Глава 2. Снова день. Снова крепатура

Снова день. Снова крепатура. Снова боль.

Кто-то оставил у моей двери новый плащ — коричневый, что хорошо, ведь вскорости я наберу еще веса, а Ганелон хорошо знал мои цвета. По той же причине я не сбрил бороду, он-то помнил меня куда менее волосатым. В его присутствии я всегда изменял голос, а Грейсвандир прятал под кроватью.

Всю следующую неделю я немилосердно гонял себя, трудился, потел, пока ломота наконец не утихла и мускулы не обрели твердость. Похоже, я набрал за это время килограммов семь-восемь. Медленно, очень медленно, но я снова становился самим собой.

Эту страну называли Лоррейн note 14, и ее тоже. Будь я в настроении, я бы сочинил сказочку, мол, познакомились мы на лугу за замком, она собирала цветы, а я вышел размять ноги и подышать свежим воздухом. Вздор.

Кажется, официально таких, как она, звали «маркитантками». Дело было в конце дня, после тяжких трудов, в основном с саблей и булавой. Она стояла в сторонке, поджидала клиента — такой увидел я ее впервые. Она улыбнулась мне, я ответил улыбкой. Наследующий день, проходя мимо, я сказал ей «привет». И все.

Она постоянно попадалась мне навстречу. К концу второй недели, когда мышцы перестало ломить и вес мой уже был за восемьдесят кило, у меня снова появилась охота к этому занятию, и я провел с ней вечерок. К тому времени я уже знал, кто она, и это устраивало меня. Но той ночью мы не занимались обычным в таких случаях делом. Нет.

Напротив, сперва мы беседовали, а потом кое-что произошло.

В ржаво-рыжих волосах проглядывали прядки седины, хотя ей не было и тридцати. Голубые глаза. Острый подбородок. Чистые ровные зубы и рот, что все улыбался мне. Голос чуть гнусавый, волосы слишком длинные, косметика густым слоем скрывала усталость и множество веснушек, а одежда была слишком яркой и броской. Мне она, однако, нравилась. Но не это имел я в виду, когда попросил провести со мной ночь, — у меня и в мыслях не было тогда, что она мне нравится.

Идти было некуда, только в мою комнату. Так мы и сделали. Я стал уже капитаном и воспользовался преимуществами, которые давало мне мое положение: попросил принести обед в комнату и подать лишнюю бутылку вина.

— Люди боятся тебя, — сказала она. — Говорят, что ты не устаешь.

— Неправда, — ответил я, — поверь мне.

— Конечно, — сказала она, качнув слишком длинными локонами, — все устают.

— Естественно, — согласился я.

— Сколько тебе лет?

— А тебе?

— Джентльмен не станет задавать таких вопросов!

— Леди, наверно, тоже?

— Когда ты появился здесь, все решили, что тебе за пятьдесят.

— Ну и?..

— А теперь никто не берется и предполагать. Сорок пять? Сорок?

— Нет, — отвечал я.

— Я тоже так не думала, но твоя борода всех обманула.

— Бороды часто вводят в заблуждение.

— С каждым днем ты выглядишь все лучше. Как-то больше…

— Благодарю. Я действительно чувствую себя лучше, чем тогда.

— Сэр Кори из Кабры… — промолвила она. — Где эта Кабра? Какая она? А если я очень попрошу, ты возьмешь меня туда?

— Я бы ответил «да», — сказал я. — Но солгал бы.

— Знаю. Просто было бы приятно услышать такое обещание.

— Отлично. Я возьму тебя с собой в это местечко.

— А ты действительно столь хорош, как говорят мужчины?

— Боюсь, что нет. А ты?

— Не слишком. Ты хочешь уже в постель?

— Нет. Лучше поговорим. Хочешь вина?

— Благодарю… твое здоровье.

— И твое.

— Ты так хорошо фехтуешь…

— Способности и хорошие учителя.

— …и ты донес Ланса из этакой дали и справился с этими тварями…

— Чем больше пересказов, тем больше подробностей.

— Но я же сама видела. Ты сильнее остальных. Поэтому и Ганелон предложил тебе остаться. Как бы вы с ним ни порешили, но он знает, что почем. Многие мои приятели были мечниками. Я знаю, как они фехтуют. Ты искрошил бы их в куски. Люди говорят — ты хороший учитель. Они любят тебя, даже если порой и боятся.

— Чем же я пугаю их? Своей силой? В мире много сильных людей. Что удивительного в том, что я могу долго махать клинком?

— Они видят в тебе нечто сверхъестественное.

Я расхохотался:

— Нет. Просто я второй фехтовальщик в здешней округе. Ну, может быть, третий. Но я стараюсь.

— А кто лучше тебя?

— Возможно Эрик из Амбера.

— Кто это?

— Сверхъестественное существо.

— Он самый лучший?

— Нет.

— А кто?

— Бенедикт из Амбера.

— И он тоже не человек, как и Эрик?

— Если он еще жив, да.

— Странный ты все-таки, — сказала она. — А все почему? Признавайся, ты тоже сверхъестественное существо?

— Давай-ка еще выпьем.

— Я опьянею.

— И хорошо.

Я разлил вино по бокалам.

— Все мы умрем, — сказала она.

— Естественно.

— Это будет скоро, здесь. Все мы падем в бою с проклятым Кругом.

— Почему ты так говоришь?

— Он слишком силен.

— Что ж ты тогда делаешь здесь?

— Мне некуда идти. Поэтому я и спросила о Кабре.

— И поэтому согласилась сегодня побыть со мной?

— Нет. Я хотела узнать, кто ты.

— Я спортсмен, нарушающий режим. Ты родилась где-нибудь неподалеку?

— Да, в лесах.

— А зачем ты путаешься с этими парнями?

— Почему бы и нет? Уж лучше такое занятие, чем каждый день счищать с пяток свиное дерьмо.

— А у тебя был когда-нибудь собственный мужчина? Постоянный то есть?

— Да, он умер. Это он нашел… Круг Фей.

— Сожалею.

— А я — нет. Он обычно пропивал все, что мог занять или спереть, а потом шел домой и колотил меня. У Ганелона мне хорошо.

— Значит, ты считаешь, что Круг слишком силен и мы проиграем?

— Да.

— Быть может, ты и права. Хотя надеюсь, это не так.

Она поежилась.

— А ты будешь биться за нас?

— Похоже, придется.

— И никто ведь не скажет просто «да», все с оговорками! Уже это интересно. Мне бы хотелось поглядеть на твой бой с человеком-козлом.

— Почему?

— Кажется, он их предводитель. У нас появился бы шанс, если бы ты убил его. А ты, пожалуй, на это способен.

— Я должен, — отвечал я.

— Особые причины?

— Да.

— Личные?

— Да.

— Тогда удачи тебе!

— Благодарю.

Она допила вино, я подлил еще.

— Уж он-то, без сомнения, сверхъестественное существо, — сказала она.

— Давай переменим тему.

— Хорошо. Только обещай кое-что сделать для меня.

— Говори.

— Завтра надень броню, возьми копье, покрепче держись в седле и вздуй одного детину — Харальда, кавалерийского офицера.

— Почему?

— Он побил меня на той неделе, словно покойный Ярл. Ты можешь это сделать?

— Да.

— А сделаешь?

— Почему бы и нет? Считай его уже наказанным.

Она встала и склонилась ко мне.

— Я люблю тебя, — сказала она.

— Чушь.

— Верно. А как насчет «ты мне нравишься»?

— Неплохо. Я…

Вдруг озноб и онемение ветром промчались вдоль моей спины. Застыв, я попытался отразить мысленный натиск, отключив разум. Меня искал кто-то из наших, из Амбера, причем с помощью моего Козыря или чего-то вроде того. Ощущение это ни с чем не перепутать. Если то был Эрик, значит, он оказался крепче, чем я предполагал; в последний раз я почти выжег его мозг. Это не мог быть и Рэндом, если только его не выпустили из тюрьмы, что вряд ли. Если это Джулиан или Каин, пусть катятся ко всем чертям. Блейз, скорее всего, мертв, и Бенедикт, возможно, тоже. Оставались Джерард, Бранд и сестры. Из них только от Джерарда мог ждать я добра. Поэтому я изо всех сил противился зову и справился с ним. Ушло на это минут пять, и, когда все кончилось, я был покрыт потом и тело мое сотрясал озноб, а Лоррейн с удивлением смотрела на меня.

— Что случилось? — спросила она. — Ты еще не пьян, да и я тоже.

— Обычный приступ, — ответил я. — Иногда со мной такое случается. Эту болезнь я подцепил на островах.

— Я видела лицо, — сказала она. — Может быть, на полу, а может — в голове. Лицо старика. Воротник его одежды был зеленым, и он был похож на тебя, только борода седая.

Я шлепнул ее.

— Врешь. Не могла ты…

— Я говорю только то, что видела! И не бей меня! Я не знаю, что это значит! Кто он?

— Думаю, мой отец. Боже, как странно…

— Что случилось? — повторила она.

— Чары, — ответил я. — Иногда они обрушиваются на меня, и тем, кто рядом, кажется, что они видят отца или на стене, или на полу. Не беспокойся, они не заразны.

— Чушь, — отрезала Лоррейн. — Ты все врешь.

— Знаю. Только прошу, забудь об этом.

— Почему же я должна забыть?

— Потому что я нравлюсь тебе, — пояснил я. — Помнишь? И еще потому, что завтра я должен вздуть Харальда.

— Верно, — согласилась она.

Меня снова затрясло. Она взяла одеяло с кровати и набросила мне на плечи. А потом налила вина, я выпил. Она села рядом, прислонилась головой к плечу, я обнял ее. Снаружи бесом взвизгнул ветер, часто забарабанил прилетевший с ним дождь. И вдруг словно кто-то постучал в ставни. Лоррейн слегка взвизгнула.

— Не нравится мне эта ночь, — объявила она.

— Мне тоже. Придвинь сундук к двери, одного засова может быть мало.

Пока Лоррейн выполняла мою просьбу, я развернул кресло так, чтобы сесть лицом к единственному окну. Достал из-под кровати Грейсвандир и обнажил его. Потом погасил все огни в комнате, оставив только свечу по правую руку от себя.

И снова сел, положив клинок на колени.

— Что мы делаем? — спросила Лоррейн, усаживаясь слева от меня.

— Ждем, — отвечал я.

— Чего?

— Не знаю, просто ночь такова… Что-то должно случиться.

Она вздрогнула и прижалась ко мне.

— Знаешь, тебе лучше уйти, — сказал я.

— Знаю, — ответила она, — только я боюсь выйти из комнаты. Здесь ты сумеешь защитить меня, ведь правда?

Я покачал головой:

— Не уверен, сумею ли я защитить и себя самого.

Она тронула Грейсвандир.

— Что за дивный клинок!.. Никогда такого не видела.

— Второго такого и нет, — промолвил я.

Рука моя чуть подрагивала, и клинок слегка поворачивался, отражая свет. Меч то казался залитым нечеловеческой оранжевой кровью, то лежал на моих коленях белый как снег, то розовел женским соском и подрагивал вместе с моей рукой.

Я гадал, как сумела Лоррейн увидеть во время попытки контакта то, чего не видел я сам. Она просто не могла придумать ничего столь подходящего случаю.

— Есть нечто странное и в тебе, — сказал я.

Она помолчала, пока пламя свечи не колыхнулось несколько раз, затем произнесла:

— У меня есть второе зрение. Слабое. Моя мать видела лучше, и мне говорили, что моя бабка была колдуньей. Но я ничего такого не умею. Ну, почти. Давно уже не пробовала. Если я ворожу, то всегда теряю больше, чем получаю.

Потом она умолкла, и я переспросил ее:

— Что ты имеешь в виду?

— Я приворожила к себе моего мужа, — ответила она, — и кем он оказался? Не пытайся я ворожить, была бы много счастливей. Я хотела хорошенькую дочку… а случилось совсем другое…

Лоррейн вдруг умолкла, и я понял, что она плачет.

— В чем дело? Я не понимаю…

— Я думала, ты знаешь…

— Нет, боюсь, что нет.

— Она-то и была тем ребенком, которую нашли мертвой в Кругу Фей. Я думала, ты знаешь…

— Сожалею.

— Как я хотела бы, чтобы у меня никогда не было ни крохи этого дара!.. Теперь я не пользуюсь им. Но он не покидает меня, приносит знаки и видения — и никогда о том, что я могу изменить. О, если бы только оно оставило меня и смущало кого-нибудь другого.

— Вот этого-то и не будет, Лоррейн. Жить тебе с этим до конца.

— Откуда ты знаешь?

— В прошлом я знавал таких, как ты.

— И у тебя тоже есть дар, так?

— Да.

— Значит, и ты чувствуешь, что снаружи есть нечто?

— Да.

— И я чувствую. А ты знаешь, что оно делает?

— Ищет меня.

— Я тоже чувствую это. А зачем?

— Может быть, чтобы испытать мою силу. Оно знает, что я здесь. И раз я — новый союзник Ганелона, оно хочет разобраться, кто я и что из себя представляю…

— Это сам рогатый?

— Не знаю. Впрочем, не думаю.

— А почему?

— Если я действительно могу погубить эту тварь, едва ли она будет искать меня здесь — в твердыне своего врага, без помощи и поддержки. Должно быть, это кто-то из ее слуг. Может быть, уж не знаю как, именно поэтому призрак отца… не знаю. Если посланец сумеет найти меня и открыть мое имя, рогатый будет знать, к чему готовиться. Если он сумеет войти и убить меня — проблема решена. Если же я убью посланца, это откроет хотя бы столько о моей силе. Что бы ни случилось, рогатый извлечет из этого выгоду. И ему пока незачем рисковать собственной черепушкой.

Мы ожидали в полутемной комнате, минуты сгорали в пламени свечи.

— Что ты имел в виду, когда сказал «откроет мое имя»? Какое имя? — спросила Лоррейн.

— Имя того, кто почти не пришел сюда, — ответил я.

— Значит, оно может откуда-то знать твое имя?

— Не исключено, — ответил я.

Лоррейн отодвинулась подальше.

— Не пугайся, — сказал я, — я тебе вреда не причиню.

— Я все равно боюсь, и ты причинишь мне вред! — ответила она. — Это я знаю! Но я хочу тебя! Почему я хочу тебя?

— Понятия не имею, — ответил я.

— Что-то бродит там, за окном! — в легкой истерике крикнула Лоррейн. — И все ближе! Ближе! Слушай! Слушай!

— Заткнись! — рявкнул я. Холодные мурашки побежали по спине, петлей сдавило горло. — Скорей, прячься туда, за кровать.

— Я боюсь темноты, — пожаловалась она.

— Живей, иначе я оглушу тебя и сам туда запихну. Здесь ты будешь только мешать.

Взмахи тяжелых крыльев заглушили рев непогоды. О камни что-то заскрежетало, и Лоррейн рванулась исполнять мой приказ.

И тут на меня уставилась пара кровавых сверкающих глаз, стремившихся заглянуть прямо в душу. Я отвел взгляд. Тварь стояла перед окном на карнизе и разглядывала меня.

Более шести футов было в ней, изо лба выступали громадные ветвистые рога. Нагое бесполое тело как пепельно-серый мундир, громадные крылья исчезали в ночи за окном. В правой руке тварь сжимала короткий тяжелый меч из темного металла, на котором плясали руны. Левой рукой она вцепилась в решетку.

— Входи себе на погибель, — крикнул я и поднял меч.

Существо хихикнуло, фыркнуло, хихикнуло снова. И попыталось опять заглянуть мне в глаза, но я отводил взгляд: если оно поглядит подольше, то узнает меня — как те кошки. Потом оно заговорило, словно фагот, выдувая слова.

— Ты не он, — сказало оно. — Ты меньше и старше. Но… клинок… он может быть его. Кто ты?

— А ты кто? — спросил я.

— Стригаллдвир мое имя. Призови меня, чтобы я мог выесть твое сердце и печень.

— Призвать? Да я и выговорить-то его не смогу. А от моего цирроза у тебя будет несварение желудка. Убирайся!

— Кто ты? — повторило оно.

— Мисли, гамми гра’дил, Стригаллдвир! — воскликнул я, и тварь дернулась, словно от пинка.

— Ты хочешь изгнать меня столь простым заклинанием? — спросила она, вновь став на карниз. — Я не из низших существ.

— Но и такое доставляет тебе кое-какие хлопоты.

— Кто ты? — повторило существо.

— Не твое дело, Чарли. Пташка, пташка, лети-ка домой…

— Четырежды должен я спросить и четырежды не получить ответа, прежде чем я смогу войти и убить тебя. Кто ты?

— Нет, — отвечал я, вставая, — входи и гори синим пламенем!

Оно вырвало решетку и прыгнуло внутрь, загасив при этом свечу.

Я ударил навстречу, и посыпались искры, когда Грейсвандир рубанул по темному руническому мечу. Потом отпрыгнул назад. Глаза мои привыкли к полутьме, и, хоть свеча и погасла, я видел тварь. Существо тоже видело меня и было посильнее смертного — как, впрочем, и я сам. Мы кружили по комнате. Из окна садил ледяной ветер, холодные капли хлестали в лицо. Когда я в первый раз ранил тварь в грудь — длинный порез, — она не проронила ни звука, хотя по краям раны заплясали огоньки. После второй раны — в плечо — существо разразилось проклятиями.

— Сегодня я высосу мозг из твоих костей, — орало оно, — а потом высушу их и со всем доступным искусством вырежу набор флейт! И когда я буду играть на них, дух твой будет корчиться в бестелесной агонии!

— Красиво зажигаешь, — отвечал я.

Оно слегка замедлило движения, и у меня появился шанс.

Я отбил в сторону темный меч. Мой выпад был великолепен, клинок вошел прямо в середину груди и вышел из спины.

Тварь взвыла, но не упала. Грейсвандир вырвался из моей ладони. Языки пламени охватили рану. Существо стояло передо мной и горело. А потом шагнуло ко мне. Я схватил стул и выставил его вперед.

— У меня сердце не там, где у людей, — проговорило существо.

И ударило мечом, но я стулом отвел удар и ножкой попал ему в глаз. Затем, отбросив стул, я ухватил его за правую руку, вывернул ее в сторону и изо всех сил ударил по локтю. Раздался треск, рунический меч звякнул об пол. Левой рукой существо ударило меня по голове, и я упал.

Оно метнулось к мечу, но я ухватил его за лодыжку и дернул. Оно растянулось на полу. Я навалился сверху и потянулся к горлу. Голову мне пришлось прижать к груди, упереться в плечо врага — левой рукой он терзал мое лицо.

Мои руки сдавили его горло смертной хваткой, и глаза его стремились к моим. На этот раз я не стал отводить взора. А потом что-то кольнуло в основание мозга, и мы оба узнали то, что узнали.

— Ты! — ухитрилось оно выдохнуть, прежде чем я стиснул руки и выдавил жизнь из этих кроваво-красных глаз.

Я встал, поставил ногу на труп и вырвал Грейсвандир.

Как только меч вышел из раны, тварь загорелась и полыхала до тех пор, пока от трупа не осталось ничего, только закоптелое пятно на полу.

А потом ко мне подошла Лоррейн. Я обнял ее, и она попросила проводить ее домой… спать. Так я и поступил. Больше мы уже ничего не делали, просто лежали вместе, пока она не выплакалась и не уснула. Вот так я и повстречал Лоррейн.

Не слезая с лошадей, мы втроем — Ланс, Ганелон и я — смотрели с высокого холма на проклятое место. Поднявшееся к полудню солнце светило нам в спину. Раскинувшаяся впереди картина подтвердила мои опасения.

Место было сродни тому искореженному лесу, что лежал к югу от Амбера.

«Ох, отец мой! Что же я натворил?» — проговорил я про себя, но ответ был уже перед моими глазами: Круг Тьмы, простиравшийся, доколе только хватало глаз.

Через прорези забрала рассматривал я его: обугленную, унылую землю, издававшую зловоние. В эти дни я не поднимал забрала. Люди смотрели на это как на прихоть, но мое положение давало мне право на чудачества. Прошло две недели после битвы со Стригаллдвиром. Я надел шлем наутро, прежде чем выполнить то, что обещал Лоррейн, и вздуть Харальда. Размерами я уже был прежний, так что лучше прикрыть лицо.

Теперь я весил уже под девяносто килограммов и чувствовал себя почти как раньше. Раз уж я могу помочь очистить край по имени Лоррейн от этой грязи, я знал, что по крайней мере попробую сделать то, чего больше всего желаю. И, быть может, добьюсь успеха.

— Так, — сказал я, — не вижу там войска.

— Для этого надо ехать на север, — ответил Ланс, — и мы, вне сомнения, увидим их, когда начнет смеркаться.

— Далеко?

— Лиги три или четыре. Они маневрируют.

До Круга мы ехали два дня. От подвернувшегося на рассвете дозора мы узнали, что внутри у границ Круга по ночам постоянно собираются войска. Проводят какие-то учения, а к утру исчезают в глубине Круга. А над ним постоянно висит темная туча, хотя гроза все не разражается.

— Позавтракаем здесь, а уже потом поедем на север? — спросил я.

— Почему бы и нет? — ответил Ганелон. — Я голоден, а время у нас пока есть.

Мы спешились и перекусили вяленым мясом, запивая его влагой из фляжек.

— Не понимаю я этой записки. — Ганелон рыгнул, похлопал себя по животу и раскурил трубку. — В грядущей битве он будет рядом или нет? И где он? Где, если собирается помогать? День битвы все ближе и ближе.

— Забудь о нем, — ответил я. — Это, наверно, была шутка.

— Не могу, разрази меня гром! — воскликнул он в ответ. — Все кажется настолько странным!

— В чем дело? — удивился Ланс, и тут я понял, что Ганелон пока ничего еще не сказал ему.

— Мой прежний сеньор, лорд Корвин, прислал с птицей-посланником странную весть, мол, он идет, — объяснил Ганелон. — Я думал, он давно мертв, но это послание… До сих пор не могу понять, что это значит.

— Корвин? — переспросил Ланс, и я затаил дыхание — Корвин из Амбера?

— Из Амбера и Авалона.

— Забудь про это послание.

— Почему?

— Он человек без чести, и слова его ничего не стоят.

— Ты знаешь его?

— Я слыхал о нем. Давным-давно он правил в этой стране. Разве ты не помнишь сказаний о демоне-властелине? Все они таковы. И Корвин не лучше, только было это задолго до нас. Самым лучшим днем его правления оказался тот, когда он отрекся и бежал, ибо видеть тут его больше никто не желал.

Это не было правдой! Или же было?

Бесконечное множество теней отбрасывает Амбер, много теней отбрасывал и мой Авалон, ибо в нем был я. На многих землях знают меня; хотя никогда не ступал я там, но тени мои ходили, перевирая мои дела и мысли.

— Нет, — отвечал Ганелон. — Я никогда не придавал значения старым россказням. Интересно, неужели известный мне Корвин — тот самый, что правил здесь?

— Весьма вероятно, — вмешался я, решив перехватить инициативу в разговоре. — Но если он правил столь давно, то, верно, уж одряхлел или умер.

— Он был колдуном.

— Тот, которого я знал, точно был, — согласился Ганелон. — Он изгнал меня из страны, которую не обнаружить ни знанием, ни хитростью.

— Ты об этом никогда не говорил, — сказал Ланс. — Как же все произошло?

— Не твое это дело, — ответил Ганелон, и Ланс умолк.

Я извлек трубку — два дня назад я разжился ею. Ланс сделал то же. Она была из глины и тянула горячо и крепко. Раскурив, мы все трое молча потягивали дым.

— Да, сработано было крепко, — сказал Ганелон. — Давайте забудем об этом.

Забыть, конечно, никто не мог, но теперь мы тщательно избегали этой темы.

И если бы не темный Круг, посидеть и отдохнуть было бы, пожалуй, приятно. Вдруг я ощутил, что эти люди стали мне близки. Захотел что-нибудь сказать, но ничего подходящего в голову не приходило.

Ганелон прервал молчание, возвратившись к насущным делам:

— Значит, ты хочешь ударить, прежде чем они нападут на нас?

— Правильно, — согласился я. — Перенесем войну на их территорию.

— Беда-то вся в том и заключается, что это теперь их территория, — сказал он. — Они теперь знают ее лучше, и кому ведомо, какие силы способен враг призвать себе на помощь?

— Надо просто убить рогатого, и все рухнет, — ответил я.

— Может быть. А может, и нет. Возможно, ты сумеешь справиться с ним, — сказал Ганелон. — Сумел бы я — не знаю, разве что повезет. Он слишком подл, чтобы так вот запросто умереть. Я полагаю, что все тот же, каким был несколько лет назад — но могу и обманываться. Что, если я ослаб? Эта проклятая сидячая работа! Никогда ее не желал.

— Знаю, — сказал я.

— Я тоже, — согласился Ланс.

— Ланс, а не поступить ли нам, как подсказывает наш друг? — спросил Ганелон. — Не следует ли нам атаковать?

Тот хотел было пожать плечами и уклониться от ответа, но передумал.

— Да, — ответил он. — Они едва не одолели нас, когда умер король Утер. А теперь мы не нападаем, потому что боимся поражения. О, конечно, победа достанется им нелегко, мы нанесем врагу тяжкий урон. Но, я думаю, они пересилят… Посмотрим, что там у них, хорошо все обмозгуем, а потом решим, готовиться ли к нападению.

— Хорошо, — сказал Ганелон. — Меня уже тошнит от ожидания. Вернемся — напомнишь мне подумать обо всем еще разок.

И мы отправились в разведку.

Сперва мы ехали на север, потом выбрали удобное место и спрятались в холмах, откуда был виден Круг. Там, внутри, они поклонялись чему-то или упражнялись с оружием. Я прикинул — их было тысячи четыре. У нас — не больше двадцати пяти сотен. Были там и странные летучие, ползучие и прыгучие твари, издаваемые ими звуки разносились повсюду. Но сердца наши не дрогнули. Угу, как же.

Все, что мне требовалось — несколько минут с глазу на глаз с их вожаком, и так или иначе, все будет решено. Все, полностью. Я не мог сказать об этом друзьям, но правда была именно такова.

Дело в том, что я-то и был виноват во всем этом, хотя бы частично. Круг — моя работа, мне от него и избавляться, если сумею.

А уверенности в этом у меня не было.

В страдании, ярости, ужасе и муке вызвал я это проклятие к жизни. И на всех землях отразилось оно. Такова цена кровавого проклятия принца Амбера.

Мы следили за Стражами Круга всю ночь, а утром уехали.

И решили — атаковать!

На обратном пути нас никто не преследовал. А когда мы вернулись в Твердыню Ганелона, то засели за планы. Наши силы были уже в отличной форме, и мы решили атаковать как можно скорее.

Лежа рядом с Лоррейн, я сказал ей об этом. Она должна была знать. Я мог унести ее отсюда в Тень этой же ночью, если бы только она согласилась.

Но Лоррейн возражала.

— Я останусь с тобой, — сказала она.

— Хорошо.

Я не раскрыл ей, что все будет решено моею рукой, но, похоже, она догадывалась об этом и по какой-то причине верила мне. Я бы не верил, но в конце концов, это ее право.

— Ты знаешь, чем все может обернуться, — предупредил я.

— Знаю, — отвечала она, и было ясно, что действительно знает.

Потом мы занялись кое-чем еще, а позже — уснули.

Ей приснился сон.

Утром Лоррейн сказала мне об этом.

— И что же ты видела? — спросил я.

— Предстоящую битву, — объяснила она, — и ты бился с рогатым.

— И кто победил?

— Не знаю. Только пока ты спал, я сделала кое-что полезное для тебя.

— Лучше бы ты этого не делала. Обычно я сам о себе забочусь.

— А потом я увидела свою смерть.

— Давай-ка я заберу тебя отсюда в укромное место.

— Нет, мое место здесь, — твердо заявила она.

— Я не собираюсь лишать тебя свободы, — сказал я, — просто мне по силам спасти тебя от привидевшейся во сне судьбы. Поверь, для меня в этом нет ничего сложного.

— Я верю тебе, но никуда отсюда не уеду.

— Чертова дура!

— Я хочу остаться.

— Ну, как хочешь… Слушай, а может, мне послать тебя на Кабру?

— Нет.

— Проклятая дура!

— Я знаю. Я люблю тебя.

— Глупая, правильно надо говорить: «Ты мне нравишься». Помнишь?

— Ты справишься с ним, — сказала она.

— Иди к черту! — ответил я.

И она тихо заплакала и не могла успокоиться, пока я не утешил ее еще раз.

Такова была Лоррейн.