Глава 12 4 page

Просто объяснить, почему он отказался оттого, что желал больше всего, Люциус не мог.

Но терпеть еще хоть один час отстраненности Нарциссы он не собирался.

Мужчины собирались подняться наверх, в то время как Нарцисса и миссис Блэк направлялись в гостиную.
Нарцисса и ее тётя уже вышли в холл и Люциус, следовавший за ними, только успел коснуться локтя своей невесты, как внезапно появилась Беллатрикс.

Смерила сестру безразличным взглядом, громко поздоровалась с остальными и отдельно обратилась к Малфою.

- Тебе необходимо переговорить со мной, Люциус.

Орион и Сигнус уже поднимались по лестнице, и Малфой заметил недовольный взгляд отца Нарциссы, направленный в сторону старшей дочери.

- Это срочно.

Нарцисса послушно последовала за тетей, практически выдернув локоть из его руки и не удостоив его даже самым безразличным взглядом.

Люциус первым вошел в столовую, игнорируя правила приличия, требующую того, чтобы он пропустил даму в первую очередь. Беллатрикс подернула плечами и начала разговор, который Люциусу не терпелось закончить.

- Да, конечно, Люциус. Мне как раз необходимо переговорить с Беллатрикс. Надеюсь, она еще не покинула нас? - чопорно спросила миссис Блэк.

- Не думаю, - сухо ответил Люциус, и как только за женщиной захлопнулась дверь, резко обернулся к Нарциссе. Она неподвижно сидела на диване.

- И ее ты называешь «чрезвычайно целеустремленной»? Твоя тетя очень хорошая актриса, но не более, - он сел напротив нее. Нарцисса отложила образцы ткани и нарочито приняла расслабленную позу.

Оба судорожно вцепились во что-нибудь – Нарцисса в край диванной подушки, Люциус в собственное колено.

Кто первый сдастся?

Нарцисса встала, Люциус вскочил следом.

Она прижимала подушку к себе, Малфой беззвучно выдохнул, посмотрел в окно и резко обернулся к ней. Вырвал подушку из ее рук, и не успел ничего сказать, как Нарцисса тихо произнесла:

- Я не хочу в Италию, Люциус.

В гостиную внезапно вошли Сигнус и Вальбурга. Миссис Блэк тут же обратилась к Люциусу, мистер Блэк что-то сипло говорил дочери.

Люциус поднял подушку с пола и аккуратно положил ее обратно на диван. Вальбурга продолжала что-то говорить, Нарцисса и Люциус не сводили с друг друга глаз, а Сигнус молчал.

- Нам, наверное, пора домой, - сумел вставить Люциус в непрерываемый монолог миссис Блэк, полный фальши и наигранности.

- Сейчас вот-вот начнется гроза, - вдруг сказал Сигнус. – Дождь уже начался.

- Всего доброго, мистер Блэк, миссис Блэк – в тот момент, когда ладошка Нарциссы потонула в ладони Люциуса, раздался первый раскат грома.

- Тетя, отец – до свиданья. Передавайте мистеру Блэку наши… - сверкнула молния, и Люциус с Нарциссой исчезли.

- Нарцисса с детства боится грозы, - все также сипло произнес Сигнус, подходя к окну. – А гроза уже начиналась.

Там, где сейчас мисс Блэк и ее жених мистер Малфой тоже начинается гроза, только совсем другая.

Она обернулась, и Люциус сделал еще более широкий шаг. То мгновение, что понадобилось ему для преодоления расстояния к ней, было наполнено едва различимыми бликами–воспоминаниями.

Он сомкнул кулаки, обхватив ее за шею так, чтобы их лица были очень близки. Нарцисса отвернулась, но он заставил повернуть ее лицо к нему и снова переплел сжатые кулаки за ее шеей.

- Мне абсолютно всё равно, куда мы поедем, абсолютно все равно на твою тетю, дядю, отца, сестру – на всю твою семью. Но мне, черт побери, не все равно на твое поведение.

- Прекрати, - презрительно выкрикнула Нарцисса, одарив его тяжелым взглядом. Затем она снова резко отвернулась.

- Это тебе стоит прекратить.

- Не сомневаюсь.

Люциус заскрежетал зубами и его рот скривился в неком подобии усмешки. Он отпустил ее, но не отодвинулся.

- Я сказал «нет», - голос подрагивал, но в нем была какая-та едва различимая твердость, - потому что я должен был сказать «нет».

- Это здесь совсем не причем, - резко ответила Нарцисса, все еще не поворачиваясь к нему лицом.

- Я сказал «нет», потому что на самом деле ты хотела услышать «нет».

- Я вообще не хотела ничего слышать!

- Так чего же ты хотела?!

- Я хотела…

Она дернулась и порывисто кинулась к комнате. Люциус настиг ее и развернул к себе одним движением.

- Если бы ты чего-нибудь хотела, то сказала бы вслух, четко и ясно, а не делала намеки.

- Если бы ты всегда делал то, что должен, мы бы не стояли сейчас здесь!

- Я сказал «нет» и это правильно! Мы не готов…

- Ты просто трус!

Он больно сжал ее плечи, не отдавая себе отчета с какой силой пальцы впиваются в ее кожу.

- Да, ты трус! Ты боишься «этого». Ты недостаточно…желаешь.

- Недостаточно?!

- Трус, трус, трус!!!

- Это ты трусиха, ты боишься меня, моих прикосновений, своей реакции! Я делаю это для нас…

- Ты делаешь это только для себя!

Они растворялись в оголенных чувствах, мыслях, эмоциях, страхах, что вырвались наружу, так долго таившись внутри. Невозможно было поверить, что покрытые прочной коркой льда души обнажались перед друг другом с такой легкостью и с таким отчаянием и необратимостью. Она обнажались, как две шпаги, острия которых столкнулись и удерживают друг друга в бою, где не бывает победы и проигрыша, как два кинжала, наконец-то вырванные из тисков для свободы и борьбы, как два страдания, что обнажаются перед друг другом и после сливаются в своем горе и печали.

Этот вечер – вечер, когда Люциус Малфой и Нарцисса Блэк, откинув свою ледяную надменность, раскрывались перед друг другом не в словесном поединке, как могло показаться, а в разговоре своих гордынь, в разговоре между их уязвимостью и их зависимостью.

- Если я делаю это для себя, значит, я делаю это и для тебя!

- Тебе просто нравиться выставлять меня вот такой… Ты просто вне себя от радости, когда я как, какая–нибудь…когда я прошу…тебя…

- А ты вне себя от счастья, когда я прошу тебя! Возможно, тебе просто хочется, чтобы я поумолял тебя, а ты со всем своим высокомерием разрешила мне?!

В полнейшем беспамятстве, в полнейшем безумии и непонимании происходящего Нарцисса выкрикнула:

- Ты не хочешь этого!!! Тебе все равно!!! Ты боишься ответств…

В глазах потемнело, когда голова больно стукнулась об дверь, но Люциус буквально в миг распахнул ее. Нарцисса ударила кулаком по его шее – он вцепился в ее волосы с таким отчаянием, как будто через каждый ее волосок каждая частичка его кожи могла получить ответы, необходимые для еще не заданных Люциусом вопросов.

Это был пик безумия, случилось то к чему они пришли непрекращающимся напряжением и сумасшедшим волнением. Как в лихорадке, как в беспамятном бреду, Люциус рванул ее лицо к себе, ее пальцы тянули на себя его волосы, и остатки рассудка потонули в поцелуе неправильном, неверном и невозможным для того, чтобы быть просто поцелуем.

Это уже не трясина зависимости, попав в которую они еще пытались выбраться, в которой оставалась надежда быть вытянутым, это уже бездонная воронка, стремительно приближающийся смерч, остановить который не в силах никто.

Нарцисса стягивала с него мантию обрывочными движениями, Люциус целовал губы, целовал тело прямо через одежду, не в силах заставить руки стягивать платье с нее. Из-за сбившихся, растрепанных волос и темноты невозможно было хоть что-нибудь разглядеть, и их тела превратились в воронки, засасывающие друг друга безвозвратно. Губы Нарциссы скользили по груди Люциуса, беспорядочно перемещаясь с одного участка кожи на другой, но Люциус неустанно тянул ее наверх к своим жадным губам. Рухнули на колени – она опустилась к его ребрам, скользнула влажным языком по боку; он пытался стянуть с нее платье, она оттолкнула его руки, он резко дернул ткань – она оказалась на спине, подмятая его телом, подмятая его губами, шепчущими между требовательными поцелуями:

- Я не хочу тебя…да, я…не хочу…тебя…я..., - откидывал волосы, заслонявшие ее лицо, отчего они становились еще более растрепанными, - Нарцисса…я…не хочу…тебя…Я….просто…уже…, - замирала, потом резко дергалась под его руками, останавливала его хриплые выдохи своими пьянящими вдохами, проглатывала его признание, вбирая его в свой вкус, - дышу…тобой, - и обнажалась, раскрывалась, отзывалась – позволяла Люциусу заглядывать в самую внутрь себя, в самые потаенные глубины своей души.

Вкус, запах, внешний вид, реакция тел – все одно, все неразделимо сплелось в один узел. На самом же деле, и вкус, и запах, и внешний вид оставались различными у каждого, как и прежде, но Люциус и Нарцисса не разбирали этого.

Они обезличены, они не названы именами, ни фамилиями, они не обозначены ничем, они лишь вместе, вдвоем, они самые разные и самые похожие…

И мужчина накрывает женщину с той достаточной силой и тяжестью, и женщина принимает его, как–будто сила и тяжесть лишь успокаивает ее. Они просто лежат, утомленные, растрепанные и все еще напряженные. И именно сейчас, без физического соития, но простым прикосновением – грубая мужская кожа шепчет мягкой женской всё то, что не передать словами - мужчина обладает женщиной так, как не сумеет обладать ничем другим.

Сейчас эта близость кажется смыслом бытия всего мира, разгадкой всех тайн на свете, всех загадок природы.

Кажется, что это вечное обладание друг другом – зерно веры, сердцевина надежды и сосредоточие любви.

Но это всего лишь кажется…Возможно, это иллюзия, в которой они потеряны уже безвозвратно и навсегда. А возможно, это вечная истина, признание которой не ограничивается словами «дышу тобой».

Люциус и Нарцисса готовы. Они и из «этого» сделают спектакль жизни, игра в котором уже давно прекратила быть игрой и превратилась в обнаженную правду. А сейчас репетиция, как священное таинство, как посвящение, из которого постановка должна превратиться в каноническую традицию.

- Конец, - сипло говорит Сигнус, отходя от окна, - конец грозы.

Сверкает последняя молния, темно – фиолетовое небо светлее на глазах, и серебряные струйки дождя уже медленно стекают по стеклу.

Сигнус беззвучно, почти бесслезно плачет о печальных судьбах своих дочерей, сентиментально надеясь, что небеса тяжелыми каплями разделяют его грусть.