Правовой потенциал в становлении идентификационныхпозиций россиян

Как известно, российское общество отличается высокой степенью социальной полязированности. И какие бы слова не произносились в пользу того, что в обществе отсутствует несущее идеологическое начало, реализация любого социального идентификационного проекта будет неизбежно наталкиваться не столько на резистенцию определенных слоев, привыкших жить в условиях социальной анархии, абсолютного и относительного социального изоляционизма и дистанцированности государства, но и от того, насколько российское население восприимчиво к новым идеологическим веяниям, насколько идентификационная матрица удовлетворяет требованиям инструментальной активности.

Говоря о изменении идентификационных позиций россиян, можно констатировать, что, во-первых, происходит размывание старых идентификационных матриц и стремительная сдача позиций в связи с естественными демографическими и социальными причинами. Во-вторых, новая идентификационная матрица по существу не опирается на провозглашенную в обществе идею правового государства. В-третьих, правовые институты, как отмечалось ранее, испытывают дефицит институциональных ресурсов, избирательную включенность права в институциональные практики россиян, ориентированы на воспроизводство и, к сожалению, уязвимы для группового присвоения.

Разбалансировка социальной системы может привести к усилению авторитарных методов руководства, а острота социальной напряженности в обществе не может быть снята политикой социальных субсидий без слома существующей модели социального неравенства.

В условиях, когда общество распадается на несколько социальных сегментов, возникают альтернативные формы поведения, воспитания и образов жизни. В том, что правовой потенциал может сыграть свою роль, свидетельствует демократизация публичной политики, которая в определенной степени смягчает негативные последствия социальных неравенств и дает выход на поиск оптимальных идентификационных позиций.

При том, что в российском обществе существует определенная толерантность к конкретным проявлениям социальных неравенств, высокая степень толерантности свидетельствует, скорее, об индифферентизме и не связана с легитимизацией сложившихся социальных отношений. Оценивая свой статус в рамках критерия доходов или социального самочувствия население, тем самым, снижается на уровне профессионального статуса или исходит из планки существующих доходов, что делает эти группы неоднородными, крайне неустойчивыми и социально неконсолидированными.

Самооценка статуса в обществе связывается с социальной вертикалью, резко смещенных вниз социальных позиций. Социальная самоидентификация; в этом смысле, является производной от социальной идентификации общества, и слабо связана с групповыми или социально значимыми особенностями.

До сих пор общество сосредоточено на проблеме бедности, в то время, как востребованной является ориентация на социальную активность. В условиях существующей социальной и межрегиональной дифференциации и невозможности удовлетворения базовых потребностей 11 % населения⁴¹ можно фиксировать сужение идентификационного потенциала. Не удивительно, что идентификационные позиции периферийны в отношении формирования социальных стратегий.

В настоящее время, обращает на себя внимание то, что значительное понимание ограниченности личностных ресурсов и их взаимосвязи с более значимыми социально-статусными показателями, так как бедность является и причиной возникновения социального одиночества и утраты доверия к помощи близких. А это говорит о том, что в России правовой потенциал имеет выход в двух измерениях: во-первых, на индивидуально-структурном уровне, связанном с совершенствованием сферы, с переходом от защитной к социализационной функциям семьи, а перемещение акцента с личностной на «современную» форму социальной капитализации (правовые), а также о том, что на уровне публичной сферы совершенствование механизма представительства групповых интересов также возрастает роль права в становлении идентификационных позиций.

В понимании и интерпретации россиянами своих идентификационных позиций важно даже не то, являются ли они традиционалистами или придерживаются либеральных идей. Не случайно, что из всех гражданских прав и свобод выбирается свободный выбор профессии, свобода выезда за рубеж, свобода выбора частной собственности. То есть то, что касается индивидуального уровня.

Что же можно сказать о определении позиции по отношению к обществу, государству, к миру в целом и базовым ценностям в своей жизни, то здесь получается довольно противоречивая картина. Большинство, как свидетельствуют данные социологических исследований, поддерживают общенациональные цели развития, которые касаются создания равных возможностей для всех и наведение порядка во всех сферах жизни. Возможно, задействование правового ресурса могло бы иметь позитивное значение.

Как мы видим, если в обществе существует консенсус насчет определенных общенациональных целей, которые, к сожалению, носят, скорее, реактивный характер, нежели воспринимаются осознанно. Следовательно, ассоциирование с правовыми нормами, с правопослушным поведением, является достижимым при наведении порядка во всех сферах жизни. Создание равных возможностей для всех связано с уходом от традиционалистского толкования социальной справедливости и определением идентичности в ее гражданско-политическом смысле.

Существующие правовые нормы дают достаточно прочную базу для таких действий. Существенный уровень поддержки населением гражданских свобод фиксируется в обществе в целом, но достаточно неравномерно распределен между различными социальными группами. И упование на разворот государства к социальным проблемам отражает неразвитость гражданского сознания, одновременно как и отклонение жестких националистических или откровенно изоляционистских требований.

Исследуя взаимосвязь между общенациональными целями и чувством общности россиян, можно обнаружить определенный когнитивный диссонанс, который состоит в том, что приоритетность чувств социального микроуровня оставляет общенациональные цели на откуп государству и не связана с ресурсом социальной активностью, следовательно, невостребованностью правового ресурса как такового.

Ясно, что в обществе определилась группа людей, которая не ждет «манны небесной» и не связана с помощью государства. Но эта третья по значимости устойчивая самоидентификация (ее разделяет свыше четверти россиян)¹, также как и самоидентификация с семьей и друзьями, показывает достаточно слабое влияние правового потенциала, в то же время, фиксируя достигнутые уже в обществе разделенность публичной и частной сфер. И даже такая отрицательная самоидентификация вызывает надежду на то, что с укреплением правовых институтов, с пониманием того, что существует сфера взаимной ответственности, компетентности государства и общества, возрастает, соответственно, и влияние правового потенциала на индивидуально-структурный уровень, на котором ответственность не менее значима, чем в качестве публичных акторов.

Учитывая задачи, стоящие перед российским обществом, можно сказать, что правовой потенциал до сих пор не использован в качестве механизма социальной интеграции общества, но и на индивидуально- структурном уровне отсутствие правового ресурса в содержании социального капитала накладывает свой отпечаток на актуализацию права в общественной жизни.

Оценивая результаты изменений, произошедших в идентификационных стратегиях россиян, нетрудно заметить, что большинство населения так и не определились со своими идентификациями. И кажется, что идентификация социального микроуровня, скорее, является желанием отмахнуться от проблемы самоопределения, не переходя на более высокий уровень социальной рефлексивности.

Между тем, с этой особенностью связана, на наш взгляд, до сих пор переживаемая утрата чувства принадлежности к большой общности. Рост авторитета государства может позволить каким-то образом рассеять, смягчить данное синдромное состояние, которое, ослабевая постепенно в обществе, тем не менее, не приводит в позитивном виде к возрастанию роли гражданской самоидентификации.

Не стремясь повторить эксперименты с общностями типа «советский народ», необходимо сказать, что, так или иначе, каждый россиянин внутренне включен в систему очень сложных социальных связей, важность которых для разных людей далеко не одинакова. И если речь не идет о абстрактных макротерриториальных общностях, то, следовательно, также, как и том, что связано с духовной близостью, правовой потенциал может выполнить роль медиаторного механизма, связывающего всех, кто ориентирован на социальный микроуровень и тех, кого именуют традиционалистами, и позиции которых направлены на воспроизводство больших общностей.

Дело в том, что в обществе все большее распространение получают прогосударственные настроения: государство должно уменьшить различие в доходах между людей.. В конце десятилетия такой точки зрения уже придерживалось 83 %.⁴⁶

Следует отметить, что это скорее является следствием нарастания реактивно-адаптационного, а не достижительного поведения, которое как раз и открывает наибольшие перспективы для права. Короче говоря, с правовым потенциалом до сих пор не связываются возможности гражданско-реактивного достижительного поведения и занятия инновационных позиций. Если население обеспечено нарушением законных прав рядовых акторов и, следовательно, повышением сферы формально-правовой свободы, все-таки, анализ показывает, что настроение большинства преобладает в поддержку индивидуальной неправовой свободы. И, таким образом, правовой потенциал находится, скорее, в режиме ожидания, нежели становится реальной силой, влияющей на конструирование социально-идентификационных позиций.

Ценностно-нормативные представления россиян о праве, конечно, создают впечатление, что существуют некоторые дозы недоверия к формальным возможностям. Так как протестный потенциал достаточно слаб, а ролевые обязательства конкретных работодателей или государства связываются с так называемыми патерналистскими ожиданиями. Иными словами, дух ролевой системы в российском обществе не соответствует востребованности правового потенциала, к которому обращаются чаще всего вынужденно.

И хотя население фиксирует исчезновение прежних социальных экономических прав и свобод, таких, как отсутствие безработицы, гарантированная государством занятость, гарантированный уровень жизни, разделение между теми, кто придерживается реформ (55 %), и тех, кто считает, что выигрывает от них (43 %) существенно не влияет на роль правового потенциала. Дело в том, что в таком контексте право не может выполнять медиаторной функции, а скорее связано с отстаиванием либо позиций социального реванша, то есть восстановление прежнего социального статуса, либо с чрезмерными ожиданиями, то есть право становится жертвой взаимоисключающих социальных притязаний.

Высокий уровень социальной дезинтеграции общества обеспечивает, на наш взгляд, ситуацию присвоения права, при которой ни одна из групп не считает возможным использование правового потенциала в общесоциальных интересах, и ориентирована на закрепление правового ресурса для собственных властных или экономических позиций. Это касается не только элитных групп населения, которые вовсе не стремятся солидаризироваться с остальной частью населения, но и так называемого безмолвствующего большинства, в настроениях которого правовой ресурс имеет слишком абстрактно-символический характер, что, каким-то образом, влияет на групповое представительство или использовать в качестве аргумента в соглашении с элитными слоями населения.

В этих условиях вполне объясним факт, что у большинства населения нет надежды на право, как регулятор социальных неравенств, и упование на государство определяется только патерналистским синдромом или интегрированием в систему властных отношений. Иными словами, инструментальные позиции по отношению к праву не дают возможности расширить влияние правового ресурса в его косолидационном измерении.

В диссертационном исследовании подчеркивалось, что право не влияло на становление социальной структуры российского общества и, следовательно, легитимация социальных неравенств, опять же, связана с привыканием, но никак не с правовыми установками. Фиксируя, что в российском обществе растет уважение к таким базовым правовым институтам, как частная собственность и права человека, мы можем в то же время сказать, что отсутствует взаимный консенсус по этому вопросу, а также готовность к коллективным практикам для защиты заявленной позиции.

Хорошо ли это или плохо для укрепления правового потенциала, можно определить только, исходя из того, что несовместимость поддерживаемых целей национального развития с чувством общности, так и несоизмеримость, с которой эти цели не могут быть достигнуты при доминировании общности социального микроуровня, показывает насколько противоречивым является ситуация с формированием социальной идентичности.

Признавая, что гражданская идентичность является магистральным путем развития правового потенциала, можно сказать, что треть россиян, поддерживающих эту позицию, до сих пор придерживаются государственнической, а не гражданской составляющей, и, следовательно, «приумножают» число тех, кто закрепляет право исключительно в компетенции государства и не видит в нем механизмов балансирования социальных интересов или социальных консолидаций.

Между тем, уместно отметить, что существующие прогосударственные настроения могут позитивно повлиять на расширение правового потенциала, если государственные структуры демонстрируют правовую лояльность и правовую компетентность по отношению к отдельным гражданам и обществу.

Таким образом, корреляция правового потенциала и идентификационных позиций является достаточно сложной конфигурацией социальных ролей и связей. Разобраться в этом поможет сравнение социального капитала и социального расслоения в российском обществе. Хотя операционализация измерений социального капитала является сложной в любом контексте, право, как составляющая социального капитала, указывает на круговую взаимосвязь между переменными, выраженными социальным капиталом и социальным расслоением.

Можно обнаружить высокую степень корреляции между участием в социальной жизни общества и доверием к праву. Говоря о том, что позиция «семейные узы» в российском обществе поставлена недоверию капиталу, следует отметить, что нельзя видеть однозначной связи между уровнем социального капитала и доверием общества и в равной степени нельзя социальный капитал ограничивать, как мы отмечали, личностным измерением.

В том, что правовой потенциал в российском обществе не превосходит другие социальные показатели, можно видеть только возможность выглядеть более благополучные или менее благополучные слои населения. И, наконец, изучение конкретных экономических и политических характеристик правового потенциала, мало что проясняет в отношении влияния последнего на идентификационные позиции россиян.

За последнее время сложилась достаточно успешная модель правового заимствования. Успешная в том смысле, что позволяет обеспечить максимальный паритет индивидуальных интересов. Отношения между россиянами строятся на позициях неравенства, которые, вроде бы, нуждаясь в правовых регуляторах, смещаются в состояние дистанцирования. Вероятно, если бы население имело стратегию выхода, то актуальность этой проблемы стала бы очевидной. Но многие россияне сохраняют естественные семейные отношения, не склонны радикально изменять ситуацию, выходя за пределы круга близких, что значительно снижает правовые потребности.

Главный недостаток правового потенциала население видит в том, что он не создает стимула к развитию социального доверия и установлению партнерских отношений между обществом и государством, в равной степени, как и навряд ли содействует в том, чтобы население испытывало эффект социальной самодостаточности.

Полученные результаты свидетельствуют о том, что в обществе не существует группы, самоидентификация с которой позволила бы говорить о правовом состоянии. Гражданская идентификация является, скорее, общепринятой идентификационной матрицей, чтобы нести социально- консультационный смысл.

Очевидно, что закрепление социальных неравенств, то, что россияне уже прошли школу неравенства, вовсе не вызвало эффекта обращения, понимания обществом того, что право может сыграть определенную согласительную роль. Не утрируя лозунг «спасайся, кто может», нельзя и не говорить о том, что в условиях, когда ни образование, ни профессиональный статус не играют роли «восходящего социального лифта», трудно рассчитывать на то, что интерес к правовому потенциалу, как иные возможности легального способа улучшения положения или повышения социального статуса, может быть актуализировано.

Однако, констатируя эти отрицательные явления, нужно задуматься над вопросом «неужели право в России обречено на периферийные позиции?». Нет, утверждаем мы. Главное, что общество уже пережило период принятия права и не мыслит жизни без демократических и правовых механизмов. Хотя правовой ресурс мало, что дал большинству населения. В том, что доступность к праву не является достигнутым и стало таковым для разных слоев населения, но не только элитных, говорит о необходимости социального перепрофилирования права, поощрений интереса населения к правовым нормам и на уровне формирования правовой культуры, и реализации программ правовой помощи.

Идентификационные позиции населения, как показывает осуществленный анализ, определяются абстрактно-символической потребностью в правовом потенциале. Но это, конечно, не означает, что в российском обществе реально правовой потенциал не присутствует в качестве механизма формирования идентификационных матриц.

Дело обстоит гораздо сложнее. В целом самоидентификация россиян осуществляется фрагментарно, мозаично. И это свидетельствует о неустоявшихся стереотипах социального поведения, о неопределенности посткризисного синдрома, о преобладании адаптивно-реактивного поведения. Пожалуй, перечисляя эти причины, нужно выделить основное.

Правовой потенциал воспринимается как ресурс государства и не является составляющей социального капитала населения. Таки образом, правовые нормы и правила относятся к сфере публичной компетенции и не задействованы в отношениях на социальном микроуровне, столь важным для большинства населения.

Характеризуя эту российскую особенность, нужно также отметить, что отношение к правовому потенциалу основывается на интерпретации правовых норм, как принудительных. И в силу этого, реститутивный смысл права теряется или недооценивается, как возможность формирования современной социальной идентичности.

Говоря об этих «недостатках» правового потенциала, нужно еще раз отметить и сильную сторону, которая состоит в том, что правовые нормы не несут «родимых пятен» прошлого в равной степени не связаны и с дискредитированными идеологическими постулатами. Поэтому неправильный смысл права обретает достаточно ярко выраженную идентификационную окраску (тональность), что показывает определенную перспективность правового потенциала. Использование и уклон россиян в сторону социально-экономических прав естественен в условиях российского рынка и неэффективность социальной политики государства.

Но то, что для большинства российского общества право приобрело смысл средства легализации социальных претензий, выражения социальных интересов, является очевидным.

Для советской системы был характерен социальный патернализм, что затрагивало и государство, и даже предприятия. В условиях неконтролируемого роста социального неравенства, право является препоной на пути дедемократизации общества и монополизации общественной жизни. Особенно опасным является отрицательная динамика восприятия права, которая коррелируется в связи с динамикой социального неравенства.

Существующая отстраненность населения от участия в политической жизни (только 4,4 % граждан посещали выступления государственных деятелей; лишь 0,3 % граждан обращались к средствам массовой информации)⁴⁹ свидетельствует о том, что существует разрыв, неактуализированность массива политических прав в то время, как их игнорирование не приводит к поиску взаимопонимания и достижения толерантных взаимоотношений в обществе.

Минимальный порог социального участия граждан гарантируется современным состоянием правового потенциала, но почти 80 % граждан чувствуют бессилие перед властью, не верят в возможность оказать на нее влияние, в том числе и пользуясь правовыми механизмами.⁵⁰

Много зависит от того, насколько возможнаинтернализация правовых норм в контексте самоорганизации граждан, функционирования гражданских организаций, как способа вовлечения граждан в политику. Безусловно, на этом пути необходимо освобождение права от бюрократизма и избыточного контроля; принятие системы законов, гарантирующих и стимулирующих гражданские инициативы.

Демократизация политической сферы может быть успешной только при когерентном движении, при адекватном улучшении социального положения населения. Тогда возможно ставить вопрос о логике развития правового потенциала. Но правовой потенциал в реально складывающейся социальной ситуации является площадкой для модернизации, для движения российского общества к обществу инновационного типа.

Парадокс в том, что тенденции усиления права сочетаются с ослаблением и, даже, распадом механизмов регулирования общественной жизни часто являются объектом приватизации со стороны кланов государственной бюрократии. Учитывая это обстоятельство, мы можем сказать, что правовой потенциал ограничен групповым эгоизмом и

перспективы его роста определяются нарастанием солидаристских связей в обществе.

Заключение

Правовой потенциал российского общества является достаточно неисследованной темой в связи с теми обстоятельствами, что складывались в процессе посткоммунистической трансформации России. Казалось бы, выдвинутая на первый план задача построения правового государства нашла широкую поддержку и внимание в различных слоях общества. В России созданы и функционируют базисные правовые институты, закрепилось отношение к правам личности (правам собственности, гражданским правам, правом на самостоятельный выбор работы, права на выезд за границу), как неотъемлемым социальным качествам личности.

Однако, в обществе есть убеждение, что право находится «на обочине» социальной жизни. В 90-е годы произошла маргинализация права, так как социальные преобразования носили верхушечный характер и не предусматривали использование демократических правовых механизмов, на них не оказывали влияние гражданские инициативы и большинство населения, как результат, ощущает себя даже бесправными по сравнению с прошлым советским периодом.

С одной стороны, открыты горизонты для личностной социальной самореализации, деловой инициативы. В обществе растет понимание того, что без класса предпринимателей, без достиженческого типа поведения невозможно выйти на инновационный путь развития. С другой — общество «топчется на месте», бросаясь то в крайность наведения порядка, то опасаясь возврата к прошлому.

Настроения россиян в целом можно назвать ретроактивными, в то время, как правовой потенциал открывает и стимулирует актуализм и проецирован в будущее. Не случайно, рациональный тип личности отличается и уважением к позициям других, и умением планировать свою жизнь, что основывается на принципе правовой компетентности.

Анализируя развитие правового потенциала, в диссертационном исследовании отмечалось, что правовая система российского общества сформировалась в условиях сочетания стихийности и «планомерного» воздействия элитных групп, монополистов социальных и правовых ресурсов.

Не случайно, что доступ к правовым ресурсам крайне неоднороден и определяется социальной поляризацией общества. Правовая система в этом контексте исполняет роль стабилизатора легитимации, механизма легализации существующих неравенств, но не может иметь стимулирующее солидаристское значение.

Правовой потенциал не имеет четкого социального адресата, размыт у различных слоев населения за исключением, пожалуй, полярных групп: верхней элиты и социального дна, которые составляют в целом около 10 % населения. Но и остальные 90 % (подавляющее большинство) относятся к праву, как инструментальной ценности, и не руководствуются правилом безусловного соблюдения закона.

Хотя в обществе и существует осознанная потребность в праве, как механизме защиты личных и групповых интересов, практика присвоения и использования права, при том, что не сложились легитимные формы согласования и представительства интересов, вызывают определенные негативные последствия в виде неэффективности применения действующего законодательства или использования в неправовых целях.

Конечно, коренной проблемой правового потенциала можно назвать использование правовых принципов и инструментов для достижения целей, которые не носят правовой характер. И только формирование социального консенсуса на правовой основе открывает перспективы превращения права, правового потенциала в мощный катализатор социальных перемен.

В процессе исследования выявлено, что правовой потенциал российского общества содержит институциональное и идентификационное измерения. Существующая система институтов права обеспечивает относительную стабильность и дает ощущение правопорядка, закрепляет произошедшие социальные перемены, но, в связи с неконсистентностью (противоречивостью), дефицитом институциональных ресурсов (прежде всего, ресурса влияния) склонно к самовоспроизводству. Положение усугубляется тем, что большинство россиян относится к праву этакратически, то есть ассоциируют правовую систему и государство, проецируют отношение к праву через оценку деятельности конкретных правоохранительных структур или его представительства.

Так как социальные группы российского общества достаточно разрозненны, не способны к совместным практикам, отсутствует и возможность использования правового потенциала как механизма согласования и поддержания баланса в социальных интересах. Государство объективно вынуждено выступать арбитром в тех вопросах, которые касаются сугубо гражданской сферы. В то же время, население склонно видеть в наведении правопорядка «покушение» на индивидуальную (неправовую) свободу, полученную в период социальной анархии. Такая парадоксальная ситуация приводит к тому, что в социо- структурном измерении в российском обществе отсутствует класс, которому можно было бы приписать роль правового референта, на который могут ориентироваться остальные слои общества в социальной деятельности и по деятельностно-мотивационным установкам.

Рассматривая идентификационные позиции россиян, можно сказать, что основное направление, основные корреляторы права обнаруживаются в формировании гражданской (политико-правовой) идентичности, которая постепенно становится приоритетной среди других видов социальной идентичности. Существующий, однако, разрыв между самоидентификацией на социальном микроуровне и стремлением самоопределиться, как обладатели определенных прав, создает и способствует селективному использованию праву. Правовой ресурс так и не включен в социальный капитал большинства россиян, где явно доминирует личностный (связи, знакомства), а также, в меньшей степени, и экономический ресурсы. Не созданы условия, при которых бы правовой ресурс мог конвертироваться в ресурсы престижа, влияния или власти или, более того, привести к ограничению доходов.

Таким образом, развитие правового потенциала складывается под влиянием противоречивых трендов, нарастания потребности в осознании необходимости, укреплении и развития правовой системы, и с другой, стагнации, преобладания архаических неправовых норм, не свойственных современному обществу.

Оценивая перспективы развития правового потенциала можно сказать, что определяющим является синхронизация по совершенствованию правовых институтов и повышению правовой культуры населения, создание условий, при которых бы правовая компетентность считалась социальной инвестиционной сферой.

Также, нельзя не отметить, что в российском обществе правовой потенциал при преобладании формального (экспансионистского) отношения к праву трудно, пока, ожидать прорыва на превращение права из инструментальной ценности в базисную ценность общества. Для этого должны быть сформированы предпосылки в виде сокращения социальной поляризации общества, облегчения доступа к правовым ресурсам широких слоев населения и, наконец, выработаны адекватные формы партнерства государства и общества.

Литература.

1.Аберкромби Н. и др. Социологический словарь. М., 2004

2.Аврутин Ю.Е. Государство и право. Теория и практики. М., 2009

3.Бойков В.Э. Ценности«и ориентиры общественного сознания россиян // Социологические исследования, 2004. № 7

4.Артемов В. М. Социально-культурная ориентация работников правоохранительных органов. // Социологические исследования, 2000, №7

5.Бурдье П. Социология политики. М., 1993

6.Башкирова Е.И. Трансформация ценностей российского общества // Полис, 2000. № 6