Кризис в Лондонской Ложе

"Президентом должна остаться Кингсфорд".

Эту телеграмму Синнетт получил от К.Х. в начале декабря 1883 года1. Он был весьма удивлен и, честно говоря, разочарован. До сих пор Махатмы никогда не вмешивались в дела Теософского Общества в качестве арбитров. Миссис Кингсфорд находилась на президентском посту в течение всего прошлого года, однако считалось, что она исполняет эту обязанность временно, и новые выборы были назначены на самые первые дни следующего года. "Почему же Учитель решил оставить президентом ее?" – удивлялся Синнетт.

Синнетт говорил себе, что смещение миссис Кингсфорд вовсе не входило в его планы, однако он чувствовал, что члены Общества все более склоняются к тому, чтобы признать именно в его лице наиболее достоверный источник Учения; к тому же он полагал, что, став главой организации, он смог бы исправить многие ошибочные (как ему казалось) действия нынешнего пастыря и ее последователей, число которых становилось со временем все меньше.

Как обычно, он обратился с этой дилеммой к Пэйшенс. Совместно прожитые годы укрепили и возвысили существующую между ними духовную связь; ее мудрая деликатность неизменно умеряла в нем вспышки раздражительности и помогала ему если не полностью, то хотя бы частично избавиться от посещавших его время от времени призраков сомнения и неверия.

— И все же это странно, – согласилась она, после того как Синнетт показал ей телеграмму и поведал о том, что он намерен делать в связи с этим, заметив, правда, что ему с трудом верится в то, что Учитель действительно этого хочет, – однако никаких сомнений не остается. Вот только, для чего ему это нужно?

Она вдруг усмехнулась:

— В одном не приходится сомневаться. Даже те, кто обвиняет Е.П.Б. в том, что она сама пишет письма от имени Махатм, ни за что не поверят, что эту телеграмму отправила она. Она ведь тоже не очень высокого мнения о миссис Кингсфорд.

— Да, это действительно так, – сказал он, вспомнив несколько писем Е.П.Б., в которых она довольно определенно высказывалась об этой англичанке. – Е.П.Б. называет ее "Божественной Анной", и это еще не самый ядовитый эпитет, которым она ее наградила. Насколько я понял, у Е.П.Б. для миссис Кингсфорд не осталось ни одного доброго слова. Однако это тоже, на мой взгляд, не слишком справедливо. Миссис Кингсфорд – действительно талантливая женщина.

— И полностью уверенная в своей собственной непогрешимости, – спокойно, без всякой злобы сказала Пэйшенс. – Но все же, чем вызвана эта телеграмма? Не знаю, что бы ты смог сейчас сделать в связи с этим, разве что обсудить проблему с другими членами Общества. Если бы мы точно знали, что стоит за этим решением Учителя, мы смогли бы действовать увереннее.

— Мне кажется, это просто создаст никому не нужный переполох. Члены Общества будут возражать.

—Тогда почему бы не подождать немного? – предложила она. – Учитель тебе обязательно напишет. Вряд ли он станет держать тебя в неведении, когда речь идет о таких серьезных вещах.

— Но он и раньше довольно часто оставлял меня в неведении!

— Но, Перси, – Пэйшенс коснулась его руки, выражая тем самым мягкий упрек, – мне иногда кажется, что ты считаешь, будто К.Х. обязан выворачивать Братство наизнанку всякий раз, когда тебе это необходимо. Ты ведь знаешь, из того, что ему позволено, он делает все.

Синнетт улыбнулся и, наклонившись, поцеловал ее в лоб.

— Неудивительно, что К.Х. о тебе такого высокого мнения, – сказал он уже более спокойно. – Я не сомневаюсь, что вскоре мы получим объяснение.

Он сложил телеграмму и положил в карман, чтобы затем приобщить к архиву, где хранилась вся его переписка с Махатмами.

— Кстати, Сэм Уорд опять в городе, – добавил он, вспомнив, как Массей говорил ему о том, что недавно видел американца.

— Прекрасно. Ты хочешь обсудить с ним эту телеграмму?

— Не знаю. Но скоро я с ним встречусь, это точно.

Однако, когда в один из вечеров Синнетт гостил у американца в его роскошных комнатах на Пикадилли, которые тот держал в качестве своей лондонской резиденции, об этой телеграмме не было сказано ни слова.

Наряду с Ч.Ч. Массеем, доктором Джорджем Уайлдом и еще несколькими членами Лондонской Ложи Синнетт сохранял, как ему самому казалось, научный интерес к спиритуализму. За Уильямом Эглинтоном закрепилась репутация медиума, и Уорд предложил ему провести несколько сеансов у себя на дому. Именно во время одного из таких сеансов Синнетт впервые и встретил Эглинтона; хотя пребывание последнего в Индии длилось несколько месяцев, Синнетт так и не смог выкроить время, чтобы съездить в Калькутту, где жил Эглинтон.

По правде говоря, после возвращения из Индии Эглинтон пытался оставить свою работу медиума и заняться издательской деятельностью. Однако в этой области он так и не преуспел и потому вернулся к своему прежнему ремеслу, которым без всякого риска мог заработать себе на жизнь2.

Синнетт уже давно поборол в себе чувство зависти, мучившее его с тех пор, как он узнал, что Эглинтон (по мнению Синнетта ничем этого не заслуживший) удостоился чести лично лицезреть Махатму К.Х., чего так долго добивался сам Синнетт и в чем ему неуклонно отказывали с того самого времени, как он получил первое письмо от Учителя в конце 1880 года. Он, однако, уже убедил себя в том, что, кого бы ни видел перед собою Эглинтон тогда в марте 1882 года на борту парохода "Вега", это был, в физическом смысле, не сам Махатма; Учитель ведь намекал, что Эглинтон видел просто его майяви рупа – иллюзорное тело3. И к тому же он знал, что его глубокоуважаемый Учитель подвергся нареканиям со стороны Махачохана за то, что позволил Эглинтону поверить, будто его действительно посетил сам Учитель4.

Синнетт помнил также, что Махатма говорил об изначально неиспорченной природе Эглинтона и о "других его положительных качествах" (хотя он не лишен был и серьезных недостатков), добавляя также, что он "от природы честен", если не находится под чьим-либо влиянием5.

Он говорил также о том, что Братство выступает не против "истинного Спиритуализма", но, скорее, против "безответственности в медиумистике, психических проявлениях, материализациях и особенно в практиковании состояния транса"6.

Эглинтон однако практиковал во время своих сеансов как раз-таки переход в состояние транса – он занимался этим с детства7. Но его сеансы пользовались большой популярностью, и Синнетту хотелось поприсутствовать хотя бы на одном из них; в основе этого желания отчасти лежала его страсть к феноменам, от которой он полностью так никогда и не избавился, но отчасти и вполне искреннее желание разобраться, что же там на самом деле происходит. Поэтому он с большой охотой присоединился к компании, собиравшейся отобедать в доме Сэма Уорда. Кроме самого Синнетта в числе приглашенных были Ф.У.Г. Майерс из Общества Психических Исследований, Ч.Ч. Массей и Эглинтон. Массей ушел вскоре после того, как вся компания встала из-за стола, так как должен был присутствовать еще где-то в другом месте, но все остальные не спешили расходиться, горя желанием узнать, что же произойдет дальше.

Это был действительно очень необычный сеанс.

С самого начала Эглинтон объявил:

— Мы хотели бы сразу объявить во избежание возможных недоразумений, что ни в коей мере не несем ответственности за те феномены, которые здесь, возможно, произойдут, и что мы никоим образом не принимаем участия в их производстве8.

Все присутствующие истолковали это местоимение "мы" как относящееся к самому Эглинтону и его наставнику Эрнесту. Но кто же тогда производит феномены?

Эглинтон немедленно вошел в транс. Первое послание, появившееся на карточке, лежавшей под его рукою, было, предположительно, от Старой Леди, так как было написано ее почерком (или, по крайней мере, очень похожим). Она передавала свой "сердечный привет" какому-то "Лони" или "Луису" (невозможно установить точно) и Ч.Ч. Массею, с которым, по правде говоря, она даже не общалась (или, вернее, не переписывалась, так как находилась за несколько тысяч миль от него) и который уже не входил в круг ее близких знакомых.

Вслед за этим появилось сообщение якобы от Махатмы М. из Ладакха, написанное "подделанным почерком"9. В нем говорилось, что Синнетту следует "приготовиться к нашему приходу, как только нам удастся склонить на свою сторону Эглинтона".

Больше не было почти ничего интересного, за исключением явившегося "дяде Сэму" Уорду непонятного видения Махатмы К.Х., который "спускался на лошади с горы*"10, и вскоре все разошлись по домам. Эглинтон передал Синнетту послание Махатмы, и по возвращению домой Синнетт положил его к прочим письмами Учителей11. Содержание записки его весьма удивило. Ни предполагаемое послание от Е.П.Б., ни сообщение Учителя ни о чем ему не говорили, но он надеялся, что вскоре получит дополнительные объяснения; казалось, что Учителя намеренно пытались сбить его с толку (если, конечно, они и в самом деле имели какое-то отношение к этому сеансу).

Синнетт написал Е.П.Б. о сеансе, надеясь, что она разрешит его сомнения относительно приписываемой ей записки; ему уже начинало казаться, что она решила сыграть над ним какую-то шутку, хоть и никак не мог понять, для чего ей это было нужно.

Надо признать, что почерк на карточке действительно был довольно похожим, и Синнетт хотел знать точно, ее ли это записка. Он написал также, что миссис Кингсфорд все более явственно проявляет склонность навязывать Лондонской Ложе свои собственные интересы вместо того, чтобы руководствоваться "интересами самой организации"12. Ему казалось, что сама миссис Кингсфорд этого в полной мере не осознает, но эта ее политика уже начала отвращать от Ложи некоторых ее членов.

Ответ Е.П.Б. достиг Лондона уже в начале следующего года. Это была довольно краткая записка, хотя конверт, в котором она находилась, выглядел весьма внушительно. Как оказалось, в него были вложены еще и письма от обоих Махатм – К.Х. и М.

"Итак, Вы получили этот мой краткий, но сердечный привет, – говорилось в начале записки. – Полагаю, что мой Босс не оставил без внимания это haut fait de magie13 Эглинтона и объяснил вам все, как и обещал. Вы мне, конечно же, не поверите, тем более, что на карточке такая "превосходная имитация моего почерка", и я уверена, что м-р Ч.Ч.М. уже успел укрепить вашу уверенность в том, что это было очередное мошенничество14... Ну что ж, вот вам тогда еще и письмо от Махатмы К.Х."

Затем, возвращаясь вновь к делам Лондонской Ложи, Е.П.Б. писала: "Все это проделки м-ра Массея; разве не он (и никто кроме него) предложил ее кандидатуру как единственно возможную Спасительницу Британского Теософского Общества и разве не он добился ее избрания? Что ж, поблагодарите его теперь за это и продолжайте спокойно наблюдать, как она постепенно оставляет от Вас мокрое место. В скором времени она будет вертеть Вами, как своим собственным хвостом. Я знаю, все это кончится скандалом. Правда, к Вам уже едет Олкотт, так что Вам nolens volens придется подчиниться решению "номинального" президента. Мой Босс уже дал ему необходимые указания и торопит его. Ваша (но никак не г-жи Кингсфорд) Е.П.Б."15

Конечно, эти замечания не были особенно вразумительными, однако Синнетт не мог не признать, что если пустить дело на самотек, то миссис Кингсфорд вскоре действительно будет "вертеть" Лондонской Ложей, вместо того, чтобы быть ее духовным лидером.

Его очень удивило то, что Махатма М. решил сам написать ему, но еще больше его удивило то, что письмо Махатмы было написано определенно на бумаге Сэма Уорда16.

"Мой Вам нижайший пранам, Сахиб, – писал Махатма. – Плохая же у Вас память".

Он напомнил англичанину, что Учитель К.Х. уже предупреждал его о том, что в Лондоне ему, возможно, придется встречаться с подложными посланиями, исходящими через посредство медиумов якобы от Махатм. Кроме того, К.Х. говорил, что подлинность этих посланий может считаться установленной только тогда, когда им предшествуют три ключевых слова, которые Учитель ранее сообщил ему17.

"Действительно, подумал Синнетт, – ведь без этих слов никакие сообщения не следует считать подлинными. Все это не что иное, как бестолковые выдумки Эглинтона".

Учитель М. (как он сам утверждает) заинтересовался этим сеансом, когда "призраки" начали подделывать почерк Е.П.Б., а затем подбросили записку якобы от него самого. И был он в это время вовсе не в Ладакхе, как там было указано, а сидел в Лхасе и "курил свою трубку"18. Когда он заметил, наконец, что там происходит, он отложил трубку и начал наблюдать. Затем он мгновенно перенесся (несомненно, в своем астральном теле) в комнату, где проходил сеанс. Его, конечно же, никто не мог видеть, кроме "призраков", но те не обратили на него никакого внимания. Он прихватил, на всякий случай, листок бумаги м-ра Уорда, "просто, чтобы доказать Вам, что я действительно все это видел". Все это действо было сплошным надувательством, от начала – до конца.

Однако Махатма советовал Синнетту "не слишком сердиться на бедного парня. Он действительно не нес никакой ответственности за все, что произошло той ночью... он и в самом деле работает по-своему честно, так что его можно только пожалеть".

Он также высказал предположение, что Махатме К.Х. удастся убедить Сэма Уорда подыскать для Эглинтона какую-нибудь другую работу, чтобы избавить его от необходимости зарабатывать себе на жизнь спиритическими сеансами; или, как выразился сам Махатма М., чтобы "спасти беднягу от двух элементариев, которые висят на нем, как две гири, и освободить его таким образом от необходимости вести такую позорную жизнь, которая постепенно убивает его".

Молодого человека нельзя было "обвинять за ту ночь в сознательном, преднамеренном обмане", повторял Учитель. "В нем живет страстное желание вступить в Л. Л. (Лондонскую Ложу); а поскольку желание есть мать действия, то его астральные частички сами сфабриковали мое письмо, без его участия. Если бы он сам приложил к этому руку, то наверняка вспомнил бы, что у меня другой почерк, ведь Эглинтон с ним хорошо знаком, благодаря Гордонам... В любом случае, попросите его отдать Вам карточку Упасики (Е.П.Б.) или, вернее, приписываемую ей карточку. Очень полезно будет показывать ее в качестве напоминания всем этим Массеям из Л.Л., которые верят самой откровенной лжи и видят обман там, где его нет вовсе".

Ближе к концу письма Учитель М. сообщал: "... хотя я и был первым, кто предложил повторно избрать миссис К., я, скорее, поверю в ясновидение УЗ. (Эглинтона), нежели в ясновидение миссис К., а тем более в ее толкование собственных видений".

Передав письмо Пэйшенс, чтобы та тоже прочла его, Синнетт с сожалением покачал головой.

— Вся эта история для меня – одна огромная загадка, – сказал он. – Если Учитель М. не доверяет миссис Кингсфорд, то для чего добивается ее повторного избрания? Тем более, что она, похоже, делает все, чтобы принизить роль Братства и набрать как можно больше последователей своих собственных идей.

— Но ты ведь знаешь, это их никогда не беспокоило, – напомнила она ему. – Здесь, определенно, есть какая-то связь с той таинственной телеграммой. А что Учитель К.Х. говорит по этому поводу?

Синнетт вскрыл второй конверт. К.Х. начинал это письмо с напоминания о том, как Синнетт однажды обещал Е.П.Б. слушаться Учителей практически во всем, чего бы они у него не попросили. "И вот настало время, доказать свою преданность. И коль скоро я и сам в данном случае всего лишь исполняю пожелание Чохана, то, я надеюсь, для Вас не составит слишком большого труда разделить со мной мою судьбу и делать то, что делаю я сам".

Оказалось, что оставить миссис Кингсфорд на посту президента Лондонской Ложи посоветовал сам Махачохан.

"... Ее борьба в защиту животных и строгая вегетарианская диета сделали нашего строгого Учителя ее убежденным сторонником. Его беспокоит намного меньше, чем нас, открытое или даже скрытое выражение (или только чувство) неуважения с ее стороны по отношению к Махатмам".

Он добавлял к тому же, что миссис Кингсфорд "очень молода, и ее тщеславие, равно как и другие женские недостатки следует считать исключительно заслугой м-ра Мейтленда и "греческого хора" ее почитателей "19.

Учитель К.Х. вложил в тот же самый конверт еще одно официальное письмо, запечатанное и адресованное одному из советников или вице-президентов Ложи; наиболее подходящей кандидатурой для вручения был Ч.Ч. Массей, так как он считался другом одновременно и Синнетта, и миссис Кингсфорд. Однако Синнетт рассудил иначе. Все, о чем его просил Учитель, это организовать публичное чтение этого письма на общем собрании, причем в присутствии как можно большего числа теософов. К.Х. просил устроить это "при первой же возможности", утверждая, что письмо это "содержит в себе определенное оккультное воздействие, и потому желательно, чтобы его услышало как можно больше теософов". Но Синнетт решил, что сперва прочтет его сам.

Начало было весьма своеобразным: "Друзья и оппоненты". Учитель писал далее, что как раз накануне распорядился отправить две телеграммы: одну – миссис Кингсфорд, а другую – м-ру Синнетту, дабы уведомить их обоих, что миссис Кингсфорд желательно сохранить за собой пост президента Лондонской Ложи20.

Сделано это было "в соответствии с пожеланием Самого Чохана" и, следовательно, никоим образом не было связано с какими-то личными симпатиями и антипатиями. Решение это целиком основывается на "соображениях целесообразности сохранения на посту руководителя Общества (в таком месте, как Лондон) личности, полностью отвечающей взглядам и чаяниям здешней, пока что не разбирающейся в эзотерических истинах и потому недружелюбно настроенной общественности".

Подчеркивалось также, что этот выбор ни в малейшей степени не зависит от того, испытывает ли она "чувство почтения или же, напротив, неуважения к скромным и безвестным личностям, поддерживающим Добрый Тибетский Закон, включая сюда и автора этих строк, и других Братьев; но исключительно от того, сможет ли вышеупомянутая леди трудиться на благо той цели, к которой все мы одинаково стремимся, а именно: распространения Истины через Эзотерические учения, которые могут передаваться по каким угодно религиозным каналам, а также борьбы с вульгарным материализмом, нелепыми предрассудками и скептицизмом".

Синнетт читал письмо вслух. Дочитав до этого места, он прервался и сказал:

— Здесь, как мне кажется, допущено явное противоречие. Махатмы так часто говорят о необходимости скептицизма, и вот теперь К.Х. заявляет, что с ним нужно бороться.

Пэйшенс наградила его нежной улыбкой.

— Видишь ли, дорогой, – сказала она, – твой замечательный, острый ум постоянно спешит подвергать все сомнению еще до того, как успеет понять суть отвергаемых им вещей.

На лице Синнетта отразилось удивление.

— То есть? Что ты имеешь в виду? Мне всегда говорили, что я, напротив, смотрю на вещи слишком реалистично.

На секунду она задумалась. Затем вновь заговорила, тщательно подбирая слова.

— Я не совсем это имела в виду. Хотя, если это действительно так, как ты говоришь, то это совсем не плохо. Ведь так много людей готовы по любому поводу выдвигать самые дикие предположения, тогда как нам необходима уравновешенность. Но я имела в виду совсем другое. Вспомни, ведь раньше ты довольно часто подумывал о том, что раз уж Учителя или даже сама Е.П.Б. способны производить разного рода феномены, то этим можно было бы воспользоваться, чтобы убедить всех скептиков раз и навсегда. Я помню, что когда ты только еще познакомился с Учителем, то сразу же изложил ему эту свою идею. Но из этого так ничего и не вышло. Скептицизм невозможно побороть никакими внешними средствами.

Она на минуту задумалась, и у Синнетта появилась возможность обдумать ее слова; он всегда доверял ее интуиции больше, нежели своей собственной логике; вот и сейчас он почувствовал, что она собирается сказать нечто важное.

— Как только обстоятельства изменятся и прошлые свидетельства забудутся, болезнь возвращается, – продолжила она. – Нет, я думаю, Учитель имел в виду нечто иное. Единственное средство от скептицизма – это знание, точное знание, не зависящее ни от каких драматических внешних свидетельств. Знание сделает предрассудки и скептицизм просто неуместными.

Все это время Синнетт внимательно ее слушал и, наконец, вздохнул с облегчением.

—Да, Пэтти, хотел бы я обладать твоей ясностью мышления. Конечно же, я не стану "отвергать" то, что ты мне сейчас сказала, в этом ты можешь не сомневаться, но, должен признать, я все же не до конца тебя понял. Боюсь, что К.Х. был прав, когда говорил, что мне следует развивать свою интуицию.

Она улыбнулась.

— А что он еще говорит? – спросила она. Он продолжил чтение.

Далее в письме говорилось, что, согласно справедливому замечанию миссис Кингсфорд, западная публика должна воспринять Теософское Общество как "Философскую Школу, созданную на древней Герметической основе", – эта публика никогда не слышала о Тибетцах и имеет крайне искаженные представления о Системе Эзотерического Буддизма".

Учитель писал, что Герметическая Философия "согласуется с любой верой и философией и ни одной из них не противоречит. Это – безбрежный океан Истины, в который впадают и в котором сливаются все реки, где бы ни находились их истоки – на Востоке, на Западе, на Севере или на Юге". Единственное, к чему следует стремиться, отмечал Учитель, это "совершенствование самого Человека через распространение Истины, адаптированной к различным стадиям его развития, а также к условиям той местности, в которой он проживает и к которой относится. У Истины нет особого, отличительного знака, и под каким бы названием ее не проповедовали, она от этого нисколько не пострадает".

Махатма подчеркивал, что "наш почтенный Чохан" нуждается как в миссис Кингсфорд, так и в м-ре Синнетте; он высоко ценит их обоих как два противоположных полюса, поддерживающие всю организацию в состоянии "магнетической гармонии". Миссис Кингсфорд представлялась наиболее удачной кандидатурой на роль лидера всего движения на предстоящий год, так как умела выражать эзотерические концепции доступным для западного человека языком.

"Однако заслуги м-ра Синнетта в масштабах всего движения очень велики, - пока что ни один западный теософ не смог сделать столько, сколько сделал он. Поэтому предложенная новая структура и была признана целесообразной".

Эта новая структура заключалась в том, что всем, кто желал бы "строго следовать учению той Школы, к которой принадлежит и Тибетское Братство, следует предложить объединиться под руководством м-ра Синнетта, но в рамках Лондонской Ложи Т.О." Миссис Кингсфорд, остававшейся президентом Общества, было предложено возглавить тех, кто придерживался более "западной" трактовки Учения.

Синнетта не удивило это предложение, поскольку он и сам ранее намекал Учителю на целесообразность чего-то подобного, и последний выразил свое одобрение21.

В письме было сказано: "Для параллельного прогресса обеих групп необходимо, чтобы ни одна из них не вмешивалась в убеждения и методы другой".

Учитель предложил также назначить "четырнадцать советников, половина из которых поддерживала бы христианский Эзотеризм миссис К., а другая половина – буддистский Эзотеризм м-ра С. Все важные решения должны были приниматься большинством голосов"22.

Прочтение этого письма на собрании Лондонской Ложи отнюдь не способствовало укреплению ее единства. "Магнетической гармонии", которую, по мнению Учителя, должны были создать "два полюса" – миссис Кингсфорд и м-р Синнетт, – так и не получилось, напротив, полюса разошлись еще дальше.

Казалось, прениям не будет конца, и в конце концов было предложено отложить окончательное решение по этому вопросу и еще раз обдумать предложение Махатмы.

Синнетт и сам неодобрительно отнесся к идее назначения четырнадцати советников, считая, что подобная структура лишь еще больше запутает дело. Он написал об этом Махатме К.Х.

Споры и разногласия не утихали, и прежде чем обе стороны смогли прийти, наконец, к общему решению, от Учителя К.Х. пришла телеграмма: "Отложите выборы до получения письма".

Час от часу не легче! Для Синнетта все это было весьма тяжелым испытанием. Было похоже на то, что Учителя сами не знают, чего хотят. Возможно, опять вмешался в дело Махачохан? Могло ли это досточтимое Существо (каким бы оно ни было святым и высоким), обитая где-то посреди "вечных снегов" в глубинах Тибета, знать, чего хотят и в чем нуждаются эти утонченные и образованные люди, проживающие в таком крупном, современном центре, как Лондон? Однако указание было совершенно четким: отложить выборы; и Синнетт последовал ему с большим удовольствием.

В дальнейшем ситуация еще более осложнилась из-за того, что миссис Кингсфорд и м-р Мейтленд разослали циркулярное письмо, в котором подвергли уничтожающей критике учения, изложенные в книге Синнетта "Эзотерический Буддизм". Называлось оно так: "Письмо президента и вице-президента Лондонской Ложи Теософского Общества к членам Ложи".

Синнетт постарался отнестись к этому письму объективно, хотя и счел его беспричинным и ошибочным. В конце января 1884 года Т. Субба Роу в соавторстве с "еще одним, еще более высоким учеником"23, опубликовали "Ответ" на это письмо, написанный в виде памфлета24. Субба Роу отправил его Е.П.Б. вместе с сопроводительным письмом, в котором просил ее переслать "Ответ" в Лондонскую Ложу.

Е.П.Б. отправила текст "Ответа" Синнетту в письме, датированном 25 января 1884 г.25 В конверт также были вложены ("по указанию моего Босса") два письма, присланные ей миссис Кингсфорд. Е.П.Б. просила Синнетта "прочесть их с нежностью и затем передать их Олкотту, когда он приедет, – он должен быть у вас 15-го или 16-го марта". В пути Олкотта должен был сопровождать Мохини26.

Субба Роу показал ей полученное им от Махатмы М. письмо, в котором, помимо всего прочего, она нашла "несколько забавных (по ее словам) новостей". "Оказывается, Вы отвергли совет моего Босса назначить 14 советников в вашей Ложе: 7 – для вас и 7 – для Кингсфорд, сочтя этот совет его уловкой. Он ввел Субба Роу в курс некоторых подробностей, необходимых ему для написания памфлета; и вот, что он, в частности, пишет: "Я полагая, что мой друг – Пелинг, Синнетт-сахиб, – более проницателен; передайте ему, что я предложил ограничить число советников той рыжеволосой женщины семью членами потому, что до сих пор, насколько я вижу, их было раза в четыре больше. Она нужна Обществу, но не в качестве его руководителя, если это возможно"".

"Так как же это все-таки понимать? – спрашивала Е.П.Б., – нужна им миссис К. или нет?.. Я уже прекратила всякие попытки разобраться в этом. Они мне ничего не говорят, я их ни о чем не спрашиваю".

"Значит Старая Леди тоже не может понять, что происходит, – Синнетт криво усмехнулся. – Возможно, и ему тоже следует "прекратить всякие попытки"".

Е.П.Б. писала также о том, что она смертельно больна и что Махатма М. советовал Олкотту отвезти ее на юг Франции, "куда-нибудь в глухую деревушку на берегу моря или же в Альпы, где я могла бы полностью отвлечься от всего и отдохнуть хотя бы месяца три".

Е.П.Б. говорила, что никуда не желала ехать, но под давлением других членов Общества вынуждена была согласиться. "Я согласилась, но с одним условием, – писала она, – я не должна ехать, не поеду и даже не собираюсь ехать в Лондон". Она предполагала отправиться в Марсель или Париж и далее – "в какое-нибудь уединенное место в горах, где я в любое время могла бы схватить своего Босса за полы его астрального халата".

Следовательно, она поедет в Европу вместе с Олкоттом и Мохини! Синнетта эта новость не очень обрадовала; он чувствовал, что добром это не кончится. Его беспокоило уже то, что Олкотт мог еще более усугубить своим приездом и без того сложную ситуацию. Но теперь! Несмотря на все ее обещания не появляться в Лондоне, Синнетт все же не был уверен в том, что она сможет побороть это искушение.

_____________