Таисия Чемоданова

Пусть это никогда не повторится…

В страшный 1933 год миллионы ни в чём не повинных людей умерли от голода.

Испытала его и наша семья. Нас у родителей было пятеро детей: старший Леонид, 1913 года рождения, сёстры Таня (1921 г.), я (1923 г.), Рая (1925 г.) и четырёхлетняя Клава.

До коллективизации дедушка, Роман Никитич Терещенко, папин отец, имел свой надел земли — пай, как тогда называли. У дедушки был один сын, и земли дали на двоих мужчин. Она была под станицей Придорожной.

Дедушка имел две лошади, небольшой плуг, борону, арбу и телегу. В хозяйстве также была пасека, две коровы, гуси, куры, поросёнок и прочая живность.

Весной, когда начинался сев, дедушка загружал телегу семенами, инвентарём и на все лето, до уборки хлеба, уезжал в поле.

Кто из нас ходил в школу, те оставались с бабушкой дома, а остальных тоже забирали в поле. Малышам тоже находилась работа: кто гусей пасёт, кто кушать и воды в поле принесёт.

Мама наравне с дедушкой работала на пашне. Трудились с раннего утра до позднего вечера. Спали, как говориться, на кулаках: немного отдохнут — и снова в поле.

Я любила ездить на бричке — сидеть на мешках и управлять лошадьми. А какие лошади были умные, только говорить не могли!

Дедушка оставлял зерно на семена, засыпал в амбары (их было два), остальное увозил на переправу продавать. Себе в зиму муки наготовит (сами хлеб выпекали).

В свободное время дедушка плёл корзины из лозы (большие с двумя ручками), они тогда в хозяйстве нужны были. И остальным дело находилось. Всегда с песнями работали.

Но, началась коллективизация. Помню людей в кожаных куртках, с наганами.

Они что-то начали кричать, заставили вывести со двора коров, запрячь лошадей, загрузить телегу зерном, которое вычистили под метёлку из амбаров, забрали всю муку в мешках, кукурузу, ячмень, все углы проверили.

Тогда деревянных полов в домах не было, а были наливные, глиняные. Активисты железными палками с острыми концами издолбили все полы (или доливки). Искали зерно: думали, что оно где-то в комнате закопано.

Во дворе был колодец. И родители, засыпав пятилитровый железный бидон пшеницей, опустили его в воду, чтобы потом сварить детям каши.

Но активисты были бдительны. Они подошли к папе и закричали: «Лезь в колодец и доставай, что там спрятал!». Думали, золото!

Пришлось папе достать бидон. Они раскрыли его и захохотали: «Проклятый кулак! Запрятал зерно». И плёткой по папе. Мы плакали, всё это видя…

Забрали мёд, уничтожили ульи, всё увезли в колхоз «Красный партизан» в станице Каневской за греблей. Дедушке стало плохо, и вскоре он умер. Папа и мама пошли работать в колхоз…

Сеяли то, что отбирали у «кулаков», тыча наган в грудь. На работу ходили пешком, а потом стали домохозяек возить на коровах и быках, запряжённых в подводы, отобранные у хозяев.

У каждой домохозяйки были маленькие дети. Кто-то оставлял их дома на старух, а кто-то брал с собой. В бригаде варили похлёбку, кукурузную кашу, жидкую, как чай, и люди шли работать ради похлёбки, ведь дома есть было нечего.

Помню, начали давать на заработанные трудодни макуху (жмых подсолнуха). Как мы были рады, ели её вместо шоколада. А потом болели желудки.

Если кто возьмёт из бригады качан кукурузы или в карман пшеницы, объездчик (на эту должность активистов ставили заядлых) каждого, кто возвращался с работы домой, проверял.

Не дай Бог, если что находил в кармане или в сумочке у несчастной, уже опухшей женщины, которая везла для дитя или больной, тоже опухшей матери.

Её, как преступницу, сажали в тюрьму, не считаясь с тем, что у неё забрали силой в колхоз всё. Никого не щадили.

В колхозе урожай был плохой. Не было настоящего хозяина, который бы разбирался в полеводстве.

Председателя и агронома назначали из переселенцев — все решала «красная книжка». Колхоз беднел.

Не стали давать в бригадах похлёбку, детей не стали кормить, хотя и они работали там.

Люди начали опухать, стали бессильные. Умирали целыми семьями.

Наша мама начала готовить пищу из макухи, смешанной с цветами акации и рыбы (брат ловил колючих ершей).

Всё пропускалось через мясорубку. Много кушать не давали, так как желудки были больные.

Тело наливалось водой, ходить было тяжело. Папа ещё работал в полеводческой бригаде, хотя был уже слабый…

Помню, я уже плохо ходила, но поехала с домохозяйками к папе в бригаду, надеясь хоть немного похлёбки покушать. Приехала, папа сам еле ходит — а работать надо.

Мне стало жалко его. Я пошла пешком домой. Шла, не знаю, сколько часов. Падала, подымалась и со слезами, не видя дороги, брела босиком по пыли. Мне тогда было 10 лет. Какая там школа! Думали о еде.

Зашла в Каневскую. Смотрю: на подводе едет мужчина. Не знаю, сколько ему лет. Тогда было не определить, все были отёчными. Обрадовалась — хоть немного подержусь за телегу, легче будет идти (силы уже иссякли).

На подводе было что-то накрыто брезентом. Подъехала телега к мосту через греблю (раньше там по обе стороны чистая речка протекала, а сейчас камышом заросло). Смотрю, под брезентом что-то круглое.

Думала, булки хлеба. Обрадовалась, вот возьму одну, домой принесу, мама нам всем по кусочку разделит.

Когда под брезент руку протянула, к моему страху, там оказались человеческие головы, уж не знаю, женские, мужские или детские.

У меня потемнело в глазах, и я не могла дальше идти, стало очень плохо. Это везли умерших с голоду людей.

Везли их в общую яму на кладбище, которая стояла всегда открытой. Каждый день туда сбрасывали трупы.

За покойниками никто не шёл, никто по ним не плакал. Умирали целыми семьями. Моя мама своих маму и папу тоже возила на тачке и сама падала от истощения…

Эту трагедию никогда не забыть. Её сделали искусственно.

И пусть то, что произошло по воле «активистов», никогда не забудется — чтобы больше не повториться!..

Таисия Петровна Чемоданова (Терещенко), станица Каневская.

Источник: http://cossacks.info/golodomor/doc/story08.html

«Советник» — путеводитель по хорошим книгам.