Часть третья 7 page

- Нет, не могу!- отрезал Хёдмин, - Я дал Адальраду конунгу слово, что уеду, и я сдержу его. Берсерк Хёдмин никогда не бросает слов на ветер.

Он прижал к себе плачущую супругу.

- Роди мне мальчика,- просто попросил он, кладя руку на живот жены, - я знаю, что он скоро родится, только я его уже не увижу.

И они снова замолчали. Лилиан крепче прижалась к мужу. А он приподнял её заплаканное лицо и принялся целовать. Целовал он её долго, страстно. Молодая женщина почувствовала, что он весь дрожит от сдерживаемой страсти. Но вот он выпустил её лицо, и вновь она замерла в его объятиях, крепко прильнув к нему. Он укутал её в шубу, потому что с моря потянуло утренним холодком. Лилиан лежала в крепких объятиях супруга и думала: ох, как она любила его. Он, такой сильный и страшный в гневе был с ней так ласков и нежен, он так любил её, что казалось, никто на земле не может больше так любить, как этот слепой берсерк. Он был неистов в своей любви также как и в бою, и она любила его за это ещё сильнее. Люби он её менее пылко она бы, наверное, не так убивалась бы теперь, не так страсно желала бы она, чтобы светлая богиня Эйр всё же сжалится над ним и дарует ему зрение.

Сколько раз она смотрела ему прямо в глаза, но ничто так и не шевельнулось в их голубовато-зелёной глубине. Она знала это, но всё же надеялась, надеялась, что когда-нибудь он увидит её и прочтёт в её глазах, как она любит его. Надеялась она, что когда-нибудь спадёт с его глаз эта жуткая чёрная пелена, отградившая от него весь мир.

«И неужели,» думала она,- «так и придётся ему умереть не увидев солнечного света, как асу Хёду из их северных мифов. Неужели так и не узнать ему красоты этого мира, не увидеть любящего брата, не поприветствовать зарю на востоке, ни увидеть парус боевого корабля. Но видно так завещали ему три вещие норны, предвестницы судеб, три сестры: прошлое, настоящее будущее. Так и суждено ему быть слепым всю жизнь?»

О как она желает, чтобы когда-нибудь в этих безжизненных глазах засветилась хоть что-то, похожее на чувство. Но нет! Пока они оставались такими же холодными, ясными и пустыми, как и всегда, и оживали только в порывах гнева. Только тогда они наливались кровью или подёргивались судорогой и словно смотрели на мир с презрением, с ненавистью, смотрели сквозь пелену ярости. Но приступ проходил, и вновь эти глаза становились пустыми и безжизненными. И ничто, казалось, уже вовек не оживит их. Лишь иногда светилась в них такая безраздельная безысходная тоска, сжимающая сердца тем, кто смотрел в эти прекрасные, но мёртвые глаза.

Странная это была пара – дикий волк и изящная дикая кошка, могучий воин-берсерк и хрупкая девушка, прильнувшая у него на груди.

Но вот, наконец, он оторвал от себя её руки и отстранил её лицо, и сказал с горечью:

- Пожалуйста, береги себя и нашего сына, которого мне, наверное, не суждено будет увидеть. И как жаль, что я никогда не смогу увидеть его лица – на кого он будет похож – на меня или на тебя, дорогая? Ну, прощай, мне пора.

И, резко повернувшись, он быстрыми шагами, не оборачиваясь пошёл вниз по улице к деревянным настилам причалов, где уже давно ждала его готовая лодка и двое гребцов в ней.

А Лилиан долго ещё смотрела ему вслед, улыбаясь, положа руку на живот, где уже зародилась новая жизнь. Многие женщины, с которыми она подружилась здесь, на острове, удивлялись, как она может любить ТАКОГО… как Хёдмин. «Ведь мало того, что он словно дикий зверь, так он ещё и слепой»- говаривали они, покачивая головами, а она лишь улыбалась тихой кроткой улыбкой и молчала. Но и тогда, и сейчас она думала, что никогда, никогда ни на какие почести и богатства не променяет она эти могучие сильные руки, эти чудесные ярко-изумрудные глаза, этот родной, до боли знакомый запах звериных шкур и пота – никогда не сможет оставить она своего слепого берсерка, соверши он хоть самое страшное преступление, убийство или насилие, и будь он хоть сотни раз нидингом, человеком вне закона, она последует за ним, если только он сам не запретит ей это, как сейчас, когда она должна томиться здесь и ждать, ждать его, а он, может быть уже никогда и не вернётся домой. Но сейчас её утешало то, что у неё скоро родится ЕГО сын, и она не будет так одинока.

она медленно повернулась и очень, очень медленно пошла в дом.

На тот же самый остров отправлялся сейчас Хёдмин берсерк, где всего лишь так недавно томились двое благородных викингов – Витовт ярл и его названный брат, Хальвдан. Непонятно было, как Олав Сварт не опасался, что Хёдмина легко можно будет вывезти с этого островка, ведь так недавно двое, осуждённых на пожизненное изгнание, самовольно вернулись в страну без ущерба для себя. Он, видимо, полагал, что друзья слепца не посмеют помогать ему под самым его, Олава, носом, а сам слепец просто не способен соорудить плот и добраться до обитаемых земель. Он скорее помрёт там с голоду или его задерут дикие звери, которые, наверняка, водятся в тех густых лесах.

Но Хёдмин не погиб на этом покрытом лесом скалистом острове, но, наоборот, стал угрюмее и злее. Из тонких гнущихся прутьев ясеня он смастерил что-то на подобии сети, скрепив их диким вьюном и вереском, пищей ему служили птичьи яйца, которые он добывал на скалах, нередко рискуя свалиться в бушующее море. Птичьи гнёзда он легко находил по слуху, и в лесу он научился передвигаться быстро и бесшумно, лучше любого воина с острым зрением орла. Для костра он собирал валежник, берёсту и вереск – топора ведь у него не было. Постель свою он смастерил на высоком суку для защиты от нежданных врагов – хищных зверей или людей, если пожалуют.

***

А на Нордланде всё шло своим чередом. Всё чаще и чаще заговаривали воины да и жители о предстоящем сражении.

И вот ожидаемый день настал.

Отряды Бергтора и с разных сторон вошли в город и встали на осадное положение у городских стен. А войска конунга защищали внутренние рубежи города и прикрывали отход. Когда войска Олава ворвались в город, он уже был занят врагом. И тогда Олав выбросил белый флаг, вышел на переговоры.

Был назначен день битвы за городом на поле Одина двадцать четвёртого Марта.

Солнце в голубоватой дымке медленно поднималось из-за леса, мелкие белые облачка порхали в чистом синем небе, от влажной весенней земли поднимался пар и густыми волнами нёсся на запад к реке, жаворонки в вышине уже завели свою утреннюю песню, а хлопотливые муравьи уже сновали туда-сюда по траве, звонкие лягушки уже горланили во всю свои лягушачьи песни, маленькие жуки-бронзовики сновали взад и вперёд среди былинок пожухлой травы. Разноцветные бабочки перелетали с цветка на цветок, а трудолюбивые пчёлы уже жужжали в воздухе, напоённым горьковато-медвяным ароматом полевых трав и цветов. И невозможно было себе представить, что через несколько минут эта райская тишина огласится криками и стоном, звоном оружия, ржанием лошадей и рычанием беснующихся берсерков.

Но этот ужасный миг настал. На поле вышли и воины конунга, и берсерки Хрюмнира, среди коих был и ХЁДМИН. ЗЕМЛЯ ОКРАСИЛАСЬ КРОВЬЮ, А ВОЗДУХ ОГЛАСИЛСЯ КРИКАМИ И СТОНАМИ. И ТУТ РЯДЫ БЕРСЕРКОВ СТОЛКНУЛИСЬ. Витовта отбросило в пылу боя далеко на задние ряды сражающихся, и он не видел, что происходило там, в авангарде.

Долго сражались храбрые викинги. Уже прекрасная Соль в своей колеснице подъехала к краю небес, и её лучистый брат Мани выехал ей навстречу, а битва всё не утихала. Но вот отзвенело оружие, и утихли стоны раненых, и поняли все, что исход сражения решён. Витовт сражался вдалеке от своего отряда, и его, под конец оттеснили далеко к реке, и он оказался полностью отрезанным от своих. Его окружили. Он пытался было отбиваться, но кто-то ударил его обухом топора по голове, и он потерял сознание. Успел увидеть только Витовт, что битва уже окончена, и понял, что он серьёзно ранен, и что навряд ли дотянет до утра, и лишился чувств. Очнулся он в полной темноте. Лишь где-то далеко впереди маячили бивачные огни. Кто-то нёс его на руках. Витовт изумлённо поглядел на своего спасителя – ведь его должны были изрубить на куски. Но кто этот незнакомый ему человек?

Но ему не пришлось долго гадать. Незнакомец, заметив его изумлённый взгляд, тихо произнёс:

- Я спас тебя, о викинг, вытащив на руках окровавленного из самой сечи.

Лицо незнакомца было неразличимо в ночном сумраке, но голос показался Витовту знакомым.

- Кто ты, о мой спаситель?- спросил он.

Мягкие глубокие нотки голоса были до боле знакомы.

- Ты знаешь меня. Я Велиор, Велиор странник.

- Велиор, ты ли это? Воистину, ты волшебник.

- Нет, я не волшебник. Просто есть на земле те, кому завещано богами оберегать и спасать других. Так я один из них. Недаром, меня называют небесным скитальцем.

Вдруг Витовт застонал. На боку и на животе зияла рана. Страшная рана тёмно-красным пятном зияла на его теле, словно большая язва. Страшная резкая боль пронзила всё его тело, и он снова потерял сознание. Когда он вновь очнулся, далёкие огни приблизились, и уже были слышны голоса воинов у дымных костров.

Они шли по главной улице лагеря. Вокруг светились огни костров, и слышались голоса. Вот они вышли на широкое пространство между палатками, где стоял высокий шатёр вождя. Тут к ним подбежал Хальвдан и буквально бросился к Велиору.

- О, Витовт!- воскликнул он, - ты жив! Благодарю тебя, неизвестный странник.

Велиор осторожно опустил Витовта на землю, повернулся и, не дослушав Хальвдана, словно растворился в темноте.

Витовт снова открыл глаза и слабо спросил:

- Мы победили?

- Битва проиграна. И теперь нам придётся жить под гнётом Олава Сварта.

И он глубоко вздохнул.

***

Прошло три месяца. Всё это время люди жили в постоянном страхе перед воинами Олава, что заходили в дома и забирали с собой любого, кого заблагорассудиться. Возмущение возрастало. Воины Бергтора решили возвратить из ссылки Хёдмина раньше назначенного конунгом срока. За ним была отправлена лодка, и спустя несколько дней берсерк возвратился на Родину. Привезли его двое гребцов из воинов Бергтора и выглядел он хуже дикого зверя. Длинные спутанные волосы спускались ниже плеч, худое обтянутое кожей лицо с угрюмо горящими глазами, свирепое выражение навеки застыло на нём, могучие жилистые руки бессильно повисли и исхудали, воспалённые глаза болезненно блестели, дыхание хрипло вырывалось из груди, он сильно и часто кашлял. Тусклый взгляд словно у безумного блуждал, слепые глаза слезились, скулы и нос заострились, а и без того грубый голос стал болезненно хриплым, а почти постоянный кашель постоянно прерывал его речь. Говорил он теперь тише и спокойнее. И, когда он впервые говорил с братом и викингами, все заметили, что он стал мудрее и рассудительнее.

- остров нидингов меня многому научил. Я стал спокойнее и рассудительнее. И теперь я сомневаюсь в нашей победе. Мне кажется, что мы зря сражаемся, но я всё равно встану в ряды берсерков конунга.

- Но как же ты выжил там?- спросил его кто-то из викингов.

- Он всё может,- ответил за брата Баллар.

Июнь подходил к концу, и тёплое летнее солнце уже не пряталось за горизонт, но низкое по-прежнему сияло в ночные часы на северном краю небосклона. Высокие сочные травы уже начали желтеть под его палящими лучами. И вот в один из таких дней и вышли на поле священного тинга воины Бергтора и берсерки Хрюмнира. И ни что не оставалось Олаву ярлу, как выйти на поле и встретить сомкнутыми щитами ряды ощетинившихся копьями и боевыми топорами берсерков.

Долго продолжалось сражение, весь день и всю длинную светлую ночь. Только к рассвету бой стал затихать.

По всему полю горели бивачные костры, слышалось ржание лошадей и голоса людей. Когда солнце миновало северный край небес и стало подниматься над синеющими вдали вершинами гор и шпили дворцов окрасились розовым, битва возобновилась вновь.

Солнце окончательно взошло над Большим фиордом, и озарило своими золотыми лучами ту кровавую битву, вошедшую в историю Нордланда, как Великая. Но теперь она уже походила на кровавую резню. Потому что берсерки Хрюмнира уже уничтожили больше половины воинов Олава. Хёдмин был великолепен в этой битве. Недаром, говорят, что берсерк стоит двадцати воинов и может уложить до двадцати человек за раз. Но Хёдмин сражался куда дольше и от его руки пало более двух сотен воинов. Сражался он преимущественно с берсерками, потому что они подзадоривали его и разжигали его ненависть.

Витовт сражался у реки в кольце врагов и не видел, что происходило в авангарде.

Но вдруг раздался жуткий крик, и он увидел, как на поле метнулась чья-то я во тёмная фигура в развивающемся плаще. Но вот он разглядел, что это был Баллар. Он подбежал к лежавшему на земле в луже крови Хёдмину и попытался поднять его на руки. Вражеский берсерк перекусил ему горло, как он когда-то Сфагнуму, но это было куда страшнее того поединка, ведь умирал не враг, а друг и родной брат, и не было рядом лекарей, что помогли бы в трудный час.

- Дорого я ему дался!- пророкотал замирающим голосом Хёдмин, и все увидели вблизи него корчившегося в предсмертной агонии берсерка. Берсерк хрипел и плевался. Но пена в углах его рта уже перестала пузыриться, а лишь кроваво-красные пузыри изредка пузырились в уголках губ. Глаза уже потухали, а рычание становилось всё тише и тише. Из перекусанного горла хлестала кровь, он мотал головой и сплёвывал кровь сквозь сомкнутые губы.

Баллар и ещё несколько воинов оттащили раненного берсерка в сторону, но берсерк рвался из их рук и глухо ругался и рычал. Двое лекарок подхватили на руки раненого умирающего Хёдмина и унесли его в крепость. И битва продолжалась. Впрочем поединок Хёдмина с другим берсерком стал решающим в битве. Просто потому, что берсерков у врага уже не оставалось, всех их порубил Хёдмин с товарищами. И звуки сражения стали постепенно затихать, и вновь слышались уже и песни жаворонков, и кваканье лягушек, но повсюду теперь валялись раскуроченные доспехи и мёртвые обезображенные тела. А женщины спешно отбирали раненных и уносили в крепость. Выжившие и легко раненные воины собрались кучками у реки и обмывали свои потные лица и руки в пятнах вражеской крови. Но радость от победы была неполной. Ведь с ними не было ни Хёдмина, не было среди них и храброго Ульва, и многих других славных воителей. Потерявший в бою руку Йольв подошёл к группке воинов, сгрудившихся поодаль от остальных, среди них были Витовт и Хальвдан.

- Ну, что, братья?- спросил он, - как тебе боевое крещение, дан?

- Я думал будет хуже,- честно признался Хальвдан, - Но вот что теперь будешь делать ты?- спросил он не без содрогания глядя на окровавленный обрубок примерно в треть предплечья, безжизненно висящий вдоль тела воина.

- Ну, на этом моя лесная жизнь кончится. Наверное, стану пастухом у какого-нибудь ярла или на худой конец богатого бонда.- Он улыбнулся, - А что вы намерены делать после того, как погиб Хёдмин.

-Он ещё не умер, и не смей его хоронить!- сурово сказал Хальвдан.

- Ладно, Ладно, не сердись, дан,- примирительно обратился к нему Йольв. – но не верю я, что он выживет. После таких ранений не выживают.

- Но не забывай, что он берсерк. А берсеркам подвластна ни только их жизнь, но и смерть. Это люди огромной воли, и я уверен, что он выдержит этот поединок со смертью.

- Мастер ты говорить, дан. А я вот этим ремеслом не владею. Обучишь,- и он засмеялся.

- Что за веселье,- спросил рыжеволосый Убббе, хёвдинг одного из отрядов Бергтора, - Вам, я вижу, весело?

И тут все заметили как обезображено его лицо. Вражеский клинок провёл на его лице две глубокие красные борозды от левого глаза до подбородка, а стрелы изрешетили его так, что страшно было смотреть. Правый глаз беспокойно моргал, а левый превратился в сплошное кровавое месиво и распухал.

- Куда вы теперь собираетесь. Знаете, что приключилось с Хёдмином? Он дрался как герой. Он в врачевательных палатах.- сказал Уббе и растворился в толпе воинов у реки. А наши братья поспешили в врачевательные палаты, чтобы попрощаться с Хёдмином. У постели берсерка суетились две лекарки, а у изголовья кровати стоял Баллар и заглядывал в лицо брату.

- Спасибо тебе, брат, что находишься рядом со мной в мой последний час. Ты всегда был для меня лучом света в темноте, путеводной звездой, «В мире мрака лишь с тобой»- процитировал он известную строку из предания. Я люблю тебя больше всех на свете, тебя и моего не родившегося ещё сына. И прости меня, брат, за мою скверную сущность, прости меня за тот путь, которым мне суждено идти всю жизнь. Я ухожу и никогда не забуду тебя и никогда уже больше не вернусь в этот мир, если только Один не примет меня в Вальхаллу.

Но Хёдмин чудом исцелился. Благодаря усилиям трёх лекарок он поправился.

- Этого не может быть!- говорил Баллар Витовту на другое утро.

Может, может,- сказал, улыбаясь, Витовт, - мой давно умерший брат чудом спас меня от неминуемой смерти, и я жив, а твой брат чудом остался жить. Это предзнаменование. Боги не оставляют нас, а мы должны повиноваться им. Возблагодарим же Одина за нашу победу и столь чудесное исцеление твоего брата.

И Хёдмин вдруг заплакал. Тяжёлые крупные слёзы солёным дождём падали на руки Баллару и прочерчивали на лице берсерка длинные серебристые дорожки.

-Баллар, ты воистину приносишь счастье, недаром, твоё имя и означает «счастье». И ты, Витовт ярл, недаром говорят о тебе, что ты приносишь удачу, ведь и ты был спасён самим Одином.

И слёзы сами собой потекли по щекам. Хёдмин отвернул лицо, чтобы брат не видел его слёз, ведь для викинга не допустимы слёзы. Но тут двери широко распахнулись и в врачевательные палаты с громким воплем ворвалась одна из прислужниц Лилиан:

- Госпожа родила сына!- вопила она.

На неё зашикали, чтобы не мешала выздоравливающему, но Хёдмин тут же перестал плакать. Его глаза широко раскрылись и засверкали на продоблённым ветром лице. Он приподнялся в постели и крепко обнял одной рукой брата за шею, а другой подвернувшуюся под руку лекарку и дрожащим голосом произнёс:

- Великий Один сжалился надо мной и послал мне сына, чтобы знал я, что не напрасно живу в этом мире! Благодарю тебя, Гудрид за радостную весть. Жаль, что я не могу отблагодарить тебя теперь, но пускай жена моя, как только сможет как подобает отблагодарит тебя за твоё доброе сердце, что не поленилась ты сообщить отцу о рождении его дитя.

Витовт с женою и дочерью вернулись в свой замок. Его Воины Олава не разорили только потому, что поблизости всегда находился Хёдмин, а связываться с берсерком никому в здравом уме не хотелось, да к тому же с Хёдмином всегда был его брат, от глаз которого не могло укрыться ни одно беззаконие, и он не побоится сообщить об этом конунгу, а расправы конунга люди Олава всё же страшились, хоть и не признавались в этом даже самим себе.

Вечером на площади устроили роскошный парад в честь победителей. В первых рядах шли берсерки Хрюмнира, высокие, статные с могучими плечами и жилистыми руками и ногами. Хёдмин выделялся среди них своей статью и крепко зажмуренными зелёно-голубыми глазами. Лучи вечернего солнца играли на шлемах берсерков и воинов, разукрашивали щиты и кольчуги, переливались на копьях. После роскошного пира в разбитом на лугу шатре были устроены так называемые танцы. Хёдмин танцевал с женой, и на одном его плече сидел его только что родившийся сын, а на другом – Гуннар, что был посвящён в этот год в воины конунговой дружины. Потом на предплечье он подхватил Гюнрид, дочь ярла Хёдгира, невесту Гуннара. Когда он подбрасывал вверх своего маленького сынишку жена беспокойно дёргалась и умоляюще глядела на мужа, забывая, что он не мог её видеть. Флаги и знамёна развевались повсюду, а вино лилось рекой. Бились бокалы, и слышались хмельные крики и смех. Допоздна засиделись викинги за длинными накрытыми столами.

А несколько дней спустя пришла весть, что Олав ярл бежал на какой-то одинокий остров в море и что несколько дракаров высланы за ним Адальрадом конунгом. Но больше он так и не появился в Нордланде. Говорили, что его не стали убивать, но о его дальнейшей судьбе наши герои так и не узнали. Да и не хотелось им узнавать!