Кумико Окада и Нобору Ватая 4 page. Вот это да! -- подумал я и отправился в ванную

X x x

"Вот это да!" -- подумал я и отправился в ванную. Там я застирал трусы

и долго простоял под горячим душем, чтобы смыть какое-то липкое ощущение,

оставшееся от сна. Сколько же лет у меня не было поллюций во сне? Я

попробовал вспомнить, но безуспешно. Очень давно.

Я вышел из ванной, обтираясь полотенцем, и тут зазвонил телефон.

Кумико. После такой сцены с другой женщиной, которую я пережил во сне, сразу

переключиться на разговор с женой было трудно.

-- У тебя голос какой-то странный. Что-нибудь случилось? -- спросила

Кумико. Ее поразительное чутье на такие вещи меня просто пугало.

-- Все в порядке. Я задремал, а ты меня разбудила.

-- Вот как? -- В ее голосе звучало недоверие. Даже через трубку я

чувствовал, что она сомневается в моих словах, и от этого мне стало еще

более неловко.

-- Ладно! Я только хотела сказать, что, наверное, задержусь сегодня.

Часов до девяти. Поем где-нибудь в городе.

-- Хорошо. Поужинаю один.

-- Извини, -- сказала она, будто о чем-то вспомнив, и после короткой

паузы положила трубку.

Я несколько секунд смотрел на трубку, потом пошел на кухню, очистил

яблоко и съел его.

X x x

За шесть лет с нашей свадьбы я ни разу ни с кем не переспал. Это не

значит, что у меня никогда не возникало желания при виде других женщин или

что для этого не было случая. Просто я не задавался такой целью. Не могу

объяснить почему, но, наверное, секс не относится к моим жизненным

приоритетам.

Впрочем, однажды мне случилось провести ночь в доме у женщины. Я питал

к ней определенную симпатию и знал, что она не отказалась бы переспать со

мной. Однако до этого дело не дошло.

Несколько лет мы с ней вместе работали в юридической конторе. Она была

моложе меня на два-три года. Отвечала на телефонные звонки, составляла

рабочие графики сотрудников. У нее это здорово получалось. Она отличалась

сообразительностью и прекрасной памятью и могла дать ответ на любой вопрос:

кто, где и чем занимается, какая папка в каком ящике лежит. Она назначала

все деловые встречи. Сотрудники к ней хорошо относились. У нас были

достаточно близкие отношения, мы даже несколько раз ходили вместе в бар. Ее

вряд ли можно было назвать красавицей, но лицо ее мне нравилось.

Когда она собралась замуж и решила уволиться из конторы (ее будущего

мужа переводили работать на Кюсю), мы с несколькими коллегами пригласили ее

вечером выпить на прощание. Обратно нам было по пути. Мы сели вместе в

электричку, было уже поздно, и я проводил ее до дома. На пороге она

предложила зайти выпить кофе. Я боялся опоздать на последний поезд, но

все-таки решил не отказываться. Может, мы больше никогда не увидимся, да и

кофе не помешал бы -- немного протрезветь. Квартира оказалась типичным

жилищем одинокой девушки. Маленькая магнитола в коробке. Холодильник,

правда, был великоват и слишком шикарен для одного человека -- он достался

ей бесплатно от подруги. В соседней комнате она переоделась в домашнее,

затем приготовила кофе. Мы уселись на полу и разговорились.

Когда в беседе наступила пауза, она вдруг спросила:

-- Послушай, а ты чего-нибудь особенно боишься?

-- Вроде бы нет, -- ответил я, чуть подумав. Вообще-то в жизни меня

многое пугает, но выделить что-то особенное я бы не смог. -- А ты?

-- Я боюсь подземных водостоков. -- Она крепко обхватила колени обеими

руками. -- Знаешь, наверное? Их закрывают крышками, и по ним под землей

течет, вода. Она стекает туда и шумит в темноте.

-- Понятно. По-моему, это называется дренажная система.

-- Я родилась в Фукусиме²⁴. Рядом с нашим домом была

речушка. Текла откуда-то с полей, а на полпути уходила в трубы, под землю.

Кажется, это случилось, когда я играла там со старшими ребятами. Мне тогда

было года два-три. Меня посадили в лодочку и пустили по течению. Обычная

детская забава, но тогда как раз прошли дожди, уровень воды поднялся. Лодку

понесло прямо к трубе. Если бы там случайно не проходил какой-то старик,

лодку обязательно затянуло бы внутрь, и тогда меня точно никогда бы не

нашли.

Она провела пальцами по губам, будто еще раз хотела убедиться, что

осталась жива.

-- До сих пор все это стоит у меня перед глазами. Я лежу на спине, и

поток несет меня. Река громоздится с двух сторон, окружая меня словно

каменными стенами, а надо мной простирается ясное голубое небо. А течение

все быстрее. Оно уносит меня все дальше и дальше. Что же будет? И вдруг я

понимаю, что впереди открывается мрак. Настоящий мрак. Он приближается с

каждым мгновением и хочет поглотить меня. Я чувствую, что меня вот-вот

накроет холодная тень. Эти ощущения -- первое, что я запомнила в жизни.

Она сделала глоток кофе.

-- Мне страшно, Окада-сан. Невыносимо страшно. Как тогда, в детстве.

Меня снова уносит туда, откуда никогда не выбраться.

Она достала из сумочки сигарету, прикурила от спички и медленно

выпустила дым. Я первый раз видел, как она курит.

-- Ты говоришь о замужестве? Она согласно кивнула:

-- Да. О замужестве.

-- А что, есть какие-то проблемы? Что-нибудь не так?

-- Вроде бы ничего особенного. Так, мелочи всякие... -- покачала она

головой.

Я не знал, как реагировать на ее слова, но надо было что-то сказать.

-- Мне кажется, перед свадьбой все так или иначе переживают такие

чувства. Думают: "А вдруг я совершаю большую ошибку?" Это же естественно.

Ведь выбираешь человека, с которым вместе жить. Не надо так бояться.

-- Легко тебе говорить: "Все люди одинаковые... У всех такие же

проблемы..."

Минуло одиннадцать. Надо было как-то сворачивать разговор и выбираться

домой. Но не успел я и рта открыть, как она попросила, чтобы я ее обнял.

Это застало меня врасплох.

-- Что с тобой? -- спросил я.

-- Мне надо подзарядиться, -- сказала она.

-- Подзарядиться?

-- Электричества не хватает. Знаешь, в последнее время я почти не сплю.

Стоит на минуту задремать, сразу же просыпаюсь и больше не могу уснуть. И

думать ни о чем не могу. Со мной такое бывает. Поэтому нужно подзарядиться

от кого-нибудь, а то у меня завод кончится. Честное слово!

"Она что, еще не протрезвела?" -- подумал я и заглянул ей в глаза. Они

были совершенно трезвыми: разумными и спокойными, как обычно.

-- Послушай, на следующей неделе ты уже будешь замужем, и муж будет

тебя обнимать, сколько захочешь. Хоть каждый вечер. Для этого люди и

женятся. И с электричеством проблем больше не будет.

Она ничего не ответила. Сжав губы, разглядывала свои ступни. Маленькие,

белые, с красивыми ноготками.

-- Но мне это требуется сейчас, -- проговорила она. -- Не завтра, не на

следующей неделе, не через месяц, а сейчас.

"Ну, если ты действительно так хочешь..." -- подумал я и обнял ее. Все

это выглядело ужасно глупо. Для меня она была коллегой по работе, очень

толковой и симпатичной девушкой. В конторе мы сидели в одной комнате,

перешучивались, иногда вместе выпивали. Но здесь, не на работе, сидя в

обнимку в ее квартире, мы представляли собой всего-навсего два комка теплой

плоти. В офисе каждый из нас играл свою роль, но стоило покинуть эту сцену,

снять с себя маски условностей, как мы превращались в нелепую, неуклюжую

плоть, в куски живого мяса, укомплектованные костями, органами пищеварения,

сердцами, мозгами и детородными органами. Я сидел на полу, прислонившись

спиной к стене, и обнимал ее за плечи, а она крепко прижималась ко мне

грудью. Грудь у нее оказалась больше и мягче, чем я думал. В такой позе, не

говоря ни слова, мы просидели друг у друга в объятиях довольно долго.

-- Ну как? -- поинтересовался я и не узнал своего голоса. Казалось, за

меня говорил кто-то другой. Я почувствовал, как она кивнула.

Хотя на ней был трикотажный спортивный свитер и тонкая юбка до колен, я

скоро понял, что под одеждой на ней ничего нет. И тут же, как по команде,

почувствовал эрекцию. Похоже, она это заметила. Я ощущал у себя на шее ее

теплое дыхание...

X x x

Короче, я так с ней и не переспал, хоть и "заряжал" до двух часов ночи.

Она просила не оставлять ее одну, обнимать, пока она не заснет. Я довел ее

до кровати и уложил. Она переоделась в пижаму, но никак не могла заснуть, и

я еще долго держал ее на "подзарядке". Щеки ее потеплели, сердце билось

учащенно. Я не знал, правильно поступаю или нет, но не представлял, как еще

можно действовать в такой ситуации. Проще всего -- улечься вместе с ней в

постель, но я с самого начала гнал от себя эту мысль. Что-то мне

подсказывало, что не стоит.

-- Не сердись на меня. Просто у меня совсем кончилось электричество.

-- Конечно, -- сказал я. -- Я все понимаю.

Нужно было позвонить домой, но что бы я сказал Кумико? Врать не

хотелось, а моих объяснений она бы не поняла. И потом, это уже не имело

никакого значения. Будь что будет. Я ушел от нее в два часа, дома был только

в три. Никак не мог поймать такси.

Кумико, конечно, страшно разозлилась. Она не спала, сидела за столом на

кухне и ждала меня. Я сказал, что выпил с товарищами, а потом мы пошли

играть в маджонг²⁵. "Почему же ты не позвонил?" -- спросила она.

"Как-то в голову не пришло", -- ответил я. Мои объяснения ее не убедили, и

вранье сразу было разоблачено. В маджонг я не играл уже несколько лет, а

врать как следует не научился. Поэтому я во всем признался и рассказал от

начала до конца, за исключением, естественно, эпизода с эрекцией, напирая на

то, что с этой девушкой у меня ничего не было.

После этого Кумико три дня со мной не разговаривала. Совсем. Спала в

другой комнате, садилась за стол одна, без меня. Мы переживали, можно

сказать, самый серьезный кризис в нашей совместной жизни. Она по-настоящему

обиделась на меня, и я ее хорошо понимал.

-- Что бы ты подумал на моем месте? -- обратилась ко мне жена, прервав

молчание: ее первые слова за три дня. -- Если бы я явилась домой в

воскресенье, в три часа утра, даже не предупредив тебя по телефону, и стала

говорить, что все это время провела в постели с мужчиной, но между нами

ничего не было? "Поверь мне. Я его "подзаряжала", только и всего. Так что

давай позавтракаем и ляжем спать". Если бы я тебе такого наговорила, разве

ты не вышел бы из себя? Поверил бы мне?

Я молчал.

-- А ты сделал еще хуже, -- продолжала Кумико. -- Солгал сначала, что с

кем-то там пил, играл в маджонг... Какое вранье! Почему же я должна верить,

что ты с ней не спал?

-- Соврал я зря, конечно. Извини, пожалуйста. Мне показалось, что

объяснить правду будет очень трудно. Прошу, поверь: я действительно не

сделал ничего плохого.

Кумико положила голову на стол. У меня было такое чувство, что воздух в

доме становится разреженным.

-- Я не знаю, что еще сказать. Ну можешь ты мне поверить?!

-- Хорошо, поверю, раз тебе так хочется. Но запомни: очень может быть,

и я когда-нибудь поступлю так же. И тогда уж ты тоже мне поверь. У меня есть

на это право.

Пока Кумико свое право не использовала. Временами я пробовал

представить, что будет, если она им все-таки воспользуется. Скорее всего я

бы ей поверил, но пережить такое было бы очень трудно. "Зачем же так

поступать?" Именно так думала в тот день обо мне Кумико.

X x x

-- Заводная Птица! -- послышался со двора чей-то голос. Это была Мэй

Касахара.

Вытирая на ходу волосы полотенцем, я вышел на веранду. Она сидела на

перилах и грызла ноготь на большом пальце. На ней были те же темные очки,

что и во время нашей первой встречи, кремовые хлопчатые брюки и черная майка

навыпуск. В руках она держала папку для бумаг.

-- Вот я и перелезла, -- сказала она, показывая на стену из блоков, и

стряхнула приставшие к брюкам соринки. -- Я примерно прикинула и решила

перелезть тут. Хорошо, что угадала. Вот крику было бы, если б куда-нибудь не

туда попала!

Мэй достала из кармана пачку "Хоупа" и закурила.

-- Как дела, Заводная Птица?

-- Помаленьку.

-- Между прочим, я -- на работу. Пойдем вместе, а? Мы работаем по двое,

и мне, конечно, на-а-амного лучше со знакомым человеком. Новички все время

суют нос не в свои дела, вопросы разные задают: "Сколько тебе лет?" да

"Почему в школу не ходишь?" В общем, достают. А то еще какой-нибудь

извращенец попадется, всякое бывает. Ну пожалуйста, Заводная Птица! Будь

человеком! Пойдем со мной.

-- Это то, о чем ты говорила? Исследование для изготовителей париков?

-- Угу, -- сказала она. -- С часу до четырех считаем лысых на Гиндзе.

Только и всего. Тебе тоже это будет полезно. Ты ведь когда-нибудь облысеешь,

и тебе уже сейчас не повредит кое-что об этом узнать.

-- А вдруг кто-нибудь увидит тебя на Гиндзе за этим занятием в учебное

время? Не попадет?

-- Не-а. Скажу: у нас, мол, внеклассные занятия по социологии. Я

сколько раз так выкручивалась.

Делать мне было нечего, поэтому я решил поехать с ней. Мэй позвонила в

фирму предупредить, что мы скоро появимся. По телефону она разговаривала

вполне нормально: "Да... я хотела бы поработать с ним... хорошо... вы

правы... большое спасибо... да... все будет сделано, как вы говорите... мы

будем после двенадцати..." На случай, если Кумико вернется рано, я оставил

ей записку, что буду домой к шести, и вышел на улицу вместе с Мэй.

Фирма по изготовлению париков находилась на Симбаси. В метро девчонка

вкратце объяснила, в чем будет заключаться наша работа. Мы должны встать на

углу и считать проходящих по улице обладателей лысины (и людей с редеющими

волосами). Их также нужно делить по трем категориям в зависимости от степени

облысения: В -- легкое поредение; Б -- значительная потеря волос; А --

настоящая лысина. Мэй открыла папку, достала оттуда специальный буклет и

показала мне все стадии на наглядных примерах.

-- Главное, какая голова к какой категории относится, -- ты, наверное,

понял. В детали вдаваться не будем -- на это уйдет куча времени.

Представление, надеюсь, теперь имеешь? Этого достаточно.

-- Ну так, в общем... -- протянул я без особой уверенности.

Рядом с Мэй восседал весьма упитанный мужчина, судя по виду, служащий

какой-то компании, ярко выраженный тип Б. Он явно чувствовал себя неуютно и

беспокойно косился на буклет, но Мэй не обращала на него никакого внимания.

-- Я делю их по категориям, а ты стоишь рядом и вписываешь в анкету,

что я буду говорить. Просто, правда?

-- В общем, да, -- сказал я. -- А какой смысл во всем этом?

-- Понятия не имею. Они везде составляют такую статистику -- в

Синдзюку, в Сибуе, на Аояме²⁶. Может, хотят знать, где больше

всего лысых. Или выясняют процент лысых по типам среди населения. Не знают,

куда деньги девать, вот и все. На париках такие бабки гребут! Премии в этих

фирмах гораздо выше, чем в торговых компаниях. Знаешь почему? -- Ну-ка

скажи.

-- Могу поспорить, не знаешь. Парики долго не служат. От силы года

два-три. В последнее время их очень здорово стали делать, но чем лучше

качество, тем скорее их надо менять и покупать новые. Парик так плотно

прилегает к голове, что волосы под ним как бы вытираются и становятся

тоньше, чем были. Поэтому скоро приходится менять его, подбирать другой. Вот

если бы ты носил парик и через два года он пришел в негодность, что бы ты

стал делать? "Ну вот. Парик совсем износился. Но покупать новый -- слишком

дорого. Поэтому с завтрашнего дня буду ходить на работу без парика". Подумал

бы так?

Я покачал головой:

-- Вряд ли.

-- Конечно, не подумал бы. Уж если человек надел парик, значит, будет

носить всю жизнь. Это судьба. Вот почему изготовители париков так

наживаются. Хоть и не хочется так говорить, но они -- как торговцы

наркотиками. Попадешь к ним на крючок -- будешь клиентом до самой смерти. Ты

когда-нибудь слышал, чтобы у лысого вдруг выросли волосы? Средний паричок

стоит полмиллиона, а самые шикарные бывают и по миллиону. А менять нужно раз

в два года. С ума сойти! На машине и то четыре-пять лет можно ездить, и еще

скидку дадут, когда покупать будешь. А с париками даже не надейся!

-- Ничего себе, -- прокомментировал я ее монолог.

-- Кроме того, у них есть специальные салоны, где клиентам моют парики

и стригут настоящие волосы. Только представь: ты уже не можешь прийти к

обыкновенному парикмахеру, сесть перед зеркалом, скинуть с себя парик и

попросить, чтобы тебя подстригли! С одних этих салонов они столько в карман

кладут!

-- Ты прямо эксперт в этих делах, -- сказал я с восхищением. Сосед Мэй

-- тип Б -- слушал нас с величайшим вниманием.

-- Ничего удивительного. Народ в конторе меня любит, обо всем мне

рассказывают. Это в самом деле жутко прибыльный бизнес. Парики делают в

Юго-Восточной Азии или каких-нибудь других странах, где труд дешевле. И

волосы тоже там покупают. В Таиланде или на Филиппинах. Местные женщины

продают волосы этим фирмам, чтобы таким способом собрать себе на приданое.

Бог знает что в мире творится! Сидит здесь какой-нибудь дядя, а волосы у

него от индонезийской девушки.

После этих слов я и фирмач (тип Б), повинуясь рефлексу, внимательно

оглядели вагон.

X x x

На Симбаси мы зашли в офис и получили по конверту, где были анкетные

листы и карандаши. Фирма вроде бы занимала среди изготовителей париков

второе место, но у входа было необычайно тихо. На дверях не было даже

вывески, чтобы клиенты не испытывали неудобства при посещении. На конвертах

и анкетах название фирмы тоже не значилось. Я заполнил регистрационную

карточку, вписав в нее свое имя, адрес, данные об образовании и возраст, и

сдал ее в опросный отдел. Вот уж действительно тихое местечко. Никто не

кричал в телефон, истово не барабанил по клавиатуре компьютера, засучив

рукава. Все сотрудники были аккуратно одеты, и каждый спокойно занимался

своим делом. Как и должно быть в фирме такого профиля, среди персонала не

было ни одного лысого. Возможно, некоторые носили продукцию своей компании,

но отличить их от тех, у кого на голове были собственные волосы, мне не

удалось. В общем, из всех компаний, где мне приходилось бывать, это была

самая удивительная.

Оттуда мы поехали на Гиндзу. У нас оставалось немного времени, и мы

решили съесть по гамбургеру в кафе "Дэйри Куин".

-- Послушай, Заводная Птица! А ты будешь носить парик, если облысеешь?

-- спросила Мэй.

-- Интересный вопрос. Вообще-то я не люблю лишней возни. Taк что скорее

всего оставил бы лысину в покое. -- И правильно! -- сказала она, вытирая

салфеткой испачканные в кетчупе губы. -- Подумаешь, лысина! Ничего

страшного. Она того не стоит, чтобы из-за нее переживать. В ответ я только

хмыкнул.

X x x

Потом мы три часа просидели у выхода из метро рядом с офисом

"Вако"²⁷, считая проходивших мимо плешивцев. Наша позиция, с

которой мы могли видеть головы людей, поднимавшихся и спускавшихся по

ступеням лестницы в подземку, позволяла точно определять степень облысения.

Мэй называла мне категории: А, Б, В, а я записывал все это в анкетные диеты.

Было видно, что эту операцию она проделывала уже много раз, -- ни разу не

запнулась и не поправилась.

Девушка быстро и уверенно разделяла прохожих на категории и тихонько,

чтобы не привлекать внимания прохожих, называла их мне. Когда мимо проходили

сразу несколько лысых, она начинала тарахтеть как пулемет: -- А, А, Б, В, Б,

А. Один пожилой мужчина элегантного вида (у него была замечательная седая

шевелюра), понаблюдав за нами, спросил:

-- Позвольте полюбопытствовать: что это вы делаете?

-- Собираем данные, -- бросил я.

-- А для чего? -- не отставал он.

-- Для социологии.

-- А, В, А, -- не останавливалась Мэй.

Мужчину мои слова явно не убедили. Он еще какое-то время продолжал

смотреть на нас, но в конце концов махнул рукой и ушел.

X x x

Часы на здании универмага "Мицукоси" на другой стороне улицы пробили

четыре. Мы закрыли папки и снова направились в "Дэйри Куин" выпить кофе.

Хотя работа и не требовала особых затрат энергии, у меня как-то странно

затекли плечи и шея. Может, оттого, что мы производили наши подсчеты тайком.

От этого я испытывал нечто похожее на угрызения совести. В метро, по пути в

офис на Симбаси, я поймал себя на том, что автоматически распределяю всех

попадавшихся на глаза лысых по категориям: Б, В... Я чувствовал, что в

буквальном смысле дурею от этого, пробовал остановиться, но бороться с

инерцией оказалось не под силу. Мы сдали листы в опросный отдел и получили

причитавшиеся деньги, кстати, вполне приличные для потраченных времени и

сил. Я расписался в ведомости и спрятал деньги в карман. Мы снова вошли в

метро, доехали до Синдзюку, пересели там на ветку Одакю и отправились домой.

Уже начался час пик, и народу в вагоне было много. Я давно не ездил в

переполненной электричке, но особой ностальгии не почувствовал.

-- Ничего работенка, правда? -- спросила Мэй, стоя рядом со мной в

вагоне. -- Легкая, и платят нормально.

-- Ничего, -- согласился я, посасывая лимонный леденец.

-- В следующий раз поедем? Туда раз в неделю можно ездить.

-- Почему бы и нет?

-- Послушай, Заводная Птица, -- сказала Мэй после небольшой паузы -- с

таким видом, будто это только что пришло ей в голову. -- Интересно, почему

люди так боятся облысеть? Думают, наверное: раз появилась лысина -- значит,

скоро жизни конец. Вылезают волосы у человека -- ему начинает казаться, что

вместе с ними и жизнь уходит, что он все быстрее приближается к смерти, к

последнему звонку.

Я на минуту задумался над ее словами:

-- Да, наверное, кое-кто так считает.

-- Ты знаешь, иногда я думаю: что человек чувствует, когда постепенно,

понемножку умирает и это тянется долго-долго?

Интересно, что она хотела сказать? Не отпуская поручня, я повернулся и

вопросительно посмотрел на нее:

-- Постепенно, понемножку умирать... Это как? Что ты имеешь в виду?

-- Ну, например... сажают человека в полную темноту одного, есть-пить

не дают. Вот он постепенно там и умирает.

-- Это жестокая и мучительная смерть! Не хотел бы я так.

-- Ну а жизнь сама по себе разве не то же самое, а, Заводная Птица?

Ведь мы все заперты где-то во мраке, нас лишают еды и питья, и мы медленно,

постепенно умираем. Шаг за шагом... я все; ближе к смерти.

-- У тебя временами слишком пессимистичные мысли для твоего возраста,

-- рассмеялся я.

-- Песси... какие-какие?

-- Пессимистичные. -- Я произнес это слово по-английски. -- Это когда

видишь в жизни только мрачные стороны.

-- Пессимистичные, пессимистичные... -- Девушка несколько раз повторила

это слово, а потом пристально и сердито взглянула на меня: -- Мне еще только

шестнадцать, и жизни я как следует не знаю. Но могу точно сказать одно: если

у меня пессимистичные мысли, тогда непессимистичные взрослые -- просто

идиоты.

10. Легкая рука • Смерть в ванне • Посланец с прощальным подарком

В этот дом мы перебрались на второй год совместной жизни, осенью.

Прежнее наше жилье в Коэндзи должны были перестраивать, и нам пришлось

съезжать. Мы принялись искать дешевую и удобную квартиру, но найти

что-нибудь подходящее с нашими деньгами было нелегко. Когда мой дядя узнал

об этом, он предложил нам пожить в принадлежавшем ему доме в Сэтагая. Он

приобрел его еще в молодые годы и прожил там десять лет. Дом был старый, и

дядя хотел снести его и построить на этом месте что-то более функциональное,

но дядины планы вошли в противоречие с нормами застройки. Ходили разговоры,

что законы скоро должны смягчить. Дядя готов был ждать, но оставь он дом

пустовать, пришлось бы платить налог на имущество, сдай каким-то незнакомым

людям -- могли возникнуть проблемы, когда потребовалось бы освободить его.

Поэтому он предложил поселиться здесь нам (и за ту же самую плату, только

для покрытия налогов). За это мы брали обязательство освободить дом в

течение трех месяцев, если он попросит об этом. Мы не возражали. Не совсем,

правда, ясна была ситуация с налогами, но мы все равно были очень благодарны

за возможность пожить какое-то время в отдельном доме. До ближайшей станции

по линии Одакю было далековато, зато дом находился в тихом жилом районе и

даже имел маленький сад. И хотя дом нам не принадлежал, стоило туда

переехать, как мы ощутили себя почти настоящими домовладельцами.

Дядя, младший брат моей матери, ничем нам не докучал. Человек прямой и

открытый, но в чем-то непредсказуемый, он всегда действовал без лишних слов.

Из всей нашей родни я любил его больше всего. Он окончил университет в Токио

и устроился диктором на радио, но через десять лет сказал: "Хватит!" -- и

открыл бар на Гиндзе. В этом скромном маленьком заведении готовили

замечательные, настоящие коктейли. Оно стало популярным, и через несколько

лет дядя уже владел несколькими барами и ресторанами. Все они процветали --

у дяди определенно был коммерческий талант. Как-то, еще в студенческие годы,

я поинтересовался, как ему удается так здорово вести дела во всех своих

"точках". Почему на той же Гиндзе, в одном и том же месте, одно заведение

процветает, а другое прогорает? Мне это было совершенно непонятно. Дядя

вытянул передо мной руки ладонями кверху. "У меня легкая рука", - только и

сказал он. Судя по его серьезному виду, это была не шутка.

Может, у него и впрямь легкая рука. Но кроме этого, он обладал даром

собирать вокруг себя способных людей. Дядя назначал им высокую зарплату и

хорошо к ним относился, а они уважали его и отдавали работе все силы. "Если

мне попадается подходящий человек, я без колебаний даю ему шанс и плачу

хорошие деньги, -- говорил он мне как-то. -- Деньги надо тратить, не думая

при этом, приобретешь ты или потеряешь. А энергию -- беречь на то, чего

нельзя купить за деньги".

Дядя женился поздно. Остепенился уже за сорок, когда добился успеха в

бизнесе. Его жена была разведенная, на три-четыре года моложе, и тоже имела

неплохое состояние. Дядя никогда не рассказывал, где и как с ней

познакомился. Тихая женщина, похоже, из хорошей семьи. Ее первый брак тоже

был бездетным и, может быть, поэтому оказался неудачным. Как бы там ни было,

дядя в свои сорок с лишним хоть и не стал богачом, но мог позволить себе не

работать больше как вол, чтобы обеспечивать себя. Кроме дохода от баров и

ресторанов, он имел годовую ренту с принадлежавших ему домов и квартир,

которые сдавал внаем, плюс стабильные дивиденды с вложенного капитала. Наш

семейный клан, с уважением относившийся к серьезному бизнесу и отличавшийся

скромным образом жизни, смотрел на дядю с его ресторанами как на белую

ворону, да и он сам как-то с самого начала не очень любил общаться с родней.

Но обо мне, своем единственном племяннике, он всегда заботился. С особым

вниманием он стал относиться ко мне после смерти матери -- она умерла в тот