Вот главная беда нашего времени. 10 page

"На каком основании скептики отрицают историчность воскресения? Единственный способ оценить реальность того или иного исторического события — это рассмотреть исторические свидетельства в его пользу, а исходить из отвлеченных постулатов не имеет смысла. Скептики не изучают конкретные исторические доказательства воскресения, и заведомо полагают, что оно — миф".

Таков подход к вопросу о воскресении у атеистической науки. Если же действовать непредвзято и в соответствии с правилами исторической науки, то совершенно очевидно, что Новый Завет представляет собой не что иное, как надежный исторический документ — по характеру изложения (четыре Евангелия), по времени написания (непосредственно после событий) и по количеству сопутствующих исторических источников. С исторической точки зрения Евангелия выглядят куда убедительнее прочих рукописных свидетельств о том отдаленном времени. Один видный историк сказал:

"Образованный человек должен найти в себе силы взять в руки Новый Завет и, отрешившись от заготовленных концепций, прочесть его как достоверный исторический документ".

Если это условие соблюдено и евангельские факты анализируются объективно, становится очевидным следующее:

1. Иисус Христос неоднократно говорил о Своем предстоящем воскресении как ученикам, так и противникам. Те, кто надеялись опровергнуть Его слова, приложили к этому необходимые усилия, в частности, установили у гробницы с телом Христа часовых.

2. Хотя последователи Христа понимали предсказание о воскресении и даже были свидетелями воскрешения Лазаря, буквальность пророчества Христа стала для них очевидной только после самого исторического события. Таким образом, их невозможно обвинить в действиях на основе какого-то заранее продуманного сценария.

3. Неверие Фомы и упорство Павла были преодолены благодаря явлению воскресшего Христа.

4. Превращение перепуганной кучки учеников в бесстрашную общину верующих, готовых нести учение Христа "до краев земли" нельзя объяснить чисто внешними причинами. Для этого потребовалось внутреннее перерождение на основе произошедшего чуда — воскресения.

5. Для того, чтобы раз и навсегда покончить с новым учением, римским властям достаточно было всего лишь представить тело мертвого Христа — но они не смогли этого сделать. Здесь обычно упускают один важный момент. Если допустить, что апостолы действительно являются творцами новозаветного идеала, то становится непонятным, зачем им понадобилось говорить о телесном воскресении. Можно было прекрасно обойтись "духовным" воскресением, что избавило бы апостолов от необходимости прятать не воскресшее тело. Мы же видим обратное: ученики настаивают на физическом воскресении Господа, будучи твердо уверены в последнем, поскольку своими глазами видели воскресшего Господа.

6. Дополнительное свидетельство о Христе находим в Коране, который, кстати, признает непорочное зачатие Христа и приписывает Ему небывалую способность в воскрешении людей. Это — чрезвычайно важное обстоятельство, часто игнорируемое самими мусульманами.

Главным импульсом к распространению Благой Вести ранней Церковью послужило не что иное, как воскресение Иисуса Христа. Оно нашло свое отражение в истории и доступно непредвзятому изучению.

Иллюзия нейтральности

Возникает второй вопрос: "Какое значение имеет воскресение лично для меня?" Само по себе воскресение еще ничего не значит — его можно, с определенной натяжкой, представить и своего рода случайным нарушением естественных законов — не преодолением, а нарушением. Какое тогда оно имеет значение для отдельного человека? Но дело в том, что воскресение было чем угодно, только не "случайным нарушением". Тема воскресения — одна из центральных в Писании, и с ней тесно связаны другие библейские истины. Объективность требует того, чтобы воскресение воспринималось не иначе как в контексте всего христианского вероучения, а также в контексте дел и слов Самого воскресшего. Тогда значение этого события станет очевидным. О нем прекрасное стихотворение Роберта Браунинга:

О, если бы Христос, как говоришь ты,

Был просто Человек — пусть самый лучший,

Достойнейший, но просто человек,

Считай Его несчастнейшим из всех.

Но Он, любовью обладая совершенной,

Способен оказался совершить немыслимое:

С Ним соединились все души, полюбившие Его.

Ты убедишься в том, когда в конце времен,

Хранимые Христовым словом, сотни

Спасенных душ сольются с Ним, когда

Жених придет забрать Свою Невесту —

Для этого Он умер и воскрес.

Скажи теперь, возможно ль человеку

Такое совершить? Конечно, нет!

Тогда зови Христа предвечным Богом,

О, несчастный!

Христос — либо всемогущий Бог, либо обманщик или безумный человек. Середины между этим нет. Невозможно сказать, что Христос был "просто хороший человек" — это значило бы опровергнуть утверждения Самого Христа. Нет, Христос не был просто человеком, и чтобы убедиться в этом, достаточно непредвзято прочесть повесть Его жизни — Евангелия. Христос принес миру надежду на вечную жизнь, без которой жизнь земная начисто лишается смысла, а философия превращается в праздное развлечение.

Историчность воскрешения отражается и в высказываниях политиков. Так, Билли Грэм, знаменитый американский миссионер, рассказал об одном знаменательном признании Конрада Аденауэра, канцлера ФРГ с 1949 по 1963 годы. Аденауэр, отсидевший в фашистских застенках за сопротивление режиму и вставший вскоре после войны во главе разгромленной Германии, со всем основанием может быть назван великим историческим деятелем, которому удалось заново воссоздать целое государство. Во время встречи с проповедником, Аденауэр задал прямой вопрос: "М-р Грэм, вы верите в то, что Иисус Христос воскрес из мертвых?" Несколько сбитый с толку, Грэм ответил, что да, разумеется, он в это верит. На что канцлер Германии отозвался так: "М-р Грэм, помимо воскресения Иисуса, я не знаю иной надежды для этого мира".

В другом интересном разговоре участвовал я сам. Он состоялся в начале перестройки в Москве, в Центре Геополитической Стратегии, из стен которого вышли все генсеки Советского Союза. Со мной, моей женой и несколькими коллегами изъявили желание встретиться восемь российских генералов — все, за исключением одного, атеисты. Нас привезли на восьмой этаж помпезного, в сталинском стиле, здания Центра и провели в большой кабинет. Там, за круглым столом состоялось наше полуторачасовое общение, прошедшее в дружеской атмосфере. Признаюсь, я не ожидал услышать того, что услышал. Один за другим российские генералы стали признавать, что Россия дошла до ужасного состояния, и не только в экономическом отношении, но и в моральном. В завершении "круглого стола", когда все поднялись, чтобы пожать на прощание руки, ко мне подошел глава российской стороны и признался: "Д-р Захариас, я считаю, что вы правы в том, что говорите. Но так трудно измениться после семидесяти лет лжи".

Мы живем в эпоху, когда бывшие социалистические государства, убедившись на собственном опыте в ошибочности марксистского пути, пытаются отойти от философии воинствующего атеизма. Тем временем на Западе, в традиционно христианских странах, происходит противоположный процесс — стремительный переход от христианского гуманизма к гуманистическому атеизму. Он уже практически завершился. Если в недавнем прошлом в коммунистических странах личность приносилась в жертву государству, то сегодня на Западе человек приносится на алтарь благосостояния и гедонизма. Уверен, что в конечном итоге это приведет к таким же — или схожим — негативным последствиям, какие имели место в социалистическом прошлом. И коммунистическое, и потребительское западное отношение к жизни зримо контрастируют с христианским мировоззрением, придающим уникальное значение каждой личности.

Много лет назад известный немецкий философ Вальтер Кауфман писал в книге "Вера еретика":

"То обстоятельство, что в поле зрения наших телескопов находятся сотни миллионов галактик, а только в нашей собственной галактике насчитывается сотни тысяч планет, на которых возможна жизнь, представляется странным только людям библейской культуры, но никак не верующим Востока.

Люди, мало знакомые со священными книгами Востока, могут составить представление о различии Восточного и Западного мировоззрения при помощи изобразительного искусства. Возьмем китайскую живопись и живопись эпохи Возрождения. В первой человека приходится отыскивать на фоне пейзажа, имеющего самостоятельное значение; во второй главным предметом изображения является сам человек; в первой человек — лишь незначительная часть природы; во второй природа служит ему фоном.

Данные современной науки указывают на то, что восточная философия лучше оценивает действительность, чем Ветхий и Новый Заветы. Из этого не следует, что мы должны воспринять учение Будды об отрешении от мира и отказаться от желаний. Не означает это и необходимости всерьез относиться к мудрой иронии Лао-Цзы над разумом, культурой и человеческими усилиями. Шекспир сказал: "Весь мир — театр". Человек играет очень незначительную роль в театре вселенной. Стоящая передо мной проблема не в том, какую роль сыграть приятнее, а в том, как справиться с той, которая досталась мне. И вот что я посоветую самому себе и другим: отдайтесь своей роли до конца, вложите в нее все свои силы, весь свой талант; проживите и, по возможности, умрите с благородством".

Надеюсь, что мое несогласие с высказанным мнением для читателя очевидно, однако дело не в этом. Дело в том, что у меня есть веские основания сомневаться в правильности понимания Кауфманом как христианства, так и восточных философий. Преклонение же перед космосом ("человек — лишь незначительная часть космоса") входит в явное противоречие с призывом "отдаться своей роли до конца", который имеет смысл только в том случае, если имеет значение сама роль. В целом, превозношение природного начала напоминает ханжеские комментарии к некоторым американским боевикам. "Во время съемок фильма не был причинен вред ни одному животному", — читаем мы строчку в титрах, и мало кто задумывается над тем, как нелепо она выглядит на фоне сцен убийства десятков людей. Вред, нанесенный человеку, пусть и психологический, не в счет — лишь бы природа не пострадала!

Призывать человека "умереть с благородством", отнимая у него надежду на жизнь после смерти, — это само по себе неблагородно. Все размышления Кауфмана сводятся в сущности к тому, чтобы усыпить в человеке жажду жизни, скрыть ее под маской стоического терпения. Философу не удается ни объяснить ее, ни, тем более, удовлетворить. Какой контраст явлен нам в воскресении Христа, одновременно оправдывающем и воплощающем извечное человеческое чаянье! Однако, если отрицающему воскресение и удается каким-то образом подавить надежду на жизнь после смерти, для него все равно остается принципиальное затруднение: проблема страданий. К этому вопросу, к его пониманию в свете учения Христа, я и хочу обратиться теперь.

Глава 16. Основание веры

Наш мир исполнен страданий, большая часть которых есть прямое следствие отчужденности человека от Бога. Некогда в нашем больном мире прозвучала весть Христа о победе над страданиями и смертью. Весть эта была настолько необычной, настолько радикально иной по сравнению со всем, что когда-либо доводилось слышать людям, что многие ей не поверили. Она стала для них камнем преткновения. Многие не воспринимают ее и сегодня. Камень преткновения — крест Христов, красоту и величие которого можно постичь только при трепетном к нему отношении. Крестная жертва Иисуса переворачивает понятную нам систему ценностей, в которой прихоть ценится выше принципа, властолюбие выше смирения, тщеславие выше покаяния, компромисс выше борьбы, удовольствие выше жертвы, адюльтер выше верности, буква закона выше истины, тело выше духа, месть выше прощения и человек выше Бога.

Рейнольду Нейбуру принадлежат удивительно меткие слова, характеризующие отношение к Богу в этом столетии: "Мы ищем Бога, не умеющего карать, который принял бы человека, не умеющего каяться, в Свое Царство, лишенное справедливости, — за служение Христу, не умиравшему крестной смертью". На той же эмоциональной ноте звучит признание Малькольма Маггериджа, сделанное им в последние годы жизни:

"В противоположность ожидаемому, мои мысли о прошлом чаще всего связаны с тяжелыми и горестными событиями. Они вспоминаются с каким-то особенным удовлетворением. Оглядываясь назад, на свою семидесятипятилетнюю жизнь, я отчетливо вижу, что подлинным просвещением и утешением в этом мире я обязан исключительно страданию, а никак не счастью, за которым стремился и которого иногда достигал. Если бы посредством какой-то хитроумной выдумки стало возможно совсем удалить из нашего существования страдание, то жизнь от этого стала бы не райски прекрасной, а невыносимо пресной. Поэтому я придаю особое значение кресту, и должен признаться, что именно крест, более чем что-либо другое, привлек меня к Спасителю".

"Крест привлек меня к Спасителю". Как объяснить эти слова старого журналиста, всю жизнь слывшего бонвиваном и циником? Мне кажется, дело в том, что крест представляет собой абсолютное средоточие зла и боли этого мира. И одновременно, только крест служит идеальным выражением любви и справедливости, без которых невозможно ни личное, ни общее благо. Любовь и справедливость должны во всяком деле идти рука об руку, иначе неизбежны искажения и ошибки. Вся новая история прошла под знаком движения к "свободе, равенству и братству", однако результатом этих гуманистических устремлений стали сотни миллионов человеческих жертв, от жертв Французской революции до узников ГУЛАГа. Это показывает, что без любви не может быть ни равенства, ни братства, ни свободы. С другой стороны, любовь, превращенная во вседозволенность и не регулируемая представлениями о добре и зле, перестает быть любовью, а превращается в банальный эгоизм. В обществе такая любовь приводит к анархии, а та, в свою очередь — к диктатуре.

Позвольте мне коротко сформулировать три ответа на проблему страдания в свете крестной жертвы Христа.

Во-первых, крест символизирует мою личную и нашу общую вину за страдания мира. Думаю, не будет преувеличением сказать, что каждый из нас, дай он себе волю, мог бы дойти до страшного развращения, мог бы даже послать Христа на распятие. Книга Кристофера Браунинга о виновниках Холокоста так и озаглавлена: Простые люди. Вот отзыв о ней одного из критиков: "Самый неутешительный вывод, к которому приходишь по прочтении книги, состоит в том, что непосредственными исполнителями ужасающих преступлений нацистского режима была не кучка недочеловеков, а целая армия добропорядочных граждан".

Чтобы мы не думали о зле исключительно в количественном плане и не считали злодеями только нацистских палачей, приведу слова единственного нацистского судьи, пожелавшего во время Нюрнбергского процесса признать свою вину. На вопрос о массовом истреблении невинных людей в лагерях смерти, он ответил: "Я никогда не хотел, чтобы все зашло так далеко". На что последовал ответ представителя военного трибунала: "Вы зашли слишком далеко в тот момент, когда осудили на смерть первого невинного человека".

Человек — в силу обитающего в нем греха — противостоит Богу, и ничто не может остановить его сползания в пропасть непослушания. В распятии я вижу высшее проявление человеческой непокорности, бунт Града Человеческого против Града Божьего. С ненавистью и наслаждением человек распинает Того, Кто даровал ему жизнь.

Во-вторых, крест олицетворяет для меня чудо прощения, без которого невозможно возрождение человека к новой, духовной жизни. Необходимость покаяния перед Богом, опять-таки, специфически христианская идея, равно как и обязательность прощения. Прощение становится возможным, так как Бог Сам, умерев на кресте, понес необходимое наказание за грех. При этом крест не устраняет зло неким магическим образом, но предоставляет нам, людям, возможность преодолеть его силой добра, явленной в отказе от ненависти и мести.

В-третьих, после крестной смерти Спасителя невозможно говорить, что Богу чужды страдания. Претерпев крестные муки, Бог даровал людям силу побеждать зло. Иисус, по выражению апостола Павла, "пленил плен" (см. также Псалом 67:19). О сущности этого подвига размышляет шотландский богослов Джеймс Стюарт:

"Господь "пленил плен", иначе говоря, использовал триумф Своих врагов, чтобы одержать над ними верх. Они пригвоздили Его к дереву, не понимая, что тем самым кладут весь мир к Его ногам. Они дали Ему крест, не догадываясь, что дают — трон. Они надеялись искоренить Его учение, но не подозревали, что лишь неистребимей становится Его Имя в сердцах людей. Они надеялись, что побежденный Бог падет к их ногам. Однако Он одержал победу".

Недавно я побывал с серией лекций в нескольких городах Бельгии, в частности в Гхенке, небольшом городке на границе с Германией. Добраться до Гхенке мне помог переводчик по имени Уилфред, любезно согласившийся подвезти меня на своей машине. В начале пути наш разговор касался только самых общих тем. Меня, впрочем, сразу приятно поразила скромная манера Уилфреда вести разговор. Мне показалось, что этот человек, несмотря на свою молодость, немало пережил. Вечерело, мы ехали по пустому шоссе, и вся обстановка как нельзя лучше подходила для дружеского сближения. Но как сделать это таким разным людям? Мы выросли в разных частях света — его жизнь прошла в небольшой стране, размерами не превосходящей крупный индийский город; его родина еще помнила шаги немецких дивизий по своим мостовым, а моя не страдала от войн... К счастью, нам удалось преодолеть "культурный" барьер довольно быстро.

Уилфред стал рассказывать о своем обращении ко Христу и об испытании, через которое пришлось пройти его вере. Несколько раз он невольно прерывал свою речь, словно пережидал нахлынувшие воспоминания; было очевидно, что они еще сильно волнуют его. Несколько лет назад он участвовал в конференции в Швейцарии. Настроение у делегатов было приподнятое, радостное. Весь день пели гимны и размышляли о великом наследии, ожидающем святых на небесах. Неожиданно, прямо посреди собрания, Уилфреда попросили пройти в офис, где его ждал срочный телефонный звонок. Звонила жена. Срывающимся от рыданий голосом она сообщила Улфреду, что умер их девятимесячный сын. Врачи не успели ничего сделать…

Известие повергло Уилфреда в шок. Трудно описать словами боль, пронзившую его в ту минуту. Одновременно появился невыразимый гнев на Бога: "Как, как Он мог допустить, чтобы наш сын умер?!" Уилфреду потребовались все силы только для того, чтобы не дать своим эмоциям выплеснуться наружу. Вернувшись в гостиницу, он упаковал вещи, купил билет на поезд и отправился домой. Сев на свое место в поезде, стал смотреть в окно, где все теперь казалось пустым и ненужным.

Напротив Уилфреда сидел человек, читавший Библию. Рядом с ним расположились двое молодых людей, не скрывавших своего презрения к вере и Богу. Постепенно между читавшим Библию и молодыми людьми завязалась дискуссия, во время которой один молодой человек злобно спросил: "Если ваш Бог такой хороший и добрый, почему Он позволяет невинным людям страдать? Почему Он допускает войны? Почему умирают маленькие дети? Разве это добро, разве это любовь?"

Вопросы, особенно последние два, болью отозвались в сердце Уилфреда. Он едва не выкрикнул вслед за молодым человеком: "Да, лицемер! Объясни-ка мне, что это за любовь такая? Как Он может допускать, чтобы умирали маленькие дети?" Но вместо этого он только промолчал, а потом с удивлением услышал собственные слова:

"Позвольте мне вмешаться в ваш разговор? Я скажу вам, что такое Божья любовь. Его любовь к вам так велика, что ради вас Он послал на смерть Своего Единственного Сына". Молодой человек не смутился. "Вы, — предположил он, — не теряли, наверное, близких людей, а то не стали бы говорить с такой уверенностью". Уилфред сделал паузу, потому что ему потребовались все силы, чтобы спокойно и твердо ответить: "Нет, вы ошибаетесь. Мне очень хорошо знакомы чувства человека, пережившего смерть близкого. Несколько часов назад у меня умер девятимесячный сын, и я еду хоронить его. Только сейчас я по-настоящему понял, какой любовью любит меня Бог, если Он не пожалел ради меня Своего Единственного Сына".

На кресте Бог предстает Существом, разделяющим наши беды и страдания. В Иисусе Христе нет и тени буддистской отстраненности от реального мира, Он чужд мифологичной расплывчатости пантеистического божества или жестокости Аллаха, не возбраняющего насаждать свое царство мечом и огнем. Предвечный Бог, воплотившись в наш мир в качестве Отверженного, доказал Свою истинную любовь к нам. Только она, эта любовь, способна напитать человеческую душу надеждой на преодоление зла. Как не похож истинный Бог на возвышенных, холодных и чуждых людским страданиям богов иных религий!

Воплощение

"Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу, но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной. Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних, и всякий язык исповедал, что Господь — Иисус Христос в славу Бога Отца". (Фил. 2:6-11)

Руки Христа распростерты навстречу человечеству, но захочет ли оно откликнуться на Его призыв? Спрошу иначе: не закономерно ли отвержение креста в мире, где царствует культ наживы, разврата и грубой силы? Конечно, закономерно. Ведь учение Христа направлено против греха, оно ведет с ним бескомпромиссную борьбу: "Не мир пришел Я принести, но меч". Христианство бросает вызов безбожности мира, и поэтому было и будет гонимо. Прямое противостояние, однако, не самое страшное. Хуже, когда капитуляция перед мирским началом происходит незаметно, исподволь. Так, современное общество присуждает нобелевские премии матери Терезе и Мартину Лютеру Кингу, а само все дальше отходит от идеалов, служению которым эти праведники отдали свою жизнь.

Распятие Христа, как ничто другое в истории, выявило сущность человека — его падение. Мы должны прислушаться к призыву страдающего Бога и отречься от своих греховных инстинктов, дабы Христос восстановил в нас утраченную добродетель. Крест, таким образом, служит залогом будущей славы человека, совершающего вместе с Богом восхождение к вершинам любви. Без Бога этот путь превращается в утопическое строительство, в сооружение человеческого рая, не сулящего ничего, кроме бедствий, как видно из истории.

Иногда полагают, что достижение материальных благ способно в то же самое время остановить духовный поиск человека. Отчасти это так. Однако достаточно даже поверхностного знакомства с жизнью народов, достигших значительного материального благополучия, чтобы увидеть их неудовлетворенность. Посреди материального изобилия они поражены духовным недугом — трагическим ощущением бессмысленности существования. Парадоксально, что чувство бессмысленности редко посещает страдальцев, но пресыщенных жизнью — весьма часто. Крест Христов помогает обрести смысл жизни и найти утешение. Все мы, и страдающие, и удовлетворенные, но неизменно духовно мертвые по своим грехам, благодаря крестной жертве Спасителя, можем получить дар вечной жизни.

В заключение я хотел бы еще раз подчеркнуть основную мысль, прозвучавшую в книге: жизнь без Бога рано или поздно превращается в хаос. Напротив, жизнь с Богом, явленным нам в Иисусе Христе, позволяет полностью удовлетворить запросы человеческого ума и сердца. В учении Христа нам открывается истина о человеке, вселенной, истории, смерти и страданиях, — истина, выдерживающая проверку практикой и логикой.

Приложение А
Вопросы и ответы по теме "религия и атеизм"

Приводимая ниже дискуссия состоялась в ходе обсуждения лекций, прочитанных автором в Гарвардском университете. Лекционный материал лег в основу некоторых частей этой книги.

"Я хотел бы спросить: не слишком ли несправедливо и эгоистично со стороны Бога осуждать атеистов за неверие, хотя Сам Он не дал им однозначных доказательств Своего существования?"

Затронутая вами тема на самом деле является частью более обширной проблемы правомочности или неправомочности всего, что делает Бог. Поэтому я позволю себе осветить этот общий вопрос, и, тем самым, отвечу и на ваш вопрос.

Позвольте мне рассказать вам об одной дискуссии, которая состоялась у меня со студентом университета Ноттингэм в Англии. После одной из моих лекций он поднялся с места и раздраженно выкрикнул: "В этом мире слишком много зла, поэтому существование Бога невозможно!" Я ответил ему следующим образом: "Утверждая существование зла, вы тем сам подразумеваете и существование добра, не так ли? Если же вы признаете существование добра, то неизбежно должны признать и существование нравственного закона, на основе которого становится возможным говорить о добре и зле. Если же появляется нравственный закон, должен быть и законодатель. Но его-то существование вы и пытаетесь отрицать. Ибо если нет нравственного законодателя, то нет и нравственного закона; если нет закона, не может быть речи о добре. Если нет добра, нет зла. В чем же тогда ваш вопрос?"

Здесь необходимо добавить, что философы, конечно же, пытались выработать нравственный закон, не основанный на представлении о Боге, однако их рассуждения оказывались несостоятельными либо на уровне предпосылок, либо выводов. Когда Рассела спросили: "М-р Рассел, если вы после смерти встретитесь с Богом, что вы Ему скажете?", философ ответил: "Я скажу Ему, что Он не дал мне достаточно оснований верить в Его существование". В этом ответе обнаруживается позиция, диаметрально противоположная изложенной в Священном Писании. В Библии сказано, что причиной человеческого неверия является не недостаток доказательств, а, скорее, упорное их игнорирование. "Без доброй воли, — утверждает профессор Ричард Вивер, — достижение добра невозможно. Объяснять истину тому, кто ее не любит, значит давать дополнительный материал для ложного истолкования".

Позвольте, я резюмирую сказанное:

1. Чтобы ваш вопрос имел смысл, должно быть признано существование Бога. Без этого вопрос становится принципиально противоречивым и не имеет логического ответа.

2. Бог создал нас по Своему образу. В частности, это означает, что человек наделен свободой воли (выбора).

3. Величайшая из добродетелей — любовь.

4. Бог, по Своей любви, создал нас, и наша ответная любовь должна быть результатом свободного выбора. Там, где нет выбора, есть принуждение, а там, где есть принуждение, нет любви. Только в христианстве любовь определяет бытие; во всех прочих мировоззрениях бытие определяет любовь. Следовательно, в христианстве любовь имеет своим источником не бытие, а Бога.

5. Общение Бога с людьми происходит разными путями:

а) посредством логики (интеллектуально)

б) посредством опыта (экзистенциально)

в) посредством истории (эмпирически)

г) посредством эмоций (реляционно)

д) посредством Писания (препозиционно)

е) посредством воплощения (лично).

Исследуйте шесть перечисленных уровней общения Бога с людьми, и вы убедитесь, что проблема неверия заключается отнюдь не в недостатке божественных проявлений, а исключительно в нежелании человека их видеть. В подтверждение такой точки зрения я хотел бы привести слова профессора юриспруденции Саймона Гринлифа о Новом Завете: "Человек может предпочесть неверие в свидетельства очевидцев, но утверждать, что свидетельств недостаточно — невозможно".

"Отсутствие смысла в страдании и смерти действительно ужасно. Но значит ли это, что сам атеизм ложен? Требуется ли вера для того, чтобы быть атеистом? Если да, то какая?"

Это два отдельных больших вопроса. Давайте обратимся к первому. Я совершенно согласен с тем, что если бессмысленность боли и страданий не разрешаются в системе атеистических взглядов, то это не значит, что атеизм ложен как мировоззрение. Более того, если помните, я говорил, что одно то, что религиозная система дает утешение в момент страдания и смерти, не означает истинности ее утверждений. Тест на истинность, конечно же, намного сложнее. В чем же проявляется логическая несостоятельность атеизма, когда он оказывается неспособным дать человеку надежду?

Задавая свой вопрос, вы, естественно, предполагаете, что он имеет смысл и, в свою очередь, ожидаете осмысленного ответа. Таким образом, тема осмысленности приобретает центральное значение. В связи с этим я вспоминаю спор, состоявшийся у меня со студентом Филиппинского университета в Маниле. Наш диалог с самого начала принял достаточно неформальный характер. Не вставая с места, студент крикнул на весь зал, что все в жизни бессмысленно. "Вы не верите в то, что говорите", — парировал я.

"Нет, верю", — последовал сразу же ответ. "Нет, не верите", — отозвался я.

Возмущенный моим нежеланием признать очевидный факт, он воскликнул: "Я верю в то, что говорю! Кто вы такой, чтобы отрицать это?"

"Пожалуйста, повторите ваше утверждение", — попросил я студента.

"Все в жизни бессмысленно", — повторил он.