Не смогу тебя убить

Люциус Малфой четко чувствовал приближение приступа мигрени. Искры света уже замелькали перед глазами, кончики пальцев сводила предательская судорога, и острые иголочки боли уже начали терзать правый висок. Извечное родовое проклятие Малфоев. Наследственная мигрень и тупые отпрыски. Это было одно из любимейших изречений незабвенного папочки, который, слава Мерлину, покинул этот мир десяток лет назад. Насчет тупых отпрысков - это совершенно точно. Сегодняшнее его состояние спровоцировано очередным позорным провалом сыночка на квиддишном поле. Этот растяпа опять умудрился свалится с метлы, а снитч, как всегда, достался Поттеру. Драко Малфой, более достойный имени Вечно Второй. Второй в квидише, после полукровки Поттера, второй в учебе, после грязнокровки Гренжер. Что за наказание?
Чуть дрожащие пальцы помассировали висок. Надо что-то срочно предпринимать. Но зелье, которое Драко прошлый раз добыл у Помфри, закончилось. Ирония судьбы: при всех своих деньгах Люциус Малфой не мог купить себе средство от головной боли. Его приступы могли снять только зелья приготовленные преподавателем зельеварения Хогварца профессором Северусом Снейпом. Но он никогда не станет просить Снейпа. С несколько более слабой эффективностью с головной болью справлялся старый тупой домовой эльф Добби. Но мистер Гарри Поттер, будь он трижды проклят, сунул свой нос не в свое дело и Люциус лишился ценного слуги. Слабенькая бытовая магия других домовых эльфов, которых в поместье Малфоев было предостаточно, почему-то не помогала. Конечно, в самом начале приступ можно было остановить, если немедленно улечься в собственную уютную постель в собственной полутемной спальне, задернуть полог и уснуть. Но беда была в том, что он был в чертовом Хогварце, куда приехал на чертов квиддишный матч, который его чертов сынок провалил. Гм, чертов сынок… Не так уж далеко от истины. И из этого трижды чертового (чертового, чертового, чертового) Хогварца было нельзя аппарировать, а если он потащится в Хогсмит, момент будет безнадежно упущен и сон не поможет. Придется валятся в постели, как минимум три дня. И ощущения будут… Даже не хочется представлять этот кошмар.
Да уж, обращения к этой дуре Помфри не избежать. Все зелья в госпитале, конечно, произведения Снейпа, именно там Драко взял последний раз зелье для отца. Люциус не интересовался, как Драко добыл зелье. Украл или выпросил, какая разница.
Интересно, догадывается ли Снейп, почему он еще жив? Каждый раз ему, Люциусу Малфою, приходится придумывать множество предлогов, что бы уговорить так не вовремя воскресшего Волдеморта, оставить жизнь этому мерзкому предателю. И только потому, что Люциусу нужны его зелья. Только по этой причине. У него ведь нет другой. Ведь нет, правда?

* * *

Поппи Помфри неприязненно смотрела на стоящего перед ней надменного и злобного мужчину.
Подумать только, не прошло и десяти минут, как она с чувством огромного облегчения, отправила из госпиталя в Слизеринское подземелье его сыночка. Мерлин, мальчишке нельзя играть в квиддишь. У него уникальная способность: он просто притягивает травмы. Гарри Поттер, конечно, тоже проводит время в госпитале после матча. Но с ним, если всякие Локхарты не лезут не в свое дело, всегда все обходится просто. Если же это Драко Малфой… Он ломает руку, и это обязательно сложный перелом со смещением костей. Он ломает ребро, при этом кость обязательно размалывается в мелкие осколки, которые еще и ранят внутренние органы. Драко Малфой оказывается на больничной койке чаще, чем Гарри Поттер, а это о чем-то да говорит. Когда сегодня Драко принесли, он, слава Мерлину, был без сознания. Сочувствие к несчастному ребенку затопило мадам Помфри. Сочувствие, милосердие, жалость – чувства, без которых нельзя быть практикующим колдомедиком. Именно поэтому так редко встречаются мужчины-целители. Им не часто дано испытывать сочувствие.
Однако, стоило мадам Помфри закончить возится с сегодняшними травмами младшего Малфоя, как тот пришел в себя и открыл глаза. А заодно и рот. И все добрые чувства к ребенку мгновенно покинули сердце мадам Помфри, сменившись горячим желанием выпороть маленького негодяя. Вредный, балованный мальчишка.
Она знала, что на ее поведение ее нелицеприятные мысли не сказались. За долгие годы работы, Поппи повидала множество самых разных детей с самыми разными характерами, и научилась очень глубоко прятать свои истинные чувства и мысли. Маленькие пациенты видели только смягченную доброй улыбкой строгость. Вот и теперь она улыбалась. Но младший Малфой неизвестно как почувствовал перемену настроения и еле заметно сжался, хотя манеру поведения не сменил. Неожиданная чувствительность мальчика смутила ведьму. Она не подозревала наличия у Драко Малфоя тонких чувств. Но анализировать полученные сведения сегодня не хотелось. Не было сил. Она была совершенно вымотана: дни квидиша были самыми тяжелыми для колдомедика. Не только травмы игроков, но и нервные срывы болельщиков, а потом бурные выяснения отношений между фанатами, заканчивавшиеся потасовками. В общем, она сильно надеялась, что Драко Малфой будет последним ее пациентом на сегодня, он и так отнял у нее несколько часов времени.
И вот теперь перед ней стоит его папаша. А если и есть собеседник тяжелее Драко Малфоя, то это его папочка - Люциус Малфой.
- Мистер Малфой, если вы по поводу Вашего сына, то … – с надеждой начала она, но высокомерный голос ее перебил:
- Я уже повидался с Драко после госпиталя.
Уже повидался? Да она же только десять минут как отпустила мальчика! А Малфой - старший уже повидался с ним и успел дойти до госпитального крыла. Вот уж воистину «любящий» отец.
- У меня приступ головной боли, и я хотел бы попросить у Вас какого-то зелья – Люциус Малфой просил, но никакой просьбы в голосе не было.
Тон был вежлив, даже любезен. И как это получается у Малфоев? Они произносят обыкновенные слова, самым любезным тоном, но фраза в целом звучит как изощренное оскорбление.
Поппи внимательно посмотрела на визитера и разозлилась уже на себя. Сегодня она второй раз дала своим эмоциям взять верх над профессионализмом, и второй раз по отношению к существу с фамилией Малфой. Человек, стоящий перед ней явно плохо себя чувствовал. Он был очень бледен, только на щеках горел лихорадочный неестественный румянец. И его руки сжимали черную с серебряным набалдашником трость так крепко, что у него побелели костяшки пальцев. Она сразу должна было понять, что он не пришел бы к ней, если бы не крайняя нужда. Поппи Помфри посочувствовала ему. Надо же, она может пожалеть даже такого высокомерного мерзавца, Упивающегося смертью, последователя Вольдеморта. А вот интересно, нашла бы она повод пожалеть самого Темного Лорда. Нашла бы, пожалуй. Ее глупому сердцу только дай волю…
Малфой двинулся к ней, и она заметила некоторую неуверенность его движений.
- Вам лучше пойти прилечь, мистер Малфой, - мягко сказала она. – У нас есть палата с одной кроватью, специально для таких случаев.
Она пошла впереди. Люциус следовал за ней, сильно опираясь на трость, которая была ранее просто безделушкой, украшением, дополнением к образу рафинированного аристократа.
- Вы можете лечь. Я пока принесу Вам необходимое зелье, - произнесла Поппи. Малфой слегка кивнул.
В специальной комнате для хранения зелий, мадам Помфри налила стакан воды и произвела ревизию запасов в аптечке. Мигрень не была слишком распространенным заболеванием среди орды жизнерадостных детей и подростков. Но существовали еще преподаватели, которых избыток этой самой жизнерадостности и доводил до приступов этой самой мигрени. Профессор Снейп всегда варил несколько пузырьков зелья от мигреней, особенно перед экзаменами и квиддишными матчами. Последний раз он передал ей зелье совсем недавно. Но теперь на полочке было пусто. Очень странно. Поппи не помнила, что бы она его использовала это зелье в последнее время. Однако факт оставался фактом - зелья не было. Она накапала шесть капель Сонного зелья в стакан. Это поможет Малфою проспать до того времени, как профессор Снейп приготовит новую порцию. Мадам Помфри вернулась в палату со стаканом с Сонным зельем. Люциус Малфой, к ее удивлению, сидел на кровати в той же позе, в которой она его оставила. Поппи сообразила со странным чувством вины, что ему тяжело наклониться и снять обувь. Она дала Малфою стакан с зельем, и пока он пил, помогла ему снять щегольские туфли. Потом помогла улечься, что он и сделал с видимым облегчением откидываясь на подушки. Под действием Сонного зелья его контроль над собственным телом ослабел, и освобожденные от необходимости держать трость пальцы тут же взлетели к вискам. Она хорошо знала этот жест, по тем временам, когда он еще учился в этой школе. И так же хорошо она знала, чем еще она может ему помочь. Прикосновение ее рук. Очень часто простое касание ее рук приносило облегчение больным. Это была одна из ее особых способностей как колдомедика. Конечно, это случалось не всегда и помогало далеко не всем, но в этом случае она точно знала, что Люциусу ее руки могут помочь. В тот год… Нет. Не вспоминать. Ей нельзя вспоминать то время. Охваченная желание помочь, Поппи Помфри мягко положили руку на холодный влажный лоб Люциуса Малфоя. Тот неожиданно приоткрыл глаза, и она чуть не отшатнулась. Но тут на ее шершавую руку легла холеная ладонь:
- Поппи, побудь со мною, пока я не засну.
- Люциус, как же ты довел себя до такого состояния, - проворчала Поппи Помфри с интонациями любящей матушки.
Она была потрясена. Поппи, Люциус. Эти имена были оттуда из того страшного времени. Шлюзы памяти открылись. Длительно сдерживаемые воспоминания хлынули потоком, и Поппи сдалась на милость победителя. Она вспоминала…

* * *

Лето 1964 года было самым страшным в жизни Поппи Помфри. Ей было всего сорок пять лет. Совсем не почтенный возраст для ведьмы. Ей было сорок пять, и она была молодым колдомедиком школы Хогварц. Ей было сорок пять, и она только что похоронила Сержа. Своего единственного исступленно любимого двадцатитрехлетнего сыночка. Милого юношу, единственное счастье ее жизни.
Несмотря на глубокую любовь родителей, Серж умудрился вырасти добрым решительным и совершенно не избалованным. А еще был очень талантлив. Волшебными палочками работы Сержа Помфри восхищался сам Оливандер, пророча ему большое будущее. Будущее… Это слово теперь звучало, как жестокая насмешка.
Теперь, спустя 30 лет, случившееся в тот день называют первым организованным выступлением Упивающихся Смертью. Это неправда. Обыкновенная ложь, придуманная для того, чтобы прикрыть огрехи, допущенные Министерством магии. Правда же состоит в том, что все происшедшее было дикой, ужасной, трагической случайностью, стоившей жизни двум молодым людям.
Глупая юношеская потасовка в баре, вот что это было. Выяснение отношений между свеженькими выпускниками Гриффиндора и группой молодчиков, называвшими себя борцами за чистоту крови. В ход шли и самые распространенные дуэльные заклинания, и все грязные маггловские приемы. Банальная драка, которую, совершенно случайно забредший в этот бар Серж Помфри, принялся разнимать. Никто не понял, как дошло до того, что в запале борьбы прозвучали страшные слова Непоправимого проклятия, и сверкнула зеленая вспышка. Это подействовало на противников, как ведро воды на дерущихся котов, и они кинулись врассыпную.
Прибывшие авроры застали на месте неподвижное тело Сержа Помфри. Над ним сидел совершенно растерянный и деморализованный подросток семнадцати лет, почти мальчик. Его убийца. Картина, своей страшной банальностью потрясла даже многое повидавших авроров. В то время Непоправимые проклятия еще не использовали направо и налево, тем более подозреваемый был почти ребенком. И если бы он, без единой попытки оправдаться, не признал свою вину, никто не смог бы ничего доказать. Проверить можно только одно последнее заклинание, произведенное волшебной палочкой. Последнее заклинание, которое реализовала палочка юноши, было «Энервейт». Было похоже, что он лихорадочно произносил одно медицинское заклинание за другим, в тщетной надежде оживить необратимо мертвого Сержа. Наверное, долго не мог поверить, что это ужас ему не снится. Авроры просто не знали, что делать. Не в Азбакан же мальчишку тащить.
Его закрыли в одном из кабинетов Министерства Магии. В первую же ночь, в этом самом кабинете он покончил с собой. Без всякого использования магии. Просто повесился на собственно шарфе цветов Слизерина. Убийца ее сына так и остался для Поппи Помфри мальчиком без имени. Она попросила Альбуса Дамблдора модифицировать ей память и вычеркнула его внешность и имя из своих воспоминаний. У него была большая семья, его сестры и братья учились в Хогварце, и Поппи не хотелось ненавидеть этих детей.
На следующий день, товарищи самоубийцы прошли по Диагон – аллее торжественным и молчаливым маршем. Их было много, и они были одеты в черные плащи и белые улыбающиеся маски. Они праздновали гибель своего товарища. Только после этой кошмарной демонстрации, на которую Министерство магии даже не успело среагировать, впервые прозвучало название «Упивающиеся Смертью» и имя Вольдеморта, Темного Лорда.
Поппи Помфри была совершенно раздавлена. Тяжелая темная депрессия. Примерно в это время ее бросил муж. Их уже давно связывала только многолетняя привычка к совместному проживанию. И сын. Теперь сына не стало и муж, как-то удивительно быстро собрал вещи и испарился из ее жизни. Никаких чувств у нее это не вызвало. Она почти не заметила его отсутствия. Но стало невыносимо возвращаться в пустой дом, и Поппи окончательно переселилась в Хогварц. Она разучилась сочувствовать и научилась ненавидеть. Для медика, лекаря это была профессиональная катастрофа, но она меньше всего думала о своем деле и долге. Она ходила по школьным коридорам, слушая шорох своих шагов, и перебирала в памяти лица учеников. Каждый из них мог оказаться родственником убийцы Сержа. Она уже сильно жалела о решение забыть имя. Не один раз Поппи просила Альбуса восстановить ее память, что бы ее ненависть обрела лицо, но, слава Мерлину, он отказался. А потом пришло первое сентября.
Приезд первокурсника Люциуса Малфоя, стал для Поппи тем потрясением, которое вырвало ее из глубокой депрессии. 11-летний Люциус до ужаса, до сладкой сердечной боли был похож на ее дорогого Сержа. Те же открытые живые синие глаза, те же светлые волосы, доходящие сзади до ворота робы. То же бессознательное обаяние юности и чистоты.
О, она очень быстро заметила отличия, но мальчик уже занял прочное место в ее душе.
Серж был добрым, благородным, но очень спокойным, даже медлительным. Флегматиком.
Люциус Малфой собрал в своем характере все самые яркие черты другого психологического типа. Он был холериком, вечным двигателем. Вокруг него всегда все смеялись, летали вещи, что-то взрывалось. И он был страшным озорником. Нынешние близнецы Уизли не годятся в подметки тогдашнему Люциусу Малфою. Он в полном одиночестве доводил Аргуса Филча до последней степени белого каления. А стоит учесть, что Филч тогда был гораздо моложе, чем сейчас и его нервы не успели так поистрепаться в неравной борьбе со многими поколениями озорников и шалунов. После каждого случая «общения» с Люциусом, Филч проводил несколько часов в госпитале, жалуясь Поппи на жизнь, и ополовинивая ее запасы успокаивающих зелий. Правда, частенько Люциус сам становился жертвой своих смелых экспериментов. Несколько раз у него в руках взрывались петарды. Регулярно вкрадывались роковые ошибки в рецепты зелий. И, кроме того, уже в то время у него бывали головные боли, правда, приступы не были такими сильными, как тот, который она только что наблюдала.
Фотографию Сержа Поппи показала Люциусу еще в одно из первых невольных посещений им больничного крыла. Мальчик долго смотрел на фото и наконец сказал:
- Знаешь, мы не так уж похожи. Тебе просто этого очень хочется, - а потом мягко и грустно добавил, - Моя мама умерла этой весной.
Поппи тогда плакала впервые после похорон Сержа. Это было разрешение. Люциус Малфой позволил ей вновь почувствовать себя матерью. Она перестала ненавидеть, и больше не заглядывала в лица учеников, ища в них сходство с убийцей сына. По прошествии времени, она поняла, что тогда выжила и справилась с собой только благодаря синеглазому озорнику, возродившему ее душу.
Люциус никогда не обращался с ней, как с матерью, которую надо слушаться и почитать. Скорее как со слишком серьезной и строгой старшей сестрой, которую во что бы то ни стало надо развеселить, растормошить. Он легко мог растрогать Поппи, и ему ничего ни стоило ее рассмешить. Поппи часто удивлялась тому, что Люциус при Сортировке попал в Слизерин. Ей казалось, что он был по характеру типичным Гриффиндорцем. Легкий и безрассудно смелый, он блестяще учился, а на втором курсе стал прекрасным квиддишным вратарем. Одним из лучших, из всех, что были когда-либо в Слизерине.
Слизерин быстро пошел в гору, благодаря талантливому мальчику.

* * *

Поппи, с некоторым трудом, вернулась в настоящее и вышла из палаты. Напротив помещения госпиталя, в нише узкого стрельчатого окна, темной тенью стоял Драко Малфой. Он был совершенно спокоен, легкая усмешка, играющая на его губах, как всегда, не касалась холодных серых глаз. Неестественно для пятнадцатилетнего подростка, быть настолько невозмутимым, когда его отец болен.
- Что там с отцом?, - небрежным тоном спросил младший Малфой.
- Приступ мигрени, - Поппи позволила своему осуждению проявится в голосе.
- А-а-а, - протянул мальчик, - наши обычные проблемы, - голос по-прежнему не выдавал никаких эмоций.
ИХ обычные проблемы? Неужели у него тоже? Поппи была поражена. Драко Малфой не обращался к ней ни с чем, что не было бы связанно с квиддишем.
- Я могу к нему зайти? - прервал ее размышления спокойный вопрос Драко.
- Да мистер Малфой, только не будите отца, он недавно заснул. Я спущусь в подземелье к профессору Снейпу. У меня не осталось зелья против мигреней.
Младший Малфой почему-то слегка покраснел и, не задавая других вопросов, зашел в палату. Поппи следила за ним глазами через приоткрытую дверь. Мальчик ее не видел. Он склонился над постелью отца, бережно поправил покрывало, которым был укрыт Люциус и легко коснулся волос отца, убирая их с лица.
- Папочка, - прошептал он полным пронзительной нежности голосом.
А потом Драко Малфой сел на пол и замер, прижавшись виском к боковине кровати рядом с тем местом, где неподвижно лежала рука его отца.
У Поппи сильно забилось сердце. Сейчас она простила Драко его вредный характер, его высокомерие. Мальчик отчаянно, всеми силами души любил этого холодного человека – своего отца.
Родителей не выбирают. С ними живут и стараются любить. Она знала другого мальчика, который также относился к своему отцу. И она знала, что принесла ему эта любовь. Вся эта сцена и особенно эта нежность в голосе так напомнила ей…

* * *

- Поппи, теперь папа будет жить с нами в имении, а не только приезжать на праздники!
Люциусу Малфою скоро должно было исполнится тринадцать лет, но он скакал вокруг Поппи как выпущенный в поле свободу жеребенок.
- Поппи, я так счастлив. Он уволился из Министерства и будет постоянно со мною, все лето. Он обещал научить меня управлять имением.
Люциус Малфой пришел попрощаться с Поппи в последний день учебного года, перед самым отъездом, и не мог сдержать радости по поводу возвращения отца в его жизнь. Он вообще совершенно не умел сдерживать чувства. Поппи радовалась за него. Она, конечно, будет очень скучать по мальчику, но ведь он проведет лето с горячо любимым отцом. А еще ему действительно не помешает пара уроков хороших манер. Люциус обожал своего отца, и очень часто о нем рассказывал. Слышала Поппи о Демьене Малфое и из других источников. Чудесный профессионал, очень сильный колдун, достойный своего громкого имени. Ее тогда не насторожило, что она ничего не слышала о нем как о человеке.
Люциус звонко чмокнул ее в щеку и закружил ее по комнате, слегка даже оторвав от пола. Мальчик растет таким сильным. Она уже тогда была женщиной «в теле».
- Поппи, дорогая, я буду сильно по тебе скучать.
- Врунишка, тебе будет не до меня. Ты же будешь со своим папой! – засмеялась Поппи.
Люциус послал ей последний воздушный поцелуй и, не оглядываясь, вылетел из госпитального крыла, всей душой стремясь домой, к горячо любимому отцу.
Отец взялся за дело круто. У него были совершенно четкие представления о том, каким должен быть настоящий Малфой, и его наследник этим представлениям явно не соответствовал. Опытному колдуну, аврору Демьену Малфою не понадобилось много времени, чтобы сломать тринадцатилетнего мальчишку. Поппи могла только догадываться, к каким методам прибегал «достойный член колдовского сообщества».
Люциус Малфой, которого Поппи так хорошо знала, умер тем летом. Тринадцатилетний мистер Малфой, который вернулся в Хогварц, был совершенно другим человеком. Он сильно изменился внешне. Ему можно было дать шестнадцать или даже семнадцать лет. Малфой был высок, у него были широкие плечи и стройная, но не слишком худощавая фигура. Все прелести подросткового возраста: нескладные длинные конечности, прыщи, миновали Люциуса Малфоя. Длинные светлые, почти белые волосы струились по спине. И как только они успели вырасти за такое короткое время? Без какого-то колдовства не обошлось! Люциус теперь одевался исключительно в черные с серебром вещи. Нельзя сказать, что он был классически красив. У него был тяжеловатый нос и слишком узкие губы, которые когда он злился становились совершенно незаметными. Но в нем было нечто большее, чем красота. Харизма.
Главными все же были не внешние перемены. Детские шалости и смех остались в прошлом. Теперь никто не принял бы Люциуса Малфоя за Гриффиндорца. Хитрость и изощренный ум, направленные раньше на шалости, теперь обрели иную цель. Он стремился к власти. И добивался этого всеми имеющимися в его распоряжении средствами.
Люциус стал старостой факультета, что не было обычно для подростка его возраста. Но староста может иметь авторитет и реальную силу, а может быть чисто формальной фигурой. Люциус за несколько недель полностью подмял под себя Слизерин. Он использовал все что мог, и к подавлению каждого случая бунта против его неограниченной власти на факультете, подходил весьма изобретательно и индивидуально. Иногда он применял банальную силу, но это происходило редко. Он любил применять более тонкие методы. Лесть и подкуп. Подкуп, но не деньгами. Люциус действовал гораздо более изощренно. Он узнавал, что является по-настоящему ценным для каждого учащегося его факультета. И именно этим умело манипулировал.
К девушкам он использовал особый подход. В этом случае, вполне годились его обаятельная улыбка, мягкий свет синих глаз и несколько слов на грассирующем французском, сказанных на ушко. Очарованная девушка долго молча смотрела ему вслед. Ни о каком неподчинение или протесте против его указаний речи больше не шло. Собственно, Люциус стал лидером и для Хаффлпаффа и Равенкло, которые традиционно следовали за более сильными факультетами. Сопротивлялся только упрямый Гриффиндор, да и там было достаточно сторонников Люциуса. Вражда факультетов затихла.
Только Поппи видела фальшь в сверкающей улыбке. Только Поппи заметила, что Люциус Малфой больше не смеялся. Но Люциус не давал ей слишком пристально наблюдать за собой. После возвращения он начал называть ее исключительно «Мадам Помфри». Она первое время по старой памяти называла его по имени, но вскоре поняла, что он молча этого не одобряет, да и его новые манеры не располагали к фамильярности. И очень скоро она стала называть его как и все - мистер Малфой. Вскоре, он совсем перестал к ней заходить. Если у него и были проблемы со здоровьем, он решал их самостоятельно, и Поппи в это не посвящал.
В этот год, впервые за долгое время, Слизерин взял кубок Школы, причем опередил соперников на сотни очков. О, да, лучшие годы Слизерина.

* * *

Воспоминания Поппи Помфри вновь прервались. Она подошла к двери, ведущей в личную лабораторию профессора Снейпа.
Не слишком многие могли похвалится тем, что когда-нибудь бывали в ней. Поппи, по крайней мере, не могла. Ее никогда не приглашали дальше порога этой комнаты, а она и не стремилась туда попасть.
Поппи волновалась. Сейчас ей надо будет говорить со Снейпом. Более того, ей придется попросить его срочно приготовить зелье. Он не откажет, нет. Он никогда не упускает случая сварить зелье. Но всю глубину своего недовольства, он даст ей прочувствовать. Поппи Помфри была более чем в два раза старше Северуса Снейпа, но временами она ловила себя на том, что просто боится этих темных непроницаемых глаз, брезгливого лица и резких движений. Она негромко постучала и, получив недовольное разрешение, вошла. Снейп резко встал, прикрывая собой стол, на котором в котле кипело зелье. «Нужны мне больно твои секреты», - раздраженно подумала Поппи и от этой злости почти перестала чувствовать неловкость и смогла приступить к делу:
- Профессор Снейп, я обнаружила, что у меня закончилось зелье от мигрени. Оно мне нужно очень срочно. Не могли бы вы приготовить мне хотя бы немного, - она сама себя ненавидела за этот просительный тон.
В конце концов, он ведь обязан готовить зелья для госпиталя. Или нет? Поппи помнила, что прежний преподаватель зельеделья не слишком часто затруднял себя этим. Поппи приходилось выкручиваться самой, а ее зельедельческий талант был, признаться, весьма слаб. С неожиданным чувством вины Поппи Помфри поняла, что Снейп так давно добровольно принял на себя эту обязанность, что она уже и сама начала считать обеспечение госпиталя зельями его долгом. О, Мерлин, стоит иногда его благодарить.
- Вы что моими зельями столы в госпитале протираете? - ворвался в мысли Поппи противный голос, и все покаянные чувства и слабая симпатия улетучились. – Ведь только неделю назад…
Снейп не стал заканчивать предложение. Было и так понятно, что зелья нет. Куда там оно испарилось не важно, придется готовить. Зелье против мигрени он готовить не любил. Практически единственное из всего спектра зелий. Оно не было сложным, просто процесс приготовления вызывал у Снейпа неприятные воспоминания. Тогда он его готовил для… Нет не вспоминать.
- Вам срочно? - мрачно спросил Снейп, прощаясь со спокойным вечером, а заодно и с ночным сном.
- Да, профессор. У меня наверху сейчас мистер Малфой…
- Драко? - перебил Снейп удивленно. - Неужели вы с ним еще не закончили?
- Нет, не Драко, а мистер Люциус Малфой. Сейчас я дала ему Сонное зелье, но вскоре понадобится что-то, что поможет снять приступ, – ей показалось или он действительно еле заметно вздрогнул, когда она произнесла имя.
- Мистер Люциус Малфой, - медленно с расстановкой без выражения повторил за ней Снейп. Потом внезапно придя к какому-то решению, деловым тоном спросил:
- Сколько Сонного зелья вы ему дали?
- Шесть капель.
- Значит, он проснется приблизительно через час, - произнес Снейп, занимаясь какими-то подсчетами в голове.
- Я, вообще-то рассчитывала, что он проспит с такой дозой около трех часов, - удивленно сказала Поппи.
- У него давно выработалась привычка к Сонному зелью, ему нужна доза побольше, - равнодушно ответил на удивление Поппи Снейп. – Я успею. Когда я закончу, я сам к вам поднимусь.
«Аудиенция закончена», - раздраженно подумала Поппи. Ее всегда мог вывести из себя это высокомерный тон, полный сознания собственной абсолютной правоты. Как хорошо она помнила этот тон…

* * *

Компания Мародеров и Северус Снейп появились в Хогварце одновременно. Для Хогварца это появление можно было приравнять к катастрофе довольно солидного масштаба. После преображения Люциуса, Филч целый год отдыхал и не мог нарадоваться своему счастью. Но вот счастье закончилось.
Люциусу в тот год исполнилось четырнадцать. Три факультета по-прежнему заглядывали Малфою в рот, но в Гриффиндоре быстро рассмотрели в малолетнем Джеймсе Поттере задатки сильного лидера. Старшие Гриффиндорцы всячески покрывали шалости Джеймса и компании, не мешая развитию мальчика идти своим чередом. Через неделю в школе не было преподавателя, который бы не называл Поттера по имени - Джеймсом, если не на занятиях, то после уроков. Не было такой выходки, которую «золотому» мальчику не могли бы простить. Как ни странно, Джеймса такое отношение не испортило. И если бы у Поппи спросили, какое свойство характера она вспоминает первым, думая о Джеймсе Поттере, она, пожалуй, сказала бы - ответственность. Он был готов отвечать за все и за всех.
Северус Снейп был другим. Поппи никогда не пришло бы в голову назвать слишком высокого, слишком худого и слишком странного парня Северусом, настолько не шло ему это красивое мелодичное имя. Преподаватели называли его мистер Снейп, ученики просто Снейп. Манера обращения с ним Поппи изменилась только тогда, когда он пришел в Хогварц в качестве преподавателя. Мадам Помфри стала называть его профессор Снейп. Этот мальчик ребенком никогда не был. Ко времени поступления в Хогварц его характер, казалось, был полностью сформирован. Вечно угрюмый мрачный и иногда просто злой, он выводил из себя преподавателей не проказами, а этим самым тоном, так свойственным ему даже сейчас, после всего того, что с ним сделала жизнь. Практически на каждом занятии, по любому из школьных предметов, находилось то, что Северус Снейп знал лучше преподавателя. Это не могло не задевать старых опытных колдунов. Через какое-то время Снейп начал просто игнорировать предметы, которые его не интересовали, и полностью сосредоточился на любимых зельях. Поппи не сразу связала существенное улучшение качества и эффективности зелий, поступающих от профессора Фингли с появлением в школе Снейпа. Ей понадобилось несколько месяцев, чтобы обнаружить, что к этим зельям руки преподавателя даже не прикасались. Уже тогда именно Снейп полностью обеспечивал нужды больничного крыла.
Уже через несколько месяцев учебы Снейпа в Хогварце, директор Диппет начал бомбардировать Министерство прошениями об его исключении. Снейп просто совсем бросил все занятие, кроме зелий, и проводил свое время либо Запретной Секции библиотеки, куда неизвестно какими путями добыл разрешение, либо в подземелье в кабинете зельеварения. Профессор Фингли быстро выделил мальчику помещение для собственной лаборатории и не требовал, чтобы он присутствовал на занятиях. Он был для старика слишком неудобным учеником, и слишком многое знал лучше преподавателя.
Когда «дело Снейпа» начали изучать министерские комиссии, сам Снейп только усмехался в своей неприятной манере, когда улыбка лишь слегка приподнимала углы губ. Такого рода талант, которым обладал он, был большой редкостью, и мальчик был совершенно уверен, что его не исключат. К тому же его неожиданно взял под крыло профессор Дамблдор, один из старейших преподавателей Хогварца и один из сильнейших магов мира. Единственный, кто называл мальчика Северусом. Единственный, чьи занятия Снейп иногда почитал своим присутствием. Не раз Поппи видела в библиотеке беседующими старого профессора Альбуса Дамблдора и молодого (да, что там говорить – маленького) Северуса Снейпа. Они могли разговаривать часами.
Поппи так никогда и не узнал, какая черная кошка пробежала между Мародерами и Снейпом. Единственное, что она знала, это то, что Лили Эванс не имела к этому никакого отношения. Позже, почему-то пошли такие абсурдные слухи.
Вражда была, скорее не между Снейпом и компанией Джеймса Поттера, а между Снейпом и Сириусом Блеком. К концу года она почти сходила на нет, но первого сентября, после каникул, в пламя ненависти и презрения будто подкидывали дров. Причин Поппи не знала, зато ей были прекрасно известны последствия. Сириус Блек попадал в госпиталь часто и надолго. Причем, никто не смог поймать Снейпа за руку. Ни единого раза, Слизерин не потерял ни одного балла по причине вражды между Снейпом и Блеком. Происшествия с Сириусом происходили регулярно и задуманы они были с истинно слизеринской изобретательностью.
Ну кто, скажите на милость, мог обвинить худенького, хрупкого Снейпа, который к тому же избегал пользоваться волшебной палочкой, в том, что Сириус Блек упал на совершенно ровном месте и сломал ногу? Никому и в голову не пришло проверить подошвы ботинок Блека. Поппи подозревала, что это было Скользящее зелье. Вряд ли кто-то что-то нашел бы, даже если бы догадался искать - зелье неимоверно быстро испаряется, как только сделает свое дело.
Или тот случай, когда Блек отравился жареными грибами. Ну, конечно, эльфы могли раз в жизни ошибиться, никто не застрахован от этого. Это возможно, хотя и маловероятно. Ну, а то, что отравленный гриб попал в единственную тарелку, тарелку Блека, так это и вовсе случайность. Но произошедшие одновременно такие «случайности» вызывали подозрения. Правда, претензий к Снейпу не смогли предъявить - его и близко не было на обеде.
Потом был тот странный вирус, который уложил Блека на больничную койку на несколько дней, с мучительными резями в животе. И тоже никто не смог доказать причастность Снейпа. Поппи, сильно подозревала, что без слизеринца здесь не обошлось, пыталась найти какие-то зацепки, но так и не смогла разобраться в этом деле. Кстати, она до сих пор не знала, что Снейп тогда применил.
Сириуса, конечно, было жаль, но он вовсе не был кроткой безответной овечкой, и сильно не любил оставаться в долгу. Блек отнюдь не был добрым и мягким человеком. По характеру он совершенно не вписывался в компанию Джеймса Поттера, кротчайшего и добрейшего Рема Люпина и страшно застенчивого и пугливого Питера Питтигрю. Поппи подозревала, что Сириус Снейпу мстил, и мстил довольно жестоко. Однако, Северус Снейп в госпиталь не обращался. Никогда. До нее доходили слухи, что были дни, когда Снейпа нигде не могли найти. Он просто запирался в своей лаборатории и решал все проблемы самостоятельно.
Вся компания внесла ощутимый вклад в то, чтобы затихшая на время вражда факультетов возобновилась с новыми силами.
Поппи никогда не видела, чтобы Снейп общался с Люциусом Малфоем. Между ними не могло быть ничего общего. Люциус был старше почти на три года, был признанным лидером Слизерина, лучшим учеником, старостой и квиддишным капитаном. Северус Снейп был парией даже на своем факультете, который часто собирал под своей крышей разного рода чудаков и непохожих.

* * *

Поппи зашла в палату Люциуса. Он все еще спал. Драко уже не было. Поппи могла совершенно спокойно смотреть сейчас на лицо человека, которого, несмотря ни на что, считала кем-то вроде сына. Сейчас он не был ничем похож на покойного Сержа. Даже если бы Серж дожил до возраста Люциуса, у него вряд ли было бы такое лицо. Напряженное и сдержанное даже во сне. Резкие складки, идущие от носа к углам губ, придававшие лицу бодрствующего Люциуса выражение крайнего высокомерия, сейчас, когда он спал, казались скорее следами разочарований и горечи. «Бедный мальчик, как много с тобой приключилось в жизни» - грустно думала Поппи, покидая палату, тишину которой нарушало только шуршание ее длинной юбки.
Эта привычка – носить длинные юбки и мантии – появилась у нее в год смерти Сержа. Каждый ее шаг сопровождал сухой мягкий шорох ткани о каменные плиты пола. В первые годы этот звук действовал на нее успокаивающе. И бессонными ночами, когда Поппи в полном одиночестве ходила по длинным коридорам Хогварца, только этот сухой шелест напоминал ей, что она еще жива, что она не бестелесный призрак.
Она давно не нуждалась в подобном утешении, но привычка осталась, и изредка, каждое ее движение сопровождалось нежным звуком.
Снейп тоже всегда носил длинные плащи и мантии. И сейчас и когда был первокурсником. Шаги его были совершенно бесшумны, и если он подбирал длинные полы своего плаща, никто не мог услышать его приближения. Нарушающие школьные правила студенты, были свято уверенны, что профессор Снейп просто материализуется за их спинами из воздуха.
Но тогда, в то время, ему еще не было нужды скрывать свое приближение. Шорох длинного плаща… Да, она помнила…

* * *

Это произошло в тот год, когда Люциус должен был заканчивать школу. Снейпу было четырнадцать, но он уже тогда был человеком без возраста. В его лице, фигуре, манере одеваться и движениях однозначно не было ничего детского.
В тот день, через месяц после начала нового учебного года, Поппи пришла в заброшенную башню, сопровождаемая шелестом длинной хлопчатобумажной юбки. Очередное нападение Упивающихся Смертью. Она всегда тяжело переносила дни, когда такие сообщения достигали Хогварца. Лицо сына вставало перед ней слишком четко, ее терзали бессмысленные и глупые сожаления. И ей хотелось спрятаться от всех. Внезапно она услышала приближающегося Снейпа. Его гораздо более жесткий, чем ее юбка плащ, подметая пол, производил другой звук. Жесткий и резкий. Поппи ни с кем ни хотела встречаться. Желания видеть Снейпа у нее не наблюдалось никогда. Она спряталась в темную нишу, что бы остаться незамеченной, и буквально через несколько секунд стремительная черная фигура пронеслась по направлению к круглой комнате, которую она облюбовала для себя. Снейпа там ждали. Поппи пришлось стать невольным свидетелем разговора.
- Ты хотел меня видеть? – Поппи даже не поверила, что голос, который она слышит, принадлежит Снейпу, настолько мягко и глубоко он звучал.
- Да.
Люциус. Его голос она узнавала даже сейчас. Это было единственное, что в нем не слишком изменилось. Вот только появились эти вкрадчивые интонации.
- Что-то произошло? - в голосе Снейпа была тревога. Надо же, а он оказывается способен на человеческие чувства!
- Да, - такой же короткий ответ, как и первый.
- Скажи, наконец, что случилось, не мучай меня, - просительно произнес Снейп.
- Боюсь, что мой ответ тебе не понравится.
- Что угодно, только не эта неизвестность. Уже неделя, как ты не приходишь, - отчаяние, отчаяние, отчаяние.
- Все кончено.
- Что? Нет, Люциус, не делай этого с нами, - потрясенное неверие.
- Все. Кончено. – с расстановкой повторил спокойный голос. Напряжение было хорошо замаскировано, но угадывалось за слишком короткими фразами.
Несколько минут в комнате царило полное молчание. Страшная глубокая почти осязаемая тишина. Первым этой пытки не выдержал старший юноша:
- Ты же знал, что все рано или поздно кончится! Сколько я могу тратить на тебя время. Ты мне просто надоел, - Люциус почти кричал. Несмотря на жестокие слова, это была попытка хоть как-то оправдаться. Не перед Снейпом, перед собой. Голос у Малфоя был раздраженный, но Поппи лучше всех в Хогварце могла услышать в нем боль и затаенную мольбу о прощении.
- О. – только и сказал Снейп. И даже опытная Поппи не смогла ничего услышать в голосе подростка. Никаких эмоций.
- И это все что ты можешь сказать мне на прощание? – почти ласково спросил Малфой.
- Нет, почему же? Пока, Люциус, - Снейп, вполне оправился от потрясения. Его голос звучал совершенно обыденно, со знакомыми и привычными раздраженно-язвительными интонациями.
Еще несколько секунд просто убийственной тишины, и черная фигура миновала Поппи, съежившуюся в своем убежище. Короткая сцена, полная напряженных эмоций и почти материального отчаяния, совершенно вымотала Поппи. Она сжалась в комочек, но заметила, насколько медленной была обычно стремительная походка Снейпа. Впервые она слышала не только шорох его одежды, но и тяжелые шаги. Будто мальчик взвалил на плечи слишком тяжелую ношу и теперь ему невыносимо тяжело даже просто переставлять ноги. Но все же он ушел. Через какое-то время, Поппи услышала странный звук из комнаты и осторожно выглянула из-за угла.
Люциус Малфой сидел на полу, привалившись к стене, обхватил руками колени, спрятал в них лицо, и скулил, как потерявший хозяина щенок.

* * *

Память была немилосердна. Поппи никогда не сомневалась в значение той сцены из прошлого. Это не шокировало ее. За свою жизнь она повидала много гораздо более странных вещей. И потом она всегда считала, что интимная жизнь подростков их личное дело. Но вот ее собственные чувства, даже сейчас по прошествии многих лет удивляли ее. Она тогда искренне пожалела Люциуса, мальчика, которого всегда любили. И не обратила никакого внимания на Снейпа, который был ей всегда безразличен. Ей даже не пришло в голову, что тот может нуждается в утешении. Не то, чтобы она собиралась предлагать утешение кому-то из них. Но …
Длинные плащи Снейпа были лазейкой в его душу, единственным проявлением слабости, которое могла бы понять именно она. Мальчик, одиноко бродящий по ночам темными коридорами, сопровождаемый только шелестом ткани, напоминающим ему, что он материальное существо. Поппи тогда предпочла не заметить. Впрочем, он и сейчас носит длинные плащи, которые жестко шуршат, подметая каменные плиты пола старого замка. И бродит по ночам по темным коридорам. Может еще не поздно?
Беда в том, что в ее отношениях с профессором Снейпом слишком большую роль играло чувство, которое легче всего может омрачить общение. Чувство вины. Она хорошо помнила тот вечер, из-за которого даже сейчас ей бывало стыдно смотреть в темные глаза профессора Снейпа. О, еще бы ей не помнить…

* * *

Близкое знакомство с оборотнем. Единственный раз, когда Северус Снейп попал в госпитальное крыло. Если бы он был один, он, конечно, ни за что бы не пришел, но его привел, буквально притащил Джеймс Поттер. Слава Мерлину, оборотень им ничего не сделал, но Джеймс был не слишком аккуратен, когда старался поскорее вытащить Снейпа из Шумного Шалмана. Поттер был сильно исцарапан и страшно, просто невероятно зол. Поппи первый и последний раз видела обычно спокойного и веселого мальчика в состоянии такой кристально чистой ярости. И она даже не подозревала, что Джеймс способен произносить такие слова. Снейп же небрежно привалился спиной к стене палаты и стоял в расслабленной позе, пока Джеймс объяснялся с Поппи. На разъяренного Поттера Снейп смотрел с любопытством ученого, обнаружившего новый интересный вид насекомого.
В тот раз месть Сириуса Блека зашла слишком далеко, и было непонятно на кого больше зол Джеймс: на Блека, с его извращенным чувством юмора или на Снейпа, за его вечное подглядывание. Тогда Поппи и сделала, то, что тяжелым камнем лежит у нее на сердце до сих пор. Она принялась оказывать первую помощь Джеймсу, распекая при этом Снейпа. Конечно, лучше бы ей под горячую руку попался легкомысленный и безответственный Блек. Но Блека не было, а Снейп был рядом. Поппи всегда любила Рема Люпина, ей казалось, что такая жестокая судьба немного слишком для мальчика, и с ужасом представляла себе его состояние, если бы оказалось, что за время превращения кто-то пострадал.
Снейп не произнес ни слова в свою защиту. И не шелохнулся. Так и стоял в углу палаты с небрежным видом и презрительной полуулыбкой, молча слушая монолог Поппи.
Когда минут через пятнадцать она начала осматривать его, то была просто ошеломлена. Было совершенно непонятно, как мальчик умудрялся до сих пор находится в сознании. Его терпение и сила воли, лишь благодаря которым он держался на ногах, вызывали невольное уважение. У него был открытый перелом руки и осколки сломанных костей, пропоров кожу, торчали из раны, как прутья арматуры. Мантия была пропитана кровью. Значит, пока она его ругала, он истекал кровью и не издал ни звука. Джеймс замолчал, побледнел и быстро выскочил из палаты, когда увидел, как Поппи выжимает кровь из рукава робы Снейпа. А Северус продолжал молчать. Он молчал во время всех манипуляций, которые она проделывала с его рукой, хотя некоторые из них должны были быть чертовски болезненными. Единственную фразу он сказал, когда она капала ему в стакан обычные для мальчика его возраста 3 капли Сонного зелья:
- Меньше шести капель не подействует.
Такая доза могла означать только одно: Снейп употребляет Сонное зелье давно и часто. А она, врач, колдомедик школы ничего об этом не знает.
Поппи протянула руку, что бы погладить мальчика по плечу, но он стремительно и резко отшатнулся, так и не дав ей себя коснуться.
Поппи вышла в коридор и стала возле темного окна. Ей было о чем подумать. На нее накатила первая волна жгучего стыда. Колдомедику с ее опытом просто нельзя было допускать таких ошибок. И было совершенно бесполезно пытаться оправдать себя тем, что мальчик сам сделал все, чтобы ввести ее в заблуждение. Это только ее вина. Все просто. Снейп ей не нравился, и она позволила эмоциям взять верх над профессионализмом.
Поппи так утонула в самобичевании, что вздрогнула, услышав быстрые шаги. Кто-то бежал по коридору. Какой-то инстинкт подсказал Поппи, что не следует выказывать свое присутствие.
Люциус Малфой без плаща, только в темных брюках и светлой рубашке, остановился возле двери палаты. Несколько минут он стоял под дверью, приходя в себя после бега. В глазах Люциуса был откровенный дикий страх.
Поппи видела те почти физически тяжелые усилия, которые он прилагал, что бы вернуть лицу привычную невозмутимость. Люциус обхватил себя руками, будто это могло успокоить его душу. Когда, наконец, его руки упали вдоль боков, перед Поппи стоял уже совершенно обычный Люциус, леденяще спокойный и аристократически небрежный. Он поднял руку, постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, зашел. Из палаты очень четко доносились голоса:
- О, а что ты здесь делаешь Снейп? И где мадам Помфри? – голос Люциуса звучал так, будто не он только что в панике несся по коридору. В его тоне слышалось только несколько наигранное удивление.
Снейп в умении скрывать свои эмоции мог не только поспорить с Люциусом, но и победить его:
- Мадам Помфри вышла.
- А с тобой что? Ты почему здесь? - подавленная тревога все-таки прорвалась в голосе Люциуса.
- Ничего. Пустяки, - полный контроль, никакие чувства не разбавили угрюмо-спокойный голос Снейпа.
- А, ладно. Тогда я пойду, - пробурчал Люциус и появился на пороге палаты, закрывая за собой дверь.
Однако он не сразу ушел.
Будто внезапно обессилев, Люциус Малфой привалился спиной и затылком к двери палаты Снейпа. Глаза его были закрыты, и он сильно закусил губу. Вся поза выражала такое безнадежное отчаяние, что у Поппи сильно забилось сердце.
Во вспышке внезапного озарения она словно наяву увидела второго юношу. Северус Снейп стоял с другой стороны закрытой двери, прижимаясь к ней грудью и щекой, и по его щекам медленно сползали слезы, капая на перевязанную руку.
Какую то секунду Поппи надеялась, что один из них проиграет в этой войне против своих чувств, и дверь откроется снова, но они были достойными соперниками и истинными слизеринцами. Они победили. Вот только кого?
Люциус, полностью восстановил душевное равновесие и неторопливой походкой покинул госпиталь.
Когда Поппи вошла в палату, Снейп спал в своей постели. Она подошла и, пользуясь тем, что он спит и не может ей помешать, погладила горячий лоб и растрепанные волосы.
Ах, да. У него были мокрые ресницы.

* * *

Снейп принес зелье через полчаса. После пары фраз, которыми они обменялись, Поппи сразу вспомнила, каким Снейп может быть «приятным» собеседником. Надо же, а она размягченная воспоминаниями, едва не начала испытывать к нему симпатию! Снейп оставил зелье и вышел из палаты.
Малфой-старший проснулся. Он не помнил или не хотел вспоминать о своей душевной слабости перед сном, а Поппи не хотела ему напоминать. Они опять вернулись в жесткие рамки официальных отношений и обращений. Он выпил предложенное лекарство и уже мог вполне самостоятельно одеться и пройтись до кареты. Какое счастье, покинуть наконец это убогое место!
Но Поппи предстояло положить в копилку памяти еще одно воспоминание.
Интересно, почему именно ее судьба постоянно сталкивала с этими мужчинами, с их тяжелыми странными отношениями и невыносимо острыми чувствами.
Она опять умудрилась оказаться в месте, где они ее не заметили, и стать свидетелем еще одной славной победы сдержанности и контроля над простыми человеческими эмоциями.
Мерлин, ну почему слизеринцы умеют все так усложнять?
- Люциус, - голос профессора Снейпа звучал вполне официально, только она не помнила, что бы он в последние годы называл Малфоя по имени. Люциус тоже этого не помнил и обернулся к Снейпу с удивленно-высокомерным видом.
- Да, профессор Снейп, - протянул он, подчеркивая официальное обращение. Снейп подошел к нему очень близко и спросил:
- Люциус, почему ты не обратился ко мне, когда вернулись мигрени.
Явно не ожидавший такого поворота разговора и все еще несколько ослабевший физически после приступа, Малфой не смог удержать контроль над собой. Лицо стало открытым и каким-то беззащитным, а в голосе зазвучала горечь:
- Вернулись? Они не пропадали.
- Как же ты справляешься? – встревожено спросил Снейп. Откровенность и открытость, такие забытые чувства. Его привычка скрывать свою внутреннюю жизнь крошилась, как стекло под пальцами оставляя открытые раны.
- С помощью твоих зелий, - не менее откровенно и открыто ответил Люциус.
- А, вот куда зелья-то из госпиталя деваются, - мягко поддразнил Снейп и вытащил из кармана большой флакон.
- Этого тебе хватит надолго. Я кое-что усовершенствовал в рецепте, специально для твоего случая.
Люциус Малфой потянулся к флакону, и на мгновение их пальцы соприкоснулись на сосуде. Всего мгновение, но Поппи видела, что оба вздрогнули от этого простого касания. Люциус медленно положил флакон с зельем к себе в карман. Потом так же медленно протянул руку к лицу Снейпа, будто собирался погладить того по щеке. Но не погладил. Он замер в этой позе - раскрытая ладонь в сантиметре от любимого лица. Только длинные пальцы чуть дрожали от желания прикоснутся.
Снейп прикрыл глаза, молча наслаждаясь даже такой близостью. Потом Северус поднял свою руку, и нежно сжал ладонь Люциуса. Пальцы мужчин переплелись.
«Надо же», - не к месту думала Поппи, борясь со слезами, «у них совершенно одинаковые руки, бледные с длинными белыми пальцами, только у Северуса не такие ухоженные и ногти обкусаны, как у мальчишки». Она думала о чем угодно, только чтобы не видеть, как взрослые мужчины рвут на клочки свои сердца.
Северус первым прервал контакт. Прошелестел плащ. Люциус смотрел ему вслед всего секунду, и пошел в другую сторону.

* * *

Через двадцать минут Люциус Малфой покинул Хогварц. На пороге высокого крыльца он попрощался с сыном, деканом Слизерина профессором Снейпом и мадам Помфри.
Он галантно поцеловал руку Поппи, изящно поклонился профессору Снейпу, получив в ответ короткий резкий поклон. Потом он подошел к сыну. Драко смотрел на отца напряженным взглядом, ожидая чего-то. Быть может объятий? Люциус не прикоснулся к сыну даже пальцем. С помощью темной трости с серебреным набалдашником он приподнял к себе лицо Драко и сухим тоном произнес:
- Надеюсь, ты будешь помнить, что значит быть Малфоем, сын? – и, не сказав больше ничего сел в карету.
«Вот чего я никогда не прощу ему» - печально думала Поппи. «Того, что Драко Малфой в одиннадцать лет, уже ни чем не напоминал одиннадцатилетнего Люциуса Малфоя. Он сломал своего сына раньше, чем его собственному отцу удалось проделать это с ним. Он сумел лишить Драко даже тех немногих лет детства, которые посчастливилось иметь самому»
Три человека провожали взглядом карету. Поппи не хотела видеть выражение глаз Драко. Хотя, скорее всего, она ничего бы там не увидела. Контролировать свои эмоции Драко Малфой уже умел прекрасно, как и всякий Слизеринец.
А потом язвительный, вредный и неприятный Снейп сделал то, за что Поппи Помфри простила всю его язвительность и вредность. То, чего не сделал Люциус. Он мягко положил руку на плечо Драко Малфоя, и слегка его сжал. Это означало поддержку. Это означало, что мальчику есть к кому пойти. Это означало странную, но любовь.
Драко даже не посмотрел на Снейпа, но его напряженные плечи чуть-чуть расслабились и на какую-то долю секунды он коснулся пальцами руки учителя, благодаря за то, что он кому-то нужен. Для Слизеринцев это было просто неприлично откровенное выражение чувств.
Драко ушел по дороге к озеру. Если бы он был Гриффиндорцем, Поппи сказала бы, что он пошел поплакать, но он был Слизеринцем. А она никогда не могла сказать, что понимает Слизеринцев.
За немного слишком длинный плащ Драко цеплялись первые сухие травинки. Надо же, а Поппи не замечала, что в их полку прибыло. Надо будет с ним поговорить. Но это потом. Сейчас она займется исправлением собственных ошибок.
Они со Снейпом все еще стояли на пороге замка. Снейп глубоко задумался и не сознавал, что он продолжает почему-то стоять на улице в компании с Помфри. Поппи получила возможность изучить его лицо. Да уж, ему нелегко дался этот день.
- Северус, могу я пригласить Вас на чашку чая, - неожиданно даже для себя самой спросила Поппи. Предложение мира.
Если Снейп и был удивлен необычным обращением к нему мадам Помфри, он ничем не выказал этого.
- С удовольствием, Поппи, - ответил он. Предложение принято.
И они пошли к замку.

* * *

- Северус, могу я задать Вам один вопрос, который мучает меня много лет?
- Конечно.
- Тогда, когда Блек провел неделю в госпитале, что Вы с ним сделали? Я так и не смогла разобраться.
- Очень сложное соединение, - сказал Снейп обычным резким тоном, но потом Поппи досталось неожиданное и крайне редкое удовольствие – смех Северуса Снейпа. А потом он добавил мягким голосом:
- Впрочем, о чем это я? Самая страшная правда в том, что я не имею к этому случаю никакого отношения. Просто Блек, совершенно без моего участия, слопал какую-то дрянь.

* * *

В окно кареты Люциус Малфой видел, стоящих на пороге Хогварца провожающих. Сегодняшний день измотал его. Он отвык пользоваться теми ошметками души, которые у него остались. И ему было больно.
Драко
Поппи
Северус
Он не испытывал никаких теплых чувств к этим троим людям. Этого в нем не было уже давно.
Но он знал одно - никого из этих троих он не сможет убить. Возможно.