Выходите! Повторять больше не буду!

- Да, сейчас он выйдет! – зарычал я и, схватив парня за плечо, толкнул к двери.

Я выбил им входную дверь; в лицо тут же ударил ледяной ветер, засвистев в ушах. Парень рухнул в снег, поскользнувшись на крыльце. Подняв пистолет, я спустил курок, прямо в затылок несчастного паренька.

Кровь обрызгала двор.

Полицейских была куча. Три легковых машины, один фургон. Они стояли за машинами, непонимающе глядя на меня и на валявшийся в снегу труп.

Чья-то рука втянула меня обратно в дом.

Удар в висок, пинок в ребро.

- Какого х*я ты вытворяешь, гнида? – рявкнул Девяносто Восьмой. В глаз уткнулось дуло моего же пистолета, еще горячее после выстрела. Закрытое веко зажгло.

- Это он привел сюда полицию! Он работал или на копов, или на «Феникс»!

Девяносто Восьмой встал, сжав кулаки. Он гневно посмотрел на одного из парней, и неожиданно кинулся к нему. Прижав его к стене, придавил горло предплечьем и приставил пистолет к животу.

- Это ты его порекомендовал, сука!

Грохот выстрела.

98 отошел, а этот сполз по стене, оставляя на ней длинный кровавый след. Он ловил ртом воздух, зажимал рану в животе. Наверное, прострелил желудок, и теперь он будет долго и мучительно умирать, безмолвно глядя на нас. Может, будет пытаться что-то прохрипеть.

Нет, босс был милостив и не дал ему мучиться. Он снова спустил курок, и стена окрасилась не только кровью, но и мозгами.

Гробовая тишина наступила в комнате.

- Босс… - еле слышно выдавил из себя кто-то. Нас осталось всего пятеро, пятеро еще живых мертвецов. И Майор…

- Я, нахрен, убью его! – крикнул другой из трех, вскинув пистолет, но тут снова сработали рефлексы начальника. Он выстрелил в угрожавшего, навсегда прервав его дальнейшие угрозы.

- Ты… ты вообще что делаешь? – прошептал кто-то, чуть не вжавшись в стену. – Из-за тебя почти вся команда мертва! Ты…

- Договаривай, договаривай, - процедил 98, безумным взглядом вперившись в него. – Я очень хочу услышать.

- Мы могли все выжить… но ты же…

- Босс, - сказал последний. – Хватит. Это все, предел. Надо сдаваться.

- Сдаваться? – зарычал 98, повернувшись к нему.

- Послушай…

Вновь прогремел выстрел. Я похолодел, ожидая увидеть, как валится на пол «церберовец», предлагавший сдаться. Мои ожидания оправдались иначе – сначала осел на колени, а потом и рухнул лицом в пол сам Девяносто Восьмой.

Мы все повернулись в сторону давно затихшего Майора; в руках у него был пистолет, а сам он стоял возле двери.

У меня не было оружия, но у оставшихся парней из компании почившего Девяносто Восьмого стволы при себе имелись. Они одновременно вскинули пистолеты, но Майор быстро покинул дом, скрывшись с поля зрения.

Это конец.

Все.

- Огонь, стреляйте! – закричал Майор, а вторил ему громкий электронный голос, когда-то, целую вечность назад, предлагавший нам сдаться:

Огонь!

Я рухнул на пол, как подкошенный, будто в меня уже попали. Застрочил пулемет, второй, третий. Пули долбили засыпную стену, с нее во все стороны полетела штукатурка, дранка и противная зола, от которой невозможно было дышать.

Кого-то из «церберовцев» убило сразу, второго – чуть позже.

Я накрыл голову руками, меня завалило кучей мусора: осколками штукатурки и дранки, на спину рухнула доска с потолка. В ушах все стоял грохот разваливавшегося дома и грохот выстрелов. Пули уничтожали все, что находили, но они почему-то до сих пор не нашли меня.

Провалилась прогнившая крыша, и я погрузился во тьму.

Дышать нечем… Могу лишь кашлять, отхаркивая черную слюну, полную золы и пепла. Слышались голоса, то ли совсем рядом, то ли наоборот, где-то далеко, в чужой Галактике…

Я живой?

Или нет?

Сколько боли в теле… есть в нем хоть одно живое место?

Я попытался приподняться.

Очень больно и тяжело. Будто неподъемная нейронная звезда легла на мои плечи. Нет, я должен подняться. И сделал это.

Возможно, для полицейских, обшаривающих руины разрушенного ими дома, я был демоном или призраком. Они испугались, словно увидели мертвого, направили на меня оружие.

Но мне было плевать, я должен был лишь выудить из себя остатки золы, проблеваться, прокашляться. Вдохнуть чистый воздух.

Я упал на колени, лишь поднявшись и сбросив с себя щепки и штукатурку.

- Не стрелять! – приказал до боли знакомый голос. Он был жив.

Майор сел возле меня на одно колено, положив ладонь на плечо. Я заметил, что он держал раненую руку на перевязи, и раны на лице уже обработали заживляющей мазью.

Похоже, я обретаю мир в душе. Отморозки наказаны, Майор жив.

Осталось наказать лишь одного.

Сейчас мне вынесут смертный приговор.

- Все в порядке, ты в безопасности.

Это совсем не те слова, которые я ожидал услышать. Да и, если честно, я ожидал услышать сразу грохот выстрела, даже без зачитывания приговора, гласившего о смертной казни.

- Медиков сюда, - громко сказал Майор. – Увезите его. Все виновные мертвы, дело закрыто. Он теперь под программой защиты свидетелей. Предпримите все меры.

Я попытался встать, взять его за плечо, остановить. Упросить лишь об одном – пуле. Разве может быть жалко пули в голову? Одной пули мерзкому преступнику?

Я зарычал от злости. Это несправедливость. Почему меня просто не убьют, зачем им мучить меня? Они хотят замучить меня моей же совестью. Нет, я им не дамся…

Упал, споткнувшись о доску, подняться не смог.

- Пристрели… - еле слышно прохрипел я, подняв взгляд на подошедшего медработника. – Убей…

Они расплывались в глазах – накатывалась усталость, голод, похмелье, переутомление. Я жил на пределе последние несколько часов. Два медбрата переглянулись, один сказал:

- Все хорошо. Дай руку…

У них нет оружия. Зато оно есть у одного из полицейских, обшаривавших развалины, на которых мы стояли. Я, собрав остатки разума и сил, кинулся к нему, выхватив пистолет из кобуры. Оттолкнул его, предельно быстро приставил дуло к подбородку… пуля ушла в молоко.

За запястье меня держал один из врачей, а второй подготовил шприц и что-то вколол мне прямо в шею. Пистолет выпал из моих рук, ноги обмякли.

Все, домучился. Наверное, это смертельный яд.

Они думали, что дали мне надежду защитой свидетелей, что я поверю в ложь? Нет, я понял, что это вранье, чтобы бросить мне пыль в глаза, и убить меня, когда я действительно поверю в спасение.

Я разгадал все и теперь умру спокойно.

В моем разуме наступила ночь.