Обстоятельства меняются

Как и следовало ожидать, пережитый Е.П.Б. эмоциональный стресс пагубно отразился на ее физическом состоянии. Вообще здоровье мадам Блаватской никогда не было особенно крепким, ее поддерживали только необычайная выносливость и сила воли. Но и для них наступил предел, и она, в конце концов, слегла. Махатма М. в одном из своих немногих сохранившихся до наших дней писем к Синнетту говорил, что значительная доля ответственности за пережитый Е.П.Б. кризис1 лежит на Хьюме и что Е.П.Б. настолько сильно разболелась, что ему "пришлось забрать ее"2.

В сентябре 1882 г. Учитель К.Х. прислал Синнетту письмо из одного ламаистского монастыря, находившегося в окрестностях Дарджилинга3, названного им объектом мечтаний Е.П.Б. К.Х. писал, что, возможно, вскоре увидит "Старую Леди воочию, если М. привезет ее сюда. А он ее обязательно привезет, в противном случае мы потеряем ее навсегда (по крайней мере ее нынешнюю физическую триаду)"4.

Очевидно, те обстоятельства, которые ранее помешали ей навестить Учителей, к этому времени уже несколько изменились, так как со стороны Махачохана на сей раз не последовало никаких возражений.

Когда Е.П.Б. узнала о том, какая дарована ей поистине божественная возможность5, и о том, что она уже может ехать, это настолько ее приободрило, что она даже смогла встать с постели (впервые за всю прошедшую неделю) и написать письмо Синнетту. Письмо состояло, главным образом, из ее замечаний о Хьюме; она не считала его причиной ухудшения своего здоровья, так как в последнее время, по ее словам, она и так чувствовала себя неважно. Однако сомневаться в том, что причиной ее тяжелой болезни стали недавние нападки на нее, практически не приходилось.

К тому же ее очень расстроило пренебрежительное отношение к ней со стороны некоторых ее знакомых, с которыми она недавно виделась. За день до этого, когда она направлялась к доктору, путь ей пересекла другая коляска. В ней сидели две дамы – ее знакомые, которые при обычных обстоятельствах конечно поприветствовали бы ее, но на этот раз намеренно сделали вид, что не узнают ее и "выглядели при этом очень заносчиво и надменно... Ну что ж, – продолжала она, – у меня хватило глупости, чтобы рассердиться на них за это"6.

Синнетт прислал ей копии нескольких последних писем Хьюма, и она, по ее словам, отослала их "на потеху М. и его чела"7. Но, что самое важное, на ее письмо была наклеена записка Махатмы К.Х., в которой говорилось: "До 26 сентября я буду находиться в 23-х милях от Дарджилинга; если Вы приедете, то застанете меня на старом месте..."8.

— Ах, я так надеюсь, что они смогут ей помочь! – сказала Пэйшенс Синнетт, прочитав письмо. – Когда с ней случаются эти приступы, я сама готова бросить все и ехать в Бомбей, чтобы быть рядом с нею.

— Боюсь, что в этом случае ты большую часть времени проводила бы путешествуя туда и обратно, – сухо отозвался ее муж. – К тому же, она всякий раз, похоже, полностью выздоравливает – по крайней мере, в достаточной степени – чтобы вновь писать довольно энергичные письма протеста против всего, что успело вызвать ее недовольство за это время.

— Что ж, я не осуждаю ее за это, – ответила Пэйшенс, всем своим видом выражая негодование, – я просто не могу понять, почему это Аллан все время как с цепи срывается, усложняя ей жизнь. И еще я не понимаю, почему Учителя с ним церемонятся, ведь он, похоже, все свое свободное время тратит на то, чтобы придумать еще какую-нибудь гадость в их адрес.

— Я признаю, что он излишне придирчив, – согласился Синнетт. – Похоже, что у Учителя М., наконец, лопнуло терпение. Скорее всего, он считает, что К.Х. не стоит приносить себя в жертву ради такого человека, как он9.

— Почему же он тем не менее продолжает это делать?

— Я полагаю, – по многим причинам, — задумчиво произнес Синнетт. – Отчасти, вероятно, из-за литературного таланта Хьюма, который, видимо, пришелся К.Х. по вкусу. И кроме того, как ни грустно это признавать, Учитель, похоже, опасается, что, полностью отвергнув Хьюма, он превратит его таким образом в непримиримого врага. Я не всегда понимаю мотивы, которыми руководствуются Учителя и не всегда разделяю уверенность К.Х. в обоснованности их поступков, но должен признать, их планы в каком-то отношении всегда срабатывают.

Пэйшенс крепко сжала руку мужа; ее глаза излучали тепло.

— Перси, если Е.П.Б. поправится, мы должны пригласить ее погостить у нас, когда она будет возвращаться в Бомбей.

— Как скажешь, дорогая, – согласился он, хотя и без особого энтузиазма. – Возможно, к тому времени мы уже вернемся в Аллахабад.

Е.П.Б. в ее поездке к Учителям сопровождал чела по имени Гаргья Дэва10. Она покидала Бомбей в обстановке строжайшей секретности, даже члены Общества, заглядывавшие потом в штаб-квартиру, полагали, что Е.П.Б. находится где-то неподалеку. Власти отказали ей в разрешении на проезд в Сикким или Бутан, но это никак не повлияло на ее решение и она отправилась в дорогу без паспорта.

"Если бы я не сумела сохранить инкогнито, пока не добралась до гор по железной дороге и не переправилась дальше в Сикким, – писала она позже Синнетту, – то мне никогда бы не позволили въехать туда беспрепятственно, и я так и не увидела бы вновь М. и К.Х. в физических телах. Господи, если бы это случилось, я бы умерла"11.

Однако в пути ее подстерегала еще одна неприятность. Каким-то образом все-таки стало известно, что она едет на встречу с двумя Махатмами, и поскольку узнать ее было несложно, на различных станциях в ее поезд подсаживались группы теософов. Е.П.Б. и Гаргья Дэве стоило большого труда избавиться от них. Похоже, что в этом ей помогли, причем неоднократно. Так, когда на одной из станций она должна была пересесть в другой поезд, состав неожиданно тронулся, оставив на перроне множество ее сторонников. Правда, вместе с ними на перроне осталась и большая часть ее багажа. Те немногие, которым все же удалось вскочить в поезд, так и не смогли по разным причинам добраться до Дарджилинга. Только одному из них посчастливилось проникнуть через границу Сиккима и встретиться-таки с Учителем12.

Е.П.Б. провела вместе с Махатмами два дня, и за это время ей как по волшебству удалось выздороветь13.

"О, эти благословенные, благословенные два дня! – писала она потом Синнетту из Дарджилинга. – Все было как в старые времена, когда медведь14 явился ко мне с визитом. Почти такая же деревянная хижина, стоящая посреди джунглей на четырех пеликаньих ногах; собственно говоря – коробка, разделенная на три комнатушки; те же бесшумно скользящие желтолицые чела; то же бесконечное "буль-буль-буль", издаваемое бессменным кальяном Босса; давно знакомый, мягкий голос Вашего К.Х. (а голос у него теперь еще мягче, а черты лица – еще более тонкие), все тот же интерьер – шкуры, подушки, набитые ячьими хвостами, блюда для соли, чая и т.п."15.

Как только здоровье Е.П.Б. ощутимо улучшилось, Учителя отправили ее в Дарджилинг. "В Сиккиме она не может чувствовать себя в безопасности, –писал Учитель К.Х. Синнетту. – Противодействие Дугпа очень сильно, и если бы мы не охраняли ее постоянно, Старая Леди могла бы попасть в беду"16.

Из Дарджилинга Е.П.Б. писала Синнетту, что ее донимали там так называемые "гости", однако она не согласилась принять ни одного из них. "Я приехала сюда к нашим Братьям и Чела, а остальные пусть хоть повесятся", – писала она.

Е.П.Б. уже получила приглашение Синнетта заехать к ним на обратном пути и заверила его, что не преминет воспользоваться этим любезным приглашением.

"Я не могу покинуть Дарджилинг до тех пор, пока мой Босс находится поблизости, – писала она. – Через неделю или, может, дней через десять он уедет, тогда и я оставлю Дарджилинг, и если Вы позволите мне дождаться Вас в Вашем же доме, я сделаю это с превеликим удовольствием". В конце письма она сообщала: "Босс шлет вам свой привет – я видела его вчера вечером в доме Ламы"17.

Только во второй половине октября Е.П.Б. добралась до Аллахабада. Синнетты уже были там. Она выглядела еще не совсем окрепшей, но значительно помолодела духом, благодаря встрече с двумя Махатмами и последующим контактам со своим Учителем.

Пэйшенс окружила Е.П.Б. самой трогательной заботой, и даже Синнетт, слишком хорошо воспитанный для того, чтобы обделять вниманием своих гостей (пусть даже в этом внимании порой проглядывала снисходительность, которой сам он, впрочем, не замечал), испытывал к ней чувство гораздо более глубокое, нежели просто сострадание. Присланное ему Махатмой К.Х. описание встречи Е.П.Б. с ним и Махатмой М. одновременно рассмешило и растрогало Синнетта:

"Не помню, чтобы я когда-либо в своей жизни был так сильно растроган увиденным, – писал К.Х., – как во время нашей недавней встречи с этим бедным старым существом, которое вновь увидело нас во плоти: одного – через три, а другого – почти через два года физического отсутствия. Ее восторг доходил до экстаза. Даже нашего флегматичного М. это проявление восторга, основным объектом которого он сам и являлся, вывело-таки из равновесия. Ему пришлось применить свои способности и погрузить ее в глубокий сон, чтобы прекратить ее исступленные попытки расплющить своп нос о его дорожную накидку, перепачканную сиккимской грязью. Иначе у нее наверняка полопались бы все кровеносные сосуды – ив почках, и в печени, и во всех прочих 'внутренностях' (как любит выражаться наш друг Оксли). Мы оба смеялись; но разве могли мы остаться равнодушными к увиденному?"18

Кроме этого в письме Учителя были и другие упоминания о Е.П.Б.

"Вы считаете, – писал он, – что Е.П.Б. – по крайней мере для тех, кто любит ее, несмотря ни на что, – это эксцентричная, странная женщина, психологическая загадка: импульсивная и добродушная, но не полностью свободная от греха необъективности. Мы оке, напротив, видим под покровом эксцентричности и безрассудства такую глубокую мудрость ее внутренней Сущности, постичь которую Вам вряд ли удастся. Глядя на внешнюю сторону ее обычной, тяжелой работы, на ее повседневную жизнь и дела, Вы различаете только непрактичность, женскую импульсивность, капризы, а зачастую – просто глупость; и напротив, мы изо дня в день замечаем самые утонченные, самые возвышенные черты ее внутренней природы; но если бы какой-нибудь непосвященный психолог попытался бы дать им оценку, ему бы потребовались для этого годы постоянных, кропотливых наблюдений и многочасовой работы по анализированию их результатов... только так он смог бы постичь ее внутреннюю Сущность"19.

Синнетт читал это письмо вслух для Пэйшенс, воспользовавшись тем, что Е.П.Б. ушла отдыхать в свою комнату. Дочитав до этого места, Синнетт оторвался от письма и сказал:

― Ну вот, опять разговоры о том, что внутренне Старая Леди совершенно не такая, как видится окружающим. Для меня это загадка.

― Вероятно, – ответила Пэйшенс, – и все-таки, знаешь, я всегда чувствовала, что мы зачастую просто не можем заглянуть за внешнюю оболочку.

― Может, ты и права, – осторожно заметил Синнетт, – хотя, должен признать, меня не так просто сбить с толку какими-то внешними проявлениями.

Однако он целиком и полностью симпатизировал заботам своей жены о Е.П.Б. Пока она гостила у Синнеттов, ей было позволено вставать, когда заблагорассудится, и всякий раз, когда из ее комнаты доносился звонок колокольчика, слуга спешил к ней с ее утренним чаем или кофе. К ней уже не обращались с просьбами произвести какой-нибудь феномен, и даже дискуссий на серьезные темы Синнетты старались избегать, если, конечно, их инициатором не была сама Е.П.Б. Мир и покой, окружавшие ее в доме Синнеттов, благополучно завершили процесс выздоровления, начавшийся во время ее визита к Учителю, благодаря проведенному им лечению. Е.П.Б. вновь почувствовала себя в состоянии продолжать то дело, которому она посвятила всю свою жизнь.

Когда она отправилась обратно в Бомбей, ее сопровождали несколько членов Общества из Бенгалии, а также С. Рамасвами – тот самый чела, который смог добраться вместе с нею до Сиккима. Седьмого декабря состоялся съезд Общества, и весь остаток года ушел на перенос штаб-квартиры Общества из Бомбея в недавно купленное поместье в окрестностях Мадраса, в Южной Индии.

Полковник Олкотт, путешествуя по Индии, тоже присматривал удобное место для размещения постоянной штаб-квартиры Общества. На Цейлоне он нашел несколько подходящих свободных от арендной платы домов.

Олкотт, довольно долго работая на Цейлоне, был склонен обосноваться именно там. Однако и он сам, и Е.П.Б. не считали целесообразной изоляцию Общества от Индии, к тому же были и другие практические соображения, делавшие нежелательным переезд на Цейлон. Еще раньше, в том же 1882 году, их приглашали посмотреть место под названием Хаддлстон Гарденс в Адьяре, в окрестностях Мадраса, которое им предлагали по удивительно низкой цене. Осмотрев участок, они сразу "поняли, что... будущий дом найден"20. Благодаря поддержке некоторых заинтересованных членов Общества, им удалось оплатить эту покупку. В течение следующего года этот долг был полностью выплачен.

Переезд на новую штаб-квартиру состоялся 17 декабря. "Это событие основательно врезалось в память Е.П.Б., – писал Олкотт, – благодаря краже ее великолепного кашмирского чаддара21. Он был украден прямо через окно железнодорожного вагона, когда наше внимание было приковано к противоположной стороне, откуда мы принимали положенные приветствия и салямы. Я не рискну воспроизвести здесь ее замечания по этому поводу, прозвучавшие после того, как обнаружилась пропажа"22.

По приезде в Мадрас основатели были препровождены "со всей помпезностью в Адьяр, который, казалось, весь светился улыбками, встречая своих новых хозяев. Читатель вряд ли сможет вообразить себе в полной мере нашу радость от того, что мы прибыли, наконец, в свой собственный дом, где уже не зависели ни от землевладельцев, ни от перемены условий договора, ни от прочих прелестей аренды"23.

Далее Полковник писал: "1882 год я завершил, работая за своим письменным столом".

В течение последних месяцев 1882 года произошли также и другие события. Хьюм все-таки ушел с поста президента Эклектического Теософского Общества Симлы, и на его место был избран Синнетт. Это случилось еще тогда, когда Синнетты жили в Симле, и хотя в скором времени они планировали вернуться в Аллахабад, Синнетт согласился занять этот пост. Махатма К.Х. ясно дал понять, что хотел бы видеть на этом посту именно Синнетта24, ибо Хьюм блестяще подтвердил свою несостоятельность, так ничего толком и не сделав для нужд своего Общества25.

И кроме того, Хьюм сам сообщил Синнетту о своем намерении оставить президентский пост и предложил последнему стать президентом вместо него.

— Я решительно не настроен на то, чтобы продолжать этим заниматься, – сказал он. – Я считаю, что вся система, и вся политика Братьев – в корне неправильны26, и я больше не могу притворяться, будто подчиняюсь их приказам.

— Я до сих пор не слышал, чтобы они кому-нибудь что-нибудь приказывали, – мягко возразил
ему Синнетт. – Мне кажется, что они предпочитают действовать другими методами. Иногда они просто
подталкивают к тому варианту действий, который является наилучшим, а иногда и вовсе заставляют
сомневаться в том, что им небезразлично то, что мы делаем.

— Хорошо, пусть так. Возможно, мне и не следовало употреблять слово "приказы", хотя мне
всегда казалось, что если даже они и не говорили напрямую, чего они хотят, то уж выразить свое
неодобрение они не преминут, что бы ты ни сделал.

Синнетт отметил про себя, насколько разной может быть реакция у различных людей даже в одинаковой ситуации. И подумал, что слово "неодобрение" здесь вряд ли уместно. Он чувствовал, что Махатмы способны каким-то внутренним зрением улавливать все те скрытые (или отчасти скрытые) мотивы, которые определяют поступки людей, и далее следить за ходом развития событий, каким бы он ни был, без обычной для большинства людей эмоциональности. "Подобная безличность, – говорил он себе, – должна быть очень дорогим приобретением". Однако ему не верилось в то, что его друг когда-нибудь сможет это понять.

Синнетт чувствовал себя несколько неловко, когда принимал на себя обязанности президента Общества Симлы, так как не был уверен, что сможет что-то сделать, находясь в Аллахабаде. Пэйшенс напомнила ему, что он прекрасно справлялся со своими редакторскими обязанностями в "Пионере", находясь в Симле, и потому наверняка сможет справиться и с обязанностями президента, живя в Аллахабаде27.

— Это будет означать, что мне придется часто ездить в Симлу, – с сомнением произнес он. Пэйшенс отнеслась к этой перспективе со своей обычной невозмутимостью.

Его немного ободряли слова Учителя, переданные ему через Е.П.Б., когда та все еще была в Дарджилинге: "Привет и пожелания успеха "новому президенту", наконец-то!"28

И в следующем своем письме Махатма тоже постарался выразить ему свою поддержку.

"... Отстранение и отречение нашего большого "Я есмь", – писал Учитель, – одно из наиболее отрадных событий этого сезона для Вашего покорнейшего слуги. Меа culpa!29 – восклицаю я и с готовностью посыпаю свою грешную голову пеплом (от выкуренных Вами в Симле сигар, если хотите), поскольку это была моя идея! Какая-то польза от всего этого все же была, и проявилась она в виде превосходных литературных трудов (хотя я, конечно, предпочитаю все же Ваш стиль). Однако пользу это принесло только Головному Обществу, но никак не бедному 'Эклектическому'".

Учитель писал также о том, что полный разрыв Хьюма с Обществом был бы нежелательным. А одна его фраза подтверждала собственные предположения Синнетта на этот счет:

"... во-первых, из-за присущего ему литературного таланта; а во-вторых, потому что в этом случае Вы обретете неутомимого, хотя и скрытого врага, который, не жалея ни времени, ни чернил, будет выступать против Теософии, критикуя на каждом углу всех и вся в Теософском Обществе, и сможет причинить Вам еще много разных неприятностей. Как я уже говорил однажды, у Вас может создаться впечатление, что он Вас простил... но на самом деле он никогда не прощает и ничего не забывает30.

В этом Синнетт в дальнейшем действительно смог убедиться, хотя порой сам был готов признать некоторые действия Хьюма правомерными. Однако Синнетту отнюдь не импонировало стремление Хьюма подвергать критике все, что не нравилось ему лично. В особенности это касалось "старой доброй Леди" и "старого доброго Олкотта", а также Братьев и их учений.

В письме с поздравлениями по поводу его избрания на пост президента Общества Симлы Учитель К.Х. пообещал Синнетту как-нибудь поведать одну "веселую" историю, происшедшую с тем письмом от Ч.Ч. Массея, которое Синнетт, получив и прочитав, отправил затем ему – Махатме К.Х.31

В своем письме, описывающем его собственную роль в доставке писем, Учитель исполнил обещанное. Это был, действительно, один из самых забавных эпизодов, когда-либо описанных в Письмах, но, помимо этого, он раскрывал еще одну замечательную черту характера Махатмы:

"... Ваше письмо, в которое было вложено письмо от Ч.Ч. Массея, я получил на следующее утро после того, как Вы вручили его 'маленькому человеку'32.

Я в это время находился в окрестностях Пари-Джонга, в гунпа, у своего друга – у меня там были очень важные дела. Когда я почувствовал, что письмо у меня, я как раз пересекал в это время монастырский двор; я был занят беседой с Ламой Тундхубом Гьятчо и потому сразу прочесть письмо не мог. Я лишь механически вскрыл довольно толстый пакет, окинул взглядом письмо и положил его, как мне показалось, в свою дорожную сумку, которая висела у меня на плече. Однако на самом деле в сумку оно не попало, а упало на землю; а поскольку конверт я уже вскрыл, то его содержимое рассыпалось по земле. Я был целиком сосредоточен на разговоре, и поблизости никого не оказалось, и потому я успел уже добраться до лестницы, ведущей в библиотеку, прежде чем услышал голос молодого гюлунга, недовольно кричавшего из окна на кого-то за моей спиной. Я обернулся и сразу же понял, что произошло; в противном случае я так никогда и не смог бы прочесть Ваше письмо, так как в этот момент им уже лакомился один почтенный старый козел. Скотина уже успела сожрать письмо Ч.Ч.М. и теперь глубокомысленно взирала на Ваше – более нежное и доступное для его старых зубов, нежели плотный конверт и толстая бумага Вашего английского корреспондента.

В мгновение ока я бросился спасать Ваше письмо и сумел-таки преодолеть сопротивление и недовольство животного, однако от письма уже мало что осталось! Конверт с Вашим вензелем был почти полностью съеден, а письмо пострадало настолько, что разобрать его содержание уже не представлялось возможным. Несколько мгновений я был совершенно подавлен свалившимся на меня несчастьем. Вы знаете, чем было вызвано мое замешательство: я не имел права восстанавливать письмо, присланное из "Эклектического Общества", так как оно непосредственно и полностью было связано со злосчастными 'Пелингами'. Как же я мог восстановить утраченные части! Я уже готов был нижайше просить Чохана даровать мне в виде исключения, вызванного крайней необходимостью, эту привилегию, как вдруг увидел перед собой его священный лик. Глаза его светились необычным огнем. И тут раздался его голос: "Для чего нарушать правило? Я сделаю это сам". Эти три коротких слова: Ком ми ц'хар ("Я сделаю это") – воскресили в моей душе надежду. Он восстановил испорченные части письма и, как видите, довольно точно. Восстановил даже почти уничтоженный конверт, включая Ваш вензель и все прочее. Я знаю, сколько сил требует подобное восстановление и потому надеюсь теперь отдохнуть денек от строгой опеки Чохана. Поэтому и козла я поблагодарил от всей души; коль скоро козел не принадлежит к бойкотируемой расе Пелитов, я смог выразить ему свою благодарность тем, что укрепил его зубы (вернее то, что от них осталось), так что теперь скотина еще несколько лет сможет пережевывать и более твердую пищу, нежели английские письма"33.

— Как бы я хотела поведать об этом всему миру, – сказала со слезами на глазах от смеха и избытка чувств Пэйшенс. – Ведь люди смогли бы любить их гораздо больше, если бы увидели в них таких же людей, как и они сами. И с таким чувством юмора! – добавила она.

— Да, К.Х. уже однажды похвалил тебя за это замечание, – напомнил ей Синнетт34, невольно заражаясь ее веселостью. – Интересно, оценит ли эту историю Хьюм?

— Лучше не испытывать его, – предостерегла Пэйшенс, – он просто разразится очередной обличительной речью. Любопытно то, что Учителю нельзя было самому восстанавливать письмо.

— Я думаю, что с точки зрения оккультизма он должен был в полной мере испытать последствия своей минутной неосмотрительности.

— Но ведь его все же освободили от этой необходимости! Хвала Махачохану! Вечно буду его за это уважать.

Синнетту эта рассказанная Учителем история тоже прибавила оптимизма. Раньше Махачохан представлялся ему каким-то неумолимым ментором, чья суровость не ослабевает ни на минуту, теперь же он, к своему удивлению, испытывал к нему чувство, похожее на благодарность, за то, что он помог Учителю К.Х. разрешить возникшую перед ним дилемму. Несмотря на все утверждения Хьюма о том, что Махатмы их почти ничему не научили, Синнетт чувствовал, что многое узнал за прошедший год; у него накопилось уже достаточно материала для новой книги, к написанию которой он только что приступил35; и несмотря на мелкие неудачи и проблемы, этот год вполне можно было назвать успешным.

Но подводить итоги 1882 года ему было еще рано. В самом конце года произошло событие, поколебавшее даже несокрушимый оптимизм Пэйшенс. Владельцы "Пионера" известили Синнетта о том, что их сотрудничество с ним в скором времени будет прекращено. Однако сам Синнетт встретил эту новость без удивления. Где-то в уголках его подсознания уже давно поселилась мысль о подобной развязке, однако он до сих пор не позволял ей выбраться оттуда, чтобы как следует ее обдумать. Теперь ему пришлось сделать это. И когда он, наконец, выпустил ее на волю и всесторонне рассмотрел, то пришел к выводу, что его увлечение Теософией и работа в Теософском Обществе, хотя и были основной причиной подобного исхода, но причиной отнюдь не единственной. Практически с самого первого дня после появления в газете Раттигана между ними возникла плохо скрываемая вражда или, говоря более деликатно, взаимное недоверие36. Однако Раттиган имел в газете наибольший вес, и потому его слово было последним.

Надо признать, что расчет с Синнеттом произвели предельно честно: Синнетт получал авансом сумму, равную его годовому жалованью; обе стороны согласились, что за это время он вполне сможет подыскать себе хорошую работу.

Привыкнув к этой перемене, Синнетт уже не воспринимал ее слишком близко к сердцу. Средства для устройства на новом месте у него были. Возможно, он вернется в Англию. Хотя Синнетт многие годы провел в Индии, эта мысль была не лишена для него известной привлекательности. Он надеялся, что, оправившись от шока, Пэйшенс тоже согласится вернуться "домой". Да и здоровью Денни это, без сомнения, также пойдет на пользу. "Но в любом случае, – размышлял он, – торопиться не стоит. До начала следующего года лучше не принимать никаких решений. Да и Махатма, возможно, посоветует, как ему лучше устроить свое будущее".

_____________