Хроники одного тренинга

Наташа Маркович

Flutter. Круто, блин!

Хроники одного тренинга

Когда я была маленькой, я летала. Каждую ночь я просыпалась, соскальзывала с кровати и невысоко, примерно в метре от пола, продолжала бесшумно скользить. Я пролетала по всей квартире, тихонечко вплывала в комнату родителей, выскальзывала на балкон… Полетав, я возвращалась, слегка озябшая, под одеяло и засыпала самым спокойным и счастливым сном.

В реальности происходящего я не сомневалась в то время ни одной секунды, ни днем, ни ночью.

Сейчас мой взрослый мозг твердит мне, что это невозможно, что это лишь сны. Твердит, как фанатик, несмотря на сохранившееся ощущение реальности. Я до сих пор помню все чувства – даже холод в тонких ногах, которые я поджимала под одеялом после полета. Помню и само чувство скольжения по воздуху.

Но мозг все равно не верит. Господи, ну почему это не может быть правдой?

Парадигма (от?????????? – пример, модель, образец) – в философии, социологии исходная концептуальная схема, модель постановки проблем и их решения, методов исследования, господствующих в течение определенного исторического периода в научном сообществе. Смена парадигм представляет собой научную революцию или эволюционный переход.

БЭС

Людское общество в массе своей косно и инертно. Наше эго защищает нас от нововведений, выполняя таким образом свою функцию – обеспечение выживания. Ведь так, как есть сейчас, – благополучно и эффективно, раз мы до сих пор живы. Значит, не надо ничего менять – как бы не стало хуже.

Смена, или сдвиг, парадигмы возможна лишь тогда, когда в обществе накопилась критическая масса людей, умеющих мыслить по-новому. Тех, кто готов рисковать и выходить за рамки привычной жизненной рутины. Готов совершать безумные поступки, вести себя нелогично, на взгляд большинства – глупо, и по большому счету отказаться от выживания. Ради жизни.

Каждый из этих «прогрессоров» в свое время выбирает жить осознанно и совершает свой маленький персональный сдвиг. Своей маленькой персональной парадигмы.

И когда таких одиночек по каким-либо причинам становится больше всего лишь на нескольких процентов, то общество совершает очередной виток эволюции.

В воздухе витало…

Пролог

Я часто плачу, когда одна еду по городу на машине.

Для этого не должно произойти ничего особенного – может, музыка старая, добрая и прекрасная зазвучит из моего замечательного приемника, может, водитель соседнего авто уступит мне дорогу и улыбнется, а может, старикашка с палочкой и орденскими планками, переходя дорогу, погрозит мне своей тощей тросточкой – мол, «только попробуй меня задавить!».

Старики вообще особо трогают мою нервную систему.

9 мая вся Тверская была в молоденьких солдатиках, расставленных через каждые пятьдесят метров. Прямо по дороге шли гордые старики, а молодые прыщавые новобранцы отдавали им честь. Старики козыряли в ответ, преисполненные чувства собственного достоинства. Это был их праздник, и они величественно несли свои мундиры и боевые ордена по главной улице страны.

Я стояла на углу Тверской и Малого Гнездниковского переулка (на Тверскую меня не пустили солдаты), прислонившись к заграждению и наблюдая за этой картиной, и несколько часов подряд пускала нюни.

Что за процессы такие происходят в моем организме последние несколько лет?

Почему обычное солнце, сверкающее на своем привычном месте, способно вызвать у меня приступ эйфории, а описание пенсионера, привезшего сыну в тюрьму апельсины, настоящее эмоциональное потрясение?

В чем причина такой чувствительности? Как будто из меня торчат оголенные провода нервов. Я прямо представляю их – такие разноцветненкие. Чуть тронь – и меня тут же бьет электричество чувств и эмоций.

Возможно, дело в людях, которые вот уже долгое время меня окружают.

Я так давно их искала…

Часть 1

Тотем

Родили меня, непонятную

Родили меня совсем непонятную, странную, молчаливую, но сразу с жизненными принципами. Однажды, уже сильно взрослой, я мельком увидела кусочек мультика. Чуть ли не в магазине телевизоров и прочей техники. Что это был за мульт – неизвестно, так как увидела я лишь минутный кусочек. Старая, типа медведица, что ли, говорила, внимающим малышам:

– У каждого из вас есть свой тотем. Это то, что ведет тебя по жизни, что ты привносишь в нее. От чего ты не можешь отступить без страха потерять себя. Тотемов много. У кого-то это любовь. У кого-то – упорство. У иных – милосердие или радость.

– А у меня? У меня? – подскочил самый маленький. – Ты знаешь, какой у меня тотем?

– Знаю. Твой тотем, малыш, – это честность.

В этот миг я, бегущая мимо по своим важным взрослым делам, вдруг остановилась, как вкопанная и прокрутила все услышанное еще раз, но с осмыслением. И мне вдруг захотелось плакать. Кажется, я поняла, какой у меня тотем. Или принцип, если хотите. И поняла, что случилось, когда я начала его предавать, продавать, резать на кусочки и менять на разное, суетное.

Всю жизнь, сколько помню себя, я мечтала говорить то, что думаю или чувствую. И поступать соответственно этому. Того же я, вполне естественно, ожидала и от окружающих. Такой вот у меня был бзик, практически с самого рождения. Жажда честности, справедливости и объективности.

Не могу сказать, что окружающие были в восторге от моих утопических идей. В моем маленьком металлургическом городке никому моя персональная объективность не понадобилась. Тем более исходящая от весьма странного субъекта.

С самых ранних лет я была худа до необычайности, до прозрачности. Родители звали меня щеклеей. Это такая рыба плоская. И еще я носила очки с толстыми линзами. Рыба в очках.

Родители мои – веселые ребята – вышучивали меня постоянно. Но почему-то мне было не до смеха. Наверное, я родилась немного грустной. Физиологически. И когда надо мной смеялись, я испытывала ощущение необычайной трагической обиды от несправедливости происходящего.

А еще, когда мама звонко шлепала меня ладошкой по попе за какую-нибудь провинность, я чувствовала такое унижение, какого не чувствовала, наверное, потом никогда в жизни. Я просто задыхалась от этого чувства. В чем причина столь значительной реакции в столь незначительном возрасте – я не знаю. Вроде еще и формироваться-то было неоткуда. Может, это досталось мне от моих предков?

В общем, все ужасно. Я пыталась протестовать против силовых методов, но мои писклявые заявления вызывали новую порцию смеха. Это была ловушка. Чем больше я обижалась, тем сильнее они смеялись. И в конце концов в один из дней я приняла одно из самых важных стратегических решений в моей жизни.

Мне было примерно пять лет, и я сидела в тот день на кухонном столе, по обыкновению. Подул ветер, окно открылось, а я упала со стола. Между собой все это не было связано, но выглядело, очевидно, смешно. Родители долго хохотали и приговаривали:

– Наташка у нас такая тощая, что ее ветром со стола сдувает.

И когда моя очередная попытка обидеться вызвала дежурный приступ смеха, я вдруг поняла – надо тоже смеяться. Я засмеялась, и родители меня начали тискать и обнимать. В этот момент мне стало ясно, что я веселая им нравлюсь больше, чем я же, но в слезах.

С тех пор я смеюсь. Много и часто. Над собой и над другими. И как-то так, постепенно, годам уже к тридцати, я догадалась, что мир – это один сплошной повод для веселья. Какой-то приколист все это придумал.

Так что в пять лет я научилась притворяться. Правда, тогда же я приобрела и капельку мудрости, так что нечего жаловаться.

Я постепенно, год от года становилась веселей, а в остальном моя жизнь не изменилась.

Обычные детские развлечения меня не интересовали. Я сутками читала все подряд от «Капитана Ко-Ко и зеленого стеклышка» до «Нюрнбергского эпилога». Часами пыталась достичь нирваны и оторваться от земли, руководствуясь статьями по йоге из старого журнала «Наука и жизнь». По осени в одиночку с головой зарывалась в желтые листья и долго там сидела, наблюдая в дырочку за прохожими. В купальнике и босиком возвращалась домой, искупавшись в реке глубокой осенью. Дружила с деклассированными элементами, почти никогда не причесывалась, редко замечала, во что одета. И, сколько помню, всегда была погружена в себя.

В общем-то я не делала ничего такого уж особенного, но, видимо, это было немного не то, что делали остальные жители моего городка. Чуть-чуть не то или не так – какие-то миллиметры, но этого оказалось достаточно для того, чтобы вдруг, в расцвете юных лет, надолго оказаться в изоляции.

Учителя меня не любили страстно. За исключением буквально двух, постоянно пытавшихся меня спасти от превратностей объективной реальности.

Подруги меня не понимали и считали дурой. Возможно, они были правы. Кстати, я была чрезвычайно ведомой и в дружбе подчинялась без затей и размышлений. Возможно, мне просто было все равно, что делать.

В конце концов одноклассники объявили мне бойкот. Это было ужасно. Все молчали. Когда я подходила и начинала разговаривать первой, они молча отворачивались и уходили. Словно я – не я, а просто ноль, пустое место. Никто.

Я не плакала, просто недоумевала. Сжалась в комочек. Реальность повернулась ко мне каким-то непонятным, необъяснимым боком. Не было, кажется, абсолютно никаких объективных причин, поэтому происходящее стало и неожиданностью, и последней каплей одновременно.

Я решила стать сильной и независимой. Это произошло в раздевалке спортзала. Девочки одели школьную форму и ушли, не обращая на меня внимания. Я тоже оделась в уголке, в самом крайнем ящике, села на лавку, повесила голову, руки и закрыла глаза. Моя растерянность заслонила весь мир. Было ужасно больно. Из раздевалки я вышла сильной, смелой, упрямой и чуть более реалистичной.

Наконец начала обращать внимание на происходящее вокруг и принимать к сведению. Мне нужно было как-то выжить во всем этом дуализме.

Некоторое количество лет я пыталась подстроиться под привычки народонаселения моей неоднозначной Родины.

Например, перестала орать на каждом шагу: «Это несправедливо!» Перестала дружить с местным хулиганом – деклассированным элементом.

Прекратила спорить с мамой по поводу мытья посуды. То есть буквально, когда она просила ее помыть, я тут же кивала и говорила: «Угу». Мыть, правда, я ее так и не стала, но мама настолько была поражена моей сговорчивостью, что это в большинстве случаев было лишним.

Стала вялотекущей стандартной школьной хулиганкой – мазала доску воском, засовывала ластики в замок и грубила учителям. Стала тусоваться с одноклассницами, курить «Космос» в школьном дворе и даже смело выпила водку из протянутой мне однажды кружки.

Как положено старшекласснице, безрезультатно влюбилась в красивого одноклассника и грубила ему на каждом шагу.

После школы уехала, как все, в Пермь – областной центр.

Замужем

Поступила в институт и стала учиться строить дороги. Почему дороги? Там конкурс самый маленький был. Через год меня выгнали, и я догадалась, что обладаю сугубо гуманитарным складом ума, а высшая математика и сопромат – не мое призвание.

Поработала на заводе, в магазине и неожиданно с красным дипломом закончила Институт коммерции. Мне вдруг стало интересно.

Небезуспешно занималась мелким бизнесом. Завела кучу друзей и даже двух подруг. Догадалась, что справедливость – понятие относительное, и усвоила, что бывает ложь во благо.

Вышла замуж за хорошего парня, где добропорядочно провела довольно много лет. Даже мыла полы там.

Флиртовала с мужским полом, не пересекая границ понятия «добропорядочная жена». Даже смотрела телевизор, по-моему. Пила пиво с воблой и друзьями. В общем, социализировалась как могла. Дела шли неплохо, бизнес потихоньку рос. Муж изменял, но без фанатизма. Родители мужа меня наконец полюбили. Круг друзей сформировался и в последние годы был чрезвычайно стабилен. Былого остракизма я не наблюдала, напротив, постепенно становилась довольно популярной личностью.

Возможно, потому, что все это время я не забывала веселиться.

И вдруг меня сорвало с резьбы. Сначала я дико влюбилась в какого-то несусветного стоматолога. Он долго пытался спастись от моей необычайной страсти, но это ему не удалось.

Муж поймал меня с поличным на третий день измены. Вру напрямую, в глаза, я все же плохо. Некачественно. Более-менее хорошо это у меня получается только с гаишниками и еще парой административных органов. А близким врать неудобно.

Расколовшись за пять минут, во всем сознавшись и раскаявшись вполне искренне, я пообещала больше этого не делать. Мужа было жалко. Мы вместе поплакали. Чтобы я смогла развеяться и переболеть, муж отправил меня в Париж. Первое, что я сделала, прилетев туда, – позвонила своему стоматологу.

Когда вернулась, началось все сначала. На этот раз я была осторожна, поэтому муж поймал меня только через пару месяцев. Но к тому времени я успела заболеть страшной, местами смертельной болезнью, и ему стало необходимо обо мне заботиться.

Меня положили в отдельную палату большого современного медицинского центра, порекомендовали пить понемножку коньяк, есть лимоны и черную икру. Муж немедленно затарил холодильник в палате. «Хоть икры наемся», – радостно думала я, любуясь многочисленными баночками и бутылками. Несмотря на то, что в соседних палатах время от времени умирали люди, в то, что умру и я, мне не верилось.

На третий день пришли друзья, и мы все съели и выпили. Когда закончился французский коньяк, побежали за пивом. Ребенок друзей радостно бегал по больничному коридору, пока мы нарезались. Нарезавшись, я покрылась ярко-красными неровными пятнами, как далматинец, чем чрезвычайно порадовала ребенка. Видимо, коньяк и пиво вступили в необыкновенную реакцию с лекарствами, которыми меня кормили в больнице.

Постепенно цвета менялись местами и со временем на ярко-красном теле проступили четкие белоснежные пятна. Слабоадекватные от выпитого, друзья открыли форточку, чтобы на утреннем обходе не воняло перегаром. Полюбовались на мое пятнистое тельце и ушли домой.

Утром пришел врач.

– Скажите, Андрей Владимирович, а у меня волосы от лекарства выпадут? – спросила я, едва ворочая языком.

– Возможно.

– А правду говорят соседи по этажу, что вместо выпавших могут вырасти совсем другие волосы?

– Правда.

– То есть у меня вместо моих прямых и черных могут вырасти белые и кудрявые?

– Не исключено.

– Я боюсь.

– Чего?

– Что буду похожа на дешевую проститутку.

– Не бойся.

– Не буду похожа?

– Будешь. Но не бойся.

Я тут же начала его обожать. Я всегда обожала врачей за их циничный юмор и безраздельную власть надо мной. Они не спрашивают – они назначают. То есть приказывают. Видать, несмотря на свою борзость и независимость, я осталась исторической женщиной, слабой и ведомой.

На следующий день пришел мой любовник-стоматолог, и мы занялись сексом в палате. А еще на следующий день я решила уйти от мужа. Мне надоело делать вид, что наша семья – добропорядочная.

Так все вдруг и закончилось.

Разошлись мы мирно, едва меня выпустили из больницы после первого курса лечения. Целовались, прощаясь, и обещали созваниваться. В конце концов, за двенадцать лет мы стали дороги друг другу. Грузчики, приехавшие, чтобы вывезти меня в съемную квартиру, рыдали от умиления и уговаривали нас не расставаться.

Я сняла маленькую квартиру в центре и оторвала обои, замыслив сделать ремонт. Впрочем, пока я их отрывала, энтузиазм прошел. Тогда я позвала любимую племянницу, которая училась почему-то на зоотехника, и мы разрисовали комнату инфузориями, хламидомонадами и амебами из ее учебника. Под каждой тварью сделали научное описание.

Так я потом и жила несколько лет в окружении простейших одноклеточных. И могу сказать, чувствовала с ними себя весьма комфортно и даже счастливо. По крайней мере, они ничего не придумывают о себе и окружающих.

Разрисовав стены, я легла на диван и пролежала в окружении моих зоодрузей несколько дней. Я думала.

После развода мне достался торговый павильон в центре города под названием «Капризка», который сам по себе почти автономно приносил некоторое количество денег.

Мне нужно было эффективно использовать свободное время, и я решила, что пора разобраться в себе. Для чего и поступила в институт. На кафедру психологии.

Начался очередной курс лечения, врачи разрисовали меня ярко-красной краской – родамином, и я пришла на вступительные экзамены, раскрашенная как индеец. Сокурсники решили, что это такая новая модная тенденция – красный геометрический татуаж. Сопоставив это с моими заработками и независимостью, они тут же сочли меня девушкой авангардной, неординарной и продвинутой одновременно.

Все время учебы они так и относились ко мне – с интересом и уважением. Я вмиг уловила попутный ветер и, недолго думая, решила, что отныне я не только веселая, сильная и независимая, но еще и неординарная личность.

Тем более что странной меня и так считали практически все, кого я знала, а уж превратить странность в неординарность – дело элементарной техники.

С психологией, предлагаемой в рамках курса, я расправилась в два счета. И даже кое-что поняла, пожалуй. Но поняла, как видно, неправильно.

Потому что вдруг раздулась, как паук, и решила, что я уже крутой психолог. Начала разговаривать давно застывшими словесными формами и мыслить догмами. Кроме того, я решила, что вижу людей насквозь, все про них понимаю и знаю путь, которым следует идти каждому отдельно взятому индивиду.

В один прекрасный день, изрекая очередную чужую мысль, я остановилась. Мне вдруг стало страшно.

Я огляделась и увидела вместо любимых однокурсников таких же пауков. Они сидели за партами и важно обсуждали что-то неважное.

Тогда мне отчего-то стало противно, и я ушла, не удосужившись блестяще защитить дипломный проект и получить свой очередной красный диплом.

Особый случай

Пройдя еще несколько курсов лечения и продолжая поиски себя, полулысая, изможденная, но непобедимая, с огнем в глазах, я наконец попала на какой-то столичный тренинг. Стоило это по тогдашним меркам невероятно дорого, выглядело по тогдашней необразованности странно, до ощущения опасности. Тренинги, как способ образования, были никому не ведомы, по крайней мере, в моем городе. Впрочем, мне уже было нечего бояться, и я смело туда пошла.

По крайней мере, новые ощущения мне были гарантированы, и этого уже хватало для принятия решения. Кроме того, это были гарантированно новые люди, которых я могла поразить своей новоприобретенной неординарностью.

Несмотря на плачевное состояние организма, дух мой был бодр, хотя и растерян, а внешний вид по пермским меркам был отличным. На пути превращения из странной девушки в неординарную личность я научилась одеваться в дорогих бутиках, поддерживать безукоризненный маникюр и делать прическу у лучшего городского стилиста. Поэтому даже моя полулысая голова была вполне ничего себе. Вообще, где-то после двадцати пяти я вдруг ни с того ни с сего стала довольно симпатична. Видимо, Вселенная решила хоть как-то поддержать меня на моем нелегком жизненном пути.

А худоба, необычайная бледность и темные круги под глазами придавали мне тайны и трагизма.

При моем виде людям сразу становилось ясно, кто является средоточием людской скорби и с непоколебимым достоинством, не теряя веселого расположения духа, несет ответственность за все прегрешения человечества.

Встав утром вовремя, что для меня является признаком энтузиазма, я одела самую короткую юбку, самые длинные, модные в ту пору сапоги, пришла в зал тренинга и села в первый ряд, положив ногу на ногу. С собой, невзирая на протесты девушки, встречавшей нас у входа в зал, я притащила кружку с чаем. К тому времени я уже окончательно привыкла командовать сама, а не подчиняться.

От любопытства меня разрывало на кусочки. Я ждала тренера, представляя себе мрачного, сутулого старикана.

Неожиданно вошел высокий и красивый парень в дорогущем костюме, с идеальной стрижкой, в отполированных до сияния ботинках.

– Ух ты, какой красивый! – воскликнула я на весь зал и тут же забыла про своего стоматолога, с которым к тому же успела расстаться.

Весь зал посмотрел на меня. Сергей же не обратил внимания. Кроме того, он плевал на мой бледный и героический вид. Ни капли сострадания к моей исстрадавшейся персоне я не дождалась.

– Для чего вы пришли? – поинтересовался он у аудитории, закончив вводную лекционную часть.

Я встала первая:

– Хочу понять.

– Что?

– Куда я иду и зачем.

– Ты стоишь у микрофона.

– Ну, я имею в виду свою жизнь. Что-то идет не так, как мне бы хотелось.

– А! Выражайся яснее. И что с жизнью? – Он критически оглядел меня с ног до головы.

– Невезуха…

– Эта идиотка готова заморить себя до смерти, лишь бы привлечь внимание к своей персоне, – объявил он залу, едва дослушав краткую историю моих поисков.

– Слушай, – возмутилась я, – что за оскорбления с порога? Уж не хочешь ли ты сказать, что я специально заболела?

– Хочу.

– Как это? – растерялась я.

– Вот так. Ты ВСЕГДА делаешь то, что тебе выгодно!

– И какие же выгоды я извлекаю из столь сомнительного приобретения?

– Жалость. Любовь. Сострадание. Восхищение. Ведь ты же герой, правда? Стойко переносишь тяготы жизни с улыбкой на пересохших губах!

Как он узнал?

– Почему это на пересохших?

– Никто, кроме тебя, не притащил в зал кружку с чаем.

– У меня после врачебных процедур плохо слюнные железы работают. Я даже везде с собой таскаю бутылку с водой – рот пересыхает.

– Это мне неинтересно, – ответил Сергей. – Есть и пить в зале запрещено. Всем. Исключений нет.

– У меня медицинские показания.

– Значит, этот тренинг не для тебя. Изволь покинуть зал. Деньги тебе вернут.

– Нет, я не уйду!

– Тогда дай слово не пить в зале.

Я прямо растерялась. Я привыкла, что моя болезнь делает меня исключительной. Что мне зачастую позволено то, что не позволено другим. Люди из сострадания дают мне отступления от правил. К тому же я не врала, у меня действительно отказали слюнные железы. Во рту пересохло.

– Хватит манипулировать своей болезнью! И ты еще про выгоды спрашиваешь! – вдруг возмутился он. – Мисс Особый Случай. Миссис, простите.

– Я, между прочим, инвалид второй группы! – как последний аргумент выдала я от отчаяния.

– Вот я и говорю, Особый Случай. Знаешь что? – продолжал тренер.

– Что? – сердито осведомилась я, сопротивляясь Сергею и тем чувствам, которые неумолимо накатывали на меня. Страх, стыд, еще раз стыд, растерянность, недоумение – все это пыталось прорваться сквозь мои горячо любимые и лелеемые годами веселье, силу, независимость, неординарность и еще множество приобретенных за годы цивилизованной жизни черт моего несносного характера.

– Мне наплевать. Из меня тебе не удастся выудить ни капли жалости. Хочешь любви? Начни ее создавать. И отдавать, а не потреблять.

– А я что делаю? – оскорбилась я.

– А ты высасываешь ее из других с помощью своей болезни, – сказал Сергей, – да еще изображаешь из себя крутого Бэтмэна. Самого сильного, независимого и оригинального до невозможности.

– Но это же и есть я, идиот! – закричала я.

– Ты, Наташа, – это мелкий заячий хвост, который дрожит от страха, ненависти, боли и обиды. Я думаю также, – сжалился он, и голос его стал мягким, – что еще ты очень ранимый и нежный человек, который отчаянно боится быть самим собой.

– Так ведь как самим собой-то?! Это невозможно! Знаешь, что я пережила?

Я вспомнила молчание своих одноклассников, вспомнила, как они отворачивались, когда я подходила к ним с вопросом: «Что произошло?» – и вдруг разревелась. Даже тогда, во время бойкота, не плакала, а тут… Я думала, что давно забыла ту историю.

– Нет, это невозможно, – всхлипнула я.

– Ну и живи, блядь, в обнимку со своим несчастным прошлым, – устало произнес он, – года два еще проживешь. Крутая, модная, красивая и страшно одинокая.

– Врешь ты все!

Он замолчал, и я услышала в зале страшную тишину. Пятьдесят человек сидели открыв рты и переводя взгляд с меня на него и обратно. Эти гады не оспаривали его слова, не предъявляли ему претензии за грубость и оскорбления. Они просто превратились в большие уши и широко открытые глаза. Сергей тоже внимательно посмотрел в зал.

– Кто считает, что то, что я сказал, очевидно, поднимите руки. Выше!

Руки подняли все. У меня земля под ногами описала полный круг. Я сквозь слезы посмотрела на лес поднятых рук и молча села.

– Почему ты села? – без единой капли сострадания в голосе спросил тренер.

– Мне надо подумать.

– А, это хорошо, – улыбнулся Сергей в первый раз.

Мои друзья ждали меня после первого дня тренинга. Они волновались. Я зашла взъерошенная, как воробей, и они набросились на меня с вопросами:

– Ну что, что? Рассказывай, куда ты угрохала такую кучу денег?

– Знаете, что я сегодня узнала?

– Ну?

– Что я очень уязвимый, слабый и напуганный человек. И еще нежный. – Это слово я произнесла с усилием. Оно было новым в моем лексиконе. Раньше я считала, что нежность – это салат такой.

– Ты что, дура? Ты за это деньги заплатила?

– Так ведь это важно!

– А что, так это непонятно? Без тренинга?

– Нет! Я думала, что офигительно деловая колбаса. Модная такая, оригинальная, пробивная.

– Ну и это тоже. Бесит, конечно, иногда, ну да все не без глупости.

– А за что же вы со мной дружите?

– За то, что ты нежная, слабая и уязвимая. Ну добрая. И сильная.

Мир мой окончательно встал с ног на голову. Друзья решили, что я совсем рехнулась, и, уложив меня спать, пошли обсуждать план моего спасения.

Я много нового узнала за три дня тренинга. Плакала, кричала, спорила, сопротивлялась, удивлялась, недоумевала, хохотала и, кажется, поняла в миллион раз меньше, чем на своей кафедре психологии. Но почувствовала во столько же раз больше.

Тренинг я закончила с относительно ясным пониманием, куда мне идти, и твердым намерением прекратить свою странную социализацию.

Раз у меня не получается жить в этом мире, значит, надо изменить мир, решила я.

– Это недостижимая задача, – предупредил меня Сергей.

– Хоть начну, – засмеялась я.

– Добро пожаловать, – улыбнулся он в ответ.

Часть 2

Подготовка

– Господи! Почему я?

– А почему бы и не ты? Чем ты лучше или хуже остальных?

Идея – Ноа бенШиа «Иаков Пекарь»

За неделю до старта

Моя жизнь начинается с того, что мозг прорезает отвратительно бодрый визг будильника, вмонтированного в телефонную трубку.

По мелодии совершенно очевидно, что производители телефона мечтали наполнить мой сегодняшний день оптимизмом с самой первой минуты. Не могу сказать, что им это удалось.

В эту страшную минуту я ненавижу компанию «Нокиа». Параллельно ненавижу город Москву, раннее утро, темноту за окнами, стрелки часов, самодовольно указывающие 5.30, темные мокрые улицы, свою работу, сонных людей, которые будут ждать меня в 7.00 в офисе моей компании… Господи, дай мне в моей будущей жизни сна до полудня, и я буду благодарна тебе до самого ее окончания! А может, и после. По ситуации.

Через десять минут благодаря продуманности производителей телефонов ситуация повторяется, и я, постанывая и даже подвывая, рождаюсь из теплого одеяла. В жизнь.

С подвываниями же доплетаюсь до душа, отворачиваю краны максимально влево и сажусь на край ванны плакать. Поплакав, я, как амеба, передвигая ложноножки, заползаю под горячую воду. Процесс реанимации начался.

Душ постепенно смывает с меня сон, и я начинаю чуточку лучше относится к миру.

Стою под горячими острыми струйками воды и думаю. Думаю я о тех самых людях, которых буду встречать сегодня в офисе. Я буду думать о них теперь почти всегда. Просыпаться с мыслью о них и засыпать с мыслью о них же. Эти люди теперь моя новая головная и душевная боль, мои новые страх, радость и надежда.

Новая Игра.

Еще через некоторое время я еду в офис, вполне проснувшаяся и веселая, по пустым московским дорогам. Нет, серьезно, когда дороги в Москве пусты, это создает ощущение необыкновенного, небывалого счастья. Я лечу со страшной скоростью и пою во весь голос, благо никто не слышит и ничьи нежные уши не раздражает мой несбалансированный вокал. Душа моя полна!

Сегодня – собеседования. Девять часов, девять человек. Мне в течение дня необходимо девять раз принять решение: участвует мой собеседник в Игре или не участвует? Отсортировать бесцельных соплежуев, которые потянут назад всю команду.

Но до этого, в 7.00, собрание, где мы с капитанами, моими помощниками, последний раз объясняем некоторые правила, расписания и структуру Игры. Последний раз отвечаем на вопросы.

После собрания я отдаю им расписание собеседований на ближайшие три дня, чтобы записались те, кто не успел сделать этого раньше, и иду в кладовку. Отдохнуть там, лежа на полу. Времени 8.30, а я уже устала. Надо что-то с этим делать.

Мне надо было попить чаю, а я вместо этого уснула в кладовке.

Нелирическое отступление. А даже, пожалуй, и техническое

Полный образовательный процесс, организуемый нашим тренинговым центром, длится полгода.

Сначала люди проходят собеседование. После него самые целеустремленные попадают на тренинг, на котором они узнают о себе много нового. Потом самые смелые проходят второй тренинг, где они начинают понимать, что с этим знанием делать. Затем самые неуспокоенные попадают на третий тренинг, где все, абсолютно все, вдруг встает с ног на голову и становится непонятно, но очень круто и легко. И после этого самые сумасшедшие приходят в Программу создания новой реальности. Программу создания новых результатов. В Игру.

Я работаю координатором Игры.

Программа – трехмесячная Игра, которая проходит в реале, то есть в жизни. Никакой изоляции, никаких выдуманных целей, все результаты ощутимы до боли каждым из ее участников.

Недетская такая, в общем-то, Игра. Хотя игроки порой ведут себя как дети.

Проходит она примерно так: собирается группа участников от десяти до тридцати человек – неуспокоенных людей, мечтающих о много большем, чем у них уже есть.

Каждый ставит свои личные цели из тех, что «давно мечтаю, но никак не получается, не успевается, не верится в достижение». Цели должны охватывать все важные для участника сферы жизни – работу, дом, семью, творчество, здоровье, – то есть все то, что важно игроку, в чем он хочет добиться новых вершин.

Затем выбирается одна общая цель, как объединяющее команду звено. Это всегда общественный проект, посвященный служению обществу. Благотворительный, проще говоря.

Затем игроки договариваются о способах взаимодействия, принимают правила Игры и все, поехали. Три месяца в режиме ошпаренной кошки. Забудь про телевизор.

Игра считается выигранной, если все игроки выполнили все цели. Приз – небывалый, но я о нем не напишу. Ну, может, буквально пару слов. Он – нематериальный, и потому его ценность бесконечна и непреходяща.

О нем знают только те, кто дошел до конца. И это справедливо.

Я думаю, что всякие телевизионные шоу типа «Последнего героя» и «Голода» – детский садик по сравнению с Игрой. Подумаешь, деньги или еду искать в чужой стране! Для любого из наших выпускников это не задача. Они и не такое выделывают на тренировочных процессах.

А вот добиваться результатов там, где все твое, родное до боли, – это да. Никакого отрыва. Настоящий бизнес, настоящие семьи. В случае неудачи вертолет не спасет тебя с острова. И еду сверху не сбросят. Никаких чужих, безразличных тебе людей, отобранных на кастинге редактором программы. Все родные. Те, кто при малейших ошибках причиняют самую страшную боль. Ни один чужой человек не способен так ранить нас, как родной и любимый.

Игра – настоящая жизнь. Никакой изоляции, никакой подстраховки. Кроме одной – любви близких людей и партнеров по Игре. Но для того, чтобы тебе начали отдавать любовь, нужно самому генерировать ее со страшной силой. А это страшно. Вдруг ты к ним с любовью, а они…

Зато и радость победы несравнима ни с чем. Ведь результаты – в твоем бизнесе, в твоих семьях. С твоими родными и близкими. Теми, что умеют быть счастливыми благодаря твоим победам. Ни один чужой человек так не способен радоваться за нас, как родной и любимый. Игра – настоящая жизнь. Никаких лавровых венков. Только любовь.

А вы говорите «Голод».

Моя функция как координатора Игры – предоставить структуру и следить за ее неукоснимым выполнением.

Структура Игры содержит следующие элементы:

1. Личные цели участника-игрока во всех сферах жизни.

В специальный «лист обязательств» вписываются цели – все то, что важно для игрока в данный момент времени. Новый бизнес, новая зарплата, новые отношения с родными и неродными, любовь, здоровье, красота, творчество… Единственное условие – цели должны быть не из тех, что и так произошли бы сами по себе, без дополнительных усилий, без риска и выхода за рамки привычных представлений о себе и о мире. При этом, однако, они должны быть принципиально достижимы. То есть цель «через три месяца у меня вырастут большие белые крылья» не принимается. «Моя прибыль повысится на сто долларов» – соответственно тоже. Где тут риск?

2. Общественный проект.

Поскольку в Игру изначально приходят люди с высоким уровнем развития, каждый из них с удовольствием готов принять тот факт, что, несмотря на обширный список личных целей, все эти три месяца в общем-то не о нем, любимом. Потому что это три месяца жизни для других людей. Об этом мы договариваемся на берегу. Если пока не готов, то лучше не надо. Не впишешься в общий контекст Игры. Такие вещи необходимо выбирать весьма сознательно.

В правилах программы соблюдение таких категорий лидерства, как забота об окружающих, внимание к ним, создание в мире любви, радости, партнерства, прочих светлых и добрых вещей. Игроки сами выбирают, каким материальным способом создавать все вышеперечисленное. Ремонтируют детские дома, собирают лекарства для больниц, помогают инвалидам, устраивают праздники детдомовским детям, раскрашивают стены города детскими рисунками, открывают детские площадки, комнаты реабилитации, мемориалы успеха и площади мечты…

Цель проекта – сделать нечто полезное для окружающих и попутно сплотить команду.

3. Три сессии и несколько официальных встреч.

На них мы в основном договариваемся о способах взаимодействия, подводим итоги, корректируем скорость и методы движения к целям, проводим тренировочные процессы для приобретения новых жизненных навыков. Проходят они в зале, иногда на улицах города.

4. Координатор и капитаны.

Координатор – я. Мне слегка за тридцать, и я работаю в трансформационном движении семь лет с небольшим перерывом. Во время небольшого перерыва я написала книгу, мгновенно ставшую бестселлером, и открыла ресторан, который спихнула на руки управленцам. После чего, поняв, что не могу жить без дела своей жизни, вернулась в строй. На этой работе я могу целенаправленно и полно реализовывать свою жизненную миссию. К тому же в российском трансформационном движении ввиду его хилости очень мало хороших кадров, и мне жаль разбазаривать потенциал. А кадр я, несмотря на все свои внутренние метания, хороший, хотя и слегка потерявший квалификацию во время перерыва. Об этом говорят результаты игроков-выпускников и моя нежная и честная дружба с ними же. Это одиннадцатая Игра, которую я координирую, но первая после перерыва, а так же первая и пробная на моем новом месте работы, в новом тренинговом центре.

Капитаны – это люди, прошедшие Игру и решившие пройти ее вновь. То есть они тоже игроки, но на другом уровне. Как в «бродилках» и «стрелялках». Они идут в Игру, чтобы передавать свои знания дальше. Они помогают мне соблюдать структуру. Мы с ними – одно целое. Кроме того, мы – табло. Олимпийское. Честно отражаем результат. За это нас порой и ненавидят игроки. Хотя это довольно глупо. Все равно что горнолыжнику обидеться на цифры, показывающие плохое время.

У капитанов тоже есть листы обязательств с личными целями. Их общественный проект – вся Игра. Их счастливый удел – служение игрокам.

5. Капитанские звонки.

Каждый игрок звонит своему капитану. Происходит сие увлекательное действие с семи до восьми утра. У каждого участника свое время: 7.10, 7.20, 7.30… Опаздывать категорически запрещено, как и нарушать другие части структуры. На капитанских звонках игроки ставят цели на день и отчитываются о выполнении целей, поставленных накануне. Если вчерашние цели не выполнены, то происходит быстрый и конструктивный разбор – почему это случилось и что с этим делать дальше. Быстрый и конструктивный, он, конечно, в идеале, а на самом деле он порою весьма затягивается, кроме того, зачастую содержит и ругань, и слезы, и сопли, и злость, и сопротивление… А все потому, что цели немаленькие, срывов по обещаниям много и каждый раз приходится смотреть на себя честно и весьма критично. Выяснять, что же не работает, какие личные качества мешают мне быть большим и сильным настолько, чтобы намеченное было выполнено.

А задача капитана не истории поражений выслушивать, а жестко требовать честного разбора полетов. И порой здоровенный и успешный мужик, предварительно бросив пять раз трубку и восемь раз с ненавистью послав маленькую щуплую девчонку-капитана, наконец уступает, выбирает быть гибким и говорит: «Ну ладно. Достала ты меня, зануда. Признаю, что я не поговорил со своим партнером не потому, что у меня нет времени, а потому, что я трус. Я просто боюсь поговорить с ним честно, боюсь услышать то, что мне совсем не хочется слышать. И поэтому я неосознанно создаю вокруг себя завал важных, срочных и неотложных дел, которые не оставляют мне ни одной свободной минуты». «И что дальше?» – безжалостно спрашивает капитан, вызывая рычание оппонента, и не отстает, пока не получит обещание провести разговор до конкретной даты. А потом еще и вытрясает обещание о том, каков будет результат беседы. И будьте уверены, в назначенный срок маленький капитан обязательно спросит вас о результате. И не дай бог, он, результат, не будет соответствовать обещанному. Будут новые разговоры, разборки, собрания, подключение к разборкам всех игроков. Ты либо сделаешь запланированное, либо вылетишь из Игры. А вылетать не хочется, потому как ценность ее слишком очевидна для игроков. Приходится сворачивать горы и совершать невозможное.

Каждый капитан уже в свое время звонит мне. Таким образом, у нас с капитанами каждое утро полная и цельная картина Игры. Мы всегда знаем о всех нарушенных обещаниях, невыполненных задачах, конфликтах между игроками и прочих важных деталях нашего реалити-шоу. Что дает нам возможность быть эффективным олимпийским табло. И если на табло результат, далекий от ожидаемого, мы начинаем об этом громко сигнализировать разными методами, вызывая всеобщее раздражение.

6. Партнер.

Это едва ли не самая важная часть структуры. Задача каждого игрока – сделать так, чтобы его партнер выполнил все, что написано у него в листе обязательств. Любыми методами – хочешь, душевные беседы веди, хочешь, морду бей. Главное, чтобы было результативно и экологично. Как же они порой ненавидят друг друга. Впрочем, в конце программы их, как правило, водой не разольешь и экскаваторами не растащишь. Если участник выходит из Игры, то партнер уходит вместе с ним. Бывают редкие исключения, когда всем очевидно, что партнер за уходящего просто землю грыз всю программу. Заботился, поддерживал, требовал, был на связи. Тогда по общему решению игроков и организаторов он остается. Но такое бывает редко, потому что, если бы он по-настоящему заботился, его партнер вряд ли вышел бы из игры.

7. Правила.

Их немного – не пить на официальных мероприятиях, не заводить романы, романчики и просто секс с другими игроками в течение всей Игры и две недели после, быть всегда и везде вовремя, оставлять любое место после себя в лучшем состоянии, чем до себя, заботиться обо всех окружающих, вплоть до продавца в булочной и соседа по дороге и вагону метро, не использовать в общественном проекте свои деньги и разные другие.

Вот и все.

Цель Игры: чтобы все участники выполнили свои цели, включая, естественно, общественный проект.

Просто, не правда ли? Круговая порука получается потому, что если хоть один участник не выполнил хоть одну свою цель, то конечной цели Игры не достиг никто. Поэтому вывернись наизнанку и сделай так, чтобы все сделали все, что запланировали. Вот тебе и «слабое звено» наоборот.

Главная же фишка в том, что невозможно выполнить намеченное, если ты не меняешь ничего в себе самом. Иначе все, что написано в листах обязательств, и так уже произошло бы. Приходится расти, менять свои привычки, отказываться от привычных комфортных состояний: лени, упрямства, соплежуйства, железобетонной непробиваемости, правильности, высокомерия и многого другого, лелеемого годами, такого родного каждому из нас. Приходится осваивать новые территории самого себя. Развивать свою душу.

В этом и есть главная ценность Игры. Жизнь меняется кардинально с новым багажом знаний и умений.

Можно ли всего этого добиться и без Игры? Можно. Но в Игре лучше. Здесь запрещена игра в лицемерие, и каждый обязан говорить то, что видит, и то, что думает. Даже если это его сугубо личная точка зрения.

Это дико дискомфортно и для говорящего, и для тех, кто говорит. Мы слишком привыкли притворяться перед окружающими, а главное перед самими собой. Никто не говорит нам правды, даже самые близкие люди. Мы заврались. В игре у каждого есть возможность понять, кем он на самом деле является для людей, и посмотреть честно на себя и на свое место в этом мире. Без сладкого притворства.

Я, наконец, нашла мир, где могу говорить все, что думаю.

За это мне приходится расплачиваться. И цена немалая: слушать правду в свой адрес.

Лирическое отступление

У меня есть помощники – весь офис моей компании. Офис не в смысле стен, столов и компьютеров, а в смысле людей, в нем работающих. Мы так и зовем их – офис.

Помогают они так.

Раз в неделю садятся вокруг «круглого стола» в знак мирных намерений. «Круглый стол», правда, понятие условное, поэтому на его месте стоит маленький журнальный столик, заставленный кружками с чаем. Спрашивают меня, как дела. И после моего ответа, независимо от содержания, начинают поливать меня целительным напалмом истины. Мое эго корчится и умирает в муках. Потом, правда, оно возрождается, но я за это время успеваю понять что-то очень важное. То есть, по сути, я оказываюсь в роли игрока, окруженного кучей капитанов и координаторов. Так себе удовольствие.

Очередная Игра официально стартует через неделю, хотя работа по сплочению команды и выбору общественного проекта уже идет вовсю.

Для меня эта Игра первая и решающая. Первая здесь, в моей новой компании. От того, как она пройдет, зависит, буду ли я работать дальше на любимой работе.

Мы кидаем пробный шар.

Я работаю уже почти два месяца, готовлюсь, втягиваюсь, создаю отношения с офисом.

Они доверяют мне самое ценное – выпускников центра. Доверяют, но сильно проверяют.

Я много лет занималась этой работой в другой компании, но здесь все по-другому, не так, как я привыкла.

С одной стороны, структура та же. С другой стороны – все, что вокруг структуры, другое. Да и ситуация в обществе изменилась. Она вообще меняется стремительно. Я заметила, студенты в тренингах, а потом, соответственно, и в Игре все более и более умные, продвинутые. Оказывается, общество растет и развивается духовно. Это стало особенно заметно после перерыва. Как с детьми, которых долго не видишь, а потом удивляешься: «Надо же, ты еще совсем недавно такой маленький был!»

Мне, чтобы соответствовать должности, необходимо быть гибкой, стремительно впитывать новые знания. Для меня это сложно. Мне уже много лет, у меня всю жизнь свой бизнес, я не привыкла подчиняться.

Зато привыкла к мысли о том, что на этом поле деятельности преуспела. Ведь два года назад я была одним из самых успешных координаторов в России.

А теперь все это осталось в прошлом, и я опять учусь.

Я отстала на два года.

Мое эго болезненно переживает нравоучения юных девчонок из офиса, которые видят мои ошибки.

Офис это: Лена, Катя, Ира, Марат и Маша. Благодаря им нам есть кого тренировать и координировать, так как они отвечают за набор студентов в группы. Кроме сотрудников офиса в компании есть еще тренеры, Глеб и Олег, и я – координатор.

Офис отвечает не только за набор студентов в тренинг и их подготовку, но также и за техническую организацию всего процесса.

Глеб и Олег отвечают за проведение тренингов, я – за проведение игры.

Все девушки в офисе красивые, зубастые и амбициозные. Можно подумать, что красота является одним из критериев отбора сотрудников. Впрочем, может, и так. В мою компанию берут самых умных, сильных и смелых, а это, вероятно, связано как-то с красотой. Надо будет подумать над тем, что первично, а что вторично.

Зубастость и амбициозность меня не удивляют, без них в нашей компании далеко не продвинешься. Хотя, когда из восьми сотрудников компании восемь амбициозны, это не может не создавать проблем.

Итак, мои коллеги.

Глеб – отец-основатель компании, тренер. Философ, каких свет не видывал. Вернее, видывал, наверно, но очень редко. По крайней мере, я такого встречаю первый раз. Ему бы, как Диогену, в бочке жить, а не на Олимпийском проспекте. Когда-то давно, еще когда я жила в Перми, мы работали вместе в одной тренинговой компании. Только он в московском офисе, а я в пермском, который сама же и открыла. Все наши офисы были автономны. Однажды он заявил:

– Я понял, что я – бог.

После этого часть людей решила, что он свихнулся и перестала с ним общаться. Я в том числе. Хотя он был одним из важнейших людей в моей жизни.

И без того назревавший в нашей компании конфликт после заявления Глеба о своем божественном происхождении усугубился: мой первый тренер Сережа и Глеб, олицетворявшие для меня московский офис, решили разойтись и разделились на две компании. Вернее, Глеб отделился, потому что раскрученное имя и основной потенциал оставался не у него. Мне с моим пермским офисом необходимо было выбрать партнера. Я подумала и тоже осталась не с ним. Так что когда-то я его предала.

Мы не общались несколько лет. Постепенно мы с Сергеем слили мой пермский офис и московский офис в одну компанию, я перепоручила руководство пермским офисом надежным людям, переехала в Москву и спокойно работала координатором.

Насколько, конечно, вообще можно спокойно работать координатором.

Глеб тем временем переживал неимоверно тяжелые времена. Тренинги были крошечные. Денег не было. Он не сдавался. Рос, без конца учился, становился тренером. Я в него не особо верила. Я видела тогда мир совсем не таким, как сейчас.

А потом неожиданно я ушла из компании, в которой уже так много лет была партнером. Расставание происходило тяжело, с болью и слезами. Можно даже сказать, что это была одна из самых тяжелых потерь в моей жизни. Я выжила. Открыла ресторан в центре города. Стала неплохо жить, в общем-то. Только вот чего-то сильно не хватало.

И тут ко мне пришел Глеб. Мы пили чай. Он жизнерадостно вспоминал, как ему было больно и обидно много лет назад. Рассказал, что долго не мог меня простить. Что пережил нелегкие времена. Потом он поздравил меня с открытием нового бизнеса. И пригласил на работу. Координировать Игру.

Я обалдела. Надолго задумалась и погрузилась в воспоминания.

– Знаешь, – медленно произнесла я наконец то, о чем думала уже примерно год, – когда я расходилась с Сергеем, появился человек, который поступил со мной точно так же, как я с тобой тогда. Может, даже хуже, поскольку он сделал это осознанно. Все, что я создала, вернулось ко мне. Я так же, как и ты, пережила очень сильную боль и обиду. И я до сих пор не могу простить. У меня остались шрамы и страхи. Я многое вижу по-другому сейчас. Поверь, я не понимала тогда своего предательства по отношению к тебе. Я думала, что поступаю в соответствии со своими убеждениями. И только пережив то же, что и ты, поняла, что на самом деле поступала в соответствии с убеждениями других людей. То есть в соответствии с собственной выгодой. Мне жаль, что я причинила тебе боль.

– Не жалей. Все так, как должно быть. И спасибо, что ты это мне сказала. Мне стало легче.

– Ну да. К тому же с тобой тогда остался Олег. Если бы я сделала другой выбор – кто остался бы с Сережей? Он тоже переживал.

– Я же говорю: мы никогда не можем по-настоящему совершить ошибок. Даже когда ошибаемся.

Глеб помолчал, а потом добавил задумчиво:

– Наше сердце знает, когда ум только думает, что знает.

– Какой ты умный. Сам придумал?

– Нет, к сожалению. Некто Ноа бенШиа. «Иаков Пекарь». Вчера прочитал.

– Ноа Бен кто?

– Ши. Поэт, философ, мистик…

– Ты не изменился. Поэт, философ, мистик… Могу я подумать насчет работы? Для начала мне нужно понять, хочу ли я снова этим заниматься. Мне слишком больно даже вспоминать об этом.

– Конечно. Ты звони.

– Ага.

Я думала три месяца не останавливаясь. Не могла решиться. Потом пришла и попросилась в зал тренинга. Мне нужно было понять уровень. Качество продукта. Планку понижать не хотелось. Уже к концу первого дня я поняла, что это моя компания и я хочу в ней работать и гордиться этим. Еще я поняла, что это и есть то, чего мне не хватало долгих два года. И что я не могу этим не заниматься.

Я должна влиять на общество, и, кажется, мне есть что сказать ему.

Я хочу говорить о любви, радости и прощении.

Поэтому я вернулась к своему делу и в компании самая новенькая. А по поводу заявления Глеба о его божественном происхождении теперь много шуток. Он оказывается не тот бог, который самый главный Бог, а просто обычный бог. Ну типа нас всех, остальных богов. В память об этом мы иногда называем собрания, на которых Глеб особенно много солирует, «Беседы с Глебом». Тот, кто читал Нила Доналда Уолша, оценит шутку.

Недавно я поняла еще одну смешную вещь. Он живет на Олимпийском проспекте. Проспект богов.

Следующий коллега – Олег. Мой ангел-наставник. Или ангел-инструктор. Это я Бернарда Вербера начиталась в перерыве между работами, и он активно влияет на мой лексикон и мое мышление.

Тогда, много лет назад, наша компания разделилась ровно поровну. Я осталась там, с Сергеем, а Олег был тем человеком, который остался с Глебом. Все тяжелые времена они переживали вместе.

Когда он остался с Глебом, я обрадовалась. Мы не были врагами, конечно, но очень близко к тому. В самом начале Олег пытался построить со мной добрососедские отношения. Я жила у него, когда приезжала из Перми, его жена кормила меня, мама стелила постель. Я радостно вскакивала по утрам, обливала всю ванную водой и удирала на работу, забыв поблагодарить и Олега и его семью. Почему-то меня не приучили говорить спасибо в отношении повседневных мелочей. Потом отношения стали ухудшаться. Я приобретала профессионализм и начала его догонять. Нам в силу упертости характеров и так было нелегко, а тут вдруг мы стали еще и конкурентами в работе.

Олег меня ненавидел и боялся, зная мой потенциал. Я была презрительно-высокомерно-равнодушна, зная свою силу. Уровень нашего самосознания, судя по происходящему, был тогда невысок.

Развод нашей компании все решил. Мы с облегчением расстались, искренне поздравив друг друга с освобождением друг от друга.

Я о нем предпочла забыть, он, тем не менее, ежегодно поздравлял меня с днем рождения, чем вызывал мое недоумение и уважение одновременно.

И потом, через несколько лет, в числе первых приехал в мой ресторан поздравлять меня с открытием. Заскочил буквально на пятнадцать минут и потряс мое воображение тем, какой стал. Сильный, уверенный и спокойный. Нам просто нечего делить, подумала я и добросовестно за него порадовалась.

Второй раз Олег пришел ко мне в ресторан через два дня после Глеба.

– Глеб пригласил меня на работу, – заявила я после всех приветственных церемоний.

– Здрассьте, – засмеялся он. – Это наше общее решение. Мы же партнеры.

– Ах да, я не подумала об этом.

– Думаешь?

– О работе? Думаю.

Мы поболтали обо всем на свете, и он улетел на своем моцике дальше.

Теперь, когда я пришла к ним работать, он опять стал обо мне заботиться. Он далеко обогнал меня за два года. Вырос как личность и стал профессионалом в работе. Ему я звоню, когда мне плохо и не видно выхода из ситуации. Он ругает меня, когда я в растерянности и соплях. Он не сдает меня офису, когда выясняется, что я опять что-нибудь забыла или потеряла. Разбирается со мной самостоятельно и местами даже берет вину на себя. Не мешает мне делать свои ошибки. Иногда злится и упирается, потом отходит и опять терпеливо ждет, пока я втянусь. Мне нелегко это дается. Я потеряла квалификацию. Расслабилась. И главное, здесь все по-другому.

Но я не сдаюсь. Все получится. Должно получиться.

Странно, теперь нам гораздо легче строить отношения. Мы стали мудрее за последние несколько лет. И устали воевать. Мы оба хотим мира и любви.

Все остальные – новые люди в моей жизни. Поэтому они настороженно присматриваются ко мне, пытаясь понять, чем же я так выделяюсь из общей массы народонаселения, что меня пригласили на должность координатора, да еще приказали любить. Они, конечно, добросовестно пытаются меня полюбить, но пока у них получается через раз. Так же, как и у меня. Лед тает, но очень постепенно.

Трудно любить по указке.

Одна из моих новых людей – это Ира, директор офиса. Мы с ней примерно одного возраста. Она наименее шумный элемент во всем нашем офисе. Порой она бесит меня своим высокомерием и приобретенной невозмутимостью.

Говорят, мы с ней фантастически похожи. Что ж. «Гляжусь в тебя, как в зеркало…»

Тем не менее, мы разные. Я – то честная, то мягкая. Ира же умеет быть честной и мягкой одновременно. Это талант. Умение любить людей. По той же причине она всегда готова принимать на себя шишки в случае неудач.

Лена – мелкий, очень симпатичный сученок. Бандитка. Напоминает мне маленькую разбойницу из «Снежной королевы». Лена молодая, но очень перспективная. Она далеко пойдет, благодаря своей яркости, честности и умению смотреть в суть вещей. К тому же она красива и отлично одевается. Это существенный бонус-трек.

С Леной мне сейчас легче всего, хотя вначале хотелось взять ее за тоненькую шейку и слегка потрясти. Чтобы помолчала хоть немного, не верещала. Потом мы нашли способ сближения. Нас обоих хлебом не корми, дай похохотать и повалять дурака. Грязные танцы по воскресеньям в моем ресторане тоже неплохо нам удаются. Мы уже научились ползать по барной стойке. Как ни странно, таким образом, через грязные танцы, между нами начала появляться любовь. Хотя мы обе уперто гетеросексуальны.

Катя – второй сученок. Но она сученок отчасти уже подросший, заматеревший и с украшениями из колючей проволоки, о которую очень легко поцарапаться. И если Ленку мне хотелось просто потрясти, чтобы наступила тишина, то по отношению к Кате этого явно мало. Чтобы она замолчала, сначала надо заклеить ей скотчем рот, потом связать ей руки и ноги, а потом закрыть ее в самой дальней кладовке. И все равно успеха не гарантирую. Ее слова часто ранят, причиняют боль. Причем эта боль каждый раз рикошетом возвращается к ней. Удивительно, но ее это не останавливает. Она поплачет и продолжает резать свою правду-матку. Как ни странно, это регулярно приносит не только вред, но и пользу.

У меня с Катей тоже есть общая беда. Мы болезненно воспринимаем любую, даже самую мягкую и нежную критику в свой адрес. Нам кажется, что это наезд. А обычные советы и замечания мы порой расцениваем как заявление о том, что с нами что-то не так и нас никто не любит на этой планете. Порой меня это в ней бесит. Невозможно ничего сказать, как тут же истерики. «Гляжусь в тебя, как в зеркало…»

Мне кажется, что ей причинили много боли, причем именно мужчины. И я думаю иногда, глядя на нее, что когда она встретит свою самую большую, настоящую любовь, тогда она обретет свою силу и станет мягкой, нежной и пушистой. И будет очень хорошей мамой.

Маша – веселая блондинка. От нее мне неприятностей меньше всего. Причина одна. Она сама недавно здесь работает и еще не влилась в корпоративную культуру. Она еще по накатанной соблюдает правила вежливости и лицемерия, царящие в привычном культурном дрейфе нашего общества. Хотя хватка в ней уже видна. Порой она с опаской пробует свое горло, и тогда заметно, что она только и мечтала говорить все, что ей взбредет в белобрысую голову. Что ж, кажется, она по адресу попала. Но ты уж помолчи пока, Маша, мне и без твоей правды нелегко. Я и так прямо под паровоз попала с разбега после двух лет спокойной жизни по течению. А к тому времени, как ты окончательно и бесповоротно обретешь дар речи, я уже освоюсь. Я старый зубр трансформации. Поплачу, шкуру обдеру, но влезу на очередную гору. Молчи пока, моя милая.

Марат меня беспокоит меньше, чем Лена и Катя, но больше, чем Маша. Он у нас сам в мальчиках для битья, поэтому выступать порою не осмеливается. Он отвечает за материальное обеспечение нашей всеобщей жизнедеятельности, и у него вечно накладки. То воду на тренинг вовремя не подвезли, то ключ от зала потерян, то компьютер неделю не работает, то еще какая-нибудь чепуха.

На него наезжают все, кроме меня, Глеба и Олега. Но мы приходим уже на готовое – студенты зарегистрированы и прособеседованы, зал готов для проведения мероприятия, все блестит и серебрится. Какой ценой это дается офису, мы не знаем. Поэтому мы доверяем и офису в его наездах на Марата, и самому Марату, подготовившему нам зал. А поскольку точки зрения Марата и остального офиса на происходящее, как правило, прямо противоположны, то у нас троих время от времени раздвоение личности случается.