Что было ночью

Этот резкий, отчетливый звук разбудил мальчика посреди ночи. Он нащупал

выключатель настольной лампы и осмотрел комнату. Часы на стене показывали

почти два. "Что может происходить в мире так поздно?" -- удивился мальчик.

Тут звук раздался снова -- точно! Он доносился с улицы. Будто кто-то

заводил там большую пружину. Интересно, кому понадобилось это делать среди

ночи? Хотя нет... Это только похоже на пружину, а на самом деле никто ничего

не заводит. Понятно: там где-то птица кричит. Мальчик подтащил к окну стул,

взобрался на него и, раздвинув занавески, приоткрыл окно. Прямо посередине

неба, заливая сад ярким, почти дневным светом, висела огромная белая луна.

Такая полная луна бывает поздней осенью. Деревья в саду показались мальчику

совсем не такими, как днем. Они всегда смотрели на него приветливо, а теперь

вдруг сделались совсем чужими. Толстые, покрытые листьями ветви дуба

недовольно раскачивались под порывами налетавшего ветра и неприятно

скрипели. Изменились и камни в саду -- побелели, разгладились и бесстрастно,

как лики мертвецов, взирали в небо.

Птица, издававшая эти звуки, похоже, сидела на сосне. Мальчик высунулся

из окна и посмотрел наверх, но разглядеть птицу снизу, сквозь большие

тяжелые ветки, не удалось. "Что за птица такая? Вот бы посмотреть", --

подумал мальчик. Хотелось запомнить ее расцветку и как она выглядит, чтобы

завтра отыскать в энциклопедии. Любопытство так разбирало его, что спать

совсем расхотелось. Больше всего мальчик любил рассматривать в энциклопедии

рыб и птиц. Эти замечательные толстые книжки, которые ему купили родители,

стояли в ряд на книжной полке в его комнате. В школу мальчик еще не ходил,

ни уже умел читать.

Прокричав несколько раз кряду, птица умолкла. Интересно, слышал ее

кроме него еще кто-нибудь? Папа или мама? А бабушка? Если не слышали, можно

будет утром им рассказать, как ночью, в два часа, у них в саду на сосне

сидела какая-то птица и кричала. "Голос у нее такой, точно пружину заводят.

Хоть бы разок на нее взглянуть! Тогда я бы вам сказал, как она называется".

Птица больше не кричала. Пряталась в умытых лунным светом ветвях сосны

и молчала как рыба. Порыв неприятного холодного ветра проник в комнату,

будто предупреждая мальчика о чем-то. Он поежился и закрыл окно. Эта птица

-- не то что воробей или голубь -- просто так людям не показывается. Мальчик

читал в энциклопедии, что ночные птицы почти все -- умные и осторожные. "Она

знает, наверное, что я ее высматриваю, поэтому все равно не покажется,

сколько ни жди". Мальчик раздумывал, идти ему в туалет или нет. Туда вел

длинный темный коридор. Нет, лучше опять забраться в кровать и уснуть. А в

туалет можно и до утра потерпеть.

Мальчик выключил свет и закрыл глаза, но сидевшая на сосне птица не

давала ему покоя, и он никак не мог уснуть. Лампа не горела, но с улицы

струился лунный свет, точно манил куда-то. Тут заводная птица опять

закричала, и мальчик сразу же выпрыгнул из кровати. На этот раз зажигать

лампу он не стал -- только накинул на пижаму кофту и влез на придвинутый к

окну стул. Отогнув занавеску совсем чуть-чуть, мальчик через щелку посмотрел

туда, где стояла сосна. "Уж так птица не догадается, что я за ней

подсматриваю".

X x x

Теперь мальчик увидел две человеческие фигуры и невольно замер, не

дыша. Двое мужчин, словно темные тени, сидели на корточках под сосной. Оба

были в черном. Один -- с непокрытой головой, на другом -- какая-то мягкая

кепка с козырьком. "Зачем незнакомые люди поздно ночью забрались в наш сад?

Почему на них собака не залаяла? -- снова удивился мальчик. -- Может быть,

надо сейчас же сказать родителям?" Но любопытство не отпускало его от окна.

Очень хотелось посмотреть, что делают в саду эти люди.

Тут, словно спохватившись, с дерева заголосила Заводная Птица.

Кр-р-р-ри-и-и... Но незнакомцы не обратили никакого внимания на этот крик,

повторившийся несколько раз. Не подняли голов, не пошевелились, а продолжали

тихо сидеть на корточках друг против друга и, похоже, едва слышно что-то

обсуждали. Ветки заслоняли свет луны, и поэтому различить их лиц мальчик не

мог. Вскоре мужчины как будто договорились и одновременно встали. Один был

сантиметров на двадцать выше другого. Оба тощие, на высоком (это на нем была

кепка) -- длинное пальто. На низеньком одежда сидела поскладнее.

Коротышка подошел к сосне и стал смотреть вверх, на макушку. Потом

начал поглаживать ствол, похлопывать по нему обеими руками, точно проверяя,

-- и вдруг обхватил и легко, без всяких усилий (во всяком случае, так

показалось мальчику), полез наверх. "Прямо как циркач", -- подумал мальчик.

Ему было известно, как нелегко карабкаться по сосне. Ствол гладкий,

скользкий, и почти до самого верха ухватиться не за что. Мальчик знал росшую

в саду сосну хорошо, как друга. Зачем этому человеку понадобилось ночью

лезть на дерево? Он что -- хочет Заводную Птицу поймать?

Долговязый стоял под деревом и не отрываясь смотрел вверх. Наконец,

коротышка исчез из виду, но по шуршанию сосновой хвои было ясно, что он

продолжает подъем. Заводная Птица наверняка услышит его и тут же улетит. Как

ни ловко коротышка лазил по деревьям, птицу так просто не поймаешь. Хотя,

если повезет, подумал мальчик, может, хоть краешком глаза удастся увидеть,

как она вспорхнет с сосны. Затаив дыхание, он ждал, что сейчас услышит шум

крыльев. Ждал, но так и не дождался. И птица больше не кричала.

X x x

Долго стояла полная тишина, не было заметно никакого движения. Все

вокруг купалось в неестественно серебристом лунном свете, и сад напоминал

неожиданно обнажившееся скользкое дно моря. Как завороженный, мальчик не

шевелился и не сводил глаз с сосны и стоявшего под ней долговязого. От

дыхания запотело оконное стекло. На дворе, наверное, холодно. Долговязый,

уперев руки в бока, пристально вглядывался вверх. Стоял не двигаясь, словно

окоченел. Должно быть, волновался за коротышку, ждал, чтобы тот поскорее

закончил свои дела и слез с сосны. Понятно, почему он волновался: спускаться

с высокого дерева труднее, чем лезть наверх. И вдруг долговязый будто решил

махнуть на все рукой -- повернулся и скрылся в темноте.

Мальчику показалось, что все его бросили. Коротышка залез на сосну и

пропал. Долговязый ушел куда-то. Заводная Птица молчит. Отца, что ли,

разбудить? Но он ни за что не поверит. Скажет: "Опять тебе что-то

приснилось". Мальчику действительно часто снились сны, и он иногда путал сон

с явью. Но сейчас, кто бы что ни говорил, все было на самом деле -- и

Заводная Птица, и парочка в черном. Просто они куда-то исчезли ни с того ни

с сего. "Папа все поймет, надо только объяснить как следует".

И тут вдруг мальчик подумал: "А ведь тот, невысокого роста, очень похож

на папу! Может, ростом пониже, зато фигура, движения -- ну как две капли

воды. Да нет! Папа так ловко не влез бы на дерево. Он не такой проворный, не

такой сильный". Мальчик совсем запутался и ничего не понимал.

Через несколько минут у сосны снова появился долговязый. На этот раз он

был не с пустыми руками -- принес лопату и большой холщовый мешок. Тихонько

положил мешок на землю и принялся копать у самых корней дерева. Лопата

вонзилась в землю с сухим хрустом. "Ну уж теперь все точно проснутся". Такой

четкий и громкий был звук.

Никто, однако, не проснулся. Долговязый ни на что не обращал внимания и

молча, без остановки, продолжал копать. Несмотря на хилый вид, по тому, как

он обращался с лопатой, было видно, что силой его бог не обидел. Работал

размеренно, без лишних движений. Вырыл яму на нужную глубину, прислонил

лопату к сосне и, стоя на краю ямы, смотрел в нее. Наверх ни разу не

взглянул -- забыл, что ли, про коротышку, который забрался на дерево? Сейчас

в голове у него только яма, и больше ничего. Мальчику это не понравилось.

"На его месте я бы о товарище побеспокоился".

Судя по кучке земли, выкопанной долговязым, яма была не глубокая --

мальчику по колено или чуть глубже. Но долговязого глубина вполне

устраивала. Он достал из мешка какой-то предмет, завернутый в черную

материю, -- что-то мягкое. Это было видно по тому, как долговязый его

держит. "А может, он собирается похоронить в яме чей-нибудь труп?" При этой

мысли сердце у мальчика запрыгало в груди. Величиной завернутый предмет был

не больше кошки. "А вдруг это не кошка, а человек? Маленький ребенок? Но

зачем ему понадобилось закапывать это в моем саду?" Мальчик проглотил слюну,

которая -- он не заметил, как -- скопилась во рту, и издал при этом такой

громкий звук, что даже сам испугался: как бы дылда в саду не услышал.

Тут же, точно этот звук подстегнул ее, заголосила Заводная Птица:

кр-р-р-ри-и-и... кр-р-р-ри-и-и... Похоже, пружина стала туже заводиться.

Услышав крик, мальчик почувствовал, что сейчас должно произойти что-то

очень важное. Он прикусил губу и незаметно для самого себя стал скрести

ногтями руки. Лучше бы ему ничего этого не видеть. Но теперь уже поздно.

Мальчик не мог отвести глаз от того, что происходит в саду. Слегка приоткрыв

рот и прижавшись носом к холодному стеклу, он наблюдал странную картину и

уже не надеялся, что кто-то из родных проснется. "Даже если поднимется

сильный шум, все равно никто не проснется, -- думал мальчик. -- Кроме меня,

этих звуков никто не слышит. Так было решено с самого начала".

Нагнувшись, долговязый осторожно положил черный сверток в яму.

Выпрямился и долго глядел на него с высоты своего роста. Из-за тени от

козырька лица мужчины было не разобрать, но, казалось, взгляд его был

мрачным и даже каким-то торжественным. "Точно -- это чей-то труп", -- решил

мальчик. Наконец, долговязый решительно взялся за лопату и стал забрасывать

яму землей. Покончив с этим, он слегка утрамбовал землю, прислонил лопату к

стволу дерева и не спеша удалился, унося холщовый мешок. Ни разу не

обернулся, не посмотрел на верхушку сосны. Заводная Птица больше не кричала.

Мальчик повернулся и посмотрел на часы. Напрягая зрение, с трудом

разглядел стрелки -- половина третьего. Еще минут десять через щелку в

занавесках подсматривал за сосной, надеясь уловить какое-нибудь движение, --

и тут его будто накрыли сверху тяжелой железной крышкой: страшно потянуло в

сон. Мальчику хотелось узнать, что будет дальше с коротышкой на дереве и

Заводной Птицей, но глаза сами закрывались, и он ничего не мог с ними

поделать. Нетерпеливо выпутываясь на ходу из кофты, мальчик нырнул в

постель, где сон сразу навалился на него и лишил сознания.

6. Я покупаю новую обувь • Возвращение блудного кота

Миновав тянувшуюся от станции метро "Акасака" оживленную улицу, по обе

стороны которой шли ряды ресторанов и баров, я немного поднялся по отлогому

склону, где стояло шестиэтажное офисное здание ничем не примечательной

наружности -- не новое, не старое, не большое, не маленькое, не роскошное,

но и не слишком скромное. На первом этаже разместилось туристическое

агентство: в большом окне красовались плакаты с видами порта на острове

Миконос и сан-францисского трамвая. Оба плаката выцвели и поблекли, как сон,

увиденный месяц назад. Три клерка за стеклом с озабоченным видом

переговаривались с кем-то по телефонам или стучали по клавишам компьютеров.

В конструкции здания не было ничего особенного. Сооружение самое

обыкновенное, каких много. Его будто построили по рисунку какого-нибудь

малыша школьника: попросили нарисовать дом, а потом взяли и перенесли то,

что у него получилось, на чертеж. Или намеренно придали зданию такой вид,

чтобы оно не выделялось среди других. Поэтому, сверяясь с номерами домов, я

даже чуть не прошел мимо. Скромный и неприметный парадный вход располагался

рядом с дверью турагентства. Пробежав глазами таблички, я пришел к

заключению, что обитают здесь в основном мелкие фирмы -- юридические

конторы, архитекторы, импортеры, зубные врачи. Некоторые таблички сверкали

новизной, и в них можно было смотреться, как в зеркало. Этого нельзя было

сказать о табличке с номером 602, изрядно потускневшей от времени. Видно,

дама устроила здесь офис довольно давно. На табличке было выгравировано:

"Akasaka Fashion Design". Ее поблекший вид меня немного успокоил.

За стеклянной дверью в глубине вестибюля оказался лифт. Чтобы им

воспользоваться, посетитель должен был позвонить в тот офис, куда

направлялся, и подождать, пока оттуда разблокируют замок. Я надавил кнопку

рядом с номером 602. Наверное, телекамера сейчас передает мое изображение на

их монитор. Я оглянулся по сторонам и в углу под потолком заметил какую-то

штуковину, похожую на портативную камеру. В эту минуту раздался звонок, и

двери лифта отворились, приглашая войти.

Поднявшись в довольно убогой кабине на шестой этаж и немного поплутав

по такому же убогому коридору, я обнаружил дверь под номером 602. Убедился,

что на ней тоже написано "Akasaka Fashion Design" и отрывисто позвонил один

раз.

Открыл стройный, коротко стриженный парень с очень правильными чертами

лица. Настоящий красавчик -- таких, пожалуй, я в жизни не видел. Но еще

больше, чем лицо, меня привлекла его одежда. Бьющая в глаза белизной сорочка

и галстук сочного зеленого цвета с мелким рисунком. Галстук -- сам по себе

щегольской, да еще узел безупречно завязан. Каждая складка -- как на фото из

журнала мужской моды. У меня не получалось так завязывать галстуки. Как это

людям удается? Тут, наверное, талант от рождения -- а может, тренировки

нужны до седьмого пота. Еще на парне были темно-серые брюки и коричневые

мягкие кожаные туфли, отделанные бахромой. Все новехонькое, будто только что

из магазина.

Он был немного ниже меня ростом. На губах -- радостная улыбка. Так

натурально улыбаются люди, только что услышавшие веселую шутку. Не

какую-нибудь вульгарщину, а нечто рафинированное, из тех историй, что уже

несколько поколений министры иностранных дел рассказывают на приемах

наследным принцам, вызывая вежливые смешочки окружающих. Я хотел

представиться, но парень лишь покачал головой из стороны в сторону, давая

понять, что в этом нет нужды. Придерживая открывшуюся внутрь дверь,

пропустил меня в помещение и, мельком глянув в коридор, затворил ее. При

этом не проронил ни слова -- только смотрел на меня, чуть прищурившись и как

бы извиняясь, что не может говорить, потому что рядом спит нервная черная

пантера. Хотя никакой пантерой здесь, конечно, и не пахло -- просто у парня

почему-то был такой вид.

Я очутился в приемной, где стояли кожаный диван и кресла, весьма

удобные с виду, старомодная деревянная вешалка и торшер. В дальней стене

помещения была дверь, за которой, видимо, находилась еще одна комната. Рядом

с дверью -- повернутый от стены простой дубовый рабочий стол, на котором

громоздился большой компьютер. Еще один маленький столик -- на нем еле-еле

помещался телефонный справочник -- стоял у дивана. Пол застелен ковром

приятной салатовой расцветки. Из невидимых динамиков тихо струились звуки

квартета Гайдна. На стенах висели симпатичные гравюры с изображением цветов

и птиц. Комната чистая, в идеальном порядке. Во встроенных шкафах по одной

стене стояли альбомы с образцами тканей и журналы мод. Хотя обстановка была

скромная и не новая, в этой изношенности ощущалось успокаивающее тепло.

Парень провел меня к дивану, а сам сел за стол. Слегка развел руки и

повернул их ладонями ко мне, давая понять, что придется немного подождать.

Вместо того чтобы сказать: "Извините, надо подождать", парень чуть

улыбнулся, а вместо "совсем немного" только поднял вверх палец. Он, похоже,

был мастер изъясняться без слов. Я только головой кивнул в знак того, что

все понял. Открывать рот в его присутствии было бы вульгарно и совсем не к

месту.

Осторожно, словно хрупкую вазу, парень взял лежавшую возле компьютера

книгу и раскрыл на заложенной странице.

Толстая черная книжка была без суперобложки, поэтому названия я не

разобрал, а парень, только открыв ее, с головой погрузился в чтение и вроде

даже забыл о моем существовании. Я бы тоже почитал что-нибудь, чтобы убить

время, но иод рукой ничего не было. Оставалось только сидеть на диване нога

на ногу и слушать Гайдна (хотя я не был уверен, что это Гайдн). Неплохая

музыка, хотя, как мне показалось, ее звуки, только родившись, тут же таяли в

воздухе. У парня на столе кроме компьютера был еще обыкновенный черный

телефон, пенал и настольный календарь.

Я был одет примерно так же, как накануне: бейсбольная куртка, джемпер с

капюшоном, джинсы, теннисные тапочки. Надел то, что под руку попалось. В

этой вылизанной комнате в присутствии красавчика-чистюли мои теннисные

тапочки казались особенно непрезентабельными. Впрочем, что значит --

казались? Они такими были на самом деле -- стоптанные, неопределенного

серого цвета, протертые сбоку до дыр. Чего только они на своем веку не

повидали! Ведь я целый год каждый день в них ходил. Сколько раз перелезал

через стену за домом, вляпывался в собачье дерьмо на нашей дорожке,

спускался в колодец. Ничего удивительного, что они вид потеряли. С тех пор

как я ушел с работы, мне ни разу не приходило в голову подумать: а в чем я

хожу? Посмотрев теперь на то, что у меня на ногах, я воочию убедился, как я

одинок, как сильно оторвался от жизни. Надо бы новое что-нибудь купить.

Нельзя больше ходить в этих тапочках.

Гайдн кончился. Финал оказался вялый -- мелодия будто оборвалась на

полуслове. После небольшой паузы зазвучал Бах, какая-то вещь для клавесина

(впрочем, и сейчас я не дал бы стопроцентную гарантию, что не ошибаюсь). Я

несколько раз клал ногу на ногу, менял их. Зазвонил телефон. Парень заложил

страницу полоской бумаги, захлопнул книгу и, отодвинув в сторону, снял

трубку. Держа ее возле уха, легонько кивнул головой, поглядел на календарь и

сделал в нем пометку. Потом поднес трубку к крышке стола и два раза стукнул

по дереву, как в дверь, после чего положил ее обратно на рычаг. Все

продолжалось секунд двадцать, и за это время парень не проронил ни слова.

Немой он, что ли? Со слухом у него все в порядке -- ведь среагировал на

звонок и слушал, что ему говорили в трубку.

Какое-то время парень с задумчивым видом смотрел на телефон, потом без

единого звука встал из-за стола, подошел ко мне и уселся рядом. Ровненько

положил руки на колени. Глядя на его лицо, можно было догадаться, что и

пальцы у него -- красивые и тонкие. Так и оказалось. Кожа на костяшках

собралась в складки. Совсем без складок пальцев не бывает -- иначе ими даже

не пошевелишь. Но у него складок было совсем мало -- необходимый минимум,

так сказать. Я тупо глазел на его руки и думал, что он, должно быть, -- сын

той самой женщины: форма пальцев у них очень похожа. Теперь стали заметны и

другие схожие черты: такой же небольшой, слегка заостренный нос, кристально

чистый взгляд. Парень снова приветливо улыбнулся. Улыбка на его лице

появлялась и исчезала совершенно естественно. Так грот на морском берегу

наполняется водой, которую приносит прилив, и спокойно отдает ее, когда

волна откатывается назад. Парень поднялся -- так же резко, как и сел, -- и,

повернувшись ко мне, беззвучно зашевелил губами. По артикуляции было

понятно, что он хотел сказать: "Сюда, пожалуйста". Я встал и пошел за ним.

Отворив внутреннюю дверь, он пригласил меня войти.

За дверью обнаружилась тесная кухонька с мойкой, а за ней -- еще одна

комната, очень похожая на приемную, где я сидел, только поменьше. Здесь был

такой же изрядно потертый кожаный диван, такое же окно. На полу -- ковер

того же цвета. В центре стоял большой специальный рабочий стол, на нем

аккуратно разложены ножницы, ящички с инструментами, карандаши, журналы с

выкройками. Тут же -- два портновских манекена. На окне -- не жалюзи, а

плотно закрытые двойные шторы, из ткани и тюля. Верхний свет не включен,

поэтому в комнате темновато, как пасмурным вечером. В торшере возле дивана

одна лампа не горела. На столике перед диваном -- стеклянная ваза с чистой

водой, в которой стояли белые гладиолусы, совсем свежие, словно только что

срезанные. Музыки в этой комнате слышно не было, стены голые -- ни картин,

ни часов.

Парень жестом предложил мне сесть. Когда я устроился на диване (он

оказался таким же удобным, как тот, что стоял в приемной), он достал из

кармана брюк что-то вроде очков для плавания и показал мне. Это

действительно были очки, самые обыкновенные -- из резины и пластмассы. Почти

в таких же я плавал в бассейне. Зачем здесь понадобились очки, я понятия не

имел.

-- Не бойтесь, -- сказал парень. Точнее, не сказал, а произнес одними

губами и чуть пошевелил пальцами. Но я все равно его понял и согласно

кивнул.

-- Наденьте это и не снимайте, пока я сам не сниму. И не двигайте их.

Вы поняли меня? Я снова кивнул.

-- Вам никто не причинит зла. Все будет хорошо. Не беспокойтесь.

Я опять ответил кивком.

Парень зашел сзади и надел мне очки. Поправил сзади резинку, проверил,

плотно ли прилегают прокладки. От моих эти очки отличались тем, что в них

ничего не было видно. Прозрачную пластмассу чем-то наглухо закрасили, и меня

окружила плотная -- и искусственная -- пустота. Я вообще ничего не видел, не

знал даже, где торшер. Была иллюзия, что меня самого замазали толстым слоем

неизвестно чего.

Парень тихонько положил руки мне на плечи, точно хотел ободрить. Пальцы

у него были тонкие и очень деликатные, но вовсе не слабые. Их четкие касания

напоминали пальцы пианиста на клавиатуре. Через них мне передавалось

дружеское расположение, вернее, не расположение... но что-то очень близкое к

тому. "Все будет хорошо. Не беспокойтесь", -- говорили мне пальцы. Я кивнул,

и парень вышел из комнаты. Послышались его удаляющиеся шаги. Дверь

отворилась и закрылась.

X x x

После его ухода я какое-то время просидел в той же позе. Темнота, в

которой я оказался, была какая-то странная. Такая же кромешная, как тьма,

что окружала меня в колодце, но... совсем не такая. Ни направления, ни

глубины, ни веса... эта темнота была абсолютно неосязаема. Не темнота даже

-- скорее небытие. Меня просто технически лишили зрения, ослепили на время.

Мышцы сократились и затвердели, горло пересохло. Что же будет дальше? Тут я

вспомнил, как парень прикоснулся ко мне. "Не беспокойтесь", -- говорили его

пальцы. Не знаю почему, но мне показалось, что его словам можно верить.

В комнате было очень тихо, и когда я задержал дыхание, мною овладело

ощущение, что мир замер и все сейчас погрузится на дно, в неведомые вечные

глубины. Нет -- мир продолжал свое движение. Дверь отворилась, и в комнату

на цыпочках вошла женщина.

Я понял, что это женщина, по тонкому аромату духов. От мужчины так не

пахнет. Дорогие духи, наверное. Запах показался знакомым -- я пытался

вспомнить его, но не получалось. Похоже, неожиданно лишившись зрения, я стал

терять и обоняние. И все же это был другой запах: духи той шикарно одетой

дамы, что пригласила меня сюда, пахли иначе. Послышалось легкое шуршание

одежды: женщина пересекла комнату и мягко присела на диван справа от меня.

Она сделала это тихо, невесомо -- так могла только миниатюрная женщина.

Сидя рядом, она пристально смотрела на меня. Я кожей ловил на себе ее

взгляд и понимал: человек может чувствовать взгляды других, и глаза для

этого не нужны. Женщина, не двигаясь, пристально меня разглядывала. Дышала

тихо, совсем неслышно. Не меняя позы, я уставился в темноту прямо перед

собой. Родимое пятно на щеке, как мне показалось, начало теплеть и

потемнело. Женщина протянула руку и осторожно, как какой-то дорогой и

хрупкой вещи, коснулась отметины кончиками пальцев и стала легонько

поглаживать.

Я не знал, как реагировать, и понятия не имел, какой реакции она ждет

от меня. Реальность осталась где-то далеко. Во всем этом чувствовалась

странная отчужденность: казалось, я хочу на ходу перепрыгнуть из своего

вагона в чужой, что движется с другой скоростью. Я напоминал себе дом,

оставленный хозяевами в пустоте отчуждения, -- совсем как дом Мияваки. А эта

женщина вошла в брошенный дом и зачем-то по-хозяйски ощупывает стены и

столбы, на которых он держится. Но каковы бы ни были причины, заброшенный

дом (а я -- всего лишь такой дом) не в состоянии ничего сделать, да в этом и

нужды нет. От такой мысли стало немного легче.

Женщина не говорила ни слова. В комнате повисла густая тишина, которую

нарушал только шорох ее платья. Женские пальцы скользили по моей коже,

словно пытались расшифровать мелкие тайные письмена, нанесенные на нее

давным-давно.

Женщина перестала гладить мое пятно, поднялась с дивана и, зайдя сзади,

коснулась его языком. В следующий момент она уже облизывала его, как Мэй

Касахара в саду прошлым летом. Только получалось это у нее гораздо более

умело. Язык ловко, с разной силой и под разным углом, прилегал к коже,

пробовал ее на вкус, обсасывал, дразнил. Ощутив влажную горячую резь внизу

живота, я постарался сдержать нарастающее возбуждение. Эрекции еще только не

хватало. Полный бред! Но совладать с собой не смог.

Я попробовал совместить свое "я" с заброшенным домом -- представлял

себя балкой, стеной, потолком, полом, крышей, окном, дверью, камнем. Это

казалось естественным и логичным.

Я закрыл глаза и отделился от своей телесной оболочки с ее грязными

теннисными тапочками, нелепыми очками, идиотской эрекцией. Оказалось,

расстаться с бренным телом не так уж и трудно. Стало немного легче -- по

крайней мере, удалось избавиться от сковывавшей неловкости. Я -- заросший

сорняками сад, я -- не умеющая летать каменная птица, я -- высохший колодец.

Я знал: женщина -- внутри брошенного дома, а я и есть тот самый дом. Ее не

видно, но меня это больше не волнует. Если она ищет что-то внутри -- значит,

надо дать ей это.

X x x

Ход времени смешался, утратив четкость и последовательность. Вокруг

меня -- множество временных измерений. В каком из них я сейчас? Я перестал

понимать. Сознание медленно возвращалось в тело, а женщина, казалось,

уходила, как бы меняясь с ним местами. Она покидала комнату так же тихо, как

вошла. Шорох одежды, ускользающий аромат духов. Скрип распахнувшейся и

закрывшейся двери. Частица моего сознания все еще оставалась там, в

заброшенном доме. И в то же время я -- это я и сижу сейчас на этом диване.

Что делать дальше? Я никак не мог решить: где же настоящая реальность? Слово

"здесь" мало-помалу как бы расщеплялось внутри меня. Вот он я -- здесь, но и

здесь тоже я. И то и другое выглядело одинаково реальным. Я сидел на диване,

захваченный этой удивительной раздвоенностью.

X x x

Немного погодя дверь отворилась, и в комнату кто-то вошел. По звуку

шагов я понял: тот самый парень. Мне запомнились его шаги. Он обошел меня

вокруг и снял очки. В комнате было темно, горела лишь слабая лампочка в

торшере. Я легонько потер ладонями глаза, чтобы скорее привыкли к реальному

миру. На парне появился пиджак -- темно-серый, в зеленую крапинку, прекрасно

подходивший под цвет галстука. С улыбкой он мягко взял меня за руку, помогая

подняться с дивана, и подвел к двери в глубине комнаты. За дверью оказалась

ванная. Кроме туалета там имелась маленькая душевая кабина. Усадив меня на

крышку унитаза, парень открыл кран, дождался, пока пойдет горячая вода, и

жестом предложил мне принять душ. Вручил новый кусок мыла, предварительно

сняв упаковку. Потом вышел и закрыл за собой дверь. Почему я должен

принимать здесь душ? С какой стати?

Разоблачившись, я понял причину. Оказывается, я сам не заметил, как

кончил в трусы. Я тут же принялся отмываться под струями горячей воды куском

зеленого мыла. Смыл прилипшую к волосам на лобке сперму. Выйдя из душа,

вытерся большим полотенцем. Рядом с полотенцем лежали упакованные в целлофан

трусы "Калвин Кляйн" и майка. Размер был мой. Может, они заранее

планировали, что я тут у них обкончаюсь? Я немного посмотрел на свое

отражение в зеркале. Голова соображала плохо. Выбросил перепачканные трусы в

корзину для мусора, надел вместо них свежие и такую же чистую новую белую

майку. Потом -- джинсы, натянул через голову джемпер. Надел носки, свои

замызганные теннисные тапочки, спортивную куртку и вышел из комнаты.

X x x

Парень ждал меня и проводил в уже знакомую приемную.

Там ничего не изменилось. На столе лежала та же книга с заложенной

страницей, рядом -- компьютер. Из динамиков доносилась какая-то незнакомая

классическая мелодия. Усадив меня на диван, парень принес стакан в меру

охлажденной минеральной воды. Я выпил половину и произнес: "Что-то я устал".

Голос показался чужим -- ничего такого говорить я не собирался. Слова

взялись откуда-то сами собой, независимо от моей воли. Хотя голос, конечно,

был мой.

Кивнув, парень извлек из внутреннего кармана пиджака белый конверт и

сунул его в карман моей куртки -- как вставляют в строку точное определение.

Еще раз слабо кивнул. Я посмотрел в окно. Уже стемнело, город сиял неоновыми

вывесками, зажженными окнами домов, уличными фонарями и фарами автомобилей.

Находиться здесь дальше было невыносимо мучительно. Я молча поднялся с

дивана, пересек комнату, открыл дверь и вышел. Парень, стоя за столом,

наблюдал за мной, но ничего не сказал и останавливать меня не стал.

X x x

На станции "Акасака мицукэ" бурлил разъезжавшийся по домам после работы

народ. Лезть в душное метро не хотелось, и я решил пройтись. Мимо Дома

приемов вышел у станции Ёцуя на проспект Синдзюку-дори и заглянул в

небольшое малолюдное кафе. Спросил маленькую кружку бочкового пива, сделал

глоток и понял, что голоден. Заказав легкую закуску, поглядел на часы: почти

семь. Впрочем, время сейчас почти не имело для меня значения.

Повернувшись, я почувствовал, что во внутреннем кармане куртки что-то

лежит. Ага -- конверт, что передал мне парень при расставании. Я совсем

забыл про него. Обыкновенный белый конверт -- правда, куда тяжелее, чем

кажется с виду. Не просто увесистый, а наполненный какой-то необычной

тяжестью. Будто что-то массивное сидело внутри конверта, затаив дыхание.

После недолгих колебаний я вскрыл его -- все равно это пришлось бы сделать

рано или поздно. В конверте оказалась пачка аккуратно сложенных купюр по

десять тысяч иен, новеньких, без единого сгиба. Из-за этого они казались

ненастоящими, хотя у меня не было причин сомневаться в их подлинности.

Двадцать банкнот. Для пущей уверенности я пересчитал еще раз. Все правильно,

двадцать -- двести тысяч иен. Я положил деньги обратно в конверт и запихал в

карман. Взял со стола вилку и бессмысленно принялся рассматривать ее.

Первое, что пришло в голову: куплю-ка я на них новые ботинки. Сейчас они

нужны мне больше всего. Расплатившись по счету, я вышел из кафе и направился

в большой обувной магазин, здесь же, на Синдзюку-дори. Не глядя на цену,

выбрал самые простые кроссовки синего цвета, сказал продавцу свой размер.

-- Если подойдут, прямо в них и пойду. Средних лет продавец (а может, и

хозяин магазина) ловко продел в кроссовки белые шнурки и поинтересовался:

-- А что будем делать со старыми?

Я ответил, что тапочки можно выбросить, но потом передумал и сказал,

что заберу с собой.

-- Старая добрая обувь, пусть даже малость поношенная, очень даже может

пригодиться, -- проговорил продавец, приятно улыбнувшись с таким видом,

точно хотел сказать, что такая рухлядь для него -- картина привычная.

Запихал мои теннисные тапочки в коробку из-под новых кроссовок и положил в

бумажный пакет с ручками. Тапочки лежали в коробке как два маленьких мертвых

зверька. Я отдал за покупку новенькую банкноту в десять тысяч, а на сдачу

получил несколько неновых тысячеиеновых бумажек. Держа пакет со старыми

тапочками, сел в поезд на линии Одакю и поехал домой. Смешавшись с ехавшими

с работы пассажирами, я вцепился в поручень и думал о том, сколько обновок

мне сегодня перепало -- новые трусы, новая майка, новая обувь.

X x x

Дома я, как обычно, сел в кухне за стол, поставил перед собой бутылку

пива и стал слушать по радио музыку. А потом захотелось с кем-нибудь

поговорить. О погоде, о глупости правительства -- о чем угодно. Только бы

говорить -- но с кем? К сожалению, собеседников у меня не было. Даже кот --

и тот пропал.

X x x

На следующее утро за бритьем я, как всегда, изучал в ванной в зеркале

пятно на лице. Никаких изменений. Устроившись на веранде, я впервые после

долгого перерыва принялся разглядывать наш маленький сад -- и провел весь

день в полном безделье. Утро стояло прекрасное, ему на смену пришел такой же

замечательный день. Была ранняя весна; легкий ветерок еле слышно шелестел

листьями деревьев.

Я достал из кармана куртки конверт с девятнадцатью десятитысячными

купюрами и положил его в ящик стола, ощутив в руке загадочную тяжесть,

содержавшую некий непонятный мне смысл. Что-то все это напоминает. Весьма и

весьма. Не сводя глаз с лежавшего в ящике конверта, я пытался вспомнить, что

же именно. Напрасно.

Задвинув ящик, я пошел на кухню, приготовил чай и стал пить, стоя перед

мойкой. И тут вспомнил. То, чем я вчера занимался, удивительно походило на

работу девушек по вызову, о которой рассказывала Крита Кано. Приходишь куда

тебе говорят, спишь с незнакомым человеком, получаешь вознаграждение.

Правда, с той женщиной я не спал (только кончил, даже штанов не снимая), но,

по большому счету, -- то же самое. Мне нужно много денег, и чтобы получить

их, я предлагаю свое тело другому человеку. Я пил чай и думал об этом.

Вдалеке залаяла собака. Потом прогудел винтовой самолет. Порядка в мыслях

по-прежнему не было. Я вернулся на веранду и снова стал смотреть на залитый

светом дня сад. Когда это надоело, перевел взгляд на ладони. Надо же: я

сделался проституткой! Кто бы мог подумать, что я буду торговать своим

телом? И что в первую очередь куплю на эти деньги новые кроссовки?

Я решил подышать воздухом и сходить куда-нибудь недалеко за покупками.

Надел новые кроссовки, вышел на улицу. Казалось, обувь сделала меня новым

человеком -- совсем не таким, каким я был прежде. Немножко по-другому

выглядели улицы, лица прохожих. В ближайшем супермаркете я купил овощи,

яйца, молоко, рыбу и кофе в зернах, расплатившись полученной вчера вечером в

обувном магазине сдачей. Хотелось откровенно рассказать сидевшей за кассой

круглолицей женщине средних лет, что эти деньги я заработал вчера продажей

своего тела. И получил за это двести тысяч иен. Двести тысяч! В юридической

фирме, где я раньше работал, надо каждый день горбатиться до полусмерти

целый месяц, чтобы тебе заплатили чуть больше ста пятидесяти. Вот что

хотелось ей поведать, но я, конечно, промолчал. Только отдал деньги и забрал

бумажный пакет с продуктами.

Одно ясно: окружающий мир пришел в движение, говорил я себе, шагая с

пакетом в руках. Теперь надо только держаться покрепче, чтобы не вылететь из

седла. Удержусь -- может, и смогу прийти куда-нибудь. В любом случае это

будет совсем другое место -- не то, где я нахожусь сейчас.

X x x

Предчувствие не обмануло. Дома меня встретил кот. Только я открыл

входную дверь, как он, держа трубой слегка загнутый на кончике хвост, вышел

навстречу, громко мяукая, словно жаловался на мое долгое отсутствие. Да, это

был Нобору Ватая, без вести пропавший почти год назад. Я поставил пакет с

продуктами и подхватил кота на руки.