Глава 8. Пытаясь отдышаться, Дэш не осмеливался открыть глаза

Пытаясь отдышаться, Дэш не осмеливался открыть глаза. Вида его Цирцеи, нагой и полной желания, достаточно, чтобы соблазнить его... погубить ее.

Он поднял халат и протянул ей, не смея поднять на нее глаза.

Что, черт побери, он здесь делает? Она леди и к тому же невинная. Ну... почти невинная, и недолго ею останется, если он будет продолжать в том же духе.

Разве она не понимает, что слишком хороша для таких, как он? Явно нет. Эти доверчивые глаза глядят на него с желанием и, хуже того, с любовью.

Нет, вряд ли это хуже. Поскольку, если быть честным, он тоже любил ее. Он любил свою Цирцею с тех пор, как увидел ее на том проклятом берегу в Гастингсе, хрупкую девушку в самом пробуждении женственности.

Но теперь, через четыре года, все было по-другому. Их страны воюют. Они должны быть врагами. И ей бы остаться той кисейной барышней, которая соблазнила его украсть поцелуй с ее сладких губок... а не превращаться в соблазнительную женщину, прекрасный облик которой будет преследовать его до конца дней.

Одни только ее доверчивые глаза должны были удержать его на расстоянии. Поскольку однажды они увидят всю правду о нем, и она возненавидит его, возненавидит себя за то, что отдала ему свое сердце, свою невинность.

Томас Дэшуэлл, человек, который якшался с врагом, грабил, брал все, что хотел, не мог взять то, что она так наивно и невинно предлагала.

Не мог!

Ее пальцы впились ему в плечо с силой, противоречившей ее хрупкому облику. Может, на вид она наивная и доверчивая, но Дэш знал правду о ней. Она страстная женщина. Она может считать себя слишком невзрачной для красного шелкового платья, но Дэш знал, что однажды она наденет роскошный наряд огненного цвета и бросит вызов любому, кто встанет у нее на пути.

Она близка к этому даже теперь, когда повернула его и всматривалась в его лицо в поисках ответа.

– Дэш, что я сделала? Что она сделала?

– Ничего, – сказал он. Все так сложно. Но он не собирался ей этого говорить. – Я должен уйти.

Слова-то он мог произнести, но ноги едва ли послушались бы его, они будто вросли в пол, и тело бунтовало: жаждало остаться с нею и заниматься любовью.

Пиппин прильнула к нему, словно увидев в его глазах внутреннюю борьбу, его протесты ее нисколько не волновали. Закинув руки ему на шею, она тянула его к себе, чтобы поцеловать, уговорить его вернуться туда, откуда не будет возврата. Ее поцелуй больше не был нерешительным, ее шелковистый язык дразнил его рот.

Нет! Нет! Нет! Дэш пытался протестовать, отстраниться, но она крепко держала его, прижимаясь нагой грудью к его рубашке.

Он взглянул вниз. Когда, черт возьми, Пиппин стянула с него куртку? Она валялась на полу рядом с ее халатом.

Дэш застонал. Это его вина. Он раскрепостил это темпераментное создание своими поцелуями, своими прикосновениями. Он открыл этот ящик Пандоры, выпустил на свободу желание, и теперь ее не обуздать.

Никогда.

Невинная и доверчивая леди Филиппа, впустившая его в свой дом, в свое сердце, позволившая ему пробудить в ней страсть, исчезла. Вместо нее появилась женщина-пират, завоевательница. О, она знала, какой властью обладает, и не позволит ему уйти.

Но он уйдет, клялся себе Дэш. Ему нужно уйти. Он должен. Если продолжить это безрассудство, он погубит их обоих.

– Пиппин, я не могу. Это безумие, – говорил он, пытаясь отстраниться, но она не отпускала его, обвив одной рукой, а другой вела по его груди к поясу брюк. Потом – Господи, помоги! – ее пальцы сомкнулись вокруг его копья, поглаживая и исследуя сквозь грубую ткань, пока Дэш не подумал, что сойдет с ума.

Но не ее бесстыдные прикосновения добили его, не гулко стучавшая в его ушах кровь, заглушавшая доводы разума.

Ее глаза. Он смотрел в них и понимал, что пропал, попался в ловушку, прикован к этой женщине.

Навсегда.

И она это знает, черт бы ее побрал.

По каким-то причинам судьба связала их в ту ночь в Гастингсе, и ни один смертный не сможет разорвать эту связь.

Пиппин – его женщина.

И, видит Бог, он найдет способ завладеть ею. Навсегда.

* * *

Когда губы Дэша решительно коснулись ее рта, Пиппин знала, что, какие бы сомнения у него ни были, теперь они исчезли. Его язык проник в ее рот и ласкал, словно приглашая на танец, зовя попробовать на вкус его с тем же неистовством, с каким он целовал ее.

Дэш толкнул ее к кровати, оба рухнули на тонкий матрац, в путаницу простыней и поцелуев, в эхо нежных, сладких стонов. Он накрыл ее своим телом, его руки всюду ласкали ее. А где не касались руки, там были его губы, посасывающие твердеющие соски, покрывающие горячими поцелуями живот.

Пиппин снова выгнулась, ее тело трепетало от желания, а Дэш продолжал опаляющий соблазн. Вряд ли это можно назвать соблазном. Ведь ничего в мире она так не хотела, как только чтобы Дэш ласкал ее, разливая восхитительное горячее желание по ее жилам.

Его шершавые пальцы поглаживали нежную кожу ее бедер. Пиппин, дрожа, раздвинула ноги, открывая себя, а он требовательно целовал ее губы. Его рука прошлась по треугольнику завитков внизу ее живота, и она подумала, что вот-вот взорвется, так напряглось ее тело, изголодавшееся, жаждущее его, жаждущее большего.

– Дэш... о, Дэш, – шептала она. Он чуть отстранился.

– Ты хочешь, чтобы я остановился?

Пиппин в ужасе посмотрела на него:

– Нет!

Рассмеявшись, он поцеловал ее в нос, его пальцы поглаживали средоточие ее женственности, побуждая открыться ему.

– Так лучше? – прошептал Дэш, тронув губами ее ухо, и слегка надавил зубами на чувствительное место за ним.

Для нее это было почти слишком – его дразнящие поцелуи, сладкая мука его прикосновений. Между нежных складок ее естества он нашел тугой бутон и, поглаживая его, нашептывал на ухо, что ее ждет большее.

Большее?

– О да, – молила она. – Большее.

Пиппин знала, что значит «большее». Она потянула с Дэша рубашку. Его широкая грудь, легкие завитки темных волос, крепкие мускулы, стук сердца – все казалось ей божественным.

Любопытство вело ее вниз, к его брюкам.

Когда она тронула Дэша там раньше, она точно знала, что делает, искушая его, и теперь хотела большего, чем исследовать его через грубую ткань бриджей.

Она нервозно возилась с пуговицами, и Дэш, будто не в силах терпеть дольше, быстро справился с ними и предстал перед ней в великолепной наготе.

Ее руки скользнули по его телу и замерли, наткнувшись на грубые шрамы, крест-накрест пересекавшие спину. Пиппин потрясенно смотрела ему в глаза, но он поцелуем смел ее вопросы, умоляя ее, как она – его.

– Большее, Цирцея.

Пиппин отбросила промелькнувший перед ее внутренним взором вид его изуродованной спины и вернулась к своему исследованию, проведя руками по его бокам к узким бедрам, к его твердому копью, взметнувшемуся от желания, налившемуся и отвердевшему для нее, и только для нее.

Дэш застонал, когда она, сомкнув ладонь, мягко поглаживала его. Ее рука скользила вверх и вниз, а он продолжал исследовать ее потайные места, их губы слились в жарком поцелуе.

Потом он подвинул ее под себя, Пиппин шире раздвинула ноги, чтобы принять его.

– Ты самое прекрасное создание на свете, – хрипло сказал он. – И ты моя.

От его властных слов она затрепетала. Его. Она не могла ни о чем думать, хотела только принадлежать Дэшу сегодня ночью и всегда.

Он медленно входил в нее, она выгибалась ему навстречу. Если она думала, что он грубо возьмет ее, то ошиблась. Он двигался осторожно, постепенно заполняя ее, пока не достиг барьера.

– Будет немного больно, – прошептал он ей на ухо.

И прежде чем она сообразила, о чем он говорит, прежде чем слова проникли в затуманенный желанием разум, Дэш взял ее невинность одним быстрым движением. Пиппин задохнулась, но его поцелуи и восторженные слова быстро развеяли шок.

Схватив ее за бедра, Дэш теснее прижимал ее к себе, заполняя ее целиком, и теперь, когда он двигался в ней, она чувствовала только наслаждение, ненасытную страсть.

Пиппин подхватила ритм его движений, жадно выгибаясь навстречу. Он дразнил ее, то медленно поглаживая, то усиливая давление, заставляя ее молить:

– О, Дэш!

Он увеличил темп, утоляя ее голод, ее внутренние мышцы сильнее сжимали его копье.

С каждым движением мир вокруг ускользал, и Пиппин чувствовала лишь этого мужчину, его все нараставшее желание. Она двигалась вместе с ним, цеплялась за него, а он возносил ее на такие высоты блаженства, что она и вообразить не могла.

– Дэш, о, Дэш! – выкрикнула она.

Ее тело содрогнулось. Вихрь наслаждения взметнулся внезапно, будто Дэш выпустил на волю дремавшую в ней бурю. Волны экстаза накатывали на нее одна задругой, а он все продолжал бой, потом вдруг на миг замер, заполнил ее одним сильным быстрым движением и застонал, найдя собственное убежище в бушующем море, которое они сотворили своей страстью.

Она сомкнула вокруг него ноги, прижимая к себе, а он продолжал двигаться в ней, посылая мягкие волны, которые эхом прокатывались по ней.

Стояла темная морозная ночь, но на маленьком чердаке дома на Брук-стрит Пиппин и Дэш обрели собственный рай. И оба молча молились, чтобы этот рай остался с ними навечно. Или, по крайней мере, всю эту ночь.

Пиппин шевельнулась перед рассветом. Холод пробрался под одеяло, и она задрожала. Потянувшись к Дэшу, она нашла пустоту.

Она села, вытянувшись в струнку, окруженная лишь тенями.

– Дэш?

Налетел порыв ледяного ветра, и она натянула на себя одеяло, будто оно могло спасти от холода. Моргая в скудном свете огарка свечи, Пиппин искала глазами Дэша.

Новый порыв ветра указал ей, наконец, причину ужасного сквозняка. Узкая дверь, которая вела на балкон, была открыта.

Пиппин поднялась, торопливо надела ночную рубашку и халат, оглядывая комнату в поисках хоть каких-то признаков Дэша. Но вся его одежда исчезла. Будто он и не приходил к ней ночью.

Пиппин замерла. Нет. Она не могла выдумать такую ночь. Кроме того, ее тело, немного воспаленное от его любовных ласк, все еще пребывавшее в восхитительной томной слабости, подтверждало случившееся. Нет, все это невозможно обрести, погрузившись в мечту.

Дэш был здесь.

«И потом ушел...» – прошептал предостерегающий внутренний голос.

Ее сердце затрепетало от страха. Он не ушел бы без единого слова... без поцелуя...

Закутавшись в одеяло, она пошла закрыть балконную дверь. Не нужно, чтобы кто-нибудь нашел ее тайное гнездышко под карнизом.

Когда ее пальцы взялись за щеколду, ветер донес тихий шепот:

– Пиппин.

Она вглядывалась в темноту, пока не заметила его у перил.

– Дэш, – счастливо вздохнула она. Он не оставил ее и не оставит...

– Ты ждала другого? – поддразнил он. – Или ты приглашаешь сюда всех своих возлюбленных?

– Всех возлюбленных! – усмехнулась Пиппин, оттолкнув его руку. – Это же надо такое сказать!

– Если бы ты захотела, – он притянул ее в теплые объятия, – то у тебя был бы легион поклонников, ждущих только одного взгляда твоих прекрасных глаз.

Покраснев, Пиппин прижалась головой к его плечу. Дэш почти убедил ее, что она способна на такие подвиги. Это, конечно, неправда, но ей нравилось, что он так думает.

– Что ты здесь делаешь?

– Буря прошла. – Дэш указал на прояснившееся небо. – Звезды появились. – Замолчав, он пристально смотрел вверх. – Я тоскую без них, когда я не в море. В океане они все искрятся вокруг. Это все равно что стоять у врат небес.

– Как чудесно это звучит.

Он прижал ее к груди, его тепло окутывало Пиппин.

– Это мое любимое время суток: перед самым восходом солнца. Пока не появился даже намек на дневной свет. Звезды тогда кажутся особенно яркими, будто знают, что им недолго красоваться на небосклоне. Скоро они исчезнут из виду, заслоненные солнцем, и спрячутся, пока ночь снова не завладеет миром. Так что они сияют ярче всего, когда мир еще спит.

Пиппин, поэтическая натура, замерла. Она никогда в жизни не слышала подобной красоты.

– Хочешь одну? – спросил Дэш.

– Что?

– Звезду. – Он теснее прижал ее к себе. – Выбери одну, и она будет твоей навсегда.

– Только одну? – поддразнила Пиппин. Он поцеловал ее лоб.

– Я бы отдал тебе все, если бы мог.

Молча прижавшись друг к другу, они смотрели в небо, Пиппин обняла Дэша за талию. Под курткой на нем была только льняная рубашка. Даже через плотную ткань Пиппин чувствовала шрамы, рваными гребнями пересекавшие спину Дэша, – свидетельство того, что ему пришлось пережить нечто ужасное.

Когда она отдернула руку, он вздрогнул, все его тело напряглось.

– Дэш? – прошептала она. – Что случилось с тобой?

Покачав головой, он отвел взгляд. По изгибу его губ она поняла, что он пытается найти какую-нибудь остроумную отговорку, но упорствовала:

– Дэш, я должна знать. Что с тобой случилось?

Помолчав, он посмотрел на нее:

– Это не слишком... Фыркнув, она толкнула его локтем.

– Скажи мне.

– Ну, если ты должна знать...

– Должна, – настаивала она.

– Вскоре после той ночи на берегу у Джека... Ты помнишь ту ночь?

Ночь, когда они встретились? Как она могла ее забыть?!

Кивнув, Пиппин торопила его.

– Два британских фрегата, «Неудержимый» и «Принцесса Каролина», нагнали «Цирцею». Они превосходили нас в маневренности и вооружении. Я даже не видел, как они подошли, иначе поднял бы все паруса и удрал, но когда сообразил, что они собираются взять нас на абордаж, было уже поздно.

Напрягшись всем телом, Дэш смотрел на нее.

– С чего мне было подозревать англичан? Я помогал Темплу и его людям и ошибочно решил, что моя помощь министерству иностранных дел обеспечит некоторую снисходительность адмиралтейства. – Он сердито фыркнул. – Поднявшись на борт, они объявили, что я занимаюсь контрабандой. – Дэш пожал плечами. – Я это делал, но не больше других. Но вместо того чтобы забрать контрабандный груз, англичане окружили команду.

Пиппин замерла. О Господи, нет! Она точно знала, что произошло дальше. Мобилизация.

Многие англичане не видели ничего дурного в том, что королевский флот пополняет свои ряды моряками с торговых судов. Проблема возникала, когда капитаны военных судов не делали различия между британскими подданными и теми, чье гражданство делало их недосягаемыми для английских законов.

Пиппин понимала, почему подобные действия разозлили американцев до грани объявления войны. Да если бы американцы так поступали с английскими моряками, в Британии поднялся бы единодушный яростный вой.

И сейчас Дэш кипел таким же праведным гневом, вспоминая тот день.

– Они окружили мою команду, – повторил он, – и начали выбирать, кого забрать. – Он тряхнул головой. – Мой отец, он тоже был капитаном, однажды попал в такую переделку. Англичане забрали моего младшего брата, и с тех пор мы его не видели. Помогая Темплу и Джеку, я думал, что они смогут его найти. Я знаю, они обещали искать...

– Если они дали слово, то сделают все, что могут, – уверила Пиппин.

У Темплтона и Джека, возможно, масса недостатков, но это люди, которым можно доверять.

– Знаю, но не все англичане придерживаются их кодекса чести. И к сожалению, капитаны захвативших нас судов видели во мне лишь источник прибыли и увеличения своей команды.

– И ты с ними не согласился, – сказала Пиппин, ясно представив разъяренного Дэша на палубе «Цирцеи» с пистолетами в руках.

– Да, мягко говоря, – ответил он. – Английский капитан не принял во внимание ни рекомендательное письмо Темпла, ни мой приказ убираться с моего судна. – Сдерживая ярость, Дэш вцепился в перила так, что костяшки пальцев побелели. – Мерзавец поставил меня перед выбором: или он заберет, кого хочет, или опустошит трюм, сожжет корабль и прикончит нас всех.

– Это убийство, – задохнулась Пиппин.

– Да. Не успел я глазом моргнуть, как половина моей команды оказалась в наручниках, англичанин уже собрался уйти, когда заметил юнгу. Мальчишке было только восемь, и это был его первый рейс. Его мать доверила его моим заботам, и черта с два я позволил бы его забрать. Он американец, его гражданство было бесспорно.

Пиппин закрыла глаза.

– Но его все равно забрали.

Дэш кивнул.

– После этого меня уже ничто не волновало. Если англичанин думал отправить мое судно на дно, я решил забрать мерзавца с собой. – Он разжал руки и обнял Пиппин, цепляясь за нее, вдыхая ее аромат, словно пытаясь этим остановить поток ужасных воспоминаний.

– Я почти прикончил его, – сказал он, помолчав. – Вцепился ему в горло и чуть шею не свернул, когда ко мне подскочил один из его моряков. Он ударил меня прикладом ружья, по крайней мере так я узнал позднее.

– О, Дэш. И когда ты очнулся?

– Я был в кандалах в трюме его фрегата. Мне сказали, что «Цирцея» ушла на дно морское.

Пиппин не сводила с него глаз.

– Нет! Но ты ведь не потерял ее? Они не сожгли корабль?

Он покачал головой:

– Нет. Они не посмели. Это был бы прямой акт войны, и у них не хватило духу ее развязать. Они способны только на похищение и убийство. – Дэш смотрел в небо.

– Но ты не знал этого наверняка, – пробормотала Пиппин.

– Нет, не знал. Лучше бы они сказали правду... что мой корабль и команда целы... поскольку мысль, что Харди, Гловер, Фаррар, Зиммер мертвы, доводила меня почти до безумия... особенно после... после...

– Мальчик, – прошептала Пиппин, холодок страха пополз у нее по спине.

– Да. Это случилось через неделю. Его поймали на краже, он стащил еду для меня, и...

– Не нужно продолжать. – Она положила руку ему на грудь. – Я могу себе представить.

Желваки перекатывались у него на скулах, слова шли сдавленным потоком.

– Когда я услышал, как его тело бросили в море, я поклялся отомстить за него, поклялся, что его юная храбрая жизнь не будет забыта.

– Думаю, ты сделал это.

Дэш замер, потом поднял глаза к небу.

– Не в полной мере. – Его мрачный, полный ненависти голос пробирал сильнее, чем морозное январское утро.

Они молча стояли, прижавшись друг к другу, Дэш – изо всех пытаясь забыть, Пиппин – отчаянно пытаясь что-то сказать.

– Как его звали? – наконец спросила она.

– Что?

– Мальчик. Как его имя?

Дэш снова сделал паузу, как будто даже выговорить имя ему дорогого стоило.

– Эллис.

– Эллис, – повторила Пиппин, запоминая. Когда-нибудь она увидит, как это имя оживет. Но жизнь мальчика? Как возместить такой долг? Она снова задрожала, на этот раз от гнева. – Жаль, что я не знала, что случилось с тобой, с Эллисом, – сказала она, испытывая одновременно ярость и бессилие.

Посмотрев на нее, Дэш чуть улыбнулся:

– Ах, Цирцея, мне почти жаль британский флот, если ты бросишь ему вызов.

Пиппин отмахнулась от банальной фразы.

– Но Джек и Темпл, разве они не могли помочь?

Он покачал головой:

– Откуда они могли знать?

Но Пиппин не унималась. Кто-то должен был что-нибудь сделать. Если бы у флотских начальников хватило здравомыслия понять, что подобные методы и грабеж американских судов в конечном счете приносят больше вреда, чем пользы, то этой войны можно было бы избежать.

Пиппин закинула руки Дэшу на шею, бесстыдно цепляясь за него.

– Ты жив. – Только это имело для нее значение. Он спасся, пришел к ней. Отстранившись, она посмотрела ему в лицо. – Как ты сбежал?

Выражение его лица изменилось. Дэш широко улыбнулся и открыл было рот, чтобы рассказать ей, но замялся.

– Я... я...

Это игра ее воображения, или он покраснел? Капитан Томас Дэшуэлл? Самый отважный человек в Атлантике походил на мальчишку, которого поймали с банкой варенья.

– Дэш?

– Боюсь, эта история не для твоих невинных ушей.

– О моей невинности ты уже позаботился, так что можешь рассказать.

– Дерзкая девчонка, – рассмеялся он. – Ты настоящая куртизанка. Дай тебе немного удовольствия, и ты становишься владычицей мира.

– Именно, – согласилась Пиппин.

– Хорошо, тогда знай, что я сбежал, надев красное платье шлюхи.

– Ты... что-о-о? – Она запнулась и, увидев насмешливую гримасу Дэша, решила, что он ее дразнит. – Правда, как ты сбежал?

– Надев платье шлюхи, – повторил Дэш.

– Откуда ты его взял на военном судне?

Он наклонился и поцеловал ее в нос.

– А вы не такая искушенная, как себе воображаете, леди Филиппа.

Теперь пришла очередь Пиппин краснеть, она снова нырнула в его теплые объятия.

– Я все-таки хочу знать.

– Хорошо, но имей в виду: я не желаю видеть этот эпизод в одной из ваших пьес, – наказал Дэш.

Пиппин смотрела на него во все глаза, упрямо не соглашаясь. Да такой истории цены нет!

Но он твердо стоял на своем, отказываясь сказать хоть слово. Пиппин, наконец, топнула ножкой.

– Обещаю.

Дэш кивнул.

– Когда суда заходят в порт, некоторые капитаны берут шлюх на борт, чтобы...

– Чтобы они занимались своим ремеслом?

– Да, вот именно. Когда птички на борту, капитану не нужно отпускать команду на берег и опасаться дезертирства.

– И ты сумел...

–Да. Капитан чрезвычайно расщедрился, продав шелка и бренди с «Цирцеи». На борту были бочонки и женщины, это... – Снова Дэш подыскивал верное слово.

– Праздник? – подсказала Пиппин.

– Да, праздник, – улыбнулся он. – Я выиграл у моряков из команды немного золота. Спрятав его, я предложил дело девице, которая не пользовалась особым успехом.

– Золото в обмен на ее платье?

Дэш покачал головой:

– Нет, золото за ее помощь. Видно, какая-то из девиц обходилась с моей новой подругой довольно жестоко, и когда та напилась до бесчувствия, моя помощница украла ее платье. Никто не заметил, как мы завернули бесчувственную девицу в одеяло и положили на дальнюю койку. Когда пришло время дамам завершать работу, я надел платье и с остальными был отправлен на берег.

– И никто не заметил?

– Ну, большая часть команды и офицеры были...

–...пьяны в стельку?

– Ну и фраза для леди. – Дэш удивленно посмотрел на Пиппин. – Да, офицеры были не лучше команды. А моя помощница, радуясь возможности избавиться от конкурентки, так... занимала офицера, командующего баркасом, что он дальше собственного носа ничего не видел.

– И ты оказался на свободе.

Дэш кивнул.

– Оставалось только найти знакомого капитана, чтобы вернуться в Балтимор, где у Харди была масса времени, чтобы переоборудовать «Цирцею». Поскольку к тому времени вспыхнула война.

– А остальные из твоей команды?

– Я вернул их через год, захватив «Неудержимый» недалеко от Галифакса. – Он улыбнулся. – Было какое-то удовлетворение в том, чтобы заковать в кандалы того капитана. Мерзавец орал как резаный, когда я бросил его в трюм «Цирцеи». – Притянув Пиппин ближе, Дэш поцеловал ее в макушку. – Ты еще не выбрала? – спросил он, меняя тему.

– Что?

– Звезду. Поторопись, скоро станет светло, и я должен буду... уйти.

Пиппин смотрела на небо, мечтая, чтобы солнце никогда не всходило, но розовые блики на горизонте не лгали. Поэтому она указала на три звезды, выстроившиеся в линию.

– Вот эти. Там. Я хочу эти три.

– Три? Ну и жадина, – поддразнил Дэш. – Какие три?

– Вон те, – показала Пиппин.

– Пояс Ориона. Ты хочешь Пояс Ориона?

– Да, одна звезда мне, вторая тебе, а третья – это океан, который нас разделяет.

– Такого больше не будет, – сказал он. – Нас больше никогда ничто не разлучит. Завтра ночью мы покинем Лондон.

«Мы»? Она правильно услышала?

– Ты возьмешь меня с собой?

Дэш кивнул, как будто это само собой разумелось, но странное выражение его глаз свидетельствовало, что он не столь уверен, как кажется.

– Да, мы уедем. – Дэш наклонился и крепко поцеловал ее. – Ты ведь не думаешь, что я тебя оставлю? Брошу тебя здесь, в Лондоне, на эти ваши светские сезоны, чтобы, вернувшись после войны, узнать, что ты вышла замуж за какого-нибудь титулованного болвана и он радует тебя свои большим... – он улыбнулся, поддразнивая ее, – замком, Как я смогу соперничать с этим?

– Не хочу я замка, ни большого, ни маленького. И болвана в мужья не хочу. Я хочу только тебя, – сказала Пиппин.

– Болван может оказаться лучшей добычей. Пиппин упрямо качала головой. Она не хотела никакого другого мужчины, кроме этого.

– И пиратские уроки, – добавила она.

– Да, уроки, я обещаю, – поддразнил он и посерьезнел. – Но самое главное, ты всегда будешь владеть моим сердцем, Цирцея. Всегда. Никогда не забывай этого. – И Дэш подтвердил свою клятву быстрым поцелуем.

Ничего иного Пиппин и не хотела. Она трепетала в его объятиях, когда он отнес ее на кровать и в последний раз занялся с ней любовью, прежде чем рассвет разлился по небу.

Как можно желать чего-то еще, думала она, стоя на балконе и глядя, как Дэш выскользнул из сада в город.

Пиппин посмотрела на небо, где звезды быстро меркли пред солнечным светом. День без Дэша покажется вечностью, он придет вечером на маскарад у Сетчфилда, в толпе леди Филиппа Ноуллз исчезнет, а потом...

Пиппин задрожала. Она будет с Дэшем навсегда, и ничто не встанет у них на: пути.

Двумя месяцами ранее

Балтимор, штат Мэриленд

Крик новорожденного, крепкого и здорового, разорвал тишину ночи. Акушерка, взяв мальчика на руки, улыбнулась молодой матери. Грациозная красавица была слишком субтильной, чтобы выносить такого крупного ребенка, но она выжила. Акушерка довела ее до родов, а дальше уж воля божья.

– У вас мальчик, – сказала она. – Прекрасный, красивый парень.

– Сын? – спросила мать, измученная долгими и тяжелыми родами.

– Да, сын. Вы прекрасно потрудились для мужа, – ответила акушерка, искоса взглянув на экономку.

Ребенок здоров, но роженица... Экономка, поняв безмолвный намек, слишком лучезарно улыбнулась со своего поста около кровати.

– О да, хозяин будет так рад, мадам. Подумать только, сын! Это лучшее сокровище, чем весь британский военный флот.

Акушерка вытерла младенца, завернула и передала матери. Та погладила темные пушистые волосики на его головке, экономка тоже наклонилась посмотреть на малыша. Женщины улыбались друг другу.

– Похож на отца, – тихо сказала мать. – Возможно... Возможно, он будет доволен.

– Конечно. И осмелюсь сказать, малыш будет столь же храбрым и преданным, как капитан, благослови его Господь, – объявила экономка, улыбаясь новорожденному. – Как вы думаете назвать малыша?

Абигайль Дэшуэлл поглядела сначала на сына, потом на экономку.

– Я хочу назвать его в честь моего отца. – Ее рука нежно взъерошила мягкие волосики ребенка и бессильно упала на одеяло. – Мы назовем тебя Натаниелом, – прошептала она младенцу. – Я знаю, твой отец этого хотел бы.

– О да. Капитан Дэшуэлл будет очень доволен, когда увидит, что вы подарили ему такого красивого парня. – Экономка сердито взглянула на акушерку, пробормотавшую себе под нос «это еще когда будет», поскольку весь город знал, что капитан Дэшуэлл любит свою обожаемую «Цирцею» больше, чем жену. – Осмелюсь сказать, он настоит, чтобы следующего назвали Томасом, в честь него.

Но, судя по выражению лица акушерки, леди очень повезет, если она доживет до возвращения мужа.