Смысл истории и идея исторического прогресса

Характерные для современной философии серьезные сомнения в идее прогресса неизбежно с особой остротой поставили вопрос о смыс­ле истории. Действительно, уверенность в прогрессивном ходе исто­рии закономерно заменяла собой проблему смысла или же отодвигала ее на задний план. Господствующим являлось основанное на идее про­гресса убеждение, что в общем и целом все идет «своим порядком» и рано или поздно, в силу необходимого хода истории человечество придет к совершенному и гармоническому обществу. Однако обнару­жилось, что прогресс отнюдь не обеспечен, не гарантирован.

В XX в. человечество стало участником и свидетелем самых разру­шительных войн, безжалостных диктатур, геноцида, массового обни­щания людей и т.д. Чрезвычайно остро встал вопрос о самой целост­ности (неразрушимости) исторического процесса, о его оправданно­сти. Да, люди трудятся, напрягают свои физические и интеллектуальные силы, новые поколения создают все новые, более совершенные тех­нические и иные устройства, все новые материальные ценности. Но в конечном итоге зачем все это, если на самом деле жизнь большинства людей не становится от поколения к поколению лучше, а сами люди не делаются ни добрее, ни справедливее, ни духовно богаче, ни счастливее? Как отыскать смысл среди этой очевидной бессмыслицы наблюдаемого хода истории?

Философская концепция смысла истории как отношения истории к судьбе личности называется персоналистской концепцией. Ее в различных вариантах разрабатывали такие философы XX в., как Н. Бердяев, К. Ясперс, Ж. Маритен. Близкие идеи высказывали X. Ортега-и-Гассет, Н. Аббаньяно и др.

Прежде всего, следует принять во внимание, что общественная история есть история людей. Притом что при определенных условиях можно рассматривать историю отстраненно, как безличный процесс, мы, конечно, понимаем, что в истории действовали конкретные жи­вые люди. Они трудились, боролись, любили, страдали, мечтали. Каж­дый человек, живший на Земле, оставил свой маленький или боль­шой след. Мы не можем знать и помнить абсолютно всех, кто своей жизнью делал историю. Но мы можем достаточно хорошо знать и по­мнить очень многих, и нигде не сказано, что круг нашего знания людей прошлого не будет расширяться постоянно.

Современный человек, обращаясь к прошлому, далеко не всегда выступает в качестве субъекта науки (ученого или студента, которому необходимо сдать экзамен, и т.д.), но он всегда выступает в качестве конкретного живого человека — каков он есть, со всеми его пробле­мами и сложностями. Мотивом искреннего интереса к истории явля­ется интерес к людям прошлого. Для живого человека интерес пред­ставляют не столько законы истории и схемы исторического процес­са, сколько живой опыт жизни людей прошлого, их духовный опыт, проявление их самобытности, способности сопротивляться или поко­ряться историческим обстоятельствам.

История предстает в персоналистской концепции как общение поколений, общение, которое имеет глубоко личный смысл. Для каж­дого человека история глубоко индивидуальна, каждый наделяет ее своим смыслом, ищет и находит его.

Таким образом, история как общение поколений предполагает отношение к каждому участнику исторического процесса как к уникальной и самоценной личности. Всеобщим универсальным смыслом истории, усматриваемом в самом историческом процессе, оказывается достоинство личности.

В современном мире достоинство личности нередко подвергается отрицательному давлению под действием многих факторов. Зачастую люди забывают о своем и чужом достоинстве, поддавшись соблазну погони за богатством, властью или славой. Попирается и достоинство «маленького человека». Утрате понимания ценности личности способствует, в частности, массовый характер современного общества, а также усложнение условий человеческого бытия в целом. Вместе с тем челове­чество все больше осознает особую важность уважительного отношения к личности, независимо от национальной, расовой и иной принадлеж­ности, от места, которое она занимает в социальной иерархии.

Смысл истории — это, конечно, ее универсальный, общечелове­ческий смысл. Но универсальность смысла такова, что она неизбежно должна быть связана с индивидуально-личностным. Суть в том, что смысл не может быть ни чисто объективным, ни субъективным. Понятие смысла предполагает отношение «чего-то» («кого-то») к чело­веку. Смысл есть то, что в процессе человеческого бытия обнаружива­ется, творится и познается одновременно, в одном и том же акте. Человек в акте творчества наделяет нечто человеческим смыслом и одновременно, тем самым, познает, открывает смысл. К смыслу нельзя подходить как к чему-то внешнему — он всегда мой, смысл для меня. Это то, чем я наделяю предмет, и одновременно то, что делает этот предмет причастным ко мне. Совпадение творения и познания в твор­честве смысла принципиально. Придав чему-либо смысл, я не теряю часть своего существа, не беднею, не слабею, а духовно обогащаюсь, ибо одновременно и познаю, приобретаю новые знания.

Исходным для теоретической формулировки достоинства личности является категорический императив И. Канта. Он сформулировал свой знаменитый категорический императив следующим образом: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству».

Развивая изложенное в категорическом императиве И. Канта понимание человека, Вл. Соловьев пишет о личном достоинстве: «Каж­дый человек, как таковой, есть нравственное существо или лицо, име­ющее независимо от своей общественной полезности безусловное дос­тоинство и безусловное право на существование и на свободное развитие своих положительных сил. Отсюда прямо следует, что никакой человек ни при каких условиях и ни по какой причине не может рассматриваться как только средство для каких бы то ни было посторонних целей, — он не может быть только средством или орудием ни для блага другого лица, ни для блага целого класса, ни, наконец, для так называемого общего блага, т.е. для блага большинства других людей».

Идея прогресса формирует жизненную установку, которую мож­но было бы выразить формулой: «жить ради будущего, перед лицом будущего». Данная установка, конечно, имеет неоспоримые преимуще­ства перед противоположной: «жить ради текущего момента, руковод­ствоваться исключительно сиюминутными, краткосрочными целями и интересами». Установка на будущее предполагает жертвенность, в ней очевиден элемент внутреннего благородства, она отвергает эгоизм.

Выбор той или иной установки означает выбор тех или иных цен­ностей, определение того, что принимается за норму, а что рассмат­ривается как отклонение от нее. Избранная жизненная установка оп­ределяет нашу оценку своих и чужих поступков, в известной мере даже независимо от того, насколько полно нам удается провести ее в жизнь. Вопрос о том, какие ценности мы выбираем, исключительно важен в любом случае, ибо от него зависит наше отношение к самому себе и другим людям, отношение к жизни. Очевидно, что выбор жиз­ненной установки, ставящей человеческое существование в перспек­тиву вечности, определит совершенно иное отношение к жизни, чем выбор любой другой установки. Этот выбор задаст особые критерии оценки самого себя, станет фактором нашего внутреннего мира.

В религиозном мировоззрении олицетворением вечности является Бог. Поэтому для верующего, например христианина, «жить перед лицом вечности» означает сверять свою жизнь с божественными за­поведями. Возможна, однако, и нерелигиозная трактовка понятия веч­ности, неальтернативная религиозной. Она также распространена в современной философии. Вечность — это человечество в целом, в том числе в его настоящем, прошлом и будущем. В этом смысле «жить перед лицом вечности» означает жить как бы перед лицом прошлых, нынешних и будущих поколений: поверять важнейшие моменты сво­ей жизни перед лицом своих предков и потомков, осуществлять от­ветственный выбор и принимать наиболее важные решения так, как будто находишься под пристальным и оценивающим взглядом совре­менного, прошлых и будущих поколений. Жить перед лицом вечности означает также хранить и оберегать свое личное достоинство, доро­жить самостоятельностью своего суждения, не возводить в ранг выс­шего принципа конформизм и приспособленчество к текущим и непрерывно меняющимся обстоятельствам.