Столкновение культур и американская гегемония

Фукуяма Фрэнсис

Сегодня важно понять, каким образом по прошествии времени изменились высказанные ещё в начале 1990-х годов основные идеи относительно будущности мира после «холодной войны» и того, как эти идеи связаны с современной внешней политикой Соединённых Штатов. В многочисленных вводных курсах по международным отношениям работы «Конец истории» и «Столкновение цивилизаций» рассматриваются как два принципиально отличающихся друг от друга взгляда на мировую политику. Как полагают многие, в первой из них утверждается мысль, что мир будет переживать разрастание зоны устойчивой либеральной демократии и интегрирование рыночного капитализма – то, что позже было названо глобализацией – в то время как в рамках хантингтоновской парадигмы мир представляется в виде конфликтующих зон, где главная линия разлома пролегает не между идеологиями, а межу различными культурами.

На самом деле мы не сильно расходимся во мнениях с Самюэлем Хантингтоном по многим вопросам, как думают некоторые. Помню наш разговор, который имел место после 11 сентября, но ещё до начала войны в Ираке, против которой выступал Хантингтон. Тогда он сказал, что на тот момент мы ещё не были вовлечены в цивилизационный конфликт, но что эта борьба может перерасти в таковой, если мы совершим вторжение в Ирак. Таким образом, он вновь оказался провидцем. Я также не настолько расхожусь во взглядах с Беном Барбером [1], как многие могут полагать, поскольку я считаю, что он прав, утверждая, что негативное отношение к глобализации и американской гегемонии стало одной из характерных черт современного мира.

Поскольку высказанную мной идею обычно воспринимают скорее как некую гипотезу, нежели как обоснованный прогноз, полагаю, стоит внимательно исследовать возникшие со временем вопросы, а также рассмотреть те моменты, которые требуют внесения корректив. Пожалуй, наилучшееобъяснение идеи «Конца истории» дал в своих недавних мемуарах под названием «Случайный президент» бывший президент Бразилии Фернанду Энрики Кардозу. В них он описал одну из своих личных встреч с Луишем Инасиу Лула да Сильва, лидером бразильской Партии трудящихся, которого Кардозу дважды опережал на выборах. После своего второго проигрыша на выборах 1998 года Лула перешел на ещё более радикальные позиции, предрекая после азиатского экономического кризиса крушение мировой капиталистической системы. «Левый» политик Кардозу, увлекавшийся в свое время коммунистическими идеями и являвшийся одним из основателей теории зависимости, обратился тогда к Луле, как он утверждает, со следующими словами:

Когда-то нам говорили, что вскоре разразится тяжелейший кризис, что возникнет новое общество, новая политическая система, и рабочий класс возьмёт власть в свои руки. Как мне кажется, Вы по-прежнему ждёте, что это произойдёт. <…> Всё это уже в прошлом, Лула. Нет больше Берлинской Стены. Нет и Советского Союза. Не существует сегодня альтернативного пути развития. И если и произойдет в Бразилии кризис, то единственное, что за ним последует, – это катастрофа [2].

Таков смысл конца истории. Рыночная экономика и демократическая политическая система стали для общества, стремящегося соответствовать требованиям современного мира, единственно возможной альтернативой. Но не каждое общество стремилось к этому, и отнюдь не в каждом обществе могли быть созданы те институты и механизмы, которые необходимы для функционирования демократии и капитализма. Как бы то ни было, иного способа достижения лучших результатов просто не существовало. Таким образом, в некотором смысле, вопрос о правомочности самой идеи конца истории равнозначен вопросу о том, прав ли был Кардозу в том, что он сказал Луле.

С моей точки зрения, здесь нет вопроса. Кардозу был прав, утверждая, что иного выбора не было. Сам Лула, по-видимому, также был убежден в этом, поскольку, став, наконец, президентом Бразилии в 2002 году, он не отказался ни от демократии, ни от рыночной экономики. Я считаю Кардозу выдающимся государственным деятелем - демократом, достигшим впечатляющих результатов за время своего пребывания во власти. Он стабилизировал бразильскую макроэкономику и привёл её пусть к медленному, но устойчивому росту, перераспределил значительное количество земли между безземельными крестьянами, сумел сдержать стремительное распространение в стране ВИЧ и СПИДа, начал реализацию целого ряда социальных программ, которые открыли новые возможности для беднейших слоёв бразильского населения.

Однако, с другой стороны, он не мог в границах демократической по своей сути политической системы провести пенсионную реформу или осуществить более масштабное перераспределение ресурсов от богатых к бедным, что могло бы стать ещё более важным шагом на пути к преодолению глубокого социального неравенства в стране. В Венесуэле, где неравенство является столь же острой проблемой, президент страны Уго Чавес переступает через сдерживающие механизмы демократии, сосредотачивая власть в своих руках. Политика Чавеса [ Chavismo ] представляет собой реальную альтернативу той линии, которую избрали Кардозу и Лула, однако, зиждется она исключительно на высоких ценах на нефть. Подобный вариант развития не может быть реализован в бедных ресурсами странах, а в долгосрочной перспективе эта политика обречена на провал и в самой Венесуэле. ХХ век был богат на эксперименты подобного рода, однако, с моей точки зрения, их результаты лишь подтверждают правильность суждений Кардозу.

В общем и целом, можно сказать, что в «Конце истории» речь шла о модернизации. Важно помнить, что две крупнейшие страны мира, Китай и Индия, на долю которых приходится более 40% населения земного шара, стремительно модернизируются и интегрируются в мировую экономику. В отличие от Индии, Китай преодолевает этот путь, будучи авторитарным государством. Однако он принял основные правила игры, диктуемые капитализмом. И это, по крайней мере, уже половина дела. Сегодня китайское общество преодолевает во многом тот же самый путь, который когда-то прошли страны Запада, подгоняемые быстрыми темпами модернизации: на смену большим семьям и родовым связям приходят семьи маленькие, нуклиарные; женщины включаются в процесс производства и участвуют в развитии ресурсов, находящихся под их контролем; а обращение к информации и потребление становятся всё более интенсивными. Связь между модернизацией и демократией достаточно сложна. Тем не менее, существует целый ряд функциональных причин, по которым управление сложным современным обществом становится затруднительным, если отсутствуют соответствующие механизмы обратной связи и ответственности, т.е. демократия.