Уроки любви

Любовный четырехугольник. – Самураи в подвале. – В темноте под окном… – Как я чуть не умер от удушья и получил травму на всю жизнь. – Необыкновенная девушка. – Все серьезно. – Успех придет – ради нас! – После выпускного бала. – Эпистолярный роман. – Мы поспешили… но жизнь продолжается

Первая любовь, снег на провода-а-ах!.. Если не считать чувства к ангелу земному Елене Николаевне, то впервые я влюбился в третьем классе.

Девочку звали Женя. По ней страдали также два моих закадычных друга, Толик и Саша. Но сердце нашей красавицы не принадлежало никому… Чувствуете надрыв?.. А тогда он был, и неслабый.

Женечка была отличницей; в то время все почему-то любили исключительно отличниц. Я же к четвертому классу опустился до хорошиста, каковым и остался до получения аттестата.

Эх, она была яркой девчонкой! Блондинка с задорной ямочкой на подбородке, всегда нарядная, веселая, немного… э-э… строптивая?.. немного упрямая – вот это точнее. И как тут не влюбиться молодым джигитам?..

Я представлял себя Жениным защитником. Уже в младших классах я посещал секцию дзюдо в подвальном помещении завода ЖБИ. Там было душно, пыльно, да и потные дзюдоисты воздуха отнюдь не озонировали. Зато тренер кричал грозное «хаджумэ!», и это навевало мысли о самураях. Я тренировался всерьез, участвовал в соревнованиях и даже выиграл один спарринг. Так что в моем лице простую кабардино-балкарскую школьницу Женю защищал весь многовековой опыт японской борьбы.

После уроков мы с Толиком и Сашей препирались за право встретить Женю у входа и нести ее портфель. А по вечерам, вместо тренировок в подвале завода, мы садились на велосипеды и ехали к её дому, дабы тайно приобщиться к загадочной девичьей жизни. Приобщались так: покупали семечки, занимали лавочку под Жениными окнами и смотрели, горит ли у нее свет.

Иногда наша пассия выходила на улицу – почтить вниманием своих кавалеров. Мы галантно развлекали даму беседой о заморских диковинах, школьных интригах и о прочей ерунде, которую невозможно вспомнить. Если при этом мне удавалось, коснуться её плеча или руки, я на время выпадал из реальности... Обратный путь на верном, но своенравном вороном велосипеде, скачущем по ухабистой дороге, я коротал, предаваясь мыслям – восторженным и благонравным.

Я чувствовал, что мне мало, решительно мало забавлять Женю разговорами – нужны подвиги. Или хотя бы выдающиеся поступки – но такие, чтобы ей сразу стало понятно, что я неповторим. Однажды я сказал ей:

- Вот ты живешь себе и не знаешь…

Здесь я выдержал интригующую паузу.

- Чего не знаю, Витя? – наконец спросила Женечка.

- Как долго я могу не дышать!..

Затем я глубоко вдохнул и зажал нос.

Вот так мы и стояли – синеющий мальчик с выпученными глазами и обескураженная его силой воли девчонка.

Потом я потерял сознание. И упал мордой вниз. Простите, лицом. Все равно не очень приятно… Женя помогла мне подняться, но выдающийся поступок, увы, не оценила. Что ж, упрекать себя мне было не в чем: я сделал все, что мог. Я отправился домой, стараясь держать голову повыше, – внезапная встреча с асфальтом фатально повлияла на мой нос. Мне не очень нравится слово «всмятку», но именно так он и разбился.

После этого мой дорогой шнобель много лет оставался чуть искривленным – в зрелом возрасте мне пришлось делать операцию для восстановления нормального дыхания. Воистину, первая любовь не проходит бесследно…

* * *

Более осознанным увлечением — тогда я учился в третьем классе музыкальной и, соответственно, в восьмом классе средней школы — стала девушка по имени Зарина, которая была классом старше. Мы познакомились в музыкалке, на занятиях по хору, и я долго не знал, как половчее к ней подступиться.

Длинные, антрацитово-черные волосы, загадочная улыбка, большие притягивающие глаза… Зарина была необыкновенной – во всем. Она извлекала из сумочки записные книжки, каких не было ни у кого в школе; она носила оригинальные вещи — до сих пор помню ее юбки чуть выше колена и туфли на платформе…

Кавказские традиции предписывали ей чтить старших, уважать мужчин… и многое другое – под общим названием «вести себя достойно». В то же время Зарина была очень современной. А еще – живой и веселой. Возвышенной, тонкой… И эта ее манера говорить – тягуче и размеренно… Пластика ее медленных движений… Натурально, у меня до сих пор мурашки по коже – от одних воспоминаний! А тогда я просто пропал в обожании, притянутый ее восточной красотой и темпераментом.

Для начала мы подружились…

Звучит многообещающе, да? Только не забывайте, что сейчас речь о детях; о взрослых отношениях мы наговоримся позднее.

…Подружились, и я стал бывать у неё дома. Познакомился с её родителями и сестрой Беллой…

Я буквально наматывал круги вокруг Зарины, хотя открыть ей свои чувства у меня еще не получалось. Даже когда я собирался с духом и думал, что сегодня – обязательно скажу. Вот увижу ее – и первая моя фраза будет признанием в любви…

— Привет, как дела? — говорил я вместо признания. В следующий момент мне хотелось хлопнуть себя по лбу, обозвать идиотом, мямлей, земляным червяком…

…И все-таки Зарина относилась ко мне благосклонно (при моих-то неловких ухаживаниях!) и даже стремилась общаться. Это давало надежду на взаимность и спасало мою бестолковую голову, которую временами хотелось разбить о стену – за льющийся из нее сумбурный лепет.

Кроме моих едва оформившихся юношеских притязаний, нас с Зариной объединяла общность интересов. Мы оба были одержимы музыкой — поэтому могли быть рядом сколь угодно долго и даже на конкурсы ездили вместе. И один раз, к моей несказанной радости, Зарина выступила на «Молодых голосах Кавказа» в качестве моей бэк-вокалистки!..

Порою, когда мне совершенно не хотелось тащиться в музыкальную школу, я звонил ей и спрашивал:

— Зарина, ты сегодня будешь на занятиях?

— Буду, — отвечала она, и мне ничего не оставалось, как пересилить лень и тоже приехать.

Эта дисциплинированная девушка очень редко пропускала репетиции. Мне приходилось соответствовать – быть образцовым учеником. А что делать? Сильные чувства мобилизуют волю.

…«Я люблю тебя», - мы никогда не произносили этих слов вслух. Но они были во взглядах, жестах, интонациях… Мы оба понимали всю серьезность происходящего. И не торопились сковывать возникшее между нами красивое нечто поспешными обязательствами.

Я уж точно перестал торопиться – и тому были причины. Все же недаром в начале отношений мне не удалось рубануть сплеча и грубо назвать вещи своими именами. Это было бы ошибкой – слишком рано, слишком прямолинейно… Я наконец осознал, что короткое «люблю» обязывает дать возлюбленной что-то по-настоящему существенное. Чего у меня еще не было – не наработал. За душой имелись только перспективы успеха, а не сам успех. Сперва требовалось состояться. Ну, хотя бы материально. А то нашелся, понимаете, ухажер без гроша в кармане…

Моя Зарина нравилась многим – кабардинские парни за ней так и ухлестывали. Это будило во мне древнюю жажду убийства соперников. От ревности темнело в глазах, и требовалось время, чтобы прийти в норму… Формально у меня все еще не было повода считать ее своей девушкой. Зато были причины.

Знаете, чем в таких случаях отличается причина от повода? Причина – это все, что описано выше. Нарождающееся, затем крепнущее взаимное притяжение, очевидная связь двух людей. А повод – любая форма «взрослого» телесного контакта. Ничего, что я об этом так сухо? Просто любители «клубнички» меня, мягко говоря, достали. Рассказываешь о светлом и прекрасном, а от тебя ждут невесть какого разврата… Ладно, проехали. Я ведь действительно собирался перейти к одному маленькому «поводу» в нашем с Зариной романе.

Она оканчивала среднюю школу, и я пришел к ней на выпускной бал. Потом мы отправились гулять по городу и как-то незаметно забрели в заброшенный парк аттракционов. Разломанные конструкции с краской, которая клочьями облетала под напором ржавчины, тонули в буйной зелени. Воздух состоял из запахов летней ночи; сверху нас гипнотизировало звездное небо. Мы целовались на лавочке посреди этого очаровательного безумия. Мой первый поцелуй и первый, как мне казалось, момент истины: вот оно! Любовь на всю жизнь…

Дальше ничего не случилось – просто потому, что в ту ночь это было бы лишним.

Я уже знал, что еду в Москву, и надеялся на скорый успех. У меня должно было получиться – ради Зарины. Для этого чисто мужского стремления традиционна такая фраза: «Я хотел бросить к ее ногам весь мир». Очень верные слова. Для меня было важно, чтобы моя возлюбленная ни в чем не нуждалась.

Чтобы завершить эту историю, нужно забежать вперед и о многом сказать скороговоркой. Итак, я приехал в Москву, немного свихнулся от вала новых впечатлений, оклемался – и растворился в столичной жизни…

И вот я учусь в Гнесинке, и в течение первых двух курсов пишу Зарине полные нежности письма. А она отвечает – не менее трогательно. В нашей переписке по-прежнему нет слова «люблю». Зарина несколько раз приезжает ко мне в гости, но это явное для обоих слово так и не появляется…

Накал наших отношений спадал; мы становились другими людьми. Я чувствовал над собой сгущающийся ареол столичного мэна, мне открывались все новые и новые возможности, а с ними возникали немыслимые соблазны.

Вскоре Зарина деликатно сообщила, что у неё появился молодой человек. Я воспринял это как должное. Между нами уже не было той сверкающей и чистой связи – она превратилась в дружбу и теплые воспоминания.

Впоследствии я неоднократно бывал с концертами в ее городе (Зарина переехала в Нальчик) и мы по-дружески общались в кафе. Ее жизнь стала такой, какой должна была стать – стабильной. С нерушимой основой в виде вековых традиций. У меня же подобной стабильности никогда не было. Так что – все к лучшему. Зарина останется незабываемым этапом в моей судьбе. Спасибо ей за это!