Валентина Поликарповна Фоменко ВОСПОМИНАНИЯ. Наряду с заботами о малыше, нам еще предстояло, как следует подготовить его к операции

Наряду с заботами о малыше, нам еще предстояло, как следует подготовить его к операции. А он все время допытывался:
- Мама, а я долго буду болеть? Да?
Занимаясь чем-нибудь, я, как бы между прочим, говорю:
- Да, сыночек, еще долго. Но вот доктор вырежет тебе шишечки-гланды в горлышке, и ты сразу начнешь поправляться, сможешь выходить на улицу, дольше гулять, и не будешь больше так часто болеть.
Малыш заерзал в постели.
- Что с тобой? Ты плачешь?
Я подошла к нему и взяла его за ручонки, он отвернул заплаканное личико и еле слышно проговорил:
- А как это вырезать? Будет очень больно?
- Понимаешь, сыночек, вначале будет больно, конечно, но не долго. Ты же знаешь, когда ударишься крепко обо что-нибудь, всегда очень больно, но со временем боль проходит; так будет и с гландами. Когда врач будет вырезать шишечки, будет больно, а как только он их отрежет, сразу станет меньше болеть.
Малыш на минуту задумался, потом с мучительным вниманием посмотрел на меня. Жаль было смотреть на опечаленного малыша, но пришлось спросить:
- Ты не будешь плакать, правда, сыночек? Ведь ты - мужчина терпеливый, и не будешь бояться? Да?
Толюшка промолчал, а я не стала настаивать на ответе. Пусть он привыкает к этой мысли. Но возвращалась к ней не один раз.
И вот наступило время собираться в больницу.
Утром, когда Толюшка открыл глазки, шепотом спросила:
- Ну как, сыночек, пойдем в больницу?
Вдруг щечки у него загорелись, он весь сжался, сел на кровати с полуоткрытым ртом и с глазами, в которых был еще страх, но уже без слез, и смотрел на меня.
- Боишься? Да, сыночек?
Он потупился, губки его дрожали, но, собрав силы, ответил тоже шепотом:
- Немножко…
- Не бойся, мой родной сыночек, врач никогда не сделает маленькому мальчику очень больно. Он будет стараться вырезать гланды осторожно. Ты веришь мне? Не будешь плакать?
Малыш кивает головкой, на его уголках безулыбчивых глаз не выступили капельки влаги, и сказал:
- Ладно, не буду.
Этих слов я давно ждала, и знала, что, произнеся их, сыночек сдержит свое обещание, даже если в сердечке у него будет «та-та-та».
Сказав эту короткую фразу, малыш замолчал, а я, вглядываясь в его личико, увидела, что губки его дрожали, щеки побледнели, но не изменилось его выражение, оно стало спокойнее, страх, конечно, не исчез полностью, но уменьшился. Ни одного слова испуга не сорвалось с его уст.
Мы оба освободились от длительного сдавливающего нас напряжения.
Настроение немного улучшилось, одевшись, мы вышли из дома. Было рано и сыро. Ночью прошел дождь. Дул обволакивающий ветер без ясного направления: ни в лицо, ни в спину. Мы шли и разговаривали. Вдруг Толюшка, идя по гладкой вмятине, оставленной в грязи машинным колесом, запутался, переставляя ноги, и упал в грязь и испачкался.
- Какой ты неловкий, Толюха! Ну, посмотри, что ты наделал, как я заявлюсь в больницу с таким грязным, - сказала я с раздражением, но тут же замолчала. Что это я делаю!
Почистившись, мы пошли дальше. А вот и больничное крыльцо. У застекленной двери на первом этаже мы остановились. Неожиданно открылась дверь и показалась сестра. Узнав кто мы, она ввела нас в сравнительно небольшой кабинет с зеркальной чистотой. И может быть от этого, а еще и от тишины у меня на мгновение возникло грустное ощущение, будто бы меня застигло здесь минувшее детство. Я пробовала прогнать его, но ничего не получалось, я волновалась и крепко прижимала к себе Толюшку. Предавшись воспоминаниям, я совсем забыла, где нахожусь и лишь стук открываемой двери, и голос врача вернул меня к действительности. Услышав звук отворяемой двери, малыш поднял голову, посмотрел на меня, и я почувствовала, как тельце его напряглось, он ничего не сказал, только дышал неровно, и это выдавало его волнение. Я нагнулась и губами прижалась к его лобику, а личико его то вспыхивало, то бледнело, и он с тревогой поглядывал на врача.
Тем временем, врач подошел к Толику, и, увидев его побледневшее личико, нежно погладил по головке. Усадив его возле стола и сам сев с ним рядом, попросил снять с малыша одежду. Наклонившись, стал выслушивать его.
- Горлышко покажешь? – спросил он. Скажи-ка «а», ну, скажи «а» - попросил врач.
Внимательно осмотрев малыша, и записав что-то в тетрадь, он, улыбаясь, положил на плечо Толюшке свою руку и прошептал, наклоняясь над ним:
- Молодец, малыш, молодец! Все ясно!
Толюшка несколько успокоенный, тоже улыбнулся и внимательно следил за врачом. А, посмотрев на меня, врач промолвил:
- Разве можно так поддаваться унынию. Не волнуйтесь. Оденьте сына.
Взяв малыша за руку, повел его в операционную.
- Будь умничкой, сыночек, только и сказала я, целуя в щечку.
Его улыбающиеся губки задрожали.
Тревожным было ожидание. Через некоторое время вошел врач и, подойдя ко мне, сказал:
- Не волнуйтесь, мамаша. Все хорошо. А мальчик ваш молодец, не произнес ни звука, только в конце промолвил:
- Покажите мне, какие они эти гланды?
- Я, конечно, показал. Славный мальчик. Сейчас он уже в постели, в соседней комнате, можете посмотреть на него в окно.
Я поблагодарила врача, пустила слезу, конечно, и вышла на улицу. Подошла к окну, но заглянуть в него было не так просто: оно было высоко. Взяв несколько кирпичей, валявшихся возле забора, встала на них и только тогда дотянулась до окна. Внимательно всмотрелась в оконное стекло, прежде чем рассмотрела, где лежит Толюшка. А он как раз лежал возле окна, и мне стало его хорошо видно.
Толюшка тоже меня заметил и повернул головку. Глазки его были спокойны, круглые, без слез, но и без улыбки, носик заткнут ватным тампоном, который уже пропитался кровью. Губки сжаты. Я старалась улыбаться, и мы смотрели друг на друга.
Вдруг в окне показалась чья-то головка в марлевой повязке с крохотным личиком, но с большими глазами. На стекло легли две маленькие ладошки с растопыренными пальчиками. Мальчик стоял, закрыв собой малыша. Толюшка забеспокоился, но тут нянечка, сердясь, бросилась к ребенку и унесла его от окна. Толюшка поднял головку и, увидев меня, улыбнулся. Теперь я рассмотрела, что личико у Толюшки осунулось, ручки лежат поверх одеяла, а сам завернут одеялом, как пеленкой. Лежал, тесно прижавшись к стенке, чтобы не упасть.
У меня по спине пробежали мурашки, - родной мой, - шептала я, и сердце радостно забилось. До операции я так беспокоилась и никак не могла избавиться от мысли, что в больнице малыш будет раскрываться во время сна и ему будет холодно, может простудиться. А когда увидела эту трогательную картину и его, завернутым в одеяло, во мне поселилась надежда, что все будет хорошо. Мои просьбы следить за одеялом, чтобы оно не свалилось на пол, как дома, когда я несколько раз за ночь вставала и укрывала его, остались у него в памяти. Умничка мой…
Ночь мы провели в тревоге. С трудом дождались рассвета, и рано утром были в больнице.
Заглянув в окно, я увидела, что малыш еще спит, сжав в кулачке край простынки. Время от времени я поднималась на кирпичи и заглядывала в окно. Вот Толюшка проснулся и провел ручонкой по носу, отбрасывая с него простыню, потом увидел меня и заулыбался. Волнения остались позади. Все окончилось благополучно.
Через несколько дней я вела малыша домой. Шли молча, так как боялись, чтобы холодный воздух не попал в ротик. Я только вглядывалась в его личико, и удивилась, каким оно стало не по-детски серьезным. Он похудел, вытянулся, но на щечках был небольшой румянец.
Дома он весь день носился, как на крыльях, заглядывал во все уголки, брал в руки книжки и игрушки, и чтобы скоротать время до прихода Тимы, пускал мыльные пузыри, все хохотал и говорил:
- Мама, смотри, как дуется пузырь и не рвется!
…Шли последние дни короткого магаданского лета. Очень недолго царствует оно на улицах города, мало теплых дней и в конце августа дыхание зимы нет-нет, да и повеет.
Однажды я заметила, что малыш стал щуриться и присматриваться, наклоняясь над книгой. У меня защемило сердце, а вдруг он стал плохо видеть? Осторожно, чтобы он не заметил, подвергла проверке его зрение. Сказала о своей тревоге Тиме, но он не поддержал моих сомнений, пока сам не убедился, что зрение у малыша стало хуже. Гуляя с ним на берегу моря, он указал Толику на корабль, показавшийся из-за горизонта между сопками, образующими вход в бухту. Толюшка напрягал зрение, но так и не увидел далекого парохода, как ни старался. Тима согласился, что Толюшке нужны очки. Сходили к глазному врачу, проверили. Да, зрение ниже нормы. Надели ему очки. Стали лечить. Малыш принял множество уколов алоэ, на протяжении многих лет, но близорукость прогрессировала, остановилась она, когда Толюшке было уже двадцать лет.
И все это перед самыми занятиями в школе. Вот-вот должен был начаться его первый учебный год. Мысль о школе, куда скоро начнет ходить наш сын, теснилась в душе и напоминала о заботах и ответственности.
И вот пришла ночь, когда я спала почему-то тревожно, боялась проспать, боялась, что испортится погода. Несколько раз просыпалась и смотрела в окно. Но вот подошел момент, когда несколько секунд стоишь в нерешительности и с тревогой смотришь на часы. Было раннее утро, едва рассвело. Скоро Толюшку будить в школу. Будить ли? Нужно ли? Да, нужно!
Толюшка спал, высунув из-под одеяла ножку с оттопыренным в сторону большим пальцем. Я накрыла ноги одеялом. Что-то удерживало меня, и я никак не решалась разбудить его.
И вот стала дергать его за ногу.
- Сыночек, проснись! Вставай!
Толюшка высунул из-под одеяла заспанное личико, но видно сон не хотел его отпускать, и недоумевающими сонными глазами, еще не совсем проснувшимися, посмотрел на меня, потом на полутемное окно и сказал:
- Мама, разве надо уже вставать? Ведь еще ночь!
И хотел повернуться на другой бок. Но сон прошел, и он очнулся. Опустив ноги с кровати и позевывая, поднялся. А как не хотелось ему вставать и расставаться с теплой постелью: так сладко спится под утро.
Но сегодня мы торопились, была уже половина восьмого. Около восьми часов по улицам Нагаево то здесь, то там появлялась детвора в сопровождении родителей. Скоро они собрались возле школы в кучки, а потом в толпу, заполнившую двор школы. В этой толпе были и мы.
Появились учителя. Гудение толпы утихло. Зашелестела бумага. Стали зачитывать списки. Дети окружали свою учительницу и заглядывали ей в глаза. Пошел к своей учительнице и наш Толик. Ее звали Надежда Павловна. Своих учеников учителя повели в классы. Двор опустел. Родители тоже вошли в школу и остановились у двери, заглядывая в классы, желая убедиться, хорошо ли устроились их дети.
Но самые приятные минуты ждали малыша на следующий день, когда ранним утром первого сентября, раздался школьный звонок, первый звонок в его жизни. Правда, это только пятнышко, но которое не мелькнет второй раз.
И вот он прозвенел. Дети расселись по партам. Вошла учительница и сказала:
- Здравствуйте, дети!
- Здравствуйте, Надежда Павловна, - закричали они так чисто, звонко и весело, что и у меня стало молодо на сердце.
Учительница закрыла дверь. Все стихло. Услышав ровный голос учительницы, начавшей урок, родители постепенно разошлись.
Вот и начался первый урок. С этого дня детей будут учить и воспитывать. Первые классы – это основы основ и они должны дать детям определенный объем знаний и умений, без которых немыслимо дальнейшее обучение.
А я, идя домой, какое-то время вспоминала свои первые школьные годы. Вспоминала мальчишку, с которым меня посадили за парту, и который заснул во время урока и свалился под парту. Вспомнила свою первую учительницу Анну Петровну, многих учеников, но первого урока, как ни старалась, вспомнить не удалось.
Думалось о том, что открылась дорога в новую жизнь нашему сыну. Как по ней пойдет наш ребенок, прямой ли дорогой?
Часа через три я пошла встречать малыша. Вышел он из школы возбужденный и торопливо рассказывал мне обо всем, что они делали в классе. Что его посадили с девочкой на первую парту, что учительница читала им из букваря рассказ, что они почти ничего не делали, только слушали.
И на вопрос Тимы, понравилось ли ему в школе, и будешь туда ходить, малыш утвердительно кивнул головкой и улыбнулся.
Вот и окончился первый школьный день. Портфель лежал на стуле, в нем собрано все, что нужно для следующего урока, а ученик спокойно и крепко спал. Были спокойны и мы, так как заранее решили вопрос о том, когда наиболее целесообразно начинать обучение малыша, когда он сядет за парту, или несколько раньше. Мы решили, что лучше - в дошкольные годы, и потому малыш пошел в школу подготовленным.
Мы понимали - чем раньше ребенок начнет учиться читать и писать, тем успешнее пойдет учение. Правда, наша уверенность немного смешна, но, как говорят, таков человек: сам выдумает, сам и верит. Мы же не столько выдумали, сколько верили тому, что написано о воспитании великими людьми, и много знали о том, как их воспитывали и с какого возраста. Конечно, читали мы биографии великих людей прошлого вовсе не для того, чтобы восхищаться ими и только, и не для того, чтобы повторить их в жизни, нет: подвиги ученых повторить нельзя. Но их пример должен прибавить силы и поднять дух. На примерах жизни Ломоносова, Толстого и многих других показывали сыну, как надо учиться и работать. Эти люди ясно видели цель своих стремлений и как сосредоточивали свое внимание на том или ином предмете и видели в нем то, чего не могут увидеть многие, как они умели ценить время и как много успевали сделать.
Мог же Алишер Навои, создатель гениальных художественных ценностей, в возрасте трех или четырех лет читать стихи Анвара так, что люди удивлялись его чтению.
Человеку для движения вперед необходимо постоянно иметь перед собой на вершинах славные примеры и пытаться подражать им.
Когда Толюшка шел в школу, была общая установка – не учить ребенка до школы. Пусть, мол, играет. Но это не повлияло на наши взгляды, хотя выслушали мы немало критических замечаний в свой адрес. Нас считали людьми, изменившими общим убеждениям. Но у нас хватило мужества восстать против установившегося мнения и делать так, как подсказывало собственное сердце. Много раз нас предупреждали, что подготовленному ребенку не интересно будет на уроке. Он возомнит, что ему все известно и не сможет сосредоточиться и будет невнимательным и недисциплинированным. Нет! И нет!
Вспоминая свое детство, вспоминаешь, что именно неподготовленные ребята были самыми невнимательными и непослушными. Потому, что усвоить массу незнакомого материала труднее, чем уже зная кое-что из него. А знания как раз и вызывают интерес, и ребенок с вниманием будет слушать как раз тот материал, который ему знаком, и он не заметит того, что напрягает свои силы. А у неподготовленного ребенка накапливается много сведений, понятий, которые он не в силах усвоить и представить, так как на это надо затратить много сил и времени. Так как он не обучен быть внимательным, усидчивым и работоспособным. Ведь все это – сложные качества. Сюда входят и много умений, почти независимых друг от друга. Нужна заинтересованность, усердие и умение слушать учителя, а главное – умение учиться. Сколько сил и времени тратится из-за отсутствия таких навыков. У ребенка накапливается все больше и больше непонятого, а раз не понято, значит и не интересно. Ему надо приложить немало труда, чтобы догнать упущенное. Некоторым это удается, сильному ученику нетрудно догнать самостоятельно. Но бывают дети, которые не могут это сделать, они устают, раздражаются, им бы отдыхать, да отдыхать, а не учиться, потому что они все время догоняют, а потом начинают и отставать. Ребенок теряет интерес, так как безнадежно отстал, не понимает - о чем говорит учитель, о чем беседуют ученики, не видит возможности догнать класс.
Нужно показать ребенку, что он может, что он способен это сделать, возбудить интерес, чтобы у него не возникли мысли: вчера учитель вызывал – завтра не спросит, заниматься ли дома или нет? Нужно следить, чтобы не было пробелов, и помочь ребенку выработать внимание, работоспособность и трудолюбие, именно выработать, так как эти навыки сами не приходят.
Тут хочется вспомнить один день. Был он давным-давно. Как-то, спустя несколько дней после начала учебного года, я встретила малыша, и он, смеясь, рассказал мне интересный случай, который произошел у них в классе.
Надежда Павловна написала на доске несколько палочек и крючочков и попросила ребят:
- Теперь вы, ребята, нарисуйте в своих тетрадях строго по линиям такие же палочки и крючочки.
Ребята старательно выводили палочки. Учительница прошла между рядами парт и посмотрела, как ученики выполняли задание.
- Молодцы, вот молодцы, хорошо!
Потом она подошла к доске и сказала:
- Теперь вытрем все, что здесь написано, - и, взяв тряпку, стала тереть ею по доске.
Некоторые ребята, видя, что она с доски стерла палочки и крючочки, стали ладошкой водить по тетради, желая вытереть и свои палочки и крючочки.
Многие ребята расхохотались, и я с ними.
- Что такое, что за шум, - спросила Надежда Павловна и повернулась к ученикам.
Кто-то из ребят не выдержал и заметил:
- Смотрите, что они сделали!
Учительница, увидев, что натворили ребята, тоже рассмеялась.
Он рассказывал мне эту историю очень живо и все время смеялся, а вместе с ним - и я. Прошло много-много лет с той поры, а кажется, что происходило это не далее, как вчера. И тот смех не забыть, он умрет вместе с памятью.
Мы обучали малыша до школы, этим хотели не вносить резкого перелома в его жизнь. Пусть он, став учеником, продолжает делать то, что уже делал дома, и новое появится для него не неожиданно и не испугает силой впечатлений. В играх мы обучали грамоте, учили рисовать, читали ему и помогали складывать цифры, в общем, соединяли дошкольное воспитание с обучением в школе. Рисовали буквы, пусть пока не очень красиво, но смысл слов поймет очень хорошо. Пусть ничего не дается ему легко. Если в учении все дается легко, то у ребенка постепенно будет воспитываться лень мысли и лень вообще, которая потом развратит человека, и он легкомысленно будет относиться к жизни. Как ни странно, а лень развивается чаще всего у способных детей и именно в младших классах. Ибо, овладев тем, что для других детей связано с определенным напряжением сил, по существу такой ребенок бездельничает. Вот мы и старались не допускать такого безделья. А это - сложная воспитательная задача. Еще Фирдоуси писал:
«Коль в воспитанье сил не обретут,
врожденные достоинства замрут…»
Мы стремились приучать малыша к тому, чтобы он умел отвлекаться от всего окружающего в данный момент, и все усилия направлял на задание, которое ему дали. Приучали к сосредоточенности и вниманию, усидчивости.
Часто учителя говорят, что способных детей много, а вот умеющих работать – куда меньше.
Не помню, чьи это слова: «Усидчивость я бы назвал вдохновением, умноженным на уверенность в том, что он достигнет успеха».
У малыша был строгий режим. Ведь точный распорядок не есть нечто, навязанное ребенку извне. Он подсказывается самой природой, она вся живет в точных ритмах восходов и закатов, приливов и отливов и многого другого. Нам хотелось, чтобы сын придерживался этого разумного правила и формировал в себе представление о том, что всему есть свое время. Соблюдение режима необходимо ему не только в детстве, оно упорядочит его на всю жизнь. Режим дня он выполнял беспрекословно. За уроки не усаживали, а приучали его самого следить за этим. Так как, заставляя ребенка что-либо делать, значит снимать с него эту заботу. А «беззаботное» детство становится почти несчастьем, он привыкает к понуканию. Забота не возникает сразу, она должна постепенно созреть, и мы родители должны набраться терпения и ждать роста заботы. Но рост идет медленно, поначалу даже сопряжен с трудностями и неприятностями. Однако самостоятельная забота непременно придет. Надо только терпеливо ждать и контролировать. Разумный контроль как раз и должен повысить ответственность.
Ребенка в первую очередь надо научить наилучшим образом распределять свое время, и умело им пользоваться. Следить, чтобы он не спешил, делал все без рывков, а в свободное время занимался любимым делом. В меру играл на воздухе и с детьми. Наша же задача – постоянно пополнять источник энергии и не дать ей исчерпаться, чтобы знания не отделялись от его интересов и увлечений, чтобы все, что не ясно, непонятно он мог найти в книгах, тогда книга станет источником знаний. Дети могут с самого начала постигать основы науки, как бы приобретая теоретические знания, помогающие им открывать существенное в явлениях, предметах, событиях. Но процессом познания надо управлять, чтобы у ребенка появился интерес к самому учению. Главное, чтобы у ребенка был огонек любознательности, а любознательность у детей сильна, она еще не подавляется страстью. Мы помогали сыну, чтобы он осознал свою силу и вкусил радость успеха, и всегда находил, чем себя занять.
Мы следили за его способностями и всегда требовали выполнение всех уроков, как можно лучше, а Толюшка любил сидеть за уроками. Каждый день он узнавал что-то новое, пусть самую малость, но узнавал. Иногда заставляли его несколько раз выполнять одно и то же задание по письму. Например, для того, чтобы он смог убедиться на собственном опыте, что может выполнить его значительно лучше, чем выполнил вначале.
Есть, по-моему, три силы, заставляющие детей учиться: послушание, цель и увлечение. Причем учиться надо с увлечением. Не потому учусь, что нужно, не потому, что заставляют, и не потому, что это сулит выгоду. Учиться – интересно! Но это - идеальный случай. Сила послушания: ребенок учится потому, что заставляют родители, потому, что так принято. Чаще он не задумывается, отчего учится: все ходят в школу, все готовят уроки – и он тоже. Не сделаешь уроки – будут ругать или стыдить, а это ему не нравится. Он в какой-то степени послушный.
Сила цели, как ни странно, больше всего действует в начальной школе, когда почти каждый хочет быть хорошим учеником, чтобы его хвалили. Это тоже цель. В 5-7 классах у них другие представления о хорошем человеке, а в 10 классе эта сила опять действует.
Учись, даже если рядом с тобой не учатся. Учись, даже если тебе кажется, что учитель плохой. Учись так, будто ты первый на свете учишься, будто никто до тебя не учился.
Чтобы и в овладении трудным он увидел интерес. Это поможет ему открыть в себе творческие силы, и он будет радоваться, видя свой успех, и познает уверенность в себе. А, поняв и воспитав в себе радость познания, - а это почти то же, что и радость жизни, - он познает гордость собственного достоинства. Ребенок, переживший это чувство, не ищет легкого пути, не пользуется подсказками, списыванием и никогда не станет лодырем. Привычка упорно трудиться, добиваться лучших результатов, воспитывает у ребенка желание всегда работать сегодня лучше, чем вчера и всегда надеяться на свои силы.
Оценки мы тоже рассматривали, не ради оценки, а как стимул заставить его работать. Ведь до сих пор самое главное в школе поощрение и самое сильное наказание – это оценка. Ведь любая деятельность нуждается в оценке. Мы воспитываем детей ради будущего, знаем отдаленную цель обучения и понимаем его необходимость. Ребенок же не способен так далеко заглядывать, в нем преобладают эмоции, он живет сегодняшними интересами.
Сейчас, сию минуту, лично ему это не нужно – с гораздо большим удовольствием он гонял бы в мяч. И вот, помогая ему учиться, мы и используем искусственные стимулы. Нам, взрослым, приходится формировать мотивы к учению, чтобы оно стало для ребенка близкой и доступной целью.
Конечно, речь идет не о внешней занимательности, а то вообще можно превратить уроки в развлекательное представление. Разумеется, учение не может быть легкой игрой, сплошным и постоянным удовольствием. Оно, прежде всего, труд. И организовать этот труд должны родители, они же должны развивать и поддерживать желание учиться. А если источник желания иссяк, никакими приемами не заставите ребенка сидеть за книгой. И напрасно взывать к совести, - бесполезно. Нужен контроль и самоконтроль.
Толюшка, как все дети, был очень пытливым и мы старались отвечать на каждый вопрос, но не раскрывали полностью сущность явлений, оставляли много недосказанного, то, что он в то время еще не мог понять как следует. Это будет поддерживать любознательность. Конечно, эта работа кропотливая, но ее надо проводить.
Правда, некоторые родители видят проявление своей любви в том, чтобы их ребенок был накормлен, не загружен учебой, хорошо и модно одет. И получается, костюм видно, а человека нет. Он не носит, а несет на себе свой модный туалет, не становясь от этого ни естественнее, ни элегантнее. Не люди, а какие-то манекены. Это обычная, я бы сказала, очень распространенная ошибка – подмена любви чувством долга. Ценность человека не в том, чтобы казаться, а в том, чтобы быть.
Мы любим своего сына и не жалея отдавали ему все свое время, покой и свободу, зная и чувствуя, что на нашей совести судьба нашего сына. И как можно меньше говорили о своей любви, а выражали ее в заботе о нем.
При подготовке уроков не лишали его самостоятельности, чтобы он мог сам подумать. Если выполнение затягивалось, помогали ему. Просили внятно прочесть условия задачи, чтобы он лучше понял смысл, предлагали облегченную задачу, чтобы ему стал понятен принцип решения. Наконец, помогали поставить вопрос, а он, рассуждая, сам дойдет до правильного решения. Надо поощрять мышление у ученика и не давать решений в готовом виде, так как собственные поиски ответа на сложные вопросы – это самое важное в обучении. Желание знать должно быть самым сильным.
Если во время диктанта Толик допускал ошибки, мы предлагали ему найти эти слова в учебнике, а позже и в словаре, и не разрешали исправлять ошибку, не задумываясь. Пусть несколько раз напишет слово, где была сделана ошибка, или вспомнит правило, которое поможет уяснить, как оно пишется. Даже при чтении рассказов и сказок он отыскивал нужные ему слова и выписывал их в специально для этого отведенную тетрадь.
Много времени уделяли дополнительным занятиям, не оставляли в учебнике ни одной нерешенной задачи, ни одного невыполненного по русскому языку упражнения. Писали диктанты и все время повторяли. Если решали все задачи из задачника и выполняли все упражнения по русскому языку, или повторяли историю, или зоологию и географию, или писали сочинения, то все это делали не из желания повысить оценку (хотя и этим не стоит пренебрегать), а рассматривали как вспомогательное средство для развития памяти. Много раз возвращались к уже решенным задачам и повторяли решение, воспроизводили в памяти правила, законы, события, даты и т.д.… Ведь повторение – мать учения. Но суть - не столько в правилах, сколько в упражнениях.
Повторяя материал и рассказывая его вслух, малыш вырабатывает уверенность в себе, охотнее будет поднимать руку на уроке и смелее отвечать на вопросы учителя. Твердые знания придадут ему сил и радости.
Малыша смело можно было в шесть лет отдавать в школу, а в семь – он мог успешно учиться во втором классе. Мы пытались это осуществить, но нам не разрешили. И хотя малыш многое знал, учился он в первом классе с желанием, был дисциплинированным, внимательным и добросовестным. Учительница ни разу на него не пожаловалась.
И когда проходят годы, то многое видится лучше. Мы не ошиблись: основы интеллекта закладываются в первые годы, и если семья не подготовит ребенка к школе, учителя не смогут радикально изменить положение.
В начале 1953 года нам дали другую квартиру, ближе к месту работы Тимы.
Но прежде, чем переехать в город, мне хочется вспомнить один эпизод, который произошел в магазине Нагаево.
От дома, где мы жили, начинался крутой спуск к небольшой равнине у берега моря, там был магазин. И вот однажды мы с Толюшкой спускались со склона горы по тропинке, которая вела к магазину, и перегнали двух мужчин, медленно шедших в том же направлении. Они с улыбкой пропустили нас вперед, сказав какие-то слова малышу. В магазине, купив что-то, я развернула газету на подоконнике и, положив на нее покупку, собираясь завернуть. Вдруг кто-то прикоснулся к моему плечу. Я обернулась. Смотрю, рядом со мной, по сторонам стоят двое мужчин в милицейской форме. Я удивилась, но не растерялась, как это обычно бывает, когда тебя вдруг остановит милиционер, и чуть не улыбнулась, считая, что мы как бы уже знакомы, узнав в них нами перегнанных мужчин… Но один из них смотрит на меня злыми глазами и грубым голосом говорит:
- Гражданка, вы думаете о том, что делаете?
Не понимая о чем идет речь, уже с испугом смотрю на них и неведомая сила заставляет волноваться… В первую минуту как-то не знаешь, что следует говорить, спрашиваю:
- Не понимаю вас?
- Поймете! Надо смотреть, во что заворачивать. На газете портрет вождя. Надо быть внимательной, гражданка. Следующий раз смотрите!
Боже мой! Кровь бросилась мне в голову и охваченная уже почти забытым страхом, молча взяла газету свернула и положила в сумку, а рядом не завернутую покупку. Поспешно взяла малыша за руку и поспешила покинуть магазин. Всю обратную дорогу шла, тревожно озираясь по сторонам: нет ли за нами людей в военной форме. До сих пор не могу завернуть что-либо в газету, на которой есть портрет. Не потому, что я боюсь, нет! Такие газеты стали вызывать во мне условный рефлекс, перешедший в безусловный.
И когда сейчас восстанавливаю в памяти этот эпизод, мне хочется думать, что эта грустная история - только сон, или что все это было просто шуткой.
Итак, мы получили новую квартиру. Квартира не отдельная, мы заняли одну из комнат в трехкомнатной квартире с общей кухней, на втором этаже в двухэтажном бревенчатом доме. Мы были довольны, так как комната была просторная с большим окном, отоплением и электрическим освещением. Не нужно было заботиться о дровах, хотя немного всегда имели: в кухне была печь, которую топили, чтобы подогревать воду для ванны. Пищу готовили на керогазе… Малышу приходилось немного дальше ходить в школу, но это было неплохо, так как, идя в школу, он мог подольше побыть на свежем воздухе, как перед занятиями, так и после них. В школу мы малыша провожали почти до пятого класса, потому что в половине восьмого на улицах еще довольно темно. А встречали почти всегда, когда учился во вторую смену.
Если опаздывала встречать его возле школы, и он шел некоторое расстояние сам в темноте, то как только увидит меня, говорит:
- Мама, а я не боялся.
Но было видно, что он беспокоится не менее моего, глазенки светятся, слова произносит поспешно и четко, потому что сердечко бьется быстро-быстро.
Школу посещали раз в неделю и обязательно: встречались с классным руководителем и учителями. Не пропустили ни одного родительского собрания. И так все десять лет.
Толюшка посещал школу с удовольствием, и своя учительница казалась ему лучше всех. Хотя она после первого класса попыталась от него избавиться, так как он знаниями выделялся среди учеников, и она никак не могла ребят поднять до его уровня. И во втором классе отдала его другой учительнице. Но Толик за год уже привык и к ней и ребятам, и мы попросили ее вернуть малыша к себе. Отдавая его другой учительнице, она мотивировала тем, что в том классе якобы нет хороших учеников. Правда, позже мы об этом пожалели, поняв ее намерение.
Толюшка любил свою учительницу, и мы старались это обаяние сохранить как можно дольше. Но, увы, нередко сами родители разрушают это обаяние: за плохую оценку или замечания ругают учителей. А мы всегда старались дать сыну понять: если знаешь, как следует, то и оценка будет хорошей, - оценку надо добывать знаниями.
Нужно быть справедливым, а дети, между прочим, удивительно справедливый народ. Конечно, учитель тоже не лишен недостатков, но указывать на них сыну мы не имели привычки. Стоит раз сказать, что учительница такая-сякая, несправедливая и злая, как ребенок смело начинает ее критиковать и во всем видеть несправедливость. Дети рано начинают понимать недостатки учителей, но мы не поощряли этой темы. Если ребенок рано начнет замечать недостатки учителя, прислушиваться к разговору взрослых, то скоро вся его нервная система возбудится, и он уже не уважает учителя и начинает относиться к нему с озлоблением. Огрубение его чувств скоро перенесется на отношения с родителями и другими людьми и приведет к тому, что он уже не сможет разобраться, где добро, а где зло. Постоянно «будет прав» и всегда найдет возможность оправдать свои поступки, взвалив вину на учителя или товарища. Матери часто видят в своем ребенке только красивые поступки и не замечают отрицательных черт. И если ребенка вовремя не одернуть, он будет расти эгоистом, будет считать, что все существует только для его радости. Родители, как водится, в ребенке души не чают. Все ему дозволено: конфеты, игрушки, ласки сверх меры, так почему не разрешить ему ругать и учителей. Ребенку от такого внимания еще больше хочется, а чего, порой он и сам уже не знает…
Байрон писал:
«…ребенок-баловник!
Если нарушают родители при воспитании
Любви границы. Бедное
создание, растет как сирота
без воспитания…»
А ребенок должен знать, что в жизни есть не только радости, но и горе.
Дел у малыша было достаточно. У нас сложилась довольно хорошая детская библиотека. Он много читал. Его мысли были заняты. И мы были очень довольны. Пусть ребенок стремится к уединению с книгой, уединение – не одиночество. Любовь к книге – это самовоспитание и духовная потребность. Но ему было строго запрещено читать книги, в которых есть вещи, которые детям знать не следует. Запрет оставался в силе довольно долго. Он привел однажды к такому казусу.
Как-то, когда он уже учился в университете, я дала ему прочесть книгу Гроссмана «Записки Д'Аршака». Он прочел ее и сказал мне:
- А почему ты не дала мне ее читать раньше, наверное, из педагогических соображений, - и лукаво улыбнулся.
Толюшка развивал свою любознательность не только вопросами и книгами, но и трудом. Он много лепил из пластилина, увлекался конструктором и игрой на свежем воздухе.
Удивительно отчетливо помню тот день, хотя с тех пор прошло уже двадцать лет, когда Толик очень порадовал меня. Как-то он пошел побродить по парку, находившемся от нас через дорогу, посмотреть на белую медведицу Юльку. Он ушел, а я, в окно, время от времени поглядывала за ним. Через некоторое время смотрю, возле Юльки его нет. Куда-то исчез. Подождала немного, он не появляется. Пошла его искать. Постояла возле медведицы, все время оглядываясь, но его не видно. Где же он? И уже собралась уйти в другую сторону, как вдруг что-то заставило меня обратить внимание на аттракцион-карусель и нечаянно заметила Толюшку там, где не ожидала увидеть, и он, заметив меня, замахал рукой, как бы приглашая меня к себе. И уже издали я увидела такую картину: Толюшка насажал на карусельные самолетики малышей и сам вручную крутит эту карусель, так как была зима и карусель, естественно, не работала. Да крутил так охотно и быстро, что детвора визжала от восторга. Толик получал не меньшее удовольствие, чем малыши, катавшиеся на самолетах. Побыв немного возле него и, насытившись этим зрелищем, я медленно пошла домой, раздумывая над тем, что только что видела.
Игра - не прихоть и не причуда, а одно из важнейших средств воспитания. В играх ребенок начинает проявлять самостоятельность, инициативу, принимать решения и делать другим удовольствие.
Как-то Тима рассказал мне, что его сотрудники удивлялись, видя, как наш Толик, уже большой мальчик, гоняет вокруг дома железный обруч, да так увлеченно, что не замечает никого вокруг, кроме колеса.
Как-то, когда время близилось к вечеру, Толюшка попросился покататься на санках с небольшой горки в парке. И вот, съезжая с нее, натолкнулся полозьями на скрытый снегом камень, санки резко остановились, а он, лежавший на животе, от удара не удержал голову, и ударился личиком об изогнутую железку для веревки, и расколол передний зубик почти пополам. Пришел Толюшка домой с полным крови ртом. По личику катились крупные, как горох слезы, мокрые очки слепили его и дрожавшей ручонкой протянул мне окровавленный платок. Глядя на все это, и у меня на глаза навернулись слезы:
- Мой родной, что случилось?
Он молчит, слезы льются беззвучно, застилая глазки, и стекают по щекам, которые были не так румяны, как прежде. Но вот он, еле раскрывая рот, тихонько рассказал нам, что произошло.
Как жалко было смотреть на оставшуюся половину зубика, мурашки бегали по коже при взгляде на его рот. Поврежденная губка опухла и изменила его вдруг осунувшееся личико. Он сидел на кровати, вобрав головку в плечи, на лбу появились морщинки, как у взрослого, а на щечке слеза еще не обсохла.
Зуб постепенно подрастал, но все равно остался короче других. Я по сей день не могу без содрогания смотреть на его зубы.
Вспоминается такой эпизод. Когда у малыша шатался молочный зуб и вот-вот должен был выпасть, он держался только на живой нитке, Тима брался за зуб чистым платком и отрывал его от десны, так как при еде он мешал и было больно. Толик не боялся этой процедуры, и смело открывал рот, а порой даже просил:
- Папа, вытащи зуб!
Однажды, после такой манипуляции, я спросила у Толюшки:
- Ну как, болит зубик?
И он, пожимая плечами, проговорил:
- А я не знаю, он же у папы в платочке.
Я рассмеялась не сразу, а сказано было прекрасно. Правда?
Как-то, рассказывая о событиях в школе, Толик рассказал:
- Алик Огонян (его товарищ) приходил в школу в новом полупальтике, все ребята дразнили его.
- В чем, в чем он пришел? – спросила я, не поняв услышанное слово.
- В полупальтике!
- А что такое полупальтик? – недоумевала я.
- Ну, такое пальто.
- Так ты так и скажи, что пришел в пальто.
- Но оно не пальто, а почему-то короче моего, и все кричали: в «полупальтике».
Так вот, что! Действительно, на другой день Алик пришел к нам в коротеньком пальтишке, похожем больше на курочку, чем на обычное пальто.
Помню, хотя прошло немало времени, и тот далекий день давно отошел, но как сейчас звенит у меня в ушах вопрос, заданный мне Толиком, едва только он распахнул дверь и, не успев еще как следует войти в комнату.
- Мама, а что такое «шарлатан»?
Брови его были сдвинуты, казалось, он силится что-то вспомнить. По-видимому, это слово мучило его всю дорогу, пока он шел из школы.
- Шарлатан? Это обманщик или плут, хитрый обманщик, понимаешь?
- Понимаю, но это не человек, а так называются какие-то волосы.
Я рассмеялась и, вспоминая названия цвета волос, еле промолвила: - Шатен?
- Да! Шатен! – замялся он, немного задумавшись.
- Шатен – это человек с темно-русыми волосами, например, как у Алика (он был армянин). А у тебя русые, так как светлее.
Часто я видела его с вытянутыми и подергивающимися губами, когда он был занят чем-нибудь увлекающимся. Но сейчас, стоя с вытянутыми губами, его лицо выражало удивление или нечто на него похожее: что общего между этими двумя словами? Как случилось, что они стали рядом? По-видимому, возвращаясь из школы, он всю дорогу повторял в уме слово «шатен», чтобы оно покрепче осталось в памяти. И вдруг на мгновение он забыл его, а когда попытался вспомнить, то оно зазвучало, как слово «шарлатан», и его-то он и принес домой.
Смешно, правда? Но как бы там ни было, теперь эти слова он запомнит навсегда.
Шли годы нашей жизни в Магадане. Мы очень любили его зиму. Часто гуляли вечерами в парке, смотрели, как катаются на коньках, среди катающихся был и наш Толик. Любили ходить на зимний стадион смотреть хоккейную игру. Любили бродить во время вьюги. Она свирепеет, снег слепит глаза, мороз в такие дни небольшой, и быть на улице в это время очень приятно. Мне нравилось наблюдать, как только в полосе фонарного света было видно, что идет снег.
Как-то вечером я и Толик сидели за столом и занимались каждый своим делом. Отрываясь от занятий, я мельком поглядывала на малыша, и вспомнилось мне то раннее утро, когда он родился, и даже ясно помнила чувство, охватившее меня, когда я дала ему жизнь в непривычный мир. Думала, как он вырос и окреп, и в то же время мне было трудно отключиться от того, что передо мной уже не ребенок, которого я пеленала, купала; помню - его тельце радостно шевелилось; он улыбался и пальчиками ловил что-то в пустоте; брал ручонкой свою розовую ножку и тянул ко рту, как бы желая пососать. Потом показывала первые буквы, учила читать и познавать мир. Неужели это он? Да, время тает, минута исчезает за минутой. Но как бы ни шли годы, как бы он ни вырос и возмужал, для меня он, наверное, всегда будет маленьким. Да, трудно очнуться от такого удивительного ощущения, но теперь мои мысли будут очень часто витать среди воспоминаний, а светлые воспоминания о детстве малыша всегда подбавляют мне сил в минуты уныния.
А Толюшка сидел со мной рядом и не ведал - какие мысли теснятся у меня в голове. Спокойно мастерил грот из различных минералов. Неожиданно встал со стула, потом снова сел. Видно было, что он сердится.
- Что случилось, сынок?
- Да вот, никак не могу заставить светиться маленькую лампочку внутри грота.
- Подожди папу, он скоро придет и поможет тебе.
Но Толюшка сопит и продолжает возиться. Потом зачем-то полез под кровать, а под кроватью…
И тут хочется вспомнить, что Толюшка, идя из школы или играя во дворе, нет-нет, да и поднимет с земли гвоздик, кусочек проволоки, шайбу и даже дощечку и дома обязательно не забудет положить находку в одну кучу, в ящик, который стоял под кроватью. И был очень рад, если к нему обращались с просьбой, поискать в ящике, нужную для нас деталь. «Ага! Пригодился ящик!»
Вылез Толик, держа что-то в руках, и принялся вновь возиться в гроте. Спустя несколько минут, лампочка засветилась. Толюшка быстро погасил свет в комнате, и мы увидели, как минералы в гроте ярко засияли.
- Прелесть-то какая! Красиво, правда? – промолвила я.
- Ага! – и лицо его осветилось радостью.
По сжатым губам его пробежала быстрая улыбка, которую я помню у него с детства. Минуту спустя стало темно. Лампочка погасла. Долго еще Толюшка возился с ним и, не дождавшись Тимы, убрал все со стола. Но только он спрятал грот, как раздался легкий стук в дверь и малыш вышел из комнаты, чтобы открыть ее. Войдя с Толюшкой в комнату, Тима усмехаясь сказал нам:
- Могу сообщить приятную новость: мы едем в отпуск. Отпуск продолжительный и вы начинайте к нему готовиться.
Толик забыл о гроте и закричал:
- Ура! Ура!
Да, это была одна из радостных вестей. От прошлых бурь не осталось и следа. Но мы не отбрасывали прожитое. Ведь без него - все равно, что отречься от своей души. Я часто мечтала: кто знает – может еще улыбнется счастье, выдадутся светлые дни и, как видишь, предчувствия не обманули меня. Время - лучший лекарь. Острота переживаний постепенно притупилась. Жизнь брала свое.
Толюшка сделал меня самым счастливым человеком, и все на свете померкло - и тоска и сожаление. Но об этом, как ни странно, я сама запрещала себе думать. Из убеждения, сохранившегося у меня с детства, что ничего не происходит так, как мы того ждем. Поэтому не надо заранее представлять себе события такими, как нам хотелось бы. И я старалась о многом умолчать, не выдать чувствами и присутствием (как, например, не хотела идти на защиту диссертации сына, так как своим присутствием боялась чем-нибудь навредить). Счастье сына – старая мечта. И сколько раз повторялась она в моей жизни.