Продолжение истории Криты Кано 1 page. Совершенно голую Криту Кано

Совершенно голую Криту Кано. Повернувшись в мою сторону, девушка спала,

и на ней совсем ничего не было -- даже одеяла. Груди красивой формы,

маленькие розовые соски, темный треугольник волос под абсолютно плоским

животом, напоминающий заштрихованную тень на эскизе, -- выставлены на

обозрение. Белая-белая кожа отливала блеском, будто девушка только что

родилась на Крите из пены морской. Ничего не понимая, я не сводил глаз с ее

тела. Во сне колени ее были сведены вместе, ноги слегка согнуты.

Рассыпавшиеся волосы закрывали пол-лица, и глаз Криты видно не было, но,

судя по всему, она глубоко спала: когда я зажег лампу, она даже не

шевельнулась, дыхание оставалось тихим и ровным. У меня сна уже ни в одном

глазу не осталось. Вынув из шкафа легкое летнее одеяло, я укрыл им девушку.

Потом потушил лампу у кровати и пошел в пижаме на кухню, решив посидеть

немного за столом.

Я снова подумал о родимом пятне. Прикоснулся к щеке -- это место все

еще слегка горело. В зеркало смотреть не стал, и так все ясно -- пятно

по-прежнему никуда не делось. Эта штука за ночь просто так не рассосется.

Ночь пройдет, и надо будет, наверное, поискать в телефонной книге ближайшего

дерматолога. Но он ведь спросит, откуда оно у меня. И что ему отвечать? "Я

почти три дня просидел в колодце. Нет, с работой это никак не связано.

Просто мне захотелось подумать, и я решил, что колодец для этого -- самое

подходящее место. Нет, еды с собой не брал. Чей колодец? Не мой. Он на

другом участке, по соседству. Там еще дом заброшенный стоит. Захотел и

залез, разрешения ни у кого не спрашивал".

Я вздохнул. Разве кому скажешь такое?

Положив локти на стол, я поймал себя на том, что в рассеянности, сам

того не сознавая, необычайно живо представляю себе обнаженное тело Криты

Кано. Она крепко спала в моей постели, а я вспоминал сон, в котором она

появилась в платье Кумико и занималась со мной любовью. Ощущения от

прикосновения к ее коже, от тяжести ее тела еще жили во мне. Где кончается

реальность и начинается ирреальное? Провести четкую границу, не расставив

все по порядку, невозможно. Стена, разделяющая эти две области, начинала

постепенно таять. В моей памяти, по крайней мере, реальное и нереальное,

похоже, уживались рядом, почти одинаково весомые и четкие.

Чтобы прогнать из головы эти беспорядочные сексуальные образы, пришлось

пойти к раковине и ополоснуть лицо холодной водой. Потом я посмотрел на

Криту. Она по-прежнему крепко спала, одеяло сползло и закрывало тело только

до поясницы. Видно было только спину -- она напомнила мне спину Кумико в

последний день. Теперь, когда я подумал об этом, Крита своей фигурой

показалась мне поразительно похожей на Кумико. Раньше у нее была совершенно

другая прическа, манера одеваться и краситься, поэтому я этого не замечал.

Оказывается, они одного роста и, кажется, весят примерно одинаково. И размер

одежды у них скорее всего тот же самый.

Прихватив свое одеяло, я перешел в гостиную, лег на диван и открыл

книгу. Я взял ее недавно в библиотеке. Книжка была историческая -- про то,

как до войны Япония управлялась с Маньчжурией, и про военный конфликт с

Советским Союзом У Номонхана. После рассказа лейтенанта Мамия мне стало

интересно, что тогда происходило в Китае, вот я и взял в библиотеке

несколько книг на эту тему. Но уже через десять минут подробных исторических

описаний глаза стали слипаться. Положив книгу на пол, я закрыл глаза, чтобы

дать им немного отдохнуть, и тут же провалился в глубокий сон, так и не

выключив свет.

Разбудил меня шум из кухни. Я пошел взглянуть и увидел Криту. Она

готовила завтрак. На ней были белая майка и голубые шорты -- все из

гардероба Кумико.

-- Послушай, а где твоя одежда? -- спросил я, стоя в дверях.

-- Ой! Извините меня, пожалуйста. Вы спали, и я решилась взять на время

кое-какие вещи вашей жены. Это, конечно, наглость, но мне совсем нечего было

надеть, -- сказала Крита, повернув голову в мою сторону. Непонятно, когда

она успела опять накраситься и причесаться под 60-е годы. Не хватало только

накладных ресниц.

-- Ничего страшного. Но где же все-таки твоя одежда?

-- Потеряла, -- просто ответила она.

-- Потеряла?

-- Ага! Потеряла где-то.

Я вошел в кухню и, опершись о стол, стал наблюдать, как Крита готовит

омлет -- ловко разбила яйца, добавила специи и начала проворно сбивать.

-- Ты хочешь сказать, что сюда пришла голая?

-- Да, -- сказала Крита так, будто это самое обычное дело --

расхаживать в голом виде. -- Совсем без всего. Вы же знаете, Окада-сан. Вы

ведь одеялом меня накрыли.

-- Действительно, -- пробормотал я. -- И все-таки хотелось бы знать,

где и как ты умудрилась потерять одежду и как добралась сюда без нее.

-- Сама не пойму, -- отвечала Крита, встряхивая сковородку, чтобы яйца

как следует перемешались.

-- Сама не поймешь, -- повторил за ней я.

Крита разложила омлет по тарелкам, добавила гарнир -- вареную брокколи.

Поджарила тосты, поставила их на стол вместе с кофе. Я достал масло, соль и

перец, после чего мы, как молодожены, уселись друг против друга завтракать.

Тут я опять вспомнил про пятно. Крита, глядя на меня, ничуть не

удивилась и ничего не спрашивала. Дотронувшись до пятна, я почувствовал

тепло и понял, что оно никуда не делось.

-- Не больно, Окада-сан?

-- Совсем нет.

Крита посмотрела на меня.

-- Похоже на родимое пятно.

-- Мне тоже так кажется. Вот думаю: идти к врачу или нет.

-- У меня такое впечатление, что врач здесь не поможет.

-- Может, ты и права. Но я же не могу его оставить в таком виде.

Держа вилку в руке, Крита на минуту задумалась.

-- Я вместо вас могу ходить за покупками или если будут какие-то дела.

Можете сидеть дома сколько хотите, если вам неудобно выходить на улицу.

-- Спасибо, конечно. Но у тебя же свои дела есть, да и я не могу здесь

вечно сидеть.

Крита еще немного подумала и сказала:

-- Тогда, может быть, Мальта знает, что делать.

-- Ты не могла бы все-таки ей позвонить?

-- Мальта сама связывается с кем ей нужно и никому не позволяет

вступать с ней в контакт, -- сказала Крита, проглотив кусочек брокколи.

-- Но ты ведь можешь связаться с ней?

-- Разумеется. Мы же сестры.

-- Значит, ты можешь спросить у нее про пятно? Или попросить, чтобы она

мне позвонила?

-- Извините, но это невозможно. Я не могу ни о чем просить сестру за

кого-то другого. У нас такое правило. Намазывая маслом тост, я вздохнул:

-- Выходит, если у меня к Мальте какое-то дело, надо ждать, пока она

сама со мной не свяжется?

-- Совершенно верно, -- кивнула Крита. -- А что касается вашего пятна,

то если оно не болит и не чешется, лучше забыть о нем на какое-то время. Вот

я на такие вещи внимания не обращаю и вам советую не обращать. С людьми

иногда такое бывает.

-- Ты думаешь?

Некоторое время мы молча жевали. Я уже давно не ел в компании. Все было

очень вкусно. Я сказал об этом Крите, и мне показалось, что ей приятно это

слышать.

-- Что же все-таки случилось с твоей одеждой?

-- Вам, наверное, неприятно, что я без разрешения надела вещи вашей

жены? -- встревожилась Крита.

-- Да нет, нормально. Надела и надела. Все равно Кумико все оставила. И

все же никак в голову не возьму, как ты могла потерять одежду.

-- Не только одежду -- туфли тоже.

-- Как же это вышло?

-- Не помню, -- сказала Крита. -- Знаю только, что проснулась в вашей

постели совершенно голая. А что до этого было -- совсем не помню.

-- Ты в колодец залезла, помнишь? А я ушел.

-- Это помню. И еще -- я там уснула. А что потом -- никак не

вспоминается.

-- То есть ты совсем не помнишь, как выбралась из колодца?

-- Абсолютно. У меня в памяти разрыв. Вот такой. -- Крита расставила

указательные пальцы сантиметров на двадцать. Сколько по времени могло

значить это расстояние, я понятия не имел.

-- А с лестницей что сделала? Тоже не помнишь? Лестница-то пропала.

-- Про лестницу я вообще ничего не знаю. Не помню даже, вылезала по ней

из колодца или нет.

-- Можно посмотреть твои пятки? -- спросил я, внимательно разглядывая

чашку с кофе, которую держал в руке.

-- Конечно. -- Крита села рядом со мной на стул и вытянула ноги,

демонстрируя пятки. Держа ее за лодыжки, я стал изучать их. Абсолютно чистые

и очень красивой формы. Ни царапин, ни грязи.

-- Ни грязи, ни царапин. Ничего нет, -- сообщил я.

-- Ага!

-- Вчера целый день шел дождь, и если ты шла оттуда босиком, ноги у

тебя должны быть грязные. Ты же проходила через сад, значит, и на веранде

должны остаться следы. Так ведь? А что мы имеем? Пятки у тебя чистые, на

веранде никаких следов.

-- Да.

-- Это значит, что ты не шла босиком.

Крита с заинтересованным видом слегка наклонила голову.

-- Вы очень логично рассуждаете.

-- Может, и логично, но пока мы ни к чему не пришли, -- сказал я. --

Где же ты потеряла одежду и туфли и как оттуда пришла?

-- Понятия не имею, -- покачала головой Крита.

X x x

Пока Крита усердно терла в раковине посуду, я сидел за кухонным столом

и думал обо всем этом. И конечно, ни до чего не додумался.

-- С тобой такое часто случается? Ну, что ты забываешь, где была? --

спросил я.

-- Это уже не в первый раз. Не часто, но время от времени бывает. Куда

ходила, что делала, -- не могу вспомнить, и все тут. Я уже как-то забывала

где-то свои вещи. Но чтобы всю одежду и туфли в придачу -- такого еще не

было.

Крита выключила воду, стерла со стола.

-- Крита-сан, ты так и не рассказала до конца свою историю. Начала

тогда и вдруг исчезла куда-то на полпути. Помнишь? Может, расскажешь? Эти

бандиты тебя поймали и заставили заниматься проституцией -- работать на них.

Ты встретилась с Нобору Ватая, переспала с ним... А потом что было?

Облокотясь о раковину, Крита взглянула на меня. Капли воды скатывались

с ее рук по пальцам и падали на пол. На груди под белой майкой остро

обозначились соски. Взглянув на них, я живо представил минувшую ночь, ее

обнаженное тело.

-- Ладно. Расскажу все как было. Она снова уселась напротив.

-- Тогда я убежала посредине нашего разговора, потому что не была еще

до конца готова к тому, чтобы рассказать обо всем, что произошло. И все же,

подумала я, лучше выложить вам всю правду, если получится. Начала, но не

смогла закончить. Вы, наверное, удивились, что я исчезла так неожиданно?

Положив руки на стол, Крита говорила, глядя мне прямо в лицо.

-- Конечно, удивился, но это было не самое удивительное из того, что

произошло в последнее время.

X x x

-- Я была проституткой, и как уже говорила, последним моим "физическим

клиентом" оказался Нобору Ватая. Когда мы встретились с ним второй раз --

мне эту работу поручила Мальта, -- я его сразу узнала. Забыть его было

невозможно. Вспомнил ли он меня, не знаю. Ватая-сан не из тех, кто

показывает свои чувства.

Но давайте лучше по порядку. Сначала о том, когда Нобору Ватая стал

моим клиентом. Это было шесть лет назад.

Помните, я говорила, что потеряла тогда всякую чувствительность к боли?

И не только к боли -- я вообще ничего не ощущала, не воспринимала абсолютно

ничего. Нет, конечно, я не хочу сказать, что не чувствовала жара, холода,

уколов... Но все эти чувства, казалось, существовали в другом, далеком,

никак не связанном со мной мире. Поэтому ничто во мне не противилось, когда

я спала с мужчинами за деньги. Что бы со мною ни делали, мне было все равно

-- то, что я испытывала при этом, не имело ко мне отношения. Моя

бесчувственная плоть мне не принадлежала. К тому времени якудза уже втянули

меня в проституцию по полной программе. Они заставляли меня спать с

мужчинами -- и я спала, давали мне деньги -- я брала. На этом мы в прошлый

раз остановились?

Я кивнул.

-- В тот день меня послали на шестнадцатый этаж одного отеля в центре.

Номер был заказан на фамилию Ватая. Имя редкое -- не из тех, что все время

мелькают. Постучав, я отворила дверь и увидела сидевшего на диване мужчину.

Он пил заказанный в номер кофе и, похоже, что-то читал. На нем была зеленая

тенниска и коричневые хлопчатые брюки. Волосы коротко пострижены; он носил

очки в коричневой оправе. На низком столике перед диваном стоял кофейник и

его чашка, лежала книга. Мне показалось, что мыслями он оставался в книге --

в глазах еще не угасло возбуждение. В лице ничего особенного, только глаза

светились необыкновенной энергией в которой чувствовалось что-то

сверхъестественное, зловещее. Увидев эти глаза, я на какое-то мгновение

подумала, что обозналась и зашла не в тот номер. Однако ошибки не было.

Мужчина сказал, чтобы я вошла и закрыла дверь.

Сидя на диване и не говоря ни слова, он разглядывал меня с ног до

головы. Так обычно бывает: приходишь к клиенту, и тебя начинают разглядывать

со всех сторон. Извините, Окада-сан, вы когда-нибудь покупали проститутку?

-- Нет, -- отвечал я.

-- Это как обычная покупка. К таким взглядам быстро привыкаешь. Они же

покупают тело и платят за него -- естественно, товар надо проверить. Но этот

человек смотрел как-то особенно, как бы рассматривая сквозь мое тело что-то

позади меня. От его взгляда мне стало не по себе: я будто сделалась

полупрозрачной.

Я немного замешкалась и уронила сумочку. Она слабо стукнулась об пол,

но я так растерялась, что даже не сразу это заметила. В конце концов я

все-таки нагнулась и подняла ее. От удара она расстегнулась, и из нее

высыпалась моя косметика. Подобрав карандаш для бровей, крем для губ и

маленький флакончик одеколона, я положила их обратно в сумочку. Все это

время он все так же смотрел на меня.

Когда я собрала в сумочку свои вещи, он велел мне раздеться. "Можно

сначала принять душ? Я немного вспотела", -- спросила я. День был очень

жаркий, и в метро по дороге в отель я вся стала липкая от пота. Он сказал,

что это его не волнует, что у него мало времени и чтобы я скорее

раздевалась.

Я разделась, и тогда он сказал, чтобы я ложилась на кровать лицом вниз.

Я подчинилась. Он приказал лежать тихо, закрыть глаза и молчать, пока не

спросят.

Одетый, он сел рядом -- только сел, не коснувшись меня пальцем. Просто

сидел и смотрел на мое обнаженное тело. Так продолжалось минут десять. Я до

боли остро ощущала его пронзительный взгляд у себя на затылке, на спине, на

ягодицах, на ногах. Может, он импотент, подумала я. Попадаются иногда такие

клиенты. Купят проститутку, заставят ее раздеться и смотрят. Некоторые

раздевают девушек и кончают у них на глазах. Всякие люди берут проституток,

и причины у всех разные. Неужели и этот из таких?

Однако немного погодя он вытянул руки и начал меня ощупывать. Его

пальцы что-то искали, не спеша перемещаясь от плеч к спине, от спины к

пояснице. Это было не заигрывание и явно не массаж. Пальцы двигались

осторожно, словно прокладывали маршрут по карте. Прикасаясь ко мне, он,

казалось, все время думал о чем-то. Не просто думал, а размышлял,

сосредоточенно и серьезно.

Пальцы, только что вяло блуждавшие туда-сюда, вдруг неожиданно замирали

и долго не шевелились. Впечатление было такое, будто они то сбивались с

дороги, то снова находили ее. Вы понимаете, о чем я говорю? Мне чудилось,

что каждый его палец жил и думал сам по себе, подчиняясь собственной воле.

Это было очень странное ощущение, от которого становилось не по себе.

И тем не менее прикосновения его пальцев возбуждали меня. Первый раз в

жизни. До того как я стала проституткой, секс причинял мне только боль. При

одной мысли о нем меня охватывал страх, что опять будет больно. Но все

изменилось, когда я втянулась в это занятие, -- я вообще перестала что-либо

чувствовать. Боли больше не было, но вместе с ней пропали и другие ощущения.

Чтобы ублажить клиента, я стонала и изображала страсть, но то был обман,

профессиональный спектакль. Тогда же, под его пальцами стоны были самые

настоящие. Они вырывались непроизвольно, поднимаясь откуда-то из глубины. Я

чувствовала внутри какое-то движение -- похоже, центр тяжести тела стал

куда-то смещаться.

Наконец пальцы перестали двигаться. Держа руки у меня на талии, он,

казалось, о чем-то думал и пытался выровнять дыхание. Мне это передавалось

через кончики пальцев. Потом он медленно начал раздеваться. Зажмурившись, я

уткнулась лицом в подушку и ждала, что будет дальше. Оставшись без одежды,

он раздвинул мне руки и ноги.

В комнате повисла пугающая тишина, лишь слабо гудел кондиционер.

Мужчину почти не было слышно, даже его дыхания я не могла уловить. Он

положил ладони мне на спину. Его пенис коснулся моих ягодиц, но все еще

оставался мягким.

В этот миг у изголовья кровати зазвонил телефон. Я открыла глаза и

взглянула в лицо клиенту, однако он словно ничего не замечал. Прозвонив

восемь или девять раз, телефон затих, и в номер опять вернулась тишина.

X x x

Крита прервала рассказ и негромко вздохнула. Она смотрела на свои руки

и молчала.

-- Извините, -- сказала она, -- можно передохнуть? Вы не против?

-- Конечно. -- Я подлил себе кофе и сделал глоток. Крита выпила

холодной воды. Минут десять мы просидели молча.

X x x

-- Его пальцы снова задвигались, поглаживая каждый сантиметр моего

тела, -- продолжала Крита. -- Не осталось места, которого бы они не

коснулись. Я уже ничего не соображала. Сердце стучало в ушах, и я подумала:

как странно оно бьется -- редко, но так громко. Я уже не могла больше себя

контролировать и раз за разом вскрикивала в полный голос под его руками.

Пыталась сдержать крик, но кто-то другой стонал и кричал за меня моим

голосом. Было ощущение, будто все винтики, скреплявшие мое тело, разом

развинтились. Я долго лежала ничком в таком состоянии и вдруг почувствовала,

как что-то вошло в меня сзади. И сейчас не знаю, что это было. Что-то очень

твердое и огромное -- и уж конечно не его пенис. Это точно. Я еще тогда

подумала: а он в самом деле импотент.

В общем, не представляю, что он в меня воткнул, но мне стало больно --

впервые после того, как я хотела покончить с собой. Именно мне, а не кому-то

другому. Боль была невообразимая. Ну, как сказать... Как будто что-то

разрывало меня изнутри надвое. Но вместе с жуткой болью нахлынуло

наслаждение. Наслаждение и боль слились воедино. Вы понимаете? Боль вызывала

наслаждение, а наслаждение -- боль. Эти два чувства входили в меня как

единое целое. Тело, погруженное в боль и наслаждение, быстро раскалывалось,

и я ничего не могла с этим поделать. А потом произошла какая-то чертовщина.

Изнутри, из разверзшейся плоти, протискиваясь, выбиралось нечто, чего раньше

я никогда не видела и не касалась. Большое оно было или маленькое -- не

знаю, но оно было мокрым и скользким, как только что родившийся ребенок.

Абсолютно не представляю, что это было. Оно жило во мне с самого начала, а я

об этом не знала. И вот он вытащил это из меня наружу.

Мне хотелось знать, что это. Очень хотелось. Хотелось видеть

собственными глазами. Ведь это же часть меня! Я имею на это право! Но я так

ничего и не увидела. Поток боли и наслаждения захлестнул меня. Превратившись

в стонущую плоть, я судорожно двигала бедрами, роняя капельки слюны, и даже

глаз не могла открыть.

Наконец, наступил пик экстаза. Нет, не пик. Ощущение было другое --

скорее меня сбросили вниз с высокого обрыва. Я громко закричала, и все, что

было в комнате из стекла, мне показалось, разлетелось вдребезги. И не только

показалось: я действительно заметила, как оконные стекла, стаканы и другие

стекляшки разнесло на мельчайшие осколки, которые дождем посыпались на меня.

После этого накатила ужасная дурнота. Сознание уплывало, тело похолодело.

Вам такое сравнение покажется странным, но я чувствовала себя кастрюлей с

остывшей кашей -- клейкой, липкой, расплывшейся массой, что вяло и судорожно

корчилась при каждом ударе сердца. Я вспомнила эти болезненные судороги --

много времени не понадобилось. Ту же самую тупую роковую боль я ощущала

тогда -- перед тем как пыталась покончить с собой. Боль, будто ломом,

взламывала крышку сознания, взламывала с необыкновенной силой и против моей

воли вытягивала из меня превратившуюся в желе память. Это странно, наверное,

но я напоминала себе мертвеца, наблюдавшего за собственным вскрытием. Как

вам это? Видеть со стороны своими глазами, как разрезают твое тело и

постепенно вытаскивают внутренности?

Я лежала, содрогаясь в конвульсиях, изо рта стекала струйка слюны. Я

даже обмочилась -- понимала, что надо себя контролировать, но сдержаться так

и не сумела. Все соединявшие мое тело винтики окончательно разболтались и

выпали из своих гнезд. А в затуманенном мозгу громко стучало: до чего же я

одинока, до чего слаба и беспомощна! Плоть быстро теряла свое содержание.

Все внутри меня -- все, что имело какую-то форму, и все бесплотное,

бесформенное -- растекалось и медленно, по каплям, выходило из меня, как

слюна или моча. "Нет, так нельзя, -- шевелилось в голове. -- Ведь так и в

самом деле все вытечет, и от меня ничего не останется". Но остановить эту

течку мне было не под силу. Оставалось только бессильно смотреть на это.

Сколько так продолжалось -- понятия не имею. Я, казалось, полностью лишилась

памяти и сознания. Все, что было во мне, вышло наружу. Потом на сцену будто

опустился тяжелый занавес -- темнота в один миг поглотила меня.

И когда я пришла в себя, я была уже другим человеком.

Крита Кано замолчала и взглянула на меня.

-- Вот что тогда случилось, -- тихо сказала она.

Я молчал и ждал, что она скажет дальше.

14. Новое "я" Криты Кано

Крита продолжала рассказ.

-- Несколько дней после этого я жила с ощущением, будто мое тело

расчленили на части. Когда я шла, ноги мои земли не чувствовали, ела -- не

понимала, что жую, а стоило сесть и успокоиться, как на меня наваливался

кошмар -- я то без конца проваливалась куда-то, то на чем-то вроде

воздушного шара уносилась в какие-то заоблачные выси. Телодвижения и

ощущения не совпадали больше с моей физической сущностью. Они жили как бы

сами по себе, без всякого отношения к моим намерениям, без всякой системы и

направления, и я не знала, как усмирить этот жуткий хаос. Оставалось только

одно -- ждать, пока все не восстановится. Я говорила домашним, что неважно

себя чувствую, и с утра до вечера сидела, запершись в своей комнате, почти

ничего не ела.

В таком смятении прошло несколько дней. Дня три-четыре, наверное. А

потом вдруг все успокоилось, улеглось, точно после жестокой бури. Я

огляделась вокруг, посмотрела на себя и поняла, что стала новым человеком --

не такой, как раньше. Это было мое третье "я". Первое изводилось от

бесконечной непереносимой боли. Второе боли не чувствовало и вообще ничего

не воспринимало. Первое было моим изначальным "я", которое никак не могло

избавиться от угнетавшей меня боли.

Когда я все-таки попыталась сделать это -- я имею в виду неудачное

самоубийство, -- родилось второе "я", так сказать, промежуточная форма.

Мучившая меня физическая боль на самом деле исчезла, но вместе с ней

отступили и потускнели все остальные ощущения. Ушла боль -- ушло все: воля

жить, физические и душевные силы. И вот этот необыкновенный переходный

период кончился, и появилось новое "я". Должна ли я теперь быть именно

такой? Я сама еще не понимала. Но было ощущение, пусть смутное, неясное, что

я двигаюсь в правильном направлении.

Крита Кано подняла голову и пристально посмотрела мне в глаза, точно

хотела узнать, что я думаю обо всей этой истории. Руки ее по-прежнему лежали

на столе.

-- То есть ты хочешь сказать, что это он сделал из тебя новую личность?

-- спросил я.

-- Мне так кажется. -- Крита несколько раз кивнула головой. Лицо ее при

этом оставалось бесстрастным, как дно пересохшего пруда. -- От его ласк и

прикосновений я первый раз в жизни испытала невообразимое сексуальное

наслаждение. От этого во мне произошла какая-то физическая перемена, очень

большая. Почему так случилось? И почему именно этот человек стал тому

причиной? Мне этого не понять. Но как бы то ни было, в конце концов я

очутилась в совершенно новой оболочке. И раз весь тот жуткий раздрай, о

котором я рассказывала, прошел, мне захотелось думать, что это мое новое "я"

-- более правильное, что ли. Ведь что ни говори, а мне удалось выбраться из

тупого бесчувствия, в котором я была заперта, как в душной тюрьме.

И все же после того случая у меня надолго остался неприятный осадок.

Случившееся мрачной тенью нависло надо мной. Стоило вспомнить его пальцы на

моем теле, вспомнить, как он запихивал в меня эту непонятную штуку, как

вылезал наружу (или мне только показалось) осклизлый, липкий комок, -- и я

никак не могла успокоиться. Охватывали злость и отчаяние, я ничего не могла

с собой поделать. Хотела стереть тот день из памяти -- не получалось. Не

получалось потому, что этот человек вскрыл что-то во мне. Это чувство жило

во мне постоянно и было неразрывно связано с этим человеком. И еще осталось

ощущение несмываемой грязи, мерзости. Вот такое противоречие, понимаете?

Метаморфоза, что произошла со мной... тут все правильно, нет вопросов, но

вызвало ее что-то грязное, неправильное. Я долго мучилась, прямо разрывалась

от этого противоречия.

Крита опять посмотрела на свои руки, лежавшие на столе.

-- После этого я перестала торговать собой. Смысла в этом уже не было,

-- сказала Крита. Ее лицо по-прежнему ничего не выражало.

-- Ты так просто смогла с этим завязать? -- спросил я. Она кивнула.

-- Бросила -- и все. Никому ничего не говорила, не объясняла... Как-то

само собой получилось. Думала, мои "опекуны" хотя бы позвонят,

подготовилась, но так и не дождалась. Они меня больше не трогали, хотя

знали, где я живу, знали телефон. Могли угрожать, но, слава богу, до этого

не дошло.

Так я снова стала нормальной девчонкой, по крайней мере -- с виду. К

тому времени я вернула родителям все, что у них занимала, и даже отложила

кое-что. Брат на мои деньги купил новую дурацкую машину и гонял на ней. Ему,

наверное, в голову не приходило, через что мне пришлось пройти, чтобы с ним

расплатиться.

Нужно было время, чтобы привыкнуть к своей новой личности, разобраться,

что она собой представляет, как живет, что и как чувствует. Понять все это

на опыте, запомнить, накопить в себе. Понимаете? Ведь внутри у меня почти

ничего не осталось, все словно утекло куда-то. В моем новом "я" не было

никакого содержания, и надо было мало-помалу чем-то заполнять эту пустоту.

Приходилось собственными руками лепить саму себя, вернее, то, что составляет

мое "я".

Я еще числилась студенткой, но возвращаться в университет не

собиралась. Утром уходила из дому, шла в парк и сидела там на скамейке,

ничего не делая, или бродила по дорожкам. В дождь отправлялась в библиотеку,

клала на стол перед собой какую-нибудь книжку и делала вид, что читаю.