Важная телеграмма

Феномен с брошью в подушке показался Синнетту настолько неопровержимым, что он написал для Махатмы коротенькую записку, в которой испрашивал его согласия на публикацию этой истории в "Пионере". Ответ был утвердительным: "Это, безусловно, превосходнейшая идея, и я буду Вам особенно признателен за нашего подвергающегося дурному обращению общего друга. Вы можете упомянуть также и мое первое имя, если это Вам как-то поможет"1.

"Подвергающийся дурному обращению друг" была, конечно же, Е.П.Б. Шквал злословия, вызванный статьей полковника Олкотта "Один день с мадам Блаватской", еще не обрушился, но до него оставалось совсем немного.

К тому же опубликованная ранее история с брошью, подписанная девятью свидетелями, уже привлекла внимание англо-индийской прессы, что вылилось в лавину злобных насмешек и жестокой критики в адрес тех, у кого хватило смелости поверить в ее истинность, но главный удар пришелся, без сомнения, на Е.П.Б. Синнетт назвал это "критикой слабоумных" и добавил к тому же, что "... она ни в малейшей степени не уменьшила уверенности в том, что изложенный случай явился окончательным доказательством реальности существования оккультных сил"2.

Он сразу же отправил описание феномена с подушкой в "Пионер", где его рассказ и был напечатан в номере от 7 ноября 1880 года. Как это ни удивительно, он вызвал не слишком много комментариев, и Синнетт заметил, что "люди, наводнившие прессу примитивными комментариями по поводу рассказа о броши, не проявили интереса к 'случаю с подушкой'"3.

Е.П.Б. и полковник Олкотт покинули Симлу 21 октября, направляясь в Амритсар – следующий пункт их затянувшегося путешествия. Синнетты также оставили свою летнюю резиденцию и вернулись в свой аллахабадский дом 24 октября. Но, прежде чем уехать из Симлы, Синнетт вновь написал Махатме. В этом письме он вкратце изложил ту статью, которую он, с разрешения Махатмы, отправил в "Пионер"4.

Он отправил это письмо обычной почтой Е.П.Б. по оставленному ею для него амритсарскому адресу, надеясь, что она перешлет письмо по назначению, поскольку другого способа передать письмо у него не было.

Впоследствии это письмо принесло еще одно убедительное свидетельство того, что обвинения, выдвигавшиеся против Е.П.Б., в том, что она якобы сама писала письма, приписываемые Учителям, были абсолютно необоснованными5.

Е.П.Б. получила письмо Синнетта 27 октября, согласно почтовому штемпелю – в два часа пополудни. Она немедленно переслала его Махатме К.Х., используя для этого свои собственные методы. Он в это время ехал в поезде по территории нынешнего Пакистана, направляясь в Амритсар, чтобы встретиться с ней.

Махатма К.Х. получил письмо в 2 часа 05 минут пополудни возле Равалпинди6. На следующей станции (это была станция Джелам) он сошел с поезда, зашел на телеграфный пункт и отправил оттуда телеграмму Синнетту со словами признательности и благодарности. Она была зарегистрирована и датирована телеграфистом, на ней было указано время: 16:25, 27.10.807.

Махатма вернул Е.П.Б. конверт, в который было вложено письмо Синнетта, и посоветовал ей отправить этот конверт назад Синнетту; получив конверт, Синнетт поначалу не знал, что с ним делать, но, к счастью, сохранил его. А позже, когда, благодаря стараниям Махатмы и помощи одного друга телеграфиста, Синнетт получил из Джелама оригинальный рукописный текст телеграммы, он понял, в чем дело.

То, что письмо проделало путь более чем в 200 миль от Амритсара до окрестностей Равалпинди, где оно нашло Махатму в поезде, всего за пять минут, было достаточным свидетельством невозможности доставки его обычным способом. Регистрационный штемпель на конверте, дата и время на телеграмме красноречиво подтверждали этот факт8. К тому же телеграмма была написана почерком Махатмы, что полностью отрицало все обвинения в том, что автором приписываемых Махатме писем являлась Е.П.Б.

Ответ Учителя на письмо Синнетта был датирован 29 октября, а местом написания значился Амрита Сарае ("Источник Бессмертия") – Золотой Храм* Сикхов в Амритсаре9.

Когда Синнетт вскрыл письмо, Пэйшенс была занята каким-то шитьем. Он спросил ее, не хочет ли она, чтобы он прочел письмо вслух.

— О, да, пожалуйста! Я всегда рада узнать, что говорит Махатма.

Она отложила шитье в подол своего платья и посмотрела на своего мужа с восторженным ожиданием. "Интересно, – думала она, – заметил ли он, что его взгляды на жизнь в последнее время несколько изменились". И все это, как она была уверена, было следствием влияния той продолжительной переписки, которую он начал. Она знала, что он был не слишком склонен к самоанализу, но вместе с тем Пэйшенс не сомневалась, что события последних недель потрясли его до глубины души. Она знала, что он по-прежнему считает англичан высшей расой, и, как однажды сказал ему сам Учитель, он так и не научился "даже терпимому отношению, не говоря уже о любви и уважении" к коренным жителям Индии. Хотя ни одна фраза и ни одно действие не свидетельствовали явно о происходящих с ним изменениях, она все же заметила некоторые, едва уловимые признаки того, что в душе его начинается какое-то просветление и возникает подлинное уважение и даже привязанность к Махатме.

Их обоих одновременно поразило и позабавило описание Учителем причин предпринятого им беспрецедентного шага, коим являлся его приезд в Амритсар. "Times of India" опубликовала статью Олкотта "Один день с мадам Блаватской" с оскорбительным комментарием, в результате чего нападки обрушились на Е.П.Б., казалось, со всех сторон. И она направила ему свой отчаянный призыв о помощи.

Махатма получил это послание, как он впоследствии рассказывал, когда возвращался домой после визита к Махачохану, к которому ездил для обсуждения письма Хьюма. Он как раз пересекал Каракорумский перевал, направляясь в Ладакх, и размышлял о будущем развитии Теософского Общества, как вдруг сорвавшаяся вдалеке лавина неожиданно навела его на мысль о том, как часто небольшой толчок порождает огромный обвал. И тут его размышления прервал знакомый голос, кричавший через потоки: "Олкотт опять разбудил самого дьявола! Англичане сошли с ума. Кут Хуми, приди скорей, помоги мне!"

"От волнения она забыла, что сама говорила по-английски, – продолжал Махатма. – Должен сказать, что послания Старой Леди всегда действуют как камни, выпущенные из катапульты10. Посылать через пространство какие-то аргументы человеку, пребывающему в глубоком отчаянии и полном смятении чувств, было бесполезно", – продолжал Учитель. И потому он решил "прервать свое многолетнее уединение и провести некоторое время с ней, чтобы утешить ее, насколько это было в моих силах".

Злополучной публикации статьи Олкотта (в "Times") можно было бы избежать, – продолжал далее Учитель, – если бы Синнетт перед этим дал подробное описание имевших место в Симле феноменов в "Пионере" – "более подходящем месте, где им был бы гарантирован гораздо больший успех, – тогда никому не пришло бы в голову похищать этот документ для "Times of India" и в печати не появилось бы никаких имен".

Олкотт, несомненно, действовал "вопреки чувствам англичан обоих классов, –говорилось в письме, – но однако же более чем кто-либо другой в соответствии с нашими чувствами. Ему мы можем доверять при любых обстоятельствах, и мы должны принимать его преданное служение, несет ли оно нам пользу или вред. Мой дорогой Брат, мой голос – эхо абсолютной справедливости. Где еще мы сможем найти такую же преданность? Он из тех, кто никогда не спрашивает, но подчиняется; кто может допустить бесконечное множество ошибок от излишнего усердия, но всегда готов исправить их, даже ценой величайшего самоуничижения; кто всегда с радостью готов пожертвовать своим благополучием и даже жизнью в случае необходимости; кто неприхотлив в пище и может обходиться даже вовсе без нее; кто может спать где угодно, работать в каких угодно условиях, брататься с любыми подонками, терпеть любые лишения, если это идет на пользу дела"11.

Когда Синнетт прочел этот абзац, его голос звучал уже с неподдельным чувством, и Пэйшенс вновь отложила свое шитье.

— Замечательная дань уважения этому прекрасному человеку. И, я уверена, каждое слово здесь – правда.

Вслух Синнетт выразил свое согласие, но про себя подумал, что если самоотверженность и мужественная прямота Полковника вызывают восхищение, то грубость его манер может вызывать лишь сожаление. Его удивляло то, что Махатмы не избрали для представления Теософии западному миру более достойных посланников, таких, например, как Хьюм, или же он сам. Он вынужден был признать, что воспитание Е.П.Б. было безупречным и к ней нельзя было не проникнуться некоторой симпатией, однако она могла в одно мгновение испортить все благоприятное впечатление, когда выходила из себя и теряла самообладание.

Хотя поначалу он планировал надолго задержаться в Амритсаре, – писал Учитель, – сейчас он уже собирался покидать его, поскольку не мог "более выносить влияние удушающего магнетизма даже своих собственных соотечественников12. Завтра я собираюсь отправиться домой".

Махатма писал также, что "предложение м-ра Хьюма было тщательно и должным образом рассмотрено". Ему было отправлено ответное письмо, и Махачохан дал свое согласие на переписку с обоими англичанами. Это была приятная и обнадеживающая новость, и Синнетт, еще не успев дочитать это письмо до конца, сразу же начал обдумывать, что же ему написать в своем очередном письме к Учителю.

Далее в послании Синнетту предлагалось составить проект Меморандума об Уставе и структуре Англо-Индийского отделения и представить его на рассмотрение. "Если наши Наставники одобрят его... Вы немедленно получите от нас хартию"13. Но сперва они должны будут представить свой план. "... Новому Обществу не должно быть позволено отделяться от головного Общества, однако Вам будет позволено действовать по своему собственному усмотрению, не опасаясь ни малейшего вмешательства со стороны президента, если Вы не будете нарушать основных Правил"14.

В письме была затронута и еще одна тема: в нем говорилось, что для общения с англичанами Е.П.Б. нужен помощник. Ее здоровье внушало опасение, и было бы желательно по возможности максимально облегчить ее работу. С этой целью Махатма К.Х. предложил ей выбрать одного из своих учеников, который мог бы отправиться к Синнетту для передачи от него корреспонденции.

Ее выбор пал на одного молодого человека по имени Раттан Чхан Бари, члена "Арья Самадж"15 – "чистого, как сама чистота", который, как однако выяснилось, "имел совершенно не салонный вид". Е.П.Б. в осторожных и очень деликатных выражениях просила его "перед отъездом в Аллахабад поменять свою одежду и тюрбан, поскольку они были очень грязными и неопрятными" (хотя прямо ему об этом Е.П.Б. конечно же не сказала). Поначалу он согласился выполнить это поручение, но затем очень вежливо написал ей о своем отказе: "Мадам, – писал он, – вы, проповедующая высочайшие принципы морали, честности и пр., хотите, чтобы я сыграл роль обманщика. Вы просите меня переменить одежду, но ведь это может создать ложное представление о моей личности..." Он перечислил также еще несколько причин своего отказа, все они основывались на убеждении в том, что выполнение этого поручения будет сопряжено для него с обманом!

"Вот Вам наглядный пример тех трудностей, с которыми нам приходится сталкиваться в ходе нашей работы, – писал Учитель. – Будучи не в состоянии прислать Вам какого-нибудь неофита, прежде чем Вы посвятите себя нашему делу, мы можем сейчас либо отказаться от своего начинания, либо прислать к Вам кого-либо, кто в лучшем случае шокирует Вас своим видом, а в худшем – внушит Вам отвращение! Я собственноручно вручу ему письмо; посланному останется только пообещать не говорить ничего о том, о чем он сам не имеет представления и о чем может создать только превратное представление, а также постараться выглядеть как можно более опрятным. Предрассудки, и, как следствие, – зря пропавшие письма!" В постскриптуме он написал: "Своих усилий я не прекращаю"16.

Синнетты не смогли удержаться от смеха, читая эту историю, хотя они, конечно же, были тронуты усилиями Учителя и огорчены тем, что Е.П.Б. приходится нести такую тяжелую ношу.

На Пэйшенс это письмо произвело очень хорошее впечатление, и, главным образом, ей импонировало то, что Махатма прилагал все усилия к тому, чтобы объяснить им ситуацию, а в случае необходимости – совершенно определенно высказывал и собственную точку зрения.

Синнетта это письмо тоже воодушевило, хотя некоторые сообщения Махатмы его разочаровали. В письме не было ни тени лицемерия, тон его был дружественным, и Синнетт не обнаружил в нем даже намека на какую-либо предвзятость. Он вынужден был признать, что его желание быстро достичь прогресса в своем начинании преждевременно. Пэйшенс же, напротив, всегда полагала, что они и так продвигаются вперед слишком быстро, что быстрее продвигаться вообще невозможно.

— Ты только вспомни, сколько всего произошло с тех пор, как Е.П.Б. и Полковник приехали в Симлу, – сказала она. – Мне кажется, что изменилась вся наша жизнь. Интересно, что скажет об этом
письме Аллан?

— Я, разумеется, отправлю ему это письмо, – отозвался ее муж. – Надеюсь, что и он покажет нам письмо, полученное им от Махатмы.

На следующее утро Синнетт переслал послание Махатмы Хьюму, заметив также, что ему хотелось бы услышать его мнение об этом письме. Хьюм вернул его очень скоро, резко критикуя при этом Братство за нежелание направить к ним какого-нибудь представителя их Ордена для прямого контакта с предполагаемым новым отделением Общества, без посредничества нынешних его руководителей.

Он также вложил в конверт и свое, полученное от Махатмы письмо, заметив при этом, что оно показалось ему весьма недальновидным, поскольку в нем подчеркивалась необходимость ограничить установившиеся между ними контакты их нынешней формой. Ему казалось также, что Братство до сих пор не осознало в полной мере всю важность его предложения. Он не был уверен в том, что они ясно представляют себе, какой именно подход нужен европейцам. Его уже начинала выводить из себя их скрытность и то, что казалось ему бесконечным поиском уловок с целью не брать на себя никаких обязательств. Он надеялся, что Синнетт безотлагательно приступит к составлению проекта организационной структуры нового филиала Общества, после чего Махатмам придется организовать встречу с ними, чтобы вместе довести этот проект до полного совершенства.

Письмо, адресованное Хьюму, оказалось весьма пространным17.

Поблагодарив англичанина от имени "целой секции нашего Братства" за его идеи и предложения, Махатма указывал, что, несмотря на свою "готовность принять Ваши предложения более чем на половину (хотя бы у нас и не было на это права), мы все-таки вынуждены заявить, что идея, предложенная мистером Синнеттом и Вами, является выполнимой лишь частично. Говоря конкретнее: ни я сам, ни кто-либо из Братьев или даже продвинувшихся вперед неофитов не может быть приставлен к Вам, чтобы стать духовным руководителем или наставником Англо-Индийского Отделения. Мы не отказываемся продолжать переписку с Вами и помогать Вам иными способами. Но мы отказываемся брать на себя еще какую бы то ни было ответственность, кроме периодической отправки корреспонденции и полезных советов, а также, когда это будут позволять обстоятельства, – предоставления таких зримых и реальных доказательств нашего присутствия и заинтересованности, которые смогли бы Вас удовлетворить. Но мы не станем сами 'направлять Вас'".

Далее следовали вполне прямолинейные ответы на ранее заданные Хьюмом, причем в довольно едкой форме, вопросы. При этом Махатма не изменил своей первоначальной позиции.

С той же почтой Синнетт получил письмо от Е.П.Б. Оно было отправлено из Лахора, следующей цели их северного путешествия18. Махатма К.Х. добавил к нему свой постскриптум19.

Е.П.Б. в это время переживала серьезный приступ пенджабской лихорадки, хотя Синнетт пока еще ничего об этом не знал. Полковник Олкотт как раз накануне ненадолго покинул ее, чтобы заехать в Мултан, где он прочел лекцию. Вернувшись, он застал "преданного мальчика Бабулу", отчаянно пытающегося хоть чем-нибудь помочь Е.П.Б. Полковник провел возле нее всю ночь, но она так и не позволила ему послать за доктором. На утро однако ей стало так плохо, что пришлось все же пригласить врача, но кризис прошел на следующий день, и врач объявил, что опасность миновала.

После следующей ночи, прошедшей так же спокойно, "она продемонстрировала несомненные признаки выздоровления тем, что накупила на сто рупий шалей, вышивок и других вещей у одного из этих индийских уличных торговцев, которых называют боксвала"20.

Однако на следующий день у нее был рецидив болезни, что может быть объяснено, пожалуй, двумя факторами: недовольным письмом от Хьюма и статьей в "Bombay Gazette", содержащей несколько направленных против нее инсинуаций и новое обвинение в том, что она – русская шпионка. И все же она, в конце концов, поправилась и "утешила себя новыми покупками!"21

Письмо Синнетту было написано тогда, когда дело уже шло на поправку. Она сообщала ему, что составила опровержение напечатанного в "Gazette" "глупого и подлого пасквиля" и уже отправила это опровержение к нему с просьбой опубликовать его в "Пионере". К ее большому неудовольствию письмо с опровержением потерялось, и Махатма К.Х. постарался убедить ее в том, что было бы намного лучше позволить м-ру Синнетту самому написать несколько редакторских комментариев к этой статье. После этого она, еще не совсем оправившаяся и окрепнувшая после болезни, начала обвинять Махатму в том, что это он умыкнул ее письмо, заявляя при этом, что "с его стороны это было совсем не по-дружески".

"Если я такая глупая и никчемная, почему бы им просто меня не уничтожить?" – спрашивала она. И с досадой добавляла: "Ох, до чего ж мне надоел этот мой старый балахон".

В своем постскриптуме к этому гневному монологу Махатма просил Синнетта проявлять снисхождение, "пока этот опасный нервный кризис не утихнет сам собой. Он был вызван серией незаслуженных оскорблений и избавить от него могут теперь только покой и отдых... Как ни грустно мне это сообщать, но теперь я могу действовать через ее посредство лишь в очень редких случаях, да и то - с величайшей осторожностью. Полученное ею письмо от мистера Хьюма, исполненное недоверия и беззлобных упреков, оказалось той каплей, которая переполнила чашу. Ее пенджабская лихорадка протекает не тяжелее, чем у других европейцев; к тому же могу сказать Вам уже сейчас, что кризис миновал — наибольшей опасности ее рассудок, равно как и сама ее жизнь подвергались субботней ночью. Что же касается меня, то Вы можете быть уверены, что всегда найдете во мне искреннего и преданного друга".

На Синнетта это письмо произвело тягостное впечатление. Впоследствии, поделившись полученными новостями с Пэйшенс, он написал (нечаянно употребив при этом то прозвище Е.П.Б., которым пользовался в своем пространном письме Махатма):

"Я сожалею о том, что Хьюм отправил Старой Леди подобное письмо. Мне он о нем ничего не говорил. Конечно, он не обязан во всем отчитываться передо мной, но дела это не меняет".

Ранимое сердце его супруги было растревожено, и когда он читал это письмо, в ее глазах стояли слезы.

— Мадам Блаватская, конечно, вспыльчивая женщина, я знаю, – но для чего было Алану причинять ей боль? Иногда я его не понимаю. Я не верю, чтобы она когда-либо в своей жизни намеренно сделала что-нибудь плохое.

— Я с тобой согласен. Но причинять зло намеренно – это одно, а реагировать на все так бурно и этим создавать для себя дополнительные неприятности – это другое. Ей можно было бы посоветовать лучше держать себя в руках.

— Возможно, ты и прав, дорогой. Но взгляни, какое сострадание и понимание проявляет Учитель. Он, похоже, совершенно не обижается на нее за то, что она обвинила его в похищении письма.

Ее муж улыбнулся.

— Думаю, что так оно и есть. Иногда мне кажется, что его совершенно не беспокоит то, что о нем думают другие.

— Ну что ж, я всегда буду рада видеть ее снова, – сказала Пэйшенс, глядя на письмо Е.П.Б. – Когда они остановятся у нас на обратном пути в Бомбей, мы должны проследить, чтобы она хоть немного отдохнула и была бы здесь полностью счастлива.

Е.П.Б. и Олкотт прибыли в Аллахабад 1 декабря; Полковник 3-го числа отправился в Бенарес, и мадам Блаватская присоединилась к нему 11-го22. Оба вернулись в Аллахабад 20-го и оставались там до 28-го23.

Тем временем, 19 ноября, Синнетт написал ответ на пространное письмо Махатмы от 29 октября и вложил его в письмо, адресованное Е.П.Б., еще ничего не зная о ее болезни. Он получил затем короткую записку от Махатмы24, где тот сообщал, что перехватил адресованное ему письмо по дороге, а письму к Е.П.Б. позволил добираться далее до своего адресата. Он просил Синнетта запастись терпением, поскольку ему хотелось бы написать подробный и исчерпывающий ответ, а свободным временем в тот момент он практически не располагал. Он также просил Синнетта "попытаться больше доверять Старой Леди. Она, конечно, очень быстро выходит из себя, но она честна и делает для Вас все, что в ее силах".

Следующее письмо Махатмы тоже не содержало в себе ответа на письмо Синнетта от 19 ноября; это была скорее информация о письме, которое Учитель получил от Хьюма. Синнетт знал, что Хьюм отправил Учителю ответ на его пространное письмо; самого письма он не видел, но в общих чертах знал его содержание25. Вскоре после этого, однако, Хьюм отправил Махатме еще одно письмо, полное самонадеянной критики по поводу замечаний, высказанных Махатмой в его письме Синнетту (в том письме, которое Синнетт давал прочесть Хьюму).

Это второе письмо Хьюм прежде всего переслал Синнетту с просьбой ознакомиться с ним и затем тщательным образом запечатать, прежде чем отправить мадам Блаватской для дальнейшей пересылки или просто вручить его ей в случае ее приезда в Аллахабад.

Синнетт был не в восторге от общего смысла письма и даже задумался над тем, стоит ли вообще отправлять его, хотя и чувствовал, что его друг кое в чем прав. Но, в конечном счете, он поступил так, как его просил Хьюм: вложил письмо в прочный конверт и тщательно заклеил его. И как только Полковник и Е.П.Б. приехали в Аллахабад, он тут же передал письмо ей,

В тот же вечер, вернувшись домой к обеду, он обнаружил, что письмо не только было отправлено, но и уже успело вернуться26. Он тщательно осмотрел конверт. На нем появилась надпись: "Прочитано и возвращено с благодарностью и несколькими комментариями. Пожалуйста, вскройте". Однако печать, которую он сам же поставил на конверте, оставалась нетронутой; в этом он был абсолютно уверен. Синнетт последовал указанию и вскрыл конверт. Внутри находилось письмо м-ра Хьюма Махатме и ответ последнего в нескольких фразах. Однако ответ был адресован не Хьюму, а самому Синнетту27.

Синнетта очень удивил этот факт, но еще больше его удивило само содержание письма. По своему тону оно было совсем не похоже на прочие письма Махатмы. Складывалось впечатление, что замечания Хьюма все-таки вызвали у него раздражение. И хотя высокомерие Хьюма представлялось Синнетту более чем достаточной причиной для того, чтобы вывести Махатму из себя, все же он чувствовал, что это объяснение не совсем его удовлетворяет. Но лишь несколько позже он начал понимать, что это могло быть сделано намеренно, чтобы испытать Хьюма, а в какой-то степени, возможно, и его самого. В одном из своих последующих писем Махатма говорил: "... никто не сближается с нами, и никто не проявляет желания узнать о нас больше, но все-таки каждого мы подвергаем испытанию, каждого проверяем"28. В другом письме он добавлял, что во время этих испытаний "психика претендента подвергается давлению со всех сторон" и что "правило это выполняется неукоснительно; исключений не делается ни для кого"29.

Мысль о том, что его проверяют, вызывала у Синнетта неприятное ощущение. Он переговорил на эту тему с Хьюмом, и оба они нашли эту проверку отвратительной. Синнетт все-таки смог заставить себя примириться с ней, хотя и против своей воли. Хьюм так никогда и не принял ее. По этой причине он начал воспринимать непримиримо критически все заявления Махатмы, не соответствовавшие его собственным взглядам.

Однако в другой области он оказался весьма полезен для Общества. Он часто и талантливо писал для "Теософа", и даже открыл свою собственную рубрику, которую озаглавил "Фрагменты оккультной Мудрости"30. К тому же он создал ряд сочинений, включая и "Очерки эзотерической философии".

Когда Е.П.Б. и Полковник вернулись в Аллахабад после своей поездки в Бенарес, Старая Леди жестоко страдала от тропической лихорадки, поразившей ее левую руку, от той ужасной 'костоломной' лихорадки, которая заставляет мучиться почище тех убедительных орудий, с помощью которых святая Инквизиция поддерживала ортодоксальность веры"31.

В течение нескольких дней она чувствовала себя совершенно разбитой, но, благодаря стараниям аллахабадских врачей, к 24 декабря (когда местное отделение Теософского Общества проводило церемонию принятия в свои ряды нескольких новых членов) она чувствовала себя уже настолько удовлетворительно, что "некоторые из ее мелодичных астральных колокольчиков звонили вновь, к удивлению и восторгу всех присутствующих"32.

"Теософские Близнецы" покинули Аллахабад 28 декабря и прибыли в Бомбей 30-го. Сразу же по прибытии они отправились в свою новую штаб-квартиру, подысканную коллегами за время их отсутствия.

Это было бунгало под названием "Воронье Гнездо", расположенное на каменистом склоне в Бич Кэнди. Его удалось снять в аренду по очень скромной цене, поскольку считалось, что в нем водятся призраки. Но, если не считать одного инцидента, быстро улаженного полковником Олкоттом, их там никто не беспокоил. Новое помещение пришлось им очень по душе, и они пробыли в нем до декабря 1882 г., после чего перебрались в свою постоянную штаб-квартиру в Адьяре, в окрестностях Мадраса.

_____________