Месть Куломбов

Перед тем как отправиться из Адьяра в Европу, полковник Олкотт назначил комитет, названный им же самим Контрольным Советом, под председательством доктора Франца Гартмана. Контрольный Совет должен был управлять делами штаб-квартиры во время отсутствия его и Е.П.Б. Хотя доктор Гартман был относительно недавно принят в Теософское Общество, Олкотт доверял ему.

Это был американец баварского происхождения, серьезно интересующийся Теософией, много путешествовавший и изучавший различные религии, включая религии американских индейцев. В Контрольный Совет вошли также Дамодар, Субба Роу, Ст. Джордж Лейн-Фокс – инженер-электрик, недавно приехавший из Англии, и У.Т. Браун – молодой шотландец, сопровождавший Олкотта в его недавнем путешествии по Северной Индии.

Полковник как раз размышлял над тем, не следует ли ему увеличить число членов Контрольного Совета, как вдруг раздался короткий стук в дверь и в его комнату вошла Эмма Куломб.

— Войдите, – бросил через плечо Полковник, досадуя на то, что его побеспокоили, и нехотя обернулся к двери.

— Да, миссис Куломб?

Она улыбалась одной из своих самых обворожительных улыбок.

— Мистер Олкотт, – сказала она, – надеюсь, Вы не будете возражать, если я предложу Вам
кое-что?

По правде говоря, ему хотелось бы возразить, так как ее появление прервало ход его мыслей; перед отъездом надо было сделать еще много дел и решить массу вопросов. К тому же, особой симпатии к этой женщине он не испытывал. Он считал ее просто болтуньей и сплетницей, строящей из себя большого знатока в вопросах религии, хотя ее невежество в этой области было общеизвестно. Однако он понимал, что достаточно хорошо узнать ее по причине своих бесконечных разъездов он не успел.

Полковник знал, что Е.П.Б. не любила ее и не доверяла ей, однако причину подобного отношения к миссис Куломб Е.П.Б. никогда не называла, и поэтому Олкотт подозревал, что отчасти в этом повинен тяжелый характер Е.П.Б. Насколько ему самому было известно, мадам Куломб была трудолюбива и весьма добросовестно относилась к своим обязанностям домохозяйки; а эти обязанности во время их проживания в Бомбее, после того как уехала Роза Бейтс, целиком лежали на ней. Она всегда проявляла, по крайней мере внешне, свою преданность Е.П.Б., и когда между нею и Е.П.Б. произошел, наконец, окончательный разрыв, Олкотту было слегка жаль ее, он полагал, что его "старушка" была излишне резка с ней и рассердилась на миссис Куломб из-за пустяка.

Вспомнив обо всем этом, Полковник, повинуясь своей природной честности, заставил себя побороть вспыхнувшее было раздражение. Он вновь сел за стол.

— Разумеется, нет, – ответил он. – Что вы хотели мне предложить?

— Это касается Контрольного Совета, мистер Олкотт. Я подумала, а почему бы вам не включить в этот Совет моего мужа?

— Куломба? – брови Олкотта приподнялись в изумлении. – Я об этом не думал. А почему Вы решили, что это необходимо?

— Видите ли, – на лицо Эммы Куломб падала тень, и Олкотту сложно было определить его выражение, однако ему показалось, что его вопрос слегка смутил ее, – мне показалось, он очень обидится, если вы обойдете его своим вниманием. Ведь он работает с вами уже три года, и всегда был так трудолюбив. Он искренне заботится о благе Общества, и к тому же, вы ведь знаете, мистер Олкотт, мой муж – очень гордый человек, и если вы по-прежнему будете его игнорировать, это будет для него таким ударом.

Олкотт нашел эту просьбу весьма экстравагантной, однако против Алексиса Куломба он действительно ничего не имел, поскольку тот производил впечатление способного человека, был что называется мастером на все руки; а учитывая размеры Адьярской усадьбы, специалист, хорошо знающий плотницкое дело, а также и другие ремесла, нужен был всегда.

Кроме того, Куломб был прекрасным составителем документов любого характера и умел воспроизводить почерк других людей (и надо сказать, что его собственный почерк очень походил на почерк Е.П.Б.)1. Правда, до сих пор он использовал этот свой талант исключительно ради забавы2, так что Полковнику просто никогда не приходило в голову, что он может воспользоваться им в каких-то менее безобидных целях. Куломб казался ему спокойным, воспитанным человеком, к тому же с виду – абсолютно честным. Впоследствии Олкотт записал в своем дневнике: "Если бы я имел хотя бы малейшее представление о ее (мадам Куломб) истинном характере, то вместо того, чтобы делать ее мужа... членом Совета, я приказал бы слугам прогнать их обоих прочь бамбуковыми палками"3.

Однако в тот февральский день 1884 года Олкотт даже не подозревал о степени вероломства Куломбов. Мадам Куломб еще раз напомнила ему о том, что он знает ее мужа уже несколько лет, в то время как некоторые члены Контрольного Совета были сравнительно более молодыми членами Теософского Общества и не могли разбираться в нуждах штаб-квартиры так же хорошо, как и он.

Вообще-то Олкотт старался никогда не принимать никаких решений, предварительно не обдумав их, но сейчас ему хотелось как можно скорее прекратить этот разговор, и к тому же он даже вообразить себе не мог, как горько ему придется сожалеть о том, что он не отказал мадам Куломб.

— Хорошо, – сказал он, наконец, – передайте своему мужу, что я включу его в состав Совета и вышлю ему соответствующее письменное подтверждение. А теперь, если вы позволите...

Он вновь вернулся к своим делам и потому не заметил, как в глазах его собеседницы мелькнул торжествующий огонек. Однако ее все же выдал голос, когда, выходя из комнаты, она выражала Олкотту свою благодарность, что заставило его слегка насторожиться, однако он вскоре отбросил свои сомнения, решив, что у него есть дела и посерьезнее.

Олкотт тогда еще не знал, что миссис Куломб неоднократно делала попытки выманивать деньги у состоятельных посетителей Адьяра. В частности, она просила богатого индийского дворянина – князя Харисингхджи, члена Теософского Общества, – дать ей "взаймы" 2000 рупий; на эти деньги она и ее муж хотели бы заняться гостиничным бизнесом, который всегда их привлекал. Князь был озадачен, не представляя, какое положение занимает миссис Куломб в этом поместье. Он отделался уклончивыми заверениями, "очевидно, надеясь, что этот прецедент вскоре позабудется или, по крайней мере, что ему удастся более точно узнать, что стоит за этой просьбой"4.

В неудаче этой своей затеи мадам Куломб обвинила Е.П.Б., хотя последняя об этом даже не знала. "Она ругала весь свет вообще и мадам Блаватскую в частности, – писал доктор Франц Гартман5. – Она даже поведала мне по секрету, что мадам Блаватская все еще не вернула ей те деньги, которые брала у нее в долг в Египте; однако впоследствии, будучи подвергнута перекрестному допросу, отказалась от своих слов и признала, что это она задолжала мадам Блаватской. Е.П.Б., конечно же, была далеко не в восторге от всех этих выяснений; однако несколько слезинок, пролитых мадам Куломб (не без помощи носового платка), смогли кое-как уладить дело"6.

Доктору Гартману мадам Куломб показалась довольно неприятной особой – источником всевозможных несчастий, вечно подслушивающим, подглядывающим через замочные скважины и появляющимся всегда в самый неподходящий момент созданием. "У нее был несомненный дар – совать свой нос в чужие дела", – писал он7.

Е.П.Б. и полковник Олкотт, полностью поглощенные мыслями о своем предстоящем отъезде, не обращали внимания на мелкие домашние конфликты и даже не подозревали о готовившемся в это время заговоре.

Вскоре по приезде в Адьяр доктор Гартман предложил Учителям свои услуги, о чем известил их в записке, которую передал Олкотту. Олкотт оставил записку в "Святилище"8. Через две недели Махатма М. прислал ответ, в котором сообщал, что именно он (Учитель) внушил Олкотту мысль о том, чтобы пригласить Гартмана в Адьяр. Он просил доктора остаться и принять участие в работе Общества9.

Как раз накануне отъезда Е.П.Б. и Олкотта Гартман получил еще одно письмо от Махатмы М., из которого следует, что последний уже заранее знал о предстоящем кризисе. Это письмо было доставлено ему довольно необычным путем.

Однажды он пытался переговорить с Е.П.Б. на интересующую его тему.

— А почему бы вам не спросить об этом Учителя? – сказала она, выслушав его сбивчивый рассказ. – Я полагаю, что вам ответят.

Она помолчала несколько секунд и добавила:

—Разве вы не чувствуете его присутствия? Я – чувствую. Вот сейчас, например, убеждена, что он что-то пишет.

Доктор Гартман был уверен в том, что и сам он чувствует присутствие Учителя; иногда он почти мог разглядеть его лицо. Он уже собирался сказать об этом, как вдруг в комнату вошла мадам Куломб.

Ему совершенно не нравилась манера этой женщины всякий раз неожиданно появляться там, где ей вздумается, нимало не заботясь о том, что она может прервать чей-нибудь приватный разговор. Он не мог с уверенностью сказать, что она не подслушивала их, однако по ее виду можно было догадаться, что она очень спешила и, похоже, никак не могла подслушивать его разговор с Е.П.Б.

— Мадам, – сказала она, – мне нужны щипцы, я нигде не могу их найти. У вас их случайно нет?

—У меня? – удивилась Е.П.Б. – А на что они мне?

Доктор Гартман совсем уж было собрался оставить мадам Куломб наедине с ее поисками щипцов, как вдруг у него само собой вырвалось:

—У меня в столе есть щипцы, я сейчас их вам принесу.

Сам удивляясь своему порыву, он отправился к себе в комнату и выдвинул ящик стола. Там лежали щипцы и другие инструменты. Все свои бумаги он убрал из этого ящика еще вчера вечером, так что в нем не могло быть ничего, даже отдаленно напоминающего какое-либо письмо.

Он взял щипцы и уже совсем было собрался закрыть ящик, как вдруг заметил большой конверт. Он был подписан почерком Учителя, и на печати тоже были заметны его инициалы, выполненные в тибетском стиле. Письмо было адресовано самому Гартману.

Он торопливо вскрыл конверт и пробежал глазами по строчкам. Это было длинное и очень доброе письмо, посвященное как раз тем вопросам, которые он собирался обсудить с Е.П.Б.

"Итак, если я вообще что-то знаю, – писал он впоследствии, – так это то, что, когда я открыл ящик, никакого письма в тот момент там не было, и в комнате тоже никого не было. Это письмо... должно было быть написано, запечатано и положено в ящик не более чем за четыре минуты, хотя на следующий день его копирование отняло у меня ровно сорок минут..."*10

Доктор Гартман вернулся в комнату Е.П.Б. и принес щипцы для мадам Куломб. Она пробормотала что-то в ответ, что должно было означать "Благодарю!", и удалилась. Гартман показал Е.П.Б. конверт и рассказал о том, где он нашел его.

— Я еще не успел как следует прочесть его, – сказал он, – однако, насколько я понял, Учитель говорит о "различных неожиданных проблемах", которые, как он предвидит, вскоре должны возникнуть. Я начинаю думать, что вам и полковнику Олкотту не следовало бы сейчас уезжать.

Е.П.Б. улыбнулась и покачала головой.

—Насколько мне известно, неожиданные проблемы всегда возникают неожиданно. Если бы мы могли их предвидеть, то они и возникнуть не успели бы.

— И все же, – задумчиво сказала она, – это и в самом деле должны быть довольно серьезные проблемы, раз уж Босс говорит о них... Ну что ж, и я и Олкотт – мы оба очень благодарны вам за то, что вы согласились взять на себя такую большую ответственность на время нашего отсутствия.

— Получив такое ободрение, какое содержится в этом письме, – ответил он, – я счел бы себя трусом, если бы отказался.

— Я хочу сказать вам, чтобы вы без стеснения пользовались моими комнатами, моим рабочим столом и моей библиотекой, когда пожелаете, – с нежностью сказала Е.П.Б.

— Это очень любезно с вашей стороны, – ответил он. – Думаю, что когда-нибудь воспользуюсь вашим предложением.

Впоследствии Гартман не раз вспомнил об этом предложении, когда пришло время воспользоваться им на практике.

Гартман и еще несколько человек, включая и мадам Куломб, поехали в Бомбей вместе с полковником Олкоттом, Е.П.Б., Мохини Чаттерджи и преданным слугой Бабулой, чтобы проводить их и пожелать им bon voyage11.

Доктора очень удивило то, что мадам Куломб было позволено поехать с ними, но вскоре он догадался, что ей удалось упросить об этом Е.П.Б.; видно, сказать "да" для Е.П.Б. оказалось проще, чем "нет", тем более что во время отъезда из Адьяра Е.П.Б. выглядела очень взвинченной и усталой.

По пути в Бомбей они заехали ненадолго в гости к князю Харисингхджи, и, как оказалось, мадам Куломб во время этого визита нашла возможность напомнить князю о его "обещании". Но на этот раз об этом стало известно Е.П.Б., и она "без всяких церемоний положила конец этому делу"12.

Мадам Куломб хотя и смогла подавить в себе вспыхнувшую ярость, но не настолько, чтобы полностью скрыть ее. Однако при прощании она не скупилась на выражения преданности и любви к Е.П.Б.

— Я буду хранить все ваши вещи как зеницу ока, – сказала она, прикладывая к глазам носовой платок и весьма реалистично хлюпая носом. – Даже не знаю, как я смогу пережить такую долгую разлуку с Вами.

— Думаю, что сможете, – не слишком ласково ответила ей Е.П.Б., пристально глядя ей в глаза. – Если возникнут какие-нибудь сложности, вы всегда можете рассчитывать на поддержку Контрольного Совета.

Мадам Куломб опустила глаза – так она всегда поступала, когда хотела скрыть свои истинные чувства от окружающих. Руки ее дрожали, однако она так и не произнесла ни слова до тех пор, пока Е.П.Б. не ушла. Рядом с ней оставался только Бабула, подбиравший многочисленные вещи, которые его госпожа всегда брала с собой в дорогу. Мадам Куломб повернулась к ничего не подозревающему слуге и негромко произнесла дрожащим от злости голосом:

— Пусть она не сомневается! Я обязательно отомщу ей за то, что она не дала мне получить мои две тысячи рупий!

Бабула счел сказанное всего лишь обычным для мадам Куломб проявлением ярости и даже не потрудился передать их своей госпоже. Вернее, он все же передал их, но только тогда, когда эта "месть" уже свершилась.

Перед тем как вернуться в Адьяр, мадам Куломб отделилась от своих спутников, чтобы посетить каких-то священников, имена которых она не назвала13.

Однако же, как было известно, еще в 1881 году, когда штаб-квартира Теософского Общества находилась в Бомбее, мадам Куломб пыталась продать некоторые "секреты" одному из тамошних священников, но в ответ получила отказ14.

Неизвестно, пыталась ли она и на этот раз провернуть что-либо в этом же роде, так как она ни с кем не поделилась своими планами.

А в это время в Адьяре Алексис Куломб фактически занял комнаты Е.П.Б. Он просиживал там часами, заперев изнутри двери и неизвестно чем занимаясь. На расспросы доктора Гартмана он отвечал уклончиво, ссылаясь на то, что дожди повредили одну из стен, и он теперь занят ее ремонтом. Ключ от комнаты забрала мадам Куломб, и кроме нее и ее мужа туда никто не мог войти.

Однажды, когда доктор Гартман созывал собрание Контрольного Совета, встал вопрос о необходимости подыскать подходящее, спокойное место для последующего проведения подобных собраний. Вспомнив о предложении Е.П.Б., он порекомендовал Совету собраться в ее апартаментах. Однако месье Куломб начал решительно возражать против этого.

— Я получил указание от мадам, – сказал он строго, – не позволять никому подниматься к ней
наверх до ее возвращения.

Доктор изумленно смотрел на него.

—Но ведь она совершенно ясно дала мне понять, что я могу использовать и ее библиотеку, и ее
комнаты, когда пожелаю, – попытался было протестовать он, – и, насколько мне известно, то же самое она говорила и Субба Роу, да и другим тоже.

Но Куломб был непреклонен.

—Но я не могу позволить и не позволю, чтобы кто-нибудь вошел в комнату мадам до тех пор, пока не получу соответствующее указание лично от нее.

— Но на это уйдут месяцы, если, конечно, мы не воспользуемся телеграфом, – продолжал спорить Гартман, – да и вообще, это абсурд.

— Таковы ее указания, – настаивал Куломб, – и я ничего не могу поделать.

Доктор Гартман не поверил ему, однако в данный момент был не в силах что-либо предпринять, так как не имел доступа наверх. Совет пришлось собирать в другом месте15. Пока шло собрание, Куломб сидел, насупившись, и слушал, однако даже не пытался участвовать в дискуссии.

Доктор Гартман тут же написал об этом Е.П.Б., однако ответ от нее пришел только через три месяца и содержался в ее письме, адресованном м-ру Лейн-Фоксу, наряду с прочей информацией, адресованной самому получателю письма:

"Она [мадам Куломб], – писала Е.П.Б., – пообещала мне, что будет следить за порядком в моих комнатах, испросив у меня позволения предоставить в ее распоряжение ключ, а также возможность ей, и только ей одной, следить за ними. Узнав, что я позволила доктору Гартману использовать мои книги и мой рабочий стол, она подняла шум и заявила, что если я позволю хоть кому-нибудь еще входить в свои комнаты, то она уже ни за что не сможет отвечать, "Святилище" будет осквернено и т.д.".

Е.П.Б. вложила в конверт и полученное ею от мадам Куломб угрожающее письмо, в котором последняя предостерегала ее от возможных "последствий вторжения"16.

"Это объясняет, – писал впоследствии доктор Гартман в своем Отчете, – как мадам Куломб удалось заполучить весь верхний этаж. Куломбам он был совершенно необходим для успешной реализации своих планов".

Историк более позднего времени описывает эти события следующим образом:

"Очевидно, что Алексис Куломб тут же принялся делать всевозможные отверстия, отодвигающиеся панели и потайные двери в стене между спальней Е.П.Б. и так называемой "Оккультной комнатой", в которой висело переносное Святилище. Это Святилище представляло собой нечто вроде "астрального почтового ящика", в котором помещались два портрета Учителей. Вскоре он убедился в том, что эта работа – намного сложнее, чем ему поначалу представлялось.

Проведенные впоследствии тщательные исследования показали, что его панели и потайные двери открывались с большим трудом, и если бы ими и в самом деле пользовались, то они немедленно были бы обнаружены"17.

Если бы мадам Куломб умела держать язык за зубами, то ее мужу, возможно, удалось бы создать и более убедительные приспособления и подорвать репутацию мадам Блаватской и ее коллег в глазах общественности гораздо основательнее, чем это у него получилось. Но, к счастью, однажды, желая посмеяться над Дамодаром, она заявила ему, что именно мадам Блаватская приказала ее мужу устроить все эти потайные двери.

С ее стороны это было большой ошибкой. Дамодар тут же опубликовал свое официальное заявление:

"Вечером 7-го марта 1884 года я обратился к м-ру Куломбу с просьбой разрешить мне войти в комнату мадам Блаватской; он ответил, что не может удовлетворить мою просьбу, ибо получил от мадам наистрожайшие указания насчет комнат, книг и т.д. и что на него возложена полная ответственность за них.

Мадам Куломб неоднократно заявляла, что мадам Блаватская обидела ее и что она собирается ей "отомстить"... Она говорила также, что совершенно не симпатизирует Обществу и, более того, что ее сознание восстает против него. Через несколько дней она заявила, что намеревается разгромить все Общество"18.

Далее последовал критический, тяжелый период, за время которого еще несколько членов Общества выступили с официальными заявлениями. Все члены Контрольного Совета (исключая месье Куломба) были за то, чтобы "обвинить Куломбов за частые случаи "недостойного поведения": за клевету на Общество и его должностных лиц, за растрату общественных денег и т.д."19

Вслед за этим пришло довольно странное письмо от Махатмы К.Х., адресованное доктору Гартману. Махатма советовал быть снисходительными в отношении мадам Куломб, утверждал, что сама она "невиновна", и рекомендовал просто ограничить ее функции домашним хозяйством, конечно, в том случае, если Контрольный Совет не обнаружит никаких необоснованных денежных затрат. "Можно и должно провести множество реформ, скорее благодаря помощи мадам К., нежели вопреки ее сопротивлению", – говорилось в письме20.

Сперва доктор Гартман, которому было хорошо известно вероломство мадам Куломб, был склонен считать это письмо поддельным. Однако способ его доставки не оставлял никаких сомнений. Контрольный Совет как раз составлял список обвинений против Куломбов, когда "появился в астральном теле Чела и вручил... письмо Дамодару"21. Оно было написано почерком Махатмы К.Х., упаковано в китайский конверт и адресовано доктору Гартману22.

"Нам не пришлось сожалеть о том, что мы прислушались к его советам, – писал впоследствии Гартман. – Если бы гроза разразилась прямо сейчас, то поток трансатлантических телеграмм мог бы серьезно повредить работе полковника Олкотта, находившемуся в Европе"23.

Однако даже это письмо не смогло изменить намерений Контрольного Совета изгнать Куломбов из Адьяра. Доктор Гартман предложил им четверть прибыли от нескольких серебряных шахт, которыми он владел в американском штате Колорадо, а м-р Лейн-Фокс готов был занять им деньги на дорогу, чтобы они смогли туда добраться24. Этот вариант их, похоже, удовлетворил, однако уезжать они не торопились.

В конце марта Дамодар и м-р Лейн-Фокс собирались съездить в Утакамунд, и мадам Куломб попросила разрешения сопровождать их. Ее просьба была удовлетворена, и ей даже ссудили определенную сумму денег для покупки новой одежды, очевидно, только затем, чтобы на некоторое время выпроводить ее из Адьяра.

В Утакамунде мадам Куломб вдруг обнаружила доселе небывалую набожность: зачастила в церковь, часто навещала своих "духовных наставников". И каждого, с кем бы она ни встречалась, убеждала порвать все связи с Теософским Обществом, говоря, что "все это – обман, феномены – не настоящие, и она могла бы многое обо всем этом порассказать, если бы захотела"25.

В Лондоне полковник Олкотт получил от мадам Куломб письмо, якобы присланное ей доктором Гартманом, в котором Е.П.Б. обвинялась во лжи, а полковник Олкотт – в том, что он "именно таков, каким он и должен быть, и ничуть не лучше". На обороте письма почерком Махатмы М. была сделана короткая приписка: "Топорная подделка, однако же неплохое напоминание о том, насколько многого может добиться предприимчивый враг, действующий в этом направлении... М."26 Когда впоследствии это письмо увидел сам доктор Гартман, он признал, что почерк немного похож на его собственный, однако тоже назвал его "глупостью" и "подделкой"27.

В конце апреля доктор Гартман получил письмо от одного своего европейского друга, в котором также обнаружил приписку, сделанную Махатмой М.: "Дело очень серьезное. Я отправлю Вам письмо через Дамодара. Тщательно изучите его. М."

Дамодар все еще был в Утакамунде, но через несколько дней от него пришло обещанное письмо. Махатма М. писал:

"26 апреля 1884 г. Недавно женщина начала переговоры – своего рода регулярные дипломатические pourparler с врагами нашего дела – несколькими падре. Надеется получить от них не менее 2000 рупий за то, что поможет им если не полностью развалить, то хотя бы сильно навредить Обществу, подорвав доверие к его Основателям. Отсюда и намеки на "потайные двери" и тому подобные фокусы. Сейчас это только разговоры, но в нужный момент эти потайные двери действительно будут найдены. Они – единственные хозяева верхнего этажа. Только они имеют доступ в помещение и возможность контролировать его.

"Месье" – умен и искусен во всех ремеслах: и в механике, и в плотницком деле, и уж конечно сможет справиться со стенами. Не забывайте об этом вы, Теософы. Они ненавидят вас, как только могут ненавидеть преуспевающих в своем деле людей неудачники; ненавидят Общество, Генри, Е.П.Б., теософов и даже само слово "Теософия". Эти... готовы выложить кругленькую сумму денег за разгром Общества, которое им так ненавистно. Более того, индийские иезуиты нашли полное понимание со стороны своих лондонских и парижских коллег.

Сохраните все вышесказанное в глубочайшей тайне, если хотите оказаться сильнейшими. Сейчас она ни в чем не должна вас заподозрить, будьте благоразумны, если желаете следовать моему совету. Однако же действуйте без промедления. М."28

Из Парижа полковник Олкотт отправил мадам Куломб письмо (копию которого получил также и Дамодар), в котором сообщал о том, что до него дошли слухи о распространяемых ею измышлениях относительно "потайных дверей и прочих приспособлений для подложных феноменов" и что этим она открыто проявила свое враждебное отношение к Теософскому Обществу.

Он писал, что его очень "огорчили" эти ее мнимые разоблачения, но "теософское движение отнюдь не зиждется на одних только феноменах, и если бы Вам даже удалось доказать, что абсолютно все феномены, виденные когда-либо мною или кем-либо другим, являются подложными, это ни на йоту не поколебало бы моей уверенности в том, что деятельность Общества несет в себе благо всему миру..." Он напомнил также, что феномены часто происходили и в отсутствие Е.П.Б.

"Должен сказать Вам прямо, – писал он, – я не могу назвать правильными или вполне честными все эти Ваши попытки навредить Обществу, настраивая публику против Е.П.Б., против меня лично или же против кого бы то ни было из наших коллег, а также намекая на какой-то скрытый политический подтекст, в то время как Вы сами прекрасно знаете (или, по крайней мере, должны знать), что во всем этом нет ни крупицы правды"29. И так далее – все в присущей Олкотту прямолинейной манере30.

По некоторым причинам Дамодар не сразу представил остальным членам Контрольного Совета полученную им копию этого письма, что вызвало большое неудовольствие доктора Гартмана, когда он, наконец, узнал об этом31.

По возвращению из Утакамунда Дамодара и его спутников вновь был поднят вопрос об отъезде Куломбов в Америку. Месье Куломб говорил "да", а мадам Куломб – "нет". Ее не удовлетворяла финансовая сторона дела, и к тому же она надеялась, что те лица, с которыми она вела переговоры о продаже своих "секретов", окажутся более щедрыми. И, наконец, она все еще не отказалась от своего плана мести.

В результате она и ее муж страшно рассорились, что отнюдь не способствовало разряжению создавшейся в Адьяре напряженной атмосферы, равно как и скорейшему разрешению вопроса об их отъезде. Когда им задавали вопросы относительно их планов на будущее, они сухо отвечали, что никуда не уедут до возвращения мадам Блаватской.

Это было довольно досадно слышать, так как Е.П.Б. прислала письмо, в котором говорила, что не вернется в Адьяр до тех пор, пока оттуда не уберутся Куломбы32.

Было созвано собрание Генерального Совета Теософского Общества, на котором против мадам Куломб выдвигалось десять обвинений, однако предъявлено ей было только три:

1. Четыре свидетельства, подтверждающие, что мадам Куломб говорила членам Общества, что целью существования их организации является свержение Британской власти в Индии.

2. Девять свидетельств, подтверждающих, что она заявляла о том, что Общество противодействует истинной религии.

3. Десять свидетельств того, что она объявляла все феномены либо мошенничеством, либо происками дьявола.

Мадам Куломб не собиралась ни признавать предъявленные ей обвинения, ни отвергать их. Однако свидетельства были настолько убедительными, что ее единогласно исключили из Общества.

Ее мужу было предложено самому выйти из Общества, однако он никак не мог решиться, и его тоже пришлось исключить33. И все же он продолжал повторять, что они никуда не уедут до тех пор, пока не вернется Е.П.Б. и не займет опять свои комнаты наверху.

Немедленно были отправлены телеграммы Е.П.Б. и Олкотту с просьбой освободить месье Куломба от его "обязанностей" по охране святости жилища Е.П.Б. Последовал быстрый и, конечно же, положительный ответ. Комнаты Е.П.Б. были взяты под охрану, чтобы предотвратить проникновение туда Куломбов. В конце концов, месье Куломб капитулировал и отдал ключи. Однако он настоял на том, чтобы комнаты были открыты в присутствии свидетелей. А мадам Куломб, напротив, потребовала 3000 рупий за свое "молчание", в чем ей, конечно же, было немедленно отказано34.

Для осмотра комнат Е.П.Б. была создана комиссия в составе доктора Гартмана, Субба Роу, Дамодара, У.Т. Брауна и еще нескольких человек. Она пришла к заключению, что месье Куломб действительно произвел там некоторые работы, однако не довел их до конца. Но никакого сообщения между Святилищем и другой комнатой не было.

Месье Куломб признал, что все отверстия и отодвигающиеся панели сделаны им, но утверждал, что сделал это по распоряжению мадам Блаватской. Комиссия сочла это утверждение противоречащим логике: и в самом деле, для чего это Е.П.Б. вдруг понадобились все эти устройства, если в течение многих лет она могла производить феномены и без них? Однако же было решено оставить все как есть.

"Было очевидно, – писал в своем "Отчете" доктор Гартман, – что работа по устройству всех этих скрытых панелей и отверстий была доведена почти до конца, и если бы месье Куломбу удалось завершить работу над ними, что он, судя по всему, и намеревался сделать до возвращения мадам Блаватской из Европы, то они вполне могли бы вызвать какие угодно подозрения"35. Затем, вероятно, мадам Куломб планировала поставить Е.П.Б. перед лицом "неопровержимых свидетельств" и тем самым довести свою "месть" до конца.

Через несколько дней после проведения этого осмотра месье Куломб настоял на приватном разговоре с доктором Гартманом, Однако приватным этот разговор так и не получился, поскольку мадам Куломб все это время стояла у двери, стремясь не пропустить ни одного слова; и когда месье Куломб сказал доктору о том, что за развал Теософского Общества ему заплатили 10000 рупий, она крикнула ему по-французски: "Не выдавай себя!"36

Месье Куломб тут же отказался от своего намерения истребовать у Теософского Общества такую же или большую сумму за свое "молчание".

25 мая Куломбы наконец-то покинули Адьяр "и были приняты в доме одного из своих новых друзей в Мадрасе. Их планы окончательно зашли в тупик, и им пришлось искать новые пути для достижения своих целей"*37.

_____________