Интерлюдия Дела давно минувших дней – IV

– Потом вы сможете уйти в любой мир, – сказал Посланник. – В любой мир Мультиверсума, а если захотите, то и иного Мироустройства. Я открою Двери, предоставлю Дороги. Есть Райские миры, созданные богами для богов, но тех богов уже давно нет, и миры ждут новых хозяев. Есть Дикие миры, неизведанные даже Первозданными, где скрываются загадочные существа и рождаются удивительные тайны. Миры на любой вкус. Захотите приключений – будут приключения… – Посланник перехватил скептический взгляд Нами и смутился. – Простите. Просто обычно те, чья душа тянется в иные мироздания и измерения, в большинстве своем хотят приключений. Меня всегда удивляла эта тяга к иным мирам, ведь и в родном найдется к чему приложить усилия.

Посланник остановился.

– Мы пришли, – объявил он.

Мог бы и не говорить. Даже Нами, не разбирающийся в магии, ощутил исполинское Ядро Поля Силы, подрагивающее впереди. Остальные, кроме упыря (тот вжимался в каменный пол, пытался двигаться дальше, но от страха не мог пошевелить даже пальцем), не только остро чувствовали заклинание, но и могли бы, наверное, разобрать его на составляющие части. Аль‑сид, конечно, лучше всех разбирался в чародействе, но Кшанэ в их четверке тоже не последняя в колдовском деле! Ага. Ведь последний – он.

Зато Кшанэ стреляет лучше Аль‑сида. И вообще…

Вокруг огромными залами тянулись мастерские кобольдов, с громадными колесами посредине и странного вида механизмами во много огровских ростов возле стен. Старинные фонари, выполненные в форме вставших на задние лапы индрик‑зверей, начинали светить, стоило к ним приблизиться. В складах, примыкающих к мастерским, пылились особые големы кобольдов, в которых заключали Древних, что позволяло этому Подгорному Народу использовать своих механических созданий не только как неутомимых работников, но и как опасных воинов.

Кобольды покидали город в спешке, побросав инструменты и машины, что совсем на них не походило. Бережливостью кобольды славились так же, как гномы скупердяйством, кендеры неусидчивостью, а хоббиты страстью к домоводству.

Впрочем, когда просыпается магический вулкан, инструменты можно и оставить. Семья, род, племя – для кобольдов эти слова были не пустым сотрясением воздуха. Спасали живых, а не орудия. Орудия и новые можно сделать, а вот погибших не вернуть.

Мастерские резко заканчивались перед каменным валом, преграждающим путь вытянутым полукругом. Там, за валом, начинался обрыв, ведущий к недрам давно потухшего Дигура, и колотилось Ядро Поля Силы, творящее заклинание. Заклинание, которое избавит мир от Меча и Посоха. Которое избавит Нами от раздирающего сознание голоса Меча, уже не предлагающего Силу, а требующего ее взять.

Кшанэ, увидев, как морщится Нами, быстро оказалась рядом, заставила присесть и обняла. В ее объятиях он почувствовал, как замолкает Меч, как отступает Тень, как ему становится легче и проще. И вообще…

– Нужно сбросить материальные активаторы Символов в Дигур, – объяснял Посланник. По мере приближения к Ядру усиливалось гудение заклинания, и Посланнику приходилось говорить громче. – Заклинание разорвет эфирные связи между Символами и Братом с Сестрой, потом расколет Меч и Посох! Лишенные магии Символов, Они покинут Равалон вместе с теми слугами, которых привели из предыдущего мира!

Гибнущего мира. Мира, который не выдержит возвращения своих поработителей и падет в объятия Судного Дня. Нами ухмыльнулся. А потом из посмертия Равалона в Пустоту, которая займет место мира, вернутся души Ялдабаота и Софии. Неприятный сюрприз, что ни говори.

– Сначала Посох! – крикнул Посланник. Они с Аль‑сидом стояли возле вала и ждали Нами с девушками. Чорак так и не смог пересилить свой страх и остался возле мастерских.

Аль‑сид кивнул и достал сверток с активатором.

Спрыгнувший сверху Рафаил ударом в грудь отшвырнул Аль‑сида от вала, сопроводив физический выпад ментальным приказом, ураганом, отразившимся в разумах Нами и остальных: «Умри!»

Ураган – лишь слабый отблеск. Но, не выдержав его, упали Кшанэ и Элинора. Рухнул и Посланник. Ну да, ведь он отдал ключ от Храма Метаона Аль‑сиду. Аль‑сиду, на котором сконцентрировалась вся мощь смертоносной психомагии Рафаила. Нами удержался на ногах. Удержался, хотя голова чуть не раскололась напополам – и не от ментальной атаки, а от радостного вопля Меча, ощутившего врага, достойного применения его Силы.

Нами не сомневался, что именно Символ Инобытия позволил ему устоять, ведь подобным мысленным велением, как уверяли хроники, Рафаил в одном из порабощаемых Братом и Сестрой миров уничтожил стотысячную армию!

Кшанэ и Элинора? В порядке, хоть и двигаются с трудом. Посланник? Шевелится. Аль‑сид? Жив. Теряет человеческий вид, покрываясь огнем Облика, поднимается с пола. Его, наверное, защитил отданный Посланником ключ.

Рафаил выпрямился. За его спиной выстрелило протуберанцем магической лавы заклинание. Отсвет протуберанца окрасил Дитя Змея кармином, придав его идеально прекрасному лицу гротескно‑угрожающий вид. Словно кукольное личико сменилось харей бруксы.

Старший Сын Змея был красив. Высокий и ладно сложенный, с отчетливым рельефом мышц, в устроении которых поучаствовала не только телесная сила, но и мистическая мощь. Ежик серебристых волос. Черты лица мягкие, напоминающие женские, но зеленые глаза полны твердости и решимости. Впрочем, Нами знал, что представители разных рас видят лицо Рафаила соответствующим их канонам прекрасного. Может, поэтому ему чудится лик Кшанэ?

Подчеркивая свою красоту, Рафаил принципиально не носил одежду, лишь оборачивал чресла аквамариновой полоской ткани, неизменной от мира к миру. Хроники утверждали, что ткань Рафаил создал из чешуйки отца, вырвав ее из Пожирателя Миров, пока тот спал.

Удивленно смотря на Аль‑сида, Сын Змея вскинул руку, вокруг растопыренных пальцев реальность заколебалась студнем. Рафаил словно что‑то нащупывал в бултыхающейся киселем действительности, пытался схватить и вытащить. Не тратя времени на сложные заклинания, разъяренный Аль‑сид выплюнул струю огня в старшего Сына Змея. Рафаил небрежно отклонился, презрительно скривил губы, и тут на Посланника Воли Брата и Сестры начало обваливаться пространство.

Других слов не подберешь. Пространство обрело глянцевую четкость, покрылось рытвинами, распухло волдырями, выгнулось, распалось на глыбы и рухнуло на Рафаила. Дитя Змея вскинул навстречу разбушевавшейся протяженности руку, вытаскивая из надувшейся и лопнувшей, словно мыльный пузырь, реальности нечто столь ужасное, что, даже показавшись на миг, оно чуть не заставило Нами заорать от страха. Но рушащееся пространство коснулось Рафаила, и он преломился, как соломинка в воде. За искажением последовал распад на части: руки Сына Змея оказались в одной пространственной глыбе, голова в другой, туловище в третьей, ноги в четвертой. Лишенное протяженности место над Рафаилом нарывалось Пустотой. Если вглядеться в эту Пустоту, если сосредоточиться и попытаться увидеть за тем, чего нет, то, что может быть…

Лучше не стоит.

Глыбы треснули и распались еще на несколько частей.

– Микдаш… – протянула, лишившись шеи, голова Рафаила голосом звонким, как ручей. – В эту игру можно играть и вдвоем, Алушка!

Он прокусил губу и выплюнул кровавый сгусток. Вместо того чтобы упасть, повинуясь естественным законам мироздания, сгусток заплясал в воздухе, выписывая затейливые фигуры.

Нами и Аль‑сид бросились к Рафаилу одновременно. Просвистел чешуйчатый хвост, проревел огненный шар. Образовавшаяся над Сыном Змея Пустота ухнула следом за глыбами искаженного пространства, спеша сдавить, смять, раскатать тонким блином…

Рафаил закашлял.

Потом Нами понял, что на самом деле Дитя Змея произнес Слово. Слово из магии, которую не в силах представить себе смертные, потому что не только горло их не предназначено для вербальных формул ее заклинаний, но и сознание неспособно вместить необходимые мыслеобразы, которые и мыслеобразами назвать можно лишь по аналогии с ролью, выполняемой ими в создании чар. Понял – потом.

В тот миг Нами захлебнулся растекшимся от Сына Змея жемчужным туманом, затопившим древний город кобольдов в считаные мгновения. Он потерял из виду Кшанэ, Элинору, Аль‑сида, перестал чувствовать биение Ядра. Туман глушил все чувства, и обычные, и магические, с каждой секундой становился все более плотным. Нами отчетливо представил, как они тонут в жемчуге, как смыкается над ними и застывает бетоном магия Рафаила.

Сын Змея, сожри его гидра, выбрал безупречный момент для нападения. Почти как София, дождавшаяся, когда они расслабятся, только наоборот: идя по городу кобольдов, они были напряжены, ждали нападения чуть ли не всех воинов Брата и Сестры. И проворонили одного‑единственного врага. Не верилось, что на столь ответственное задание пошлют одиночку. Аль‑сид сплел несколько заклятий на основе Мощи Храма Метаона, после применения которых от города не осталось бы и пыли – как раз достаточно для армады врагов. Одно из заклинаний он уже опробовал на Рафаиле, но у Сына Змея нашлось чем удивить в ответ.

Нами заревел, продираясь сквозь пряди застывающего тумана. В ответ закричал Аль‑сид, огненной стрелой обозначив свое местонахождение. И в этот миг туман рассыпался дряхлой шалью.

На удивление, все оказались живы и даже не ранены. Буря Тысячелетия Кшанэ окрасила каменные своды радугой. Шакры увеличились до размеров Элиноры и вырывались из рук хозяйки, готовясь рвать и метать. Посланник тяжело дышал, прислонившись к валу. Аль‑сид раскидывался огнем, словно фонтан брызгами; он вообще сам стал походить на пламенный фонтан.

И Рафаил оказался жив. И не ранен. Целый, будто и не валялся только что разбросанным по клочьям пространства.

Улыбался, ублюдок.

– Теперь шансы равны, – любезно сообщил он Аль‑сиду.

– Что ты сделал? – плавя камень под ногами, Аль‑сид двинулся к Рафаилу. Правильно. Лучше быть поближе, чтобы не дать ему воспользоваться Кровью.

Нами только сейчас заметил, что уже находится в Облике. Ну и хорошо. Меньше времени на перевоплощение, точнее, вообще не надо тратить драгоценных мгновений на трансформацию.

Приближаясь к Рафаилу, Нами ощутил, что чего‑то не хватает. Он не сразу сообразил: Мощь, чье присутствие незримо напоминало о невообразимых иерархиях Сил, пропала. Храм Метаона исчез. Ядро Поля Силы, заклинание для уничтожения Меча и Посоха, мерно стучало, но Микдаша больше не существовало. Кажется, Посланник упоминал, что для создания заклинания воспользовался проходящими сквозь Равалон потоками межмировой магии, а не Силой приславшего его Космократора.

– Абхава, Храм Укона… – донесся голос Посланника. Морщась от боли, слуга Метаона пытался подняться на ноги. Лучше бы не вставал. Так он привлекал внимание Рафаила.

– Сила Змея… – Посланник скривился, опираясь на валун. – Пожиратель Миров, Отрицающая ипостась Создателя Мультиверсума… Он властвует над Уконом, Абсолютным Ничто… Его Сын подавил мой Храм своим… Никто и не подозревал, что Абхава Змея так же могущественна, как Наос и Микдаш…

– Век живи – век учись, телеолог, – отозвался Рафаил, щурясь, словно довольный кот. – Папаша вам еще покажет, как мешать его Задумкам. И вам, телеологам, и меонщикам, и Ангелам, и Семье. Всем покажет. – Он пригнулся, пропуская волну пламени над собой, схватил за шею вырвавшуюся из волны огненную кобру, нацелившуюся ему в горло. – Эй, Алушка, так не честно! Я же не нападаю, и вы пока успокойтесь! Я к вам с предложением!

– Сначала пытаешься убить, а потом поговорить? – Ифрит замер в трех метрах от Дитя Змея, опасаясь подступить ближе.

– Да я знал, что ты не умрешь, – беспечно отмахнулся Рафаил, разглядывая кобру. – Моей отрицательной доминанты для Микдаша маловато. Короче. Последняя возможность для вас, гомункулусы. Верните Меч и Посох – и вам позволят уйти в любой мир по вашему желанию. Брат и Сестра не станут вас преследовать. Они чтят силу, а вы показали себя сильными.

– Скажи, Рафаил, – неожиданно спросила Кшанэ, – почему вы служите им? Ты, София, Ялдабаот – Кровавая Троица владеет Силой, после объединения которой можно не страшиться Брата и Сестры. Так почему Дети Змея не повергнут тех, кто посмел называть себя их хозяевами? Почему вы терпите власть над собой?

– Кшаночка, – расстроенно ответил Сын Змея, сдавливая шею кобры, – ты же умная. Разбудив, меня предупредили, что из всех гомункулусов ты самая умная. Даже слишком умная. И не понимаешь такой простой вещи? Если мы служим Брату и Сестре, значит, так надо. Понятно?

Кобра приглушенно зашипела и рассыпалась огненной пылью.

– Давай, Нами! – рыкнул Аль‑сид.

Ручейки огня стремительно протянулись к Рафаилу, вычерчивая Фигуру из пламенной магии. Сын Змея, издевательски усмехаясь, вытянул руку, вонзил ногти в ладонь, но пять чешуйчатых Нами призрачными фантомами замелькали вокруг него, пять мечей просвистели, вонзаясь в вытянутую руку Рафаила. Дитя Змея толкнул воздух, разошедшийся, словно круги по воде от брошенного камня, но Нами скользнул в тень, отбрасываемую мечом, и полностью погрузился в нее, выскочив позади Рафаила из тени другого меча.

Они давно просчитали этот бой. После Ялдабаота и Софии естественно было ждать появления Рафаила. Правда, с ним ожидалась армия Брата и Сестры, но о ней должны были позаботиться Кшанэ и Элинора.

Отражение выплескивалось из Тени Меча, входя в приготовленные Аль‑сидом магические формы. Что главное в схватке с Рафаилом? Не дать его Крови активироваться. Кровавый Танец Ялдабаота и западня Софии многому научили гомункулусов. Одно дело листать хроники, созданные слугами Сестры и восхваляющие деяния Кровавой Троицы, а другое дело сойтись с разрушителями мирозданий лицом к лицу. И Нами отлично понимал, что без силы Меча, которой он уже был отравлен, не обойтись.

Когда тебе противостоят те, кто видел бессчетное количество мертвых миров, кто превратил эти миры в мертвые, не стоит кривить душой и уверять, что одолеешь врага собственными силами. Не одолеешь. И погибнешь без толку. Убив Софию, Нами понял: как бы он ни хотел, но когда явится Рафаил, Меч придется употребить по назначению. Главное, не потерять голову и не позволить задействованной Силе использовать тебя, не обращать внимания на ликующий хор Меча и отказывать, отказывать, отказывать…

Нами не знал, что и как сплел Аль‑сид, не пытался понять, каким образом действует его заклинание. Он видел – оно действует. Отражение, пронзив тело Рафаила клинками, созданными из Тени, вводило в него магию, как маг‑лекарь лечебные чары в больного.

Хотя, тут правильнее было бы сказать: как убийца яд в жертву.

Капельки крови из ладони Сына Змея замедлили падение, замерли в воздухе, изменяясь. Они стали похожи на снежинки, малиновые снежинки. И, как настоящий снег, таяли при высокой температуре, испускаемой огненной Фигурой Аль‑сида.

– Нет! – крикнул Рафаил. Крик предназначался не Нами, занесшему Отражение Меча над головой Сына Змея, не Аль‑сиду, подпустившему к Фигуре новые струи пламени. Дитя Змея кричал, смотря на Посланника, взобравшегося на вал, и поддерживающую слугу Метаона Кшанэ. Посланник шептал Слова, протянув сложенные руки к разгоревшемуся сильнее Ядру. С ладоней его медленно взлетела фигурка слоноголового существа с щупальцами вместо рук и ног. Материальный активатор Посоха уходящей от шторма галерой помчался сквозь неистовствующие, словно наемники в захваченном городе, протуберанцы Ядра. И, на миг зависнув над оглушительно загудевшим заклинанием, рухнул вниз.

– Нет! – снова завопил Рафаил.

И лопнул.

Нами почудилось, что ошметки прекрасного тела разлетелись по всему городу кобольдов. Материальное бытие Рафаила прервалось. Но магическое…

Тонкая нить насыщенно‑красного цвета протянулась от пола до свода пещеры. Кровавая нить, окруженная пургой кровавых снежинок, – все, что осталось от старшего Сына Змея. Кажется, ее так просто перерубить. Но затухает огненная Фигура вокруг нити, языки пламени, цепляясь за дарящий им жизнь кислород, как утопающие за протянутую руку, все равно гаснут – рука отталкивает, обрекая уйти на дно…

Дигур сотрясся, грохот, перекрывший рев Ядра, прокатился по пещере, за ним поспешила воздушная волна, снося мастерские и дома, кроша големов, уничтожая то, что в свое время пощадила магия вулкана.

Тошнотворное чувство неправильности происходящего накатило на Нами. Он увидел: покрывало облаков там, наверху, вокруг Дигура, скручивается, словно выжимаемая тряпка, и устремляется в жерло вулкана. Он знал: еще глубже Ядра, уничтожающего сейчас Посох, у самых Костей Мира шевелятся древние могучие существа, недовольные тем, что кто‑то посмел потревожить их вековой сон.

Он понимал: Рафаил не умер.

Ялдабаот пал от стрелы Кшанэ. София убита Отражением Меча.

Но с Рафаилом так просто не справиться.

Грохот усилился. Нить крови разбухла, увеличиваясь до размеров настоящего смерча. Магическая Фигура Аль‑сида погасла окончательно, а огненные копья, обрушенные на вихрь, исчезли без следа.

– У вас был шанс вернуться! – грохот и биение Ядра перекрыл исполненный презрения голос Рафаила. Его услышали все. Смерч чудовищной кровавой колонной пробивал свод, а спереди, сзади и по бокам начинали раскручиваться новые воронки, свивающиеся вокруг пробивающих пол нитей крови. По рдяным потокам пробегали молнии, воронок становилось все больше, от них тянуло смертью, мучительной смертью от клыков лесных чудовищ, страшной смертью от рук неупокоенных, неожиданной смертью от разбушевавшейся Стихии, в приступе ярости выпустившей на деревушку элементалей.

Тысячи радужных стрел обрушились на смерчи, Радуга перечеркнула ходящую ходуном пещеру. Нами дернулся, обернулся, бешено ища взглядом Кшанэ.

Она с Посланником все так же стояла на валу. Прикусив нижнюю губу, Меткая слала в выросшие перед ней три – сразу три! – кровавых смерча магическую стрелу за стрелой. Буря Тысячелетия сверкала так ярко, как никогда еще до того. Посланник, скрючившийся позади Кшанэ и опасно балансировавший на краю вала, шептал Слова. Пузыри черного огня взрывались перед смерчами и внутри смерчей, но остановить их рост это не помогло.

Рафаил хохотал. Его бестелесная сущность носилась по пещере, не боясь ни магии, ни Тени, окружившей Нами Отражением. Словно зубцы короны, клинки торчали из пола вокруг гомункулуса, нацеливаясь на преграждающие дорогу кровавые колонны. Он медлил, потому что не знал, что делать, а Аль‑сид был занят, пытался набросить на смерчи Огненную Сеть, и Элинора, теснимая двумя смерчами, не могла вырваться из переплетения протянувшихся султанов, и Кшанэ…

Треснул свод, но не обрушился глыбами, как до этого пространство на Рафаила, а взлетел стаей птиц, устремляясь в покрытое тучами небо, словно засасываемый гигантским ртом. Тучи тут же бесследно исчезли, открыв взгляду алмазную россыпь звезд на черном бархате небосклона. Но и вселенские огни, будто стадо косуль, почуявшее льва, вприпрыжку разбежались, прячась в бездонной черноте Внешнего Космоса.

По темному куполу, разрывая его, словно тот был тончайшим шелком, а не эфирной оболочкой мира, прошелся клинок, созданный из Стихий. Противоположные, но не противостоящие друг другу Огонь и Вода, Ветер и Земля могучим лезвием, сотворенным такими надмировыми сущностями, что могла закружиться голова от попытки представить их, прорубал заслон между Живым и Мертвым.

И Небо Смерти, небо гибнущего мира, раскрылось над Дигуром, выпуская своих миньонов.

…и Кшанэ, когда рядом с ней и Посланником из пространства вышли вооруженные косами Бледные Рыцари, не успела отреагировать.

– Нет!

Теперь кричал он.

– Нет!

Не в силах остановиться, сам не понимая, что делает…

– Нет!

Кажется, она успела виновато улыбнуться. И рухнула следом за кричащим от ужаса Посланником в кипящее разрушительной магией Ядро.

Заклинание, которое должно было уничтожить Меч и Посох…

– Нет!!!

…но вместо этого отбирающее жизнь у Кшанэ.

И Меч довольно взревел, когда Нами пообещал ему свою душу – если он уничтожит Рафаила.

Вот теперь они рвались, как будто действительно были нитями, – кровавые колонны, необоримые всеиспепеляющей волшбой Аль‑сида и неуязвимые для пронзающих все и вся шакров Элиноры. Аспидное чудовище неслось по пещере, обрушивая на смерчи меч, тянущийся из безграничности в бесконечность. Впивались в вихрящиеся потоки гладиусы, рубили поспешно отползающие султаны да‑дао, наотмашь кромсали сплетающихся из праха, пыли и крови зомбяков махайры, вспарывали животы Бледным Рыцарям малхусы, пуддхи спешили разрезать эфирные нити, протянувшиеся между колоннами. Символ Инобытия щедро разбрасывался Отражениями, предчувствуя скорое Возрождение с последующим Воплощением.

А Нами смотрел только на Кшанэ, отшатнувшуюся от выпада косы Бледного Рыцаря, не удержавшую равновесия и…

Дальше он не видел.

Не хотел видеть.

И не слышал, как кричит Аль‑сид, пытающийся сообщить Нами, что хватит, что Рыцари отступают, что больше нет зомби, что Рафаил бежит – самая огромная колонна стремительно поднималась в небеса, пытаясь скрыться в проломе Неба Смерти.

Он не слышал, но слышал Меч. И поднял аспидное чудовище следом за Рафаилом. Град крови, обрушившийся на Нами, развернулся багровыми парусами, сомкнулся, пеленая как младенца, свернулся алым шаром. И быстро сжался, пытаясь сдавить добычу, сломать ее.

Магия Крови Сына Змея превратила пространство внутри шара в почти непроницаемое, вклинившись в физическое естество мира едва ли не до глубинного уровня, где нет ни частиц, ни волн, ни поля, переводя замкнутую реальность в абсолютно инертное состояние. И отрезав от Эфира, от всех его основных потоков, Рафаил погрузил душу гомункулуса в вечный сон.

Но Дитя Змея просчитался.

Инобытие рявкнуло на застывшее Бытие. Алый шар распался на два. Второй, сапфировый шар, полная противоположность первому, распахнулся, выпуская из себя Меч с Нами.

Кшанэ больше не было.

Так зачем вообще чему‑то быть?

Правильно. Быть – незачем.

Рафаил пытался сбежать и покинуть Равалон раньше, чем Меч доберется до него. Брат и Сестра с потерей Посоха лишались одной из опор своего пребывания в Равалоне, и теперь стремились перенести сюда гибнущий мир, где находились их тела. В Подземелье, решив, что началось очередное Вторжение, обрушивали на приближающиеся пласты реальности чудовищные по разрушительности заклинания, добивая и без того умирающее мироздание. Боги творили Эфирные Заслоны и тысячами слали Вестников, но сами опасались вступать в битву. Только божества войны рвались сразиться с чужаками, посмевшими покуситься на Равалон, но их не пускали.

Брат и Сестра шли на отчаянные меры, сталкивая миры. Так они могли потерять не только тела, но и сознания.

Ну и что? Миру, где нет Кшанэ, лучше не быть, чем быть.

Правильно. Лучше – не быть.

Символ Инобытия принял одну из своих любимых форм – Гасителя Звезд. Антрацитовое чудовище совсем потерялось на его фоне: громадный, утолщающийся к концу обоюдоострый клинок, по кромке тянутся Руны Предвечности – Знаки Первородных титанов; вместо гарды и рукояти полыхают созданные из белого огня крылья.

Рафаил спешил, он почти погрузился в небо чужого мира, когда Меч вошел в плоть умирающей реальности.

Потом боги знаний в Небесном Граде и убоги, исполняющие обязанности архивариусов в Либрисе Архилорда, запишут с различными вариациями, но передавая одну и ту же суть: «Многие решили, что наступает Судный День. Смертные в своей беззаботности не ощутили угрозы, нависшей над Равалоном. Восхваляя Создателя (Проклиная Создателя), мы ждали нашей Судьбы, радуясь (печалясь) Его Воле. Но час сменялся часом, день – ночью, а Равалон все так же несся по Эфирной Дороге, положенной ему от сотворения (возникновения) Мультиверсума. В Астрале не сохранились сведения об упоминаемых событиях, и нам остается лишь гадать, что же в действительности произошло в тот страшный день…»

Гаситель Звезд уничтожил большую часть вторгающегося в Равалон мироздания, вместе с инородной реальностью отправив в небытие и Рафаила. Но если души Ялдабаота и Софии попали в посмертие, то от Рафаила Меч не оставил ничего, что могло бы обрести перерождение. Абсолютное уничтожение – на всех уровнях материи и эфира.

Чужой мир откатился от Равалона, уже не в силах удерживать целостность и распадаясь на части. Смерть тысяч, десятков тысяч выплеснулась в Эфир гибнущего мироздания гигантским некроистечением, одарив Брата и Сестру новым запасом Силы. И Они, сходя с ума от страха, боясь того, что могут действительно умереть, подхлестнули мир, бросая его на затягивающуюся прореху в онтологических покровах Равалона, как загнанную лошадь – в последние метры пути.

Хохочущий, словно безумец, Меч готов был встретить отступников Семьи. Его так долго сдерживали, так долго кормили обещаниями и так мало использовали – о, теперь Они расплатятся за свое пренебрежение!

И реальность, именуемая Равалоном – сейчас он заберет ее жизнь без остатка, погасив Сердце Мира, поскольку только так сможет безвозвратно уничтожить Первородных. Есть путы и ограничения, которые невозможно разорвать и обойти.

Но в будущем он и разорвет их, и обойдет.

Символ Инобытия покинул форму Гасителя Звезд и вытянулся фрактальным клинком, удобным для поглощения жизненных сил мироздания. Антрацитовое чудовище безвольно выполняло его требования, погруженное в свои мысли. Как удачно прикончили эту Кшанэ! Подумать только, а ведь он мог отправиться следом за Посохом!

Но теперь…

Белоснежная молния промелькнула рядом, и Меч полетел вниз, не понимая, куда подевался послушный Нами, почему раб Меча больше не взывает к Силе Меона, почему щупы, скрепляющие Меч и его раба, держатся в Нами, но нет отклика, совсем нет отклика…

Белая молния вернулась, закружилась вокруг падающего следом за Мечом Нами, превратилась в Элинору. Импульс Силы гекатонхейров обволакивал шакры, подчиненный заклинанию Повеления из арсенала магии титанов. Элинора подхватила Нами, крутанулась, оборачиваясь удерживающим гомункулуса вихрем, и Меч увидел, почему раб не отзывается.

Подхваченный Элинорой, Нами взмахнул обрубком правой руки, и Символ Инобытия наконец‑то понял, что удерживающие его рукоять пальцы мертвы. Плоть раба – мертвая плоть. Поэтому нет отклика.

Пролетая рядом, Элинора рубанула Символ шакром, ускоряя падение Меча. Он успел еще проклясть треклятую гомункулус, прежде чем рухнул в лаву Ядра. Заждавшееся его заклинание ударило с размаху, дробя на Основание, Тень, Отражение и…

Меч перестал быть.

Небо Смерти неуверенно раскрывалось над Равалоном, слабое, намного слабее предыдущего, но все еще отхаркивающееся мертвыми миньонами, пурпурным заревом поднимались над Раш‑ати‑Нором две титанические фигуры, жаждущие жить и мстить.

Но Меч и Посох перестали существовать.