V e t o 2 page

Дверь снова открылась, и в ней показалась Нарцисса Блэк, тащившая чемодан из дорогой кожи и клетку, в которой сидела белоснежная сова. Молча взгромоздив свою ношу на сиденье, она выпустила сову, тут же усевшуюся ей на руку.

– Чем обязан?

Люциус старался держаться хладнокровно, но с каждой секундой это показное спокойствие давалось ему все тяжелее.

– Мне пришлось выбирать – провести эту поездку с двумя пуффендуйками или же с невыносимым, но слизеринским… – она отвела взгляд от своей совы и посмотрела ему в глаза, – джентльменом.

– Ну, есть еще отсек машиниста, – она отвернулась от его мерзкой улыбки, и Люциус продолжил: – Да и за окном тоже вид неплохой.

– Угрожаешь?

– Нет, играю роль «невыносимого».

– А как насчет джентльмена?

– С леди скучно оставаться джентльменом. Ах да, ты ведь слишком мала, чтобы понять это.

– Хоть я и младше тебя, я не настолько узколоба, чтобы так думать!

Ее сова зарокотала, и внезапно Люциус в каком-то безотчетном порыве выбросил птицу в окно. Он так быстро открыл окно и выпустил сову, что Нарцисса даже не успела вытащить палочку из сумки.

– Ты!.. – она резко поднялась. Люциус расплылся в такой довольной улыбке, какой Нарцисса у него еще не видела.

– Да как ты посмел!.. Не смей прикасаться к ней, никогда!

– Так-так, Блэк, волнуешься за сову больше, чем за книги? Третий курс так изменил?

Ее лицо стало решительным, почти угрожающим. Люциус в предвкушении скрестил руки на груди и ждал, но развлечение не состоялось – неожиданно она взяла себя в руки и, молниеносно подхватив багаж, шагнула к двери.

– Как всегда бежим, Блэк?

– Еще раз, – она открыла дверь, – еще раз заговори со мной или тронь мою сову, и ты об этом очень, очень пожалеешь.

– Ты забываешься, – процедил Люциус.

– Нет, это ты забываешься. Я лучше буду ехать с безродными пуффендуйками, – Нарцисса высокомерно вскинула голову, – чем с таким, как ты.

Как только она вышла из купе, на дверь обрушилось сразу несколько заклятий подряд. Конечно же, он не хотел на нее нападать, но, сделав это, он частично излил свою злость и ярость. Только Блэк могла отвлечь его от угнетающих мыслей. Любая перепалка с ней была словно короткодействующая целебная сыворотка, вызывающая к тому же привыкание. Но когда-нибудь эта мелкая строптивая третьекурсница сама будет искать с ним ссоры, лишь бы обратить на себя его внимание!

***

– Андромеда, отдай, пожалуйста, сейчас же! Андромеда! Пожалуйста, мне надо прочитать письмо первой.

Ее голос, сейчас звонкий и уверенный, был слышен всему слизеринскому столу, и Люциус не мог не обратить на эту сцену внимание. Несмотря на то что говорила она громко и требовательно, видом своим она никак не показывала, что это письмо ей действительно необходимо.

Ее сестра вздохнула и, пожав плечами, отдала пергамент Нарциссе. Люциус не отрываясь смотрел, как девчонка Блэк читает пергамент. Он изо всех сил старался заметить хоть какие-то изменения в ее поведении или выражении лица – но голубые глаза Нарциссы были такими же серьезными, как и прежде, лицо оставалось задумчивым, как и всегда. Дочитав, она вернула письмо сестре и принялась за овсянку.

Люциус сделал вид, что просматривает утреннюю газету, и вновь принялся изучать мелкую Блэк. Андромеда тоже следила за Нарциссой, и вот выражение лица средней сестры Блэк было Малфою предельно понятно: та явно волновалась, что Нарцисса читает загадочное письмо. Он снова перевел взгляд на малявку, и та вдруг посмотрела на него. Ее взгляд был безразличным, но не как обычно – в этот раз Люциус не разглядел в ее глазах ни капли притворного холода. Что-то ее огорчило, возможно, даже разозлило – что-то, от чего она теперь может зависеть.

У Люциуса внезапно пропал аппетит, и он встал из-за стола, так и не позавтракав. Конечно же, его разозлило, что малявка заметила его интерес к этому письму и ее реакции, но эта мелкая неприятность не уменьшила удовольствия Люциуса от того, что кто-то расстроил мелкую Блэк. Давно пора! Малфой буквально упивался ее огорчением, но внутри все равно что-то протестовало, и именно поэтому Люциус вдруг понял, чего желал. Он захотел, внезапно и по-настоящему захотел, чтобы единственной причиной огорчения Нарциссы мог быть только он.
***

– Есть какие-нибудь пожелания напоследок?
Рудольфус криво усмехнулся и вновь отпил из своего кубка:

– Ты и так все знаешь, будущий капитан.

– Квиддич – это хорошо, но вряд ли ты еще когда-либо будешь играть, не правда ли?

– Никогда. Слишком глупо, Люциус.

– Нет, не глупо, – спокойно, но твердо возразил Малфой, посмотрев в сторону. – Просто квиддич останется для тебя частью учебы, частью Хогвартса.

– В следующем году ты будешь на пятом курсе, тебе слишком рано думать об уходе. А я вот, – Лестрейндж поднял кубок, словно провозглашая тост, – покидаю Хогвартс навсегда.

– Сентиментально, – заметила Беллатрикс и эффектно выплеснула тыквенный сок из кубка Рудольфуса на стол.

Выпускник лишь улыбнулся и отшвырнул пустой кубок в сторону. Люциус мельком взглянул на Нарциссу, делавшую вид, что она не заметила в поведении сестры ничего ненормального. Нарцисса никогда бы не поступила так, как она.

Внешность старшей Блэк в точности соответствовала ее внутреннему миру. Броскую, эффектную Беллатрикс невозможно было не заметить. Она сверкала как алмаз, но, на вкус Малфоя, была слишком дешева. Она была красива, но в ее красоте не было естественности и истинного блеска. Да, в ее невнимательных, редко сосредоточенных глазах бушевал огонь, но все же до того сияния, настоящего, царственного, на которое Малфой обратил бы хоть капельку внимания, ей было далеко. Иногда Люциусу даже тошно было на нее смотреть – несмотря на ее непредсказуемость, она читалась как книга. Пафосная и неинтересная книга.

Рудольфус завладел его вниманием, небрежно бросив:

– Говорят, Гайбона до сих пор не выписали из св. Мунго.

Люциус слегка пожал плечами и ничего не ответил.
– Я знаю, что это сделал ты.

Он поднял на Рудольфуса глаза, взгляд которых был таким же холодным и бесстрастным, как и минуту назад, и спокойно проговорил:

– Что мне с того, что ты знаешь.

– Люциус, я умею делать выводы.
– Я тоже.

Лестрейндж задержал взгляд на Беллатрикс, увлеченно разговаривающей со старшим Буллстроудом, и вновь обратился к Люциусу:

– Я слышу о твоем участии в подобном инциденте в первый раз, Малфой, и мне бы хотелось, чтобы ты не уничтожал людей без причины.

– С чего это должно тебя интересовать? Кроме того, если бы я его уничтожил, он не лежал бы сейчас в больнице.

– Если у того, что ты покалечил Гайбона, есть серьезная причина, то меня это уже не интересует.

Люциус отпил из кубка и подсел поближе:

– Он получил то, что заслужил, – голос Малфоя был глухим и слишком тихим, чтобы его услышал кто-нибудь, кроме собеседника, и Рудольфус почувствовал, что он приблизился к нему не затем, чтобы скрыть от окружающих сказанное, а чтобы отчетливо дать понять ему, что разговор принимает опасные обороты.

– И чем же он так перед тобой провинился?

– Ты слишком об этом переживаешь, Рудольфус.

– Я переживаю не об этом. Я переживаю о тебе.
– Трогательное заявление, – Люциус улыбнулся, – в какую часть я должен поверить?

– Вера и правда – вещи редко совместимые. Ты не должен верить, ты должен знать, что это так.

– Я никому ничего не должен, и тебе это известно. Да, и еще: причина у меня действительно была. Важная причина.

Еда в один миг исчезла со столов, и последний ужин в этом учебном году был окончен.
***
В этот вечер стемнело необычно рано. Нарцисса вновь посмотрела в окно, словно что-то увиденное за ним могло изменить ее решение. Ничего особенного, решение было пустяковым – просто пройтись, прогуляться. По окрестностям Хогвартса. В сумерки. Первый раз в жизни.

Ее вел некий необъяснимый порыв, и опустившаяся на землю темнота расступалась перед ней, как разворачиваются крылья летучей мыши, когда та летит на свою ночную охоту. Вокруг стояла гнетущая тишина, нарушаемая лишь глухими звуками ее шагов и шелестом мантии.

Чтобы как-нибудь оправдать свое странное желание, Нарцисса пошла к совятне. Покормив свою белоснежную сову Ялкуб, сову Урсулы Саэру и еще несколько приглянувшихся ей школьных птиц, Нарцисса уже собралась было уходить, как вдруг услышала на лестнице шаги и инстинктивно потянулась за палочкой. Через пару секунд в совятню вошел Хагрид с совой в клетке и мешком птичьего корма на плече. Нарцисса направилась к выходу, но тут Хагрид заговорил:

– Э-э-э… это ваша сова, мисс? – лесничий указал на Ялкуб.

– Да.

– Она… она очень хорошая. В Хогвартсе все совы замечательные, но ваша удивительно послушна. Отличная птичка. Очень хорошая.

Нарцисса вернулась к Ялкуб и погладила ее.

– Лучшей совы и не найти, мисс.

Он закашлялся и отвел взгляд, и Нарцисса тем временем смогла смело на него посмотреть. Она помнила его еще с одиннадцати лет, хотя он был обычным лесником и многие ученики, наверное, не знали, как его зовут. Нарцисса тайно поражалась его любви и терпеливому отношению к животным. В ее глазах Хагрид был ничтожен – почти что грязь, но такая грязь была ей по нраву больше, чем драгоценности бездумных, бездушных, безразличных ко всему аристократов.
Выйдя из совятни, она внезапно захотела отправиться подальше от Запретного леса и сама не заметила, как оказалась на квиддичном поле. Уже окончательно стемнело, и Нарцисса восхищенно рассматривала звезды. Вдыхать воздух полной грудью, словно впервые по-настоящему ощущая его вкус, слушать тишину и попросту находиться посреди всего этого природного великолепия было необычайно приятно.

– Омерзительная команда. Впрочем, мое мнение вы слышали уже не раз.

– Грязнокровная мразь, как только их метлы носят!

Один из голосов ей был знаком, и когда четыре фигуры приблизились, Нарцисса узнала Рудольфуса Лестрейнджа, жениха ее старшей сестры. Рядом с ним шли еще два семикурсника… и Люциус Малфой.

Пробормотав «Люмос», Рудольфус учтиво обратился к девушке:

– Нарцисса, вот уж где не ожидал тебя встретить! Необычное место для прогулки в такое время.

– Я шла из совятни и решила немного… подышать свежим воздухом, – она демонстративно оглядела их квиддичные формы и метлы: – А вы, как всегда, верные поклонники квиддича.

– Не «поклонники», Блэк. «Профессионалы» было бы уместнее.
– Ну нет, мы как раз поклонники, и еще какие! Квиддич – это то, ради чего стоит жить. Кстати, сегодня отличная погодка для тренировки. В следующий раз приходи, посмотришь.

Люциус презрительно смотрел, как Флинт подмигивает девушке и хлопает по плечу стоящего рядом однокурсника.

– Вряд ли мисс Блэк придет, – немного язвительно сказал Малфой.

– Все так же не любишь квиддич? – улыбнулся Рудольфус, покачав головой. – Или это дело принципа?
Люциус выжидающе смотрел на нее, даже не пытаясь это скрыть. Конечно же, она в ответ вперилась в него взглядом и даже вытащила палочку, принявшись легонько крутить ее в пальцах.

– Думаю, осенью я посещу первую же вашу тренировку, – тут Люциус незаметным движением достал свою волшебную палочку и крепко сжал ее в пальцах, – как же я могу судить о том, чего толком не знаю?

– Что ж, Нарцисса, это будет уже в следующем году, – Рудольфус бросил взгляд на Люциуса, – и тренировка будет проходить под другим начальством.

Двое семикурсников, которым явно надоело молча стоять, отправились к замку, и Блэк, Малфой и Лестрейндж медленным шагом последовали за ними.

– Уже принимаешь поздравления, Малфой?

– Еще нет, Блэк. Но когда наступит время, – он вынул руку из кармана, так что его палочка оказалась у всех на виду, и стал поигрывать ею, словно подражая Нарциссе, – не забудь о них.

– Я же сказала, что приду на тренировку. Или ты устроишь по этому поводу вечеринку?

– Не думаю. Мне бы не хотелось.
– Смотря какая вечеринка, – заметил Рудольфус.

– Я слышала, что насчет свадьбы все решено, – Нарцисса поправила волосы, которые так и норовил растрепать прохладный вечерний ветерок, и зашагала быстрее, – правда, я не знаю точной даты.

– Это потому, что ее еще никто не знает. Но ты, наверное, будешь курсе на пятом, а может, и на шестом.

Люциус перегнал Нарциссу, и оба невольно сбавили темп, все же оставив Рудольфуса чуть позади. Все трое молчали, каждый думал о своем: Люциус – о Нарциссе, Нарцисса – о Люциусе, а Рудольфус – о них обоих. Он вошел в замок последним, пропуская Люциуса и Нарциссу вперед.

***
Взгляд Нарциссы все чаще и чаще обращался к Беллатрикс и ее спутнику Рудольфусу Лестрейнджу. Тот факт, что оба они едут в Хогвартс-экспрессе в последний раз, представлялся ей волнительным и требующим обдумывания. За окном поля и луга сменялись густыми лесами, речками с пустынными берегами и озерами, поверхность которых была поразительно гладкой, словно застывшей. Нарциссе казалось, что жизнь сестры и ее жениха проносилась мимо них, оставляя в памяти только самые яркие моменты – и не только приятные.

Беллатрикс редко обращала на нее внимание, и сегодняшний день не стал исключением. Яркая, как вспышка света, она тем не менее окружала себя тайной, и из-за этого Нарциссе неприятно было даже смотреть на нее. Настоящего лица Беллатрикс не видел никто, Нарцисса была по-детски уверена в этом, и мысль о том, что даже она не знала свою сестру по-настоящему, вовсе не огорчала ее. Она совершенно не чувствовала себя родственницей Беллатрикс – нет, та, конечно, вызывала у нее какие-то чувства, но горячей сестринской любви Нарцисса к ней вовсе не испытывала. Вот Андромеду она действительно считала своей сестрой не только по крови, ей было приятно и надежно находиться рядом с ней. Андромеда же, наверно, чувствовала себя зажатой между двумя другими сестрами – вроде бы мирными, но все же почти не замечающими друг друга.

Андромеда была одной из слабостей Нарциссы, да и то во многом только потому, что Нарцисса могла себе это позволить. Вот и сейчас сестра смеялась над историей, рассказываемой каким-то старшекурсником, – видно, никак не могла в нее поверить. В ней не было ничего наигранного и искусственного, она была наивной и в некоторой степени даже глупой, но Нарциссу это никогда не раздражало.

Если между Нарциссой и Беллатрикс было хоть малейшее сходство, то с Андромедой они кардинально различались. Ничто не мешало средней сестре жить в полную силу, не прибегая к маскам – ни оборонительным, как у Нарциссы, ни привлекающим внимание, как у Беллатрикс. Нарциссе не надо было знать, как ей это удавалось, ей было достаточно наблюдать за Андромедой – дышащей легко и свободно, так, словно каждый вдох приносил ей удовольствие.

***
Этим летом умерла ее мать. Люциус даже не ощутил сожаления – лишь раздражение оттого, что игра в шахматы с отцом была прервана. Эту новость сообщил старший из братьев Лестрейндж, и Люциусу пришлось больше получаса слушать, как отец непонятно зачем выпытывает мельчайшие подробности о смерти Друэллы Блэк. Он облокотился на спинку стула и подумал, что делает сейчас младшая из дочерей покойной. Наверное, как всегда, читает либо пишет. Может быть, наводит в своих вещах порядок. А возможно, занимается своей глупой, бесполезной совой. Люциус уловил ее имя в беседе, которую уже долго вели отец и Рабастан.

– …но, конечно же, больше всего Нарцисса. Да уж, девочки остались без матери.

Люциус так и не понял, почему именно прозвучало имя малявки, так как разговор о смерти миссис Блэк тут же закончился и Рабастан обратился к нему:

– Собственно говоря, я пришел к тебе, Люциус.

Малфой-младший поднялся и предложил перейти для разговора в другую гостиную. Домашний эльф тут же раболепно поинтересовался, не желают ли господа что-нибудь выпить или перекусить. Оба отказались, и Рабастан начал:

– Рудольфус сообщил мне, что ты займешь его пост капитана команды по квиддичу.

– Ах да, до этого ведь пост был твоим?

Рабастан усмехнулся, уловив намек:

– Я неправильно выразился. Просто пост капитана команды.

Люциус ничего не ответил. Он даже не смотрел на Рабастана, хотя оба понимали, что Лестрейндж пришел сюда не о квиддиче говорить:

– Перейдем к делу, Люциус. Тебе прекрасно известно, что у твоего отца совместный бизнес с моей семьей. Поскольку ты единственный наследник рода, компания скоро перейдет к тебе. Ты этого хочешь?
– Если у наших семей совместный бизнес, ты должен прекрасно знать, каким образом он управляется. Независимо от того, интересно мне или нет, компании будет работать в прежнем темпе.

– Но я спрашиваю тебя: тебе будет интересно заниматься компанией?

– Несколько недель, думаю, да.

– А дальше что?

Люциус равнодушно пожал плечами:

– Я жду, Рабастан.

Лестрейндж непонимающе посмотрел на него, но затем улыбнулся:

– Наверное, мне сразу следовало начать с моего предложения.

– Наверное.

– С тобой нелегко общаться.

– К сожалению, не могу ничего поделать.

– Я мало знаю о твоих пристрастиях, Люциус, но я вижу, что ты думаешь о грязнокровках и маглолюбах. Ты чистокровен до последней капли крови. Чистокровность дается человеку от рождения, и ее нельзя отобрать при жизни. Рожденные маглами – маглами и останутся, будь они хоть трижды кавалерами ордена Мерлина. Я предлагаю тебе связать жизнь с защитой того, с чем ты родился.

– Я и не знал, что ты занимаешься такими глупостями.

– Глупостями? Ты и понятия не имеешь, о чем речь и что и кто за этим всем стоит!

– Если я ничего не понимаю, зачем тогда ты говоришь мне всё это?
Рабастан тяжело вздохнул и хлопнул себя по колену:

– Наверное, ты слишком молод для этого.

Люциус ничего не ответил.

– Этот разговор не окончен, он только начат. Мы еще вернемся к нему через несколько лет, когда ты закончишь школу.

– Позавчера умерла миссис Блэк, наследница влиятельной чистокровной семьи. В этом виноваты грязнокровки?

Рабастан уже поднимался с кушетки, но, услышав этот вопрос, он так и замер:

– Н-нет, она…

– Твой отец умер полтора года назад, в этом виноваты грязнокровки?

– Нет, но…

– Моя мать тоже умерла от болезни, как и миссис Блэк.

– Люциус, ты делаешь неправильные выводы…
– Нет, именно что правильные. Грязнокровки могут быть ограниченней нас, недостойны нас, но они – не угроза волшебному миру. Наш мир состоит и будет состоять не только из чистокровных волшебников, но и из маглорожденных, гоблинов, вейл, великанов, домашних эльфов и даже садовых гномов!

Рабастан усмехнулся и шагнул к выходу:

– Ты слишком молод, Люциус… и самонадеян.

* Слова волнуют (лат.)

Глава 3, часть 1. Vincula *

– Так значит, вы, Эндрю, собираетесь через два года уже играть за сборную Англии?

– Нет, думаю, я…

Люциус перестал слушать. Очередной бессмысленный разговор, заводить которые Слагхорн был настоящий мастер. Малфой приходил на эти пустые и неинтересные сборища только два раза в год: первого сентября и в канун Рождества, – хотя приглашения получал на каждую такую вечеринку, начиная еще с третьего курса. Вот и сейчас из всех присутствующих что-нибудь толковое способна была сказать только «гость вечера» Батильда Бэгшот, ехавшая сейчас с ними в Хогвартс-экспрессе именно по настоянию слизеринского декана, да и та была занята болтовней с семикурсником из Гриффиндора.

Слагхорн, оставив наконец в покое совершенно замученного Эндрю, перешел к церемонии торжественного представления нового приглашенного – какого-то Клинвотера из Когтеврана, чьи родители совсем недавно изобрели зелье, излечивающее от довольно серьезного магического недуга. Болезнь эта была распространена не только в Англии, но и во всей Европе, так что открытие Клинвотеров действительно имело большое значение.

Стоявший рядом однокурсник Люциуса, Селвин, начал вдруг настойчиво дергать его за мантию и тыкать пальцем за его спину, пытаясь на что-то указать. Обернувшись, Люциус увидел, как Слагхорн со своей обычной слащавой улыбкой знакомит с присутствующими Нарциссу Блэк.

– Что она здесь делает? – вырвалось у Люциуса. Берта Джоркинс, по-видимому, услышав его слова, внимательно посмотрела на него, затем переглянулась с Пеннифезер, тоже когтевранкой, и взглядом указала сначала на Малфоя, а затем на новую участницу клуба. Люциус не сдержался и выругался – мысленно, конечно. Ну как можно было так сглупить и сказать это вслух, при всех?

– Мои самые искренние соболезнования, мисс Блэк. Я был хорошо знаком с Друэллой. Это ужасное горе для всех нас, – Слагхорн траурно вздохнул и усадил Нарциссу рядом с собой. – Но не будем вас печалить. Вот, познакомьтесь с Эрни Прэнгом. Представьте себе, его отец …
В поведении малявки ничего не изменилось. Взгляд, жесты, медленные, не привлекающие внимания движения и полное отсутствие улыбки. Глаза, правда, иногда улыбались – когда она замечала особое старание декана угодить кому-либо или его заметные даже первокурснику попытки еще больше подсластить свою речь. Люциус и сам не знал, чего он ожидал – он ведь понимал, что если она и изменится, то не покажет этого, – но его глаза словно сами по себе следили за ней. Но не изменилось только поведение малявки. Что же до наружности… Слишком повзрослела. Настолько видимо и ощутимо для него, что Люциус снова отвернулся к окну и просидел так весь час, лишь изредка отвечая декану и Селвину.

Они с однокурсником вышли из купе последними и направились к той части вагона, где обычно собирался Слизерин. Они заглянули в первое купе, и Селвин поспешил захлопнуть дверь, так как там уже сидели две девушки. Люциус, как всегда внимательный и не пропускавший ни единой мелочи, расслышал обрывок фразы одной из девушек:

– …пожалуйста, помоги Нарциссе, ей так…

Селвин шагнул к следующему купе, но Люциус остановил однокурсника, прикоснувшись кончиком палочки к его плечу, и жестом приказал ему идти дальше. Селвин замер на секунду, кивнул и двинулся дальше по коридору, обернувшись только раз.

Люциус бесшумно и едва заметно, всего на миллиметр, приоткрыл дверь купе и прошептал заклинание, увеличивающее звук. Один взмах палочки, и клетка с совой отца «застряла» перед купе – специально для тех, кому сейчас вздумается прогуляться по коридору.

– Да-да, конечно, но, честно говоря, не думаю, что это необходимо.

Вторая собеседница молчала.

– Ты ведь знаешь Нарциссу – то есть я имею в виду, я не очень хорошо знаю Нарциссу, и…

– Урсула, просто веди себя как ни в чем не бывало. Будто ничего и не произошло.

– А если… вдруг… если…

– Поверь мне, никакого «вдруг» не случится.

Андромеда – Люциус узнал ее сразу же – замолчала. Малфой, неспособный сдвинуться с места, словно под какими-то чарами, с нетерпением ждал следующих слов.

– Я благодарна тебе, Урсула.

– Мы с Нарциссой не особо близки – знаешь, не то чтобы я не хотела… просто так получилось.

Андромеда промолчала. Прошло несколько минут, а она не сказала в ответ ни слова. Люциус прикрыл дверь и поднял клетку с чертовой ухающей совой.

– Малфой, это твоя сова?

Люциус пытался не выглядеть преступником, застуканным на горячем, но даже двух-трех секунд его замешательства Нарциссе хватило, чтобы что-то заподозрить. Он взглянул в ее глаза – слегка заинтересованные, но холодные: так она смотрела не только на него, но и на всех остальных, – и его охватило странное чувство растерянности и бессилия.

Нарцисса взяла в руки клетку и, слегка поворачивая ее на весу, но не касаясь железных прутьев пальцами, стала рассматривать сидящую внутри птицу. Люциус с необычной для него жадностью следил за ней, за ее взглядом – безразличным, как и раньше, но немного потеплевшим – и за чуть расширившимися зрачками голубых глаз.

– Как ее зовут?

Люциус сначала не понял, о чем она. Оторвавшись от наблюдения за птицей, Нарцисса посмотрела на него, и под внезапное громкое уханье совы и резкий звук открывающейся двери их взгляды встретились.

– Как ее зовут, Малфой?

– Я… я…

Он откашлялся и забрал клетку из ее рук.

– Нарцисса, Люциус, давно вы тут стоите?

– Я только минуту, а Малфой пришел раньше.

Андромеда, подозрительно взглянув на слизеринца, легонько подтолкнула к сестре Урсулу.

– Нарцисса, пойдем, я заняла нам купе.

Девушка кивнула и на прощание бросила Люциусу:

– Эта сова тебе не подходит.

– Она не моя, Блэк.

– Это заметно.

Он шагнул к ней, но тут вмешалась Андромеда:

– Потом, Люциус. Сейчас мне надо будет поговорить с тобой по поводу твоих обязанностей старосты.

Юноша проводил Нарциссу взглядом и, когда дверь купе захлопнулась за ней, последовал за Андромедой. Сову он отправил домой, а клетку трансфигурировал в чистый пергамент.

– Я люблю свою сестру и не хочу, чтобы ты приставал к ней или обижал ее. Я знаю, вы не любите друг друга, но ты взрослее, и ты – мужчина. Ты понимаешь меня?

– То, что я взрослее, и то, что я – мужчина, я понял уже давно, Андромеда. Вот чего я не понимаю, так это о чем речь.

– Ты недолюбливаешь ее, я знаю.

– И что дальше?

– Наш с Урсулой разговор, только что – ты его подслушивал?

– Это не твое дело.

– Ты подслушивал разговор с моим участием и о моей сестре, так что это моё дело!

Люциус развалился на сиденье и равнодушно смотрел в окно.

– Ты можешь пообещать, что не обидишь ее?

– Я не раздаю сегодня обещаний.

– Что между вами происходит, Малфой? – ее голос стал холодным и почти угрожающим.

– А ты можешь дать мне слово?

– К-какое слово?

– Что не причинишь ей зла.

– Что за ерунда?.. Я никогда не сделаю ей ничего плохого. Что ты такое говоришь?

Он встал и приблизился к Андромеде, не подозревавшей, что внезапная бледность и едва заметная дрожь в голосе выдают ее с головой.

– Пообещай, Андромеда.

– Повторяю: что между вами происходит?

– Я тоже повторяю: не твое дело.

– Мне действительно все равно, что происходит в личной жизни Нарциссы – если только там нет тебя!

– Это твоё право.

Андромеда поспешно вышла из купе, дав этим понять, что бессмысленный разговор окончен.

Люциус же пробыл в этом купе до самого прибытия в школу. Одиночество, его частый и желанный спутник, на этот раз не помогло ему собраться с мыслями. Обрывки фраз, памятные моменты дня не шли у него из головы, но, самое главное, Люциус не мог определить их значение. Сегодняшний день кардинально отличался от других – он прошел не по его собственной схеме, не по привычному шаблону. На спонтанные, неожиданные события Люциус реагировал всегда выдержанно и подобающим образом. В его жизни не случалось еще ни одного события, которое бы выбило его из колеи, как сейчас. Он будто оказался над пропастью: над головой лишь бездонное небо, а впереди неизвестность, необъяснимо пугающая и тем не менее манящая. Что-то родилось сегодня у него внутри, и вместе с этим «чем-то» Люциус в растерянности мысленно задавал себе сотни вопросов сразу. Впрочем, один вопрос ему до невозможности хотелось задать вслух – рассеять внезапно появившиеся сомнения, шагнуть вперед, что бы там его ни ожидало… Почему Нарцисса Блэк? Почему везде и всегда она?

***
«Дорогая Нарцисса!
Мне безумно жаль, что я не могу прийти на твой день рождения. Видишь ли, именно на это число у меня назначен благотворительный прием в министерстве Италии, и я никак не могу его проигнорировать. Поверь, мне безумно жаль. Но я посылаю тебе свой подарок. Уверена, он тебе понравится.
Поцелуй от меня сестер и отца.
С любовью, Друэлла»
Нарцисса со вздохом вложила письмо обратно в конверт и, пробормотав «Инсендио», превратила пергамент в пепел. На туалетном столике стояла древняя, но почти не тронутая временем шкатулка, а рядом лежало несколько вынутых оттуда старых писем. Среди них были написанные почерком и матери – мелким, неразборчивым, и тёти – еще более мелким, но четким, и Андромеды – красивым, с затейливыми завитушками, чуть ли не узорами. Нарцисса не знала, почему не сожгла их дома, но, по-видимому, вспомнила она о них только сейчас. Перечитывать их она не стала – что важного могло быть в этих письмах? – и сожгла, как и первое, вместе с конвертами, на которых горделиво красовалась печать семейства Блэк.

Нарцисса принялась было читать книгу, но внезапно ей расхотелось, и она, встав из кресла, подошла к небольшому окну. Несмотря на решетку – впрочем, стоявшую здесь скорее для украшения, чем для безопасности, – вид из окна был великолепен, и даже такая сырая, дождливая погода могла согреть Нарциссу изнутри. Она часами могла стоять и смотреть на хмурое серое небо, на далекие кроны деревьев, гнувшиеся под бешеными порывами ветра. Какие только мысли не приходили в ее голову в это время… Ничто не завораживало ее так, как природа, будь это растение, животное или даже стихия – дождь, снег или ветер. Странно, что в подобные моменты ей вовсе не хотелось слиться с природой, прочувствовать ее, насладиться ею, будучи ее частью – нет, она желала лишь наблюдать, визуально впитывая в себя мельчайшие детали живого, настоящего.

Почему-то люди, самые что ни на есть живые существа, никогда не привлекали внимания Нарциссы так, как природа. Наверное, она слишком рано, а может, даже и не вовремя осознала то, на чем люди обжигаются, к чему идут десятилетиями. Круг знакомых Нарциссы был невероятно узок, но, несмотря на это, ни один человек, находившийся в ее окружении, не привлекал ее. Какой-то интерес и даже любопытство вызывали у нее лишь некоторые герои книг. Но что может быть интересного в коварной и неприспособленной к жизни Белле, или застенчивой и непослушной лишь из-за своей глупости Андромеде, или узколобом максималисте Рудольфусе?