Драко Малфой. Бесполезная трата времени

За прошедший месяц Драко разговаривал с отцом трижды.
В первый раз он безо всякого предупреждения аппарировал к воротам мэнора на следующий же день после разговора с Грейнджер, пролетел мимо потрясенных эльфов, поцеловал мать в щеку и совершенно неприлично захлопнул прямо перед ней двери отцовского кабинета. Пока Люциус поднимал взгляд от разложенных на столе пергаментов, Драко наложил на комнату несколько новейших антиподслушивающих заклинаний и, сбиваясь, пересказал все, что ему прошлым вечером сообщила Грейнджер о раке и магловских способах его лечения. Как выяснилось, волшебники болели раком настолько редко, что колдомедицина даже не озаботилась сколько-нибудь действенными заклинаниями и зельями. Опыт магглов, конечно же, никто перенимать не пытался. Какими словами Грейнджер обзывала магов за консерватизм и устаревшие способы лечения, Драко при всем желании передать бы не смог.
Люциус внимательно выслушал сына, тяжело вздохнул и сказал:
- Драко, неужели ты и вправду думаешь, что я соглашусь участвовать в каких-то маггловских... как ты сказал? "Разработках"?..
Что Драко наговорил отцу после этого и что выслушал в ответ, он, по правде сказать, совершенно не запомнил. Через час он обнаружил себя перед запертыми дверями кабинета, трясущимся от бешенства. Он отстранил мать и абсолютно не заботясь о том, как это выглядит, аппарировал прямо с того места, где стоял.
Вечером он впервые за очень много лет расплакался, не сумев ответить на вопрос Грейнджер: "Что случилось?".
Во второй раз Драко договорился о визите заранее, обсудил с матерью все интересующие ее темы, съел обед из трех блюд, не почувствовал вкуса ни одного из них, и, наконец, снова закрылся с отцом в кабинете.
Результат был тем же самым.
Через три дня после этого аналогичную попытку совершила Гермиона. Драко уже понимал, что на успех рассчитывать не приходится, но был благодарен ей за поддержку. Люциус был безупречно вежлив с женой сына, но однозначно дал понять, что маггловские методы лечения им не рассматриваются ни при каких обстоятельствах.
Драко нанес визит матери, когда точно знал, что отец отправился по делам на материк.
Сначала они, как обычно, поговорили о детях, и только после обеда он, наконец, не выдержал:
- Мама, - сказал он, внезапно меняя тему, - это ведь его единственный шанс!
Лицо Нарциссы на секунду исказилось, затем она снова улыбнулась ему - той же милой улыбкой, что была на ее губах весь вечер.
- Ты не понимаешь, дорогой, - сказала она, погладив его по руке. - Впрочем, это неудивительно. Ты просто совершенно не знаешь своего отца. То, чего ты добиваешься, - невозможно. Смирись.
Она помолчала несколько секунд и добавила:
- Я - смирилась.
Драко не сдался.
В конце сентября он, вывернувшись наизнанку и задействовав все связи Поттеров и Уизли вместе взятых, достал четыре билета на "Сон в летнюю ночь" в постановке магического шекспировского театра.
Спектакль был великолепен. Люциус, в качестве ответного жеста, пригласил их в клубный ресторан на Диагон-аллее, в котором Драко в последний раз был лет в тринадцать, а Грейнджер не была вообще никогда. Разговор вращался вокруг нейтральных тем, и Драко не мог не восхититься выдержкой родителей. Если бы он не знал от эльфов мэнора, что отец начинает и заканчивает день обезболивающими зельями, а мать не может уснуть без бокала сна-без-сновидений, он бы, без сомнений, поверил тому, о чем завтра напишут в "Пророке" на странице сплетен из жизни высшего общества - что старшие и младшие Малфои наконец-то помирились, и обе пары пребывают в самом расцвете жизненных и общественных сил.
Когда он бросил Грейнджер на растерзание Нарциссе и остался с отцом наедине в курительной комнате (не раньше, чем Люциус пожал пять или шесть нужных рук и еще с несколькими магами в возрасте обменялся сдержанными кивками), Малфой-старший сразу сказал:
- Драко, давай не будем.
Драко ощутил себя воздушным шариком с дыркой в боку.
- Не надо зря тратить свое и мое время, - продолжил Люциус. - Тем более, у меня и так его мало. Я изменил завещание. Почти все остается Нарциссе и Гипериону, в том числе и мэнор. Я знаю, что ты позволишь им там жить, даже если магия рода и примет наследником тебя. Поверь мне, я оставлю тебе и Грейнджер достаточно, чтобы ваши дети никогда ни в чем не нуждались. Не возражай. Единственно, я настаиваю, чтобы никто не трогал павлинов. Я знаю, что вы все их терпеть не можете, но, надеюсь, вы будете себя сдерживать. Теперь слушай про акции...
Драко понял, что слишком устал, чтобы возражать. Он на секунду прикрыл глаза, отгоняя чувство беспомощности и сосредотачиваясь на словах отца. Ему потребовались все его способности к концентрации внимания, полученные на аврорских тренировках.
Об акциях и прочих способах вложения денег он в последний раз размышлял лет в пятнадцать.

18. Джеймс Поттер. Совесть

Джеймс Поттер отлично знал, что такое бремя славы.
Он был симпатичен, остер на язык, уже на втором курсе стал вратарем, а затем и ловцом. Говорили, что в небе он почти не уступает Гарри Поттеру. От этого "почти" ломило зубы.
У него было много друзей и еще больше идиотских обожателей и обожательниц.
И Джеймс Поттер по-настоящему боялся это все потерять.
Он очень хорошо понимал, что те, кто сегодня превозносит его до небес, завтра с легкостью найдут себе нового кумира.
Джеймсу нужно было поддерживать репутацию.
И он также прекрасно понимал, что Северус ему только помогает.
Не то, чтобы младшему брату было, что терять. Кроме Рози и Джонни он ни с кем практически не общался, и, похоже, его это вполне устраивало. Но все равно, сознательно заработать за год славу ябеды и подлизы - для такого нужен был характер. Характер, какого, если честно признаться самому себе, у Джеймса не было.
За это Джеймс Северуса практически ненавидел.
В тот день в начале октября все с самого утра пошло наперекосяк.
Во-первых, он попытался поговорить с Леной, но она заявила, что очень занята, и ушла, окруженная смеющимися подругами.
Во-вторых, из-за отвратительной погоды пришлось отменить вечернюю тренировку по квиддичу - все равно они ничего бы не увидели в таком тумане.
Идея почитать дневник братца, охраняемый, как зеница ока, в тот момент показалась Джеймсу очень забавной. И казалась до тех пор, пока он, пожав плечами вслед выбежавшему из библиотеки Северусу, не открыл черную тетрадку, и не обнаружил, что она абсолютно пуста (похоже, закрыта на заклинание), и только на первой странице большими буквами выведена фраза, вне всяких сомнений видимая только одному Джеймсу: "Джим, если ты это читаешь, у тебя больше нет брата".
Джеймс вполголоса выругался, зашвырнул дневник в сумку и пошел по своим делам. Снова он вспомнил о брате только тогда, когда профессор Булстроуд, декан слизерина, спросила его, где и в какое время он в последний раз видел Северуса. Джеймс честно ответил про библиотеку и с удивлением выяснил, что с тех пор, вот уже часа четыре, ни Сева, ни Роуз, ни обоих Малфоев никто больше не видел.
Джеймс вышел из класса зельеварения в недоумении, и тут на него налетел их вратарь, жаждущий поделиться последней сплетней.
Джеймс внимательно его выслушал и понял, что ищут на самом деле не только и не столько Северуса, и что ищут всерьез. И то, что найти пока не могут, ему очень не понравилось.
Сказать, что Джим просто разозлился на младшего брата - означало не сказать ничего. Джим был в бешенстве. Мало того, что Северус - придурок и ябеда. Он еще и влипает во всякие безумные затеи, поднимает на уши всю школу, а потом окажется, конечно, что все это было, чтобы привлечь к себе внимание. И компанию себе нашел подходящую - два Малфоя и Уизли-заучка! Нет, ну Джон вроде нормальный пацан, но этот его родственничек... Один вид Гипериона выводил Джеймса Поттера из себя. Ведет себя так, как будто бы он хозяин всего замка и окрестностей! А сам-то, от горшка три вершка, и родители его - пожиратели недобитые... Ну, то есть теперь уже, получается, добитые...
И вот эти малолетние уроды не нашли ничего лучше, чем испариться прямо посередине учебной недели - при этом, судя по всему, не покидая пределов замка.
Джеймс разогнал поклонников, пришел в спальню, лег в кровать, задернув полог, и задумался. Через пару часов, если пропавших так и не обнаружат, в школу вызовут авроров. В том числе, конечно же, Гарри Поттера. А Гарри Поттер первым делом... первым делом...
Джеймс вскочил, как ужаленный, выдернул из-под кровати сундук, расшвырял в разные стороны одежду и достал утащенную в прошлом году у отца карту мародеров.
Он и сам, если честно, не знал, зачем забрал ее из стола в родительском кабинете. Вообще-то, его терзали сомнения, знает отец, что он рылся в ящиках, или нет. Никаких видимых Джеймсу охранных заклинаний на карте не было, но, в конце концов, Гарри Поттер не зря уже три года был начальником Аврората.
Поначалу карта его забавляла, потом надоела, и он засунул ее поглубже, рассчитывая вернуть летом на место - да так и забыл.
Сейчас все это было не важно. Джеймс неловко ткнул палочкой в пергамент, скороговоркой пробормотал: "Клянусь, что замышляю шалость и только шалость", - и уставился на медленно проявляющуюся схему замка. За семь минут он внимательнейшим образом изучил все, от подземелий до верхушки астрономической башни, затем еще раз, теперь уже сверху вниз.
Ни одной фамилии "Малфой". Одна точка "Поттер" - он сам, в спальне. Две точки "Уизли" - Эд в оранжерее, Хью в общей комнате равенкло.
И все.
Джеймс вполголоса выругался и просмотрел карту еще раз.
Ничего.
Неужели мелкие мерзавцы все-таки ушли из замка?
Джеймс несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, стараясь успокоиться, и в этот момент на него вдруг навалилось почти неподъемное чувство вины за все, что произошло сегодня. Он закрыл глаза, стараясь отогнать неприятные ощущения, спрятаться за привычной злостью на брата, но было уже поздно. Понимание, что он сам виноват в побеге Северуса, проявившись один раз, теперь явно не собиралось никуда уходить.
И одновременно у него в голове вдруг смутно забрезжила мысль, куда на самом деле могли деться беглецы.

19. Джонни Малфой. Внезапно

Джонни понятия не имел, что делать с плачущим Северусом. К счастью, у Роуз таких проблем не возникало, - она придвинулась к Севу поближе, обняла его, зашептала что-то на ухо. Джонни встал, подошел к Гипериону, присел рядом.
- Что думаешь? - спросил он, стараясь скрыть дрожь в голосе и понимая, что это ему плохо удается.
Гиперион был, как обычно, спокоен.
- Думаю, что Джеймс Поттер - полный придурок, - тихо ответил он. - Что же до выручай-комнаты... Думаю, что у нас очень большая проблема. Она ведь действительно выполняет все пожелания того, кто ее открыл. А у твоего друга, по-моему, еще долго не возникнет желания выйти наружу... Разве что мы его как-то очень достанем... - Гиперион едва заметно оживился. - А правда, может, если мы его достанем... Нет, не пойдет, потому что тогда он может пожелать, чтобы только мы... А сам... Хм...
- Короче, что, нам надо его успокоить?
- Ну, в общем, да. Успокоить, чтобы он сам пожелал выйти. До тех пор мы тут застряли, как ты понимаешь, и остается только надеяться, что комната по крайней мере может нас накормить...
Сколько прошло времени, Джонни не знал. Северус не то уснул, не то просто немного успокоился, и теперь просто сидел у стены с закрытыми глазами. Рози держала его за руку и сердито поглядывала на Джонни и Гипериона, всем своим видом давая понять, что им лучше бы держаться подальше. Поскольку Джонни совершенно не знал, что он может сказать Севу, а главное, нужно ли что-то говорить вообще, он предпочитал промолчать. Такие родственные отношения были ему настолько непонятны и неприятны, что он ощущал почти физический дискомфорт от одной только мысли о Джеймсе Поттере. Захотелось пить. Джонни кое-как трансфигурировал носовой платок в стакан, наколдовал воды, выпил, наколдовал еще, предложил Гипериону. Тот покачал головой, и Джонни отнес стакан Роуз и Северусу. Когда за спиной у него раздался скрип открываемой двери, Джонни от неожиданности разжал пальцы. Плеснула вода, во все стороны разлетелись осколки. Джонни обернулся.
В узком проеме стоял Джеймс. Он оглядел комнату, близоруко щурясь, и шагнул внутрь. Дверь захлопнулась, но не пропала.
Джонни выдохнул. Роуз встала, судя по всему, готовая заслонить Северуса от старшего брата. Гиперион пробормотал: "Эванеско", - уничтожая остатки стакана, а затем помахал Джонни, подзывая его к себе. Джонни стряхнул ступор, ухватил Роуз за плечо и буквально силой отвел ее к противоположной стене.
Джеймс отлип от двери, подошел к Северусу, сел рядом с ним, пихнул ему в руку черную тетрадь и что-то яростно зашептал на ухо. Северус прижал дневник к груди, снова откинул голову и закрыл глаза. Джеймс чуть повысил голос, и Джонни услышал обрывки вроде: "Не стал... Я вправду... Реально жаль..."
Северус открыл глаза, энергично кивнул, вскочил, прервав Джеймса на середине фразы, подхватил рюкзак, запихал туда тетрадь и, не оборачиваясь, выбежал из выручай-комнаты. Джонни почувствовал, что у него внутри словно исчез давящий на сердце тяжеленный кирпич. Роуз стряхнула его руку, подошла к двоюродному брату, сказала громко и четко: "Ну ты и сволочь, Джим", - и пошла вслед за Северусом, обнимая сумку двумя руками. Джеймс остался стоять у стены вполоборота к выходу.
Молчание прервал Гиперион.
- Это и было его условие, ты понял, да, Джон? Чтобы он пришел извиниться!..
Джонни покачал головой. Кто бы мог подумать, что великий Джеймс Сириус Поттер придет извиняться перед своим бестолковым младшим братом. Казалось бы, условия невыполнимей придумать было бы нельзя... И вот, пожалуйста. Похоже, что в отношениях братьев Поттеров все еще менее понятно, чем ему казалось несколько минут назад. Честно говоря, размышлять об этом совсем не хотелось.
- Заткнись, малявка, - бросил Джеймс почти без выражения в голосе, а затем с силой протер глаза и продолжил устало, - я... Я не должен был... - он глубоко вздохнул и, наконец решившись, закончил:
- Вас там ищут. Твой... Ваш... В общем, Люциус Малфой... Он умер.

20. Драко Малфой. Смена статуса

Драко умом понимал, что отец может умереть в любой момент, но невнятная записка от матери застала его врасплох.
Некоторое время он невидяще смотрел на неровный кусочек пергамента, а потом пошел к Поттеру, попросил три дня выходных. Что-то ему подсказывало, что быстрее справиться с магией имения ему не удастся.
Как выяснилось, трех дней было недостаточно. То ли Драко не мог сосредоточиться, то ли магия наследования оказалась настолько сильна, но на следующий день после похорон ему пришлось позвать на помощь Билла Уизли. И только совместными усилиями им удалось убедить заколдованный мэнор в том, что сам Драко, как нынешний старший в роду Малфоев, не будет жить в имении, а оставляет его в пользование матери и брату. Уверившись в том, что в его отсутствие ни одна из комнат не вздумает играть с Нарциссой и Гиперионом в кошки-мышки, он позволил себе переночевать дома.
Похороны прошли как в тумане. Он помнил, как Гермона держала его за руку. Помнил плачущую Нарциссу, красноглазого Гипериона, сосредоточенного Джона, серьезную Ану. Помнил, как знакомые и деловые партнеры отца выражали соболезнования. Запомнил даже какого-то неизвестного угрюмого мага, который не подошел ни к нему, ни к матери, все время стоял чуть в стороне и аппарировал сразу после окончания церемонии. Саму церемонию он не помнил.
Что он чувствовал? Жалость к себе? Сочувствие к матери и брату? Злость на отцовскую упертость?
Все это сразу и одновременно - ничего. Сравнение со сдувшимся воздушным шариком в те дни посещало Драко не раз и не два.
Что же он чувствовал на самом деле?
Он никогда не был особенно близок с отцом, но одобрение Люциуса, его редкая, и оттого еще более ценная похвала, в детстве значили для Драко очень много. Может быть, слишком много. Потом был разрыв, о котором Драко одновременно и жалел, и не жалел. Ему бы хотелось, чтобы родители были рядом, радовались его достижениям, делились с ним своими радостями и горестями... И одновременно он понимал, что это было невозможно. Что, как они не могли принять его новую жизнь, так и он не мог позволить им вмешиваться. Их определения добра и зла, как бы банально и пафосно это ни звучало, больше не совпадали с его определениями. После их возвращения, как ему показалось в первые моменты примирения, у них был шанс все исправить... Но это были ложные надежды. На самом деле, у них с отцом шансов на понимание не было. Если что-то и мучало Драко больше всего до, во время и после похорон, так это ощущение, что они с Люциусом до самого последнего момента были, в сущности, чужими людьми.
- Я не знаю, - сказал он Грейнджер тогда, - может мне с Норстропом пообщаться?
Гермиона обняла его и ответила:
- Погоди пока с Норстропом. Для начала, попробуй разобраться сам. Только помни, что я с тобой. Я всегда с тобой.
Что ж, это он помнил.
- Знаешь, - сказал он, - когда умер Джонс, я горевал, как будто потерял отца. Он ведь и вправду тогда... Да что я тебе рассказываю!..
Она улыбнулась, кивнула.
- А теперь я чувствую, что потерял человека, который мог бы стать мне другом, но так и не стал, понимаешь? И из-за этого такое двойное чувство потери. Глупо, как ты думаешь, Грейнджер?
- Нет, думаю, что это не глупо, а... Логично, что ли. Джонс был для тебя отцовской фигурой... Ну, так бы тебе Норстроп сказал! И не смейся, я экономлю тебе деньги на его сеансах, между прочим!
Когда они оба отсмеялись, пусть и немного истерически, она продолжила:
- А Люциуса ты любил, но кем он был для тебя последние тринадцать лет?
Драко пожал плечами.
- Я думаю, ты и вправду тоскуешь больше по несбывшейся между вами дружбе, чем по любящему отцу, - закончила она.
- Он меня любил, - тихо сказал Драко, - только этого было недостаточно.
В отличие от Аны, Грейнджер не нужно было объяснять, почему именно недостаточно.