и упала в разверстую пасть.

— Браво! — воскликнула Джуиссанте. Она тоже бросила и тоже попала. За ней Инколоре. Четвертая монета, брошенная Джейн, пролетела бы мимо, но Тоби, руководимый каким-то шестым чувством, вытянул шею и поймал ее.

Теперь монеты летели на сцену сплошным потоком. Тоби Буме отчаянно дергался во все стороны, не желая пропустить ни одной. Он заглотал уже невероятное количество монет.

Джейн, перестав на минутку бросать, искоса взглянула на Горца. Он барабанил пальцами по столу — единственный из всех, кто ничего не бросил. Она со стуком шлепнула на стол перед ним монету.

— Присоединяйтесь, господин пилот!

Он так резко отодвинул свой стул, что чуть не упал сам. Стул перевернулся.

Горец выбежал из зала.

Чувствуя непонятную обиду, Джейн бросила сразу целую пригоршню монет, размахнувшись изо всех сил. Тоби приподнялся с колен, непременно желая поймать их. Некоторые он проглотил, но большинство попало в лицо и живот, оставив красные пятна ушибов. Фата Джуиссанте, смеясь от души, положила теплую ладонь на плечо Джейн.

— Ну а вы сами? Вы бы сумели поймать столько монет, если бы довелось?

— Я не смогла бы так широко открыть рот.

— Вы могли бы стоять на голове и ловить их вашей belle-chose. — Она повернулась к Гальяганте. — Сколько ты за нее хочешь?

— Наличными? — Гальяганте прикинул: — Как минимум в три раза больше того, что потратил. Но я пока не готов продавать. У меня есть план пробраться на телевидение. Я ведь туда немало денег вложил. Теперь хочу вложить идеи.

Подошла нимфа с новыми корзинками. Тоби Буме был уже почти полон. Каждая монета теперь падала в его глотку со звоном.

— Извините меня, — сказала Джейн. Она взяла сумочку и встала. Гоблин ткнул пальцем через плечо в сторону дамской комнаты. Джейн пошла туда.

Там было грязно. Даже не заходя в кабинки, можно было сказать, что многие унитазы забиты. Она перешагнула через лужу, подошла к зеркалу, сняла маску. Краска на лице размазалась.

Раскрылась дверь, вошла фата Инколоре. Тоже сняла маску перед зеркалом. Соскребла что-то с зуба. Достала серебряную коробочку.

— Нюхнешь? — спросила она.

— Ладно.

Инколоре положила коробку на край раковины, отмерила две дозы. Свернув трубочкой банкноту, протянула Джейн. Джейн поднесла конец трубочки к носу и наклонилась к кучке порошка.

Она почувствовала удар сразу в горле и в голове. Откуда-то возникло ощущение широкой зеленой лужайки. Как будто в комнате, о существовании которой она ничего не знала, зажегся свет.

Инколоре вынюхала вторую порцию, а банкноту скомкала и бросила в угол.

— Что у тебя произошло с Горцем? Ты его вывела из себя.

— Правда? — небрежно спросила Джейн. — Должно быть, я сказала что-то не то.

— Ну и ну! — Инколоре прикоснулась к коробочке, и та исчезла. — Сначала фата Джуиссанте, потом мой брат. Ты, видно, со всем светом воюешь.

— Если и так, вас это не касается.

— Я скажу прямо. Мой брат явно заинтересовался тобой. У меня есть причины поощрять это увлечение.

— Мечтать не запрещается. — Джейн потянулась за маской.

Инколоре взяла ее за руку.

— Гальяганте слишком разбрасывается. Эта его идея заняться телевидением… — Она пожала плечами. — Это безнадежно. Он сам еще не знает, как тебя использовать. Понимаешь меня? Если у него будут проблемы с фондами, он постарается вернуть то, что вложил. У него не будет выбора. Он продаст тебя Джуиссанте. — Ее темные глаза смотрели серьезно и сердито. — И это будет сделка, о которой ты очень пожалеешь.

— Меня нельзя продать, — резко сказала Джейн. — Я не собственность Гальяганте. Джуиссанте купить меня не может. А вы вообще ни при чем.

— Ты все-таки странное создание. — Инколоре провела рукой по лицу. Во рту у нее появилась дымящаяся сигарета. Она выпустила дым из ноздрей. — Слушай, что я предлагаю. У меня нет большого желания финансировать очередные затеи Гальяганте. Но я повожу его за нос недельку-другую, если ты согласишься, чтобы я тебе кое-что показала.

— Что?

— Тебе понравится. — Она отщипнула горящий кончик сигареты и проглотила. Остальное бросила на пол. — Позвони моей секретарше, мы договоримся о времени.

* * *

Гальяганте заторопился уходить. Они спустились следом за ним еще по одной обшарпанной лестнице. Коридор загораживала поставленная поперек метла, так что они свернули и попали в комнату со множеством стеклянных кабинок, куда зазывали гурии в микроскопических ярко-розовых бикини и кожаной сбруе с блестящими кнопками. Джейн внезапно подумалось, что гоблинская ярмарка, наверное, не имеет конца. Вполне возможно, что через городские подвалы и подземелья тянется бесчисленное множество глухих комнат и залов для оргий, с запахами гари и грязных туалетов, с назойливой музыкой, и там толкутся бесчисленные бездельники и отбросы общества. Ей было скучно, она устала, она не понимала, что здесь делает. Полная безнадежность. Джейн подавила зевок.

— Фата Джена скучает с нами, — сказал один из двоих, возможно Флористан.

— Нет, ничего.

— Может быть, наши удовольствия для нее слишком изысканны. — Если тот был Флористан, этот, стало быть, Эспландиан.

— А почему бы нам не пойти куда-нибудь, где Джене понравится?

— Если есть на свете такое место.

Они надвигались на нее, эти эльфийские ничтожества, и их глаза недобро поблескивали в прорезях масок. Джейн отшатнулась от них, чего-то вдруг испугавшись, побежала, увидела перед собой арку. Над стеклянной дверью, в окаймлении мигающих лампочек, висела вывеска:

АДСКИЕ ГОРИЛЛЫ ПРИГЛАШАЮТ.

Сны наяву. Губительные наркотики.

Омерзительные фантазии.

— Я думаю, — сказал Гальяганте, — что наша Джена найдет здесь то, что ей надо. — Он открыл перед ней дверь. — Прошу!

* * *

— О да, о да, в восхищении приветствуем вас!

Они сидели на мягких стульях в небольшом фойе, а пожилой гоблин, толстый и лысый, распинался перед ними. Он подпрыгивал, кланялся и беспрестанно потирал руки.

— О да, — говорил он, — конечно, мы знаем! Еще бы, кому и знать, как не нам! Знаем лучше вас самих. Ваши отвратительные секреты, ваши грязные тайны! То, что вы никому не откроете! Первая любовь! Промывание желудка! Восемь ярдов пожелтевших, старых кружев! — Он осклабился в сторону Гальяганте. — Рыболовные крючки! И все прочее!

Гальяганте достал толстую пачку банкнот:

— Вот ее обслужите!

Гоблин кинулся к нему, протягивая обе руки, но фата Инколоре перехватила пачку. Отсчитав половину, она вернула остальное Гальяганте.

— Раз уж мы планируем деловое партнерство, — сказала она, — не худо бы сначала научиться считать деньги.

Он пытливо посмотрел на нее:

— Так мы, значит, будем партнерами?

— Поживем — увидим.

— Сюда, пожалуйста. — Гоблин показывал на неприметную дверь — гнусно-омерзительно, дивно-восхитительно. — Только для вас!

Джейн колебалась. Заходить ужасно не хотелось. Там, за дверью, ее ждало что-то страшное, она знала. Знала, что всю жизнь потом будет жалеть, что увидела это.

— Вы что, боитесь? — подначивала Джуиссанте. Это был вызов.

— Я? Боюсь? — Джейн вошла в дверь и решительно захлопнула ее за собой. Что бы за порогом ни оказалось, она не намерена показывать им свои чувства!

Комната размером с баскетбольную площадку, без мебели. Несколько гномов, сидя на корточках, смотрели в углу телевизор. Увидев Джейн, моментально его выключили и убежали через разные двери. Потом двое из них вернулись, волоча старинный патефон, заводящийся вручную. Третий нес восковой валик. Гном вставил валик, повернул несколько раз ручку, опустил иголку.

Полились скрипучие звуки старинного вальса.

К стенам прислонились лестницы. Через весь зал мгновенно протянулись бумажные гирлянды. За дверью послышались шаги.

Три гнома ввели Болдуина. Болдуин был во фраке, дорогом и поношенном ровно настолько, чтобы было видно, что он собственный, а не прокатный. Старый эльф с трудом волочил ноги. Белые руки, усыпанные коричневыми старческими веснушками, безжизненно висели. Голова медленно поворачивалась из стороны в сторону, как у черепахи. Глаза его смотрели в никуда, в другой мир.

«Я не боюсь, — сказала себе Джейн. — Я не буду бояться».

Голова Болдуина повернулась к ней. Он остановился.

И посмотрел на Джейн.

Гномы радостно засуетились вокруг нее. Один снял с Джейн маску, другой подхватил плащ. Они подтолкнули ее вперед, положили ее левую руку на плечо Болдуина. Одну из его неживых рук вложили в ее руку, другую обвили ей вокруг талии.

Джейн и Болдуин танцевали. Под скрипучую музыку патефона они кружились в вальсе по всему залу. Оба двигались неуклюже, но гномы их поддерживали и направляли. Они кружились и кружились — вальс был бесконечен.

Сначала Джейн смотрела в Болдуинову манишку. Но между ними пролез гном и маленьким кулачком толкнул ее подбородок вверх. Она посмотрела в бледно-серые глаза Болдуина.

Что-то в его взгляде мелькнуло. Губы задрожали, словно он пытался что-то сделать или сказать, но забыл, как управляют лицом. Они опять дрогнули.

На третий раз у него получилось. Болдуин вытянул губы, словно маленькая девочка, которая просит ее поцеловать. Он слегка чмокнул ими.

Джейн затрясла головой: «Нет!»

Он снова сложил губы трубочкой. Потянулся к ней. От него пахло тлением. Руки старика ожили, пальцы подались к Джейн.

— Нет! — Джейн отшатнулась от него изо всех сил. Но вырваться ей не удалось. При всей его дряхлости и немощи хватка Болдуина оказалась крепкой. Руки его стали как полосы металла. Медленно, неостановимо он прижимал Джейн к себе. Рот прижался к ее губам. Она пробовала отвернуться, но гномы крепко держали ее голову.

Он втолкнул свой язык ей в рот. Язык вошел как ключ в замочную скважину.

Она открылась.

И сразу все вокруг стало другим. Комната, гномы, сам Болдуин — все это ушло куда-то, растворилось, как воск в карболовой кислоте. У Джейн закружилась голова. Такого с ней еще не бывало. Ее словно перенесли в какое-то новое измерение, не воспринимаемое обычными чувствами. Другое пространство сомкнулось вокруг нее.

— Джейн!

Она даже не повернула головы. Ее внимание было приковано к окну, к тому страшному, что она там видела. Рамы были грязные, на подоконнике валялись дохлые мухи. Белая краска пошла пузырями и легко отдиралась чешуйками, если нажать. Острые края чешуек могли больно вонзиться в палец, хотя не до крови.

Но не это было самое страшное.

— Я тебе яблочек принесла, — сказала Сильвия. — И хороших бананчиков. И блок «Салем», ментоловых, длинных, какие ты любишь. Я их отдала сестре. Хотела бы я все-таки знать, сколько ты выкуриваешь. Уверена, что она таскает у тебя сигареты.

Небо было хмурое, но дождем, кажется, не грозило. Скорее казалось, что так будет всегда — сумрачно и уныло. Вид из окна был безобразный, хотя считалось наоборот. Газон стригли чуть ли не через день, сквозь редкую травяную щетину просвечивала земля. Они, должно быть, боялись, что какая-нибудь травинка вырастет в полный рост, выпрямится свободно. Для Джейн этот газон был символом угнетения. Но страшное было и не это.

— Присядь-ка тут, на кровати, я тебя причешу.

Джейн повернулась к матери. Какая она бледная, усталая, как постарела! Сильвия улыбалась, как всегда, когда навещала ее, — отважной, бодрой улыбкой, словно бы говорила: «У нас все хорошо!», но глаза глядели печально и устало.

Джейн подошла к кровати, села. Она была тяжелая, толстая, неповоротливая. Слишком много мучного, слишком мало движения, а главное — ради чего за собой следить?

Сильвия присела рядом, взяла щетку, стала причесывать дочь. Какие у нее ловкие, умелые пальцы! Джейн представила себе, как хороша была мать в молодости, как весела, кокетлива — пока не появилась она.

— Я видела на днях тетю Лилиан, — сказала Сильвия. — Говорит, Альберт решил вернуться к жене, представляешь? Это который же раз — третий уже. Нет, нам их просто не понять!

Она закурила, критически глянула на волосы дочери:

— Может, косу заплести?

«Мама, — хотела она сказать, — мама, я хочу домой».

Но не сказала ничего.

Она никогда ничего не говорила.

Джейн приподняла голову и снова посмотрела в окно. Отсюда было не видно, но она представила себе это, страшное, на которое смотрела, когда в палату явилась мать. Страшное было — ее отражение. Одутловатое, неряшливо накрашенное лицо, вечная обида в темных глазах. Взгляд отсутствующий, словно она не здесь, словно ее внимание где-то за миллион световых лет отсюда.

А ведь лучше не будет, осенило ее. Она в ловушке. Она навсегда останется в этой лечебнице, будет стареть, толстеть, будет по капле высасывать жизнь из своей матери, пока не высосет до конца. Тогда некому станет ее навещать. Она останется одна. Горечь, старость, медленное разложение заживо — и пустота в конце.

Джейн заплакала.

От неожиданности Сильвия выронила щетку. Щетка загремела по полу.

* * *

Болдуин убрал язык.

Он отпустил Джейн.

Она стремительно обернулась. Испуганные гномы разбежались. Джейн дергала ручку двери изо всех сил, дверь дрожала, но не поддавалась, пока она не сообразила, что надо просто толкнуть.

Выйдя в фойе, она обнаружила, что все ушли без нее.

Только гоблин поспешил вперевалку навстречу, подал, широко улыбаясь, маску и плащ.

— Ну как? Прелестно? Омерзительно? Понравилось? Приходите еще!

* * *

Все эльфы такие. Склонны к измене и перемене. Только что они ваши лучшие друзья, а через минуту они вас бросят. Их и винить нельзя, такая у них природа. Если вы куда-нибудь идете в компании с эльфом, будьте готовы остаться в одиночестве посреди улицы, ночью, ногами в луже и с полным карманом сухих листьев. Такова жизненная реальность, твердила себе Джейн, целый час добираясь по темным, полным опасностей улицам до Кэр-Гвидион. Чего бы ей по-настоящему хотелось — так это скормить всех эльфов Тейнду. Если бы она могла втолкнуть их в Адские Врата, она сделала бы это радостно и собственноручно.

К тому времени, как Джейн добралась до апартаментов Гальяганте, она слегка оправилась от встречи с Болдуином. Но ее одолевала усталость, настроение было плохое, общаться ни с кем не хотелось. «Что я делаю здесь?» — спрашивала она себя. Если бы не обещание, данное Меланхтону, сегодня его накормить, она давно бы уже была дома.

Джейн сняла маску, бросила слуге плащ. В прихожей возник выскочка Аполлидон.

Он увидел ее и немедленно заговорил с ее грудями.

— Я здесь изгой, — пожаловался он. — Со мной обращаются как с какой-нибудь шушерой. Никто не уважает мое знатное происхождение.

— Да, они очень важничают, — равнодушно поддакнула Джейн. Аполлидон все пялился на ее костюм. В свитере и джинсах он бы ее не узнал.

— Если бы я вдруг исчез навсегда, никто бы и не заметил! Я так одинок, всем на меня наплевать!

Джейк вдруг осенило. Вот же он, тот, кто ей нужен!

Она решила попробовать.

Взяв Аполлидона за руку, она послала импульс желания в его нервную систему. Это было то же самое, что проделала с ней самой фата Джуиссанте. Конечно, у Джейн по неопытности получилось хуже, но, судя по реакции выскочки, все-таки получилось. Он вздрогнул и первый раз за все время посмотрел ей в глаза. Их взгляды встретились. У него от желания расширились зрачки.

И тут он понял, что она с ним сделала, и залился краской.

— Ты просто чудо! — торопливо сказала Джейн, пока он не отвернулся. — Пошли ко мне!