Глава 50. Свет Надежды

— Что ты видишь в морозном узоре окна,

Если вьюга поет свой печальный сонет?

Если ночь бесконечна в обрывочных снах,

Если холодно...

— Я все равно вижу Свет.

— Что ты видишь в усталых чертах мудреца

С тенью прошлых ошибок и прожитых лет?

Словно Время само в ожидании конца

Здесь застыло...

— Я вижу сияющий Свет.

Ну а что ты увидишь в слезах нелюбви?

В злых словах и бессилии от ясного «нет»?

Если ярость вскипает и гаснет в крови?

— Все равно там, на дне, разливается Свет!

— Ну а вдруг Тьма укроет мной выбранный путь?

И на нем затеряется призрачный след,

И ты ясно поймешь — безопасней свернуть...

Что ты выберешь?

— Твой обжигающий Свет.

Жизнь почти всегда дает Шанс…

Гермиона смотрела на директора Хогвартса, боясь поверить в невозможное. Вдруг все еще можно исправить? Вдруг…

— Время можно повернуть вспять, — как заклинание выговорила девушка.

Дамблдор устало улыбнулся.

— Не всегда, Гермиона. Для того чтобы исправить конец этой истории, нужно было бы вернуться к ее началу. Присядь.

Гермиона послушно опустилась в указанное кресло, не отрывая взгляда от лица старого волшебника. Казалось, Альбус Дамблдор разом постарел на несколько десятков лет. Видимо, сегодняшний день не прошел для него даром. Гермиона вспомнила, что проекция — заклинание, отнимающее большую часть магических сил проецирующегося, а нередко и жизнь.

Директор тяжело опустился в свое кресло и погладил длинную бороду.

— Эта история слишком стара, чтобы изменить ее, просто повернув время вспять. Заклинание было наложено на Драко Малфоя в момент его рождения. Даже чуть раньше — в момент его появления в этом мире. Но задумано все это было гораздо раньше. Эта история началась с появления в Хогвартсе Томаса Риддла. Наверное… Или же еще раньше — с бунта Салазара Слизерина. Нет, Гермиона, каждое событие, в которое оказывается вовлечена магия, развивается по такой спирали, что учесть все нюансы невозможно. Вспомни лето. Я хотел уберечь Гарри, и что из этого вышло? Драко сейчас оказался на той башне. Возможно, не появись ты в его жизни, он и не задумался бы над своим выбором, принял бы Метку и стал верным человеком в том лагере, — директор вздохнул.

— Но вы же как раз хотели… — сипло выговорила Гермиона, чувствуя, что подбородок по-прежнему дрожит, — вы ведь хотели, чтобы он задумался и не стал сторонником Волдеморта. Разве нет?

— Хотел… Хотел, девочка. Только чем обернулось мое желание?

Гермионе вдруг впервые стало жаль директора Хогвартса. Она сама удивилась этому чувству, потому что великий волшебник, стоящий на пьедестале слишком высоком для простых земных чувств, вдруг показался безгранично усталым человеком, который мог бы быть ее дедушкой. Ответственность — это умение держать ответ перед своей совестью. Так он когда-то сказал?

— Вы… хотели, как лучше, — неловко проговорила Гермиона, понимая, что это слабое утешение, и осознавая, что человек, привыкший принимать на себя вину за всех волшебников, вышедших из этих стен, никогда не будет искать оправдания для своих действий.

Директор улыбнулся.

— Ты всегда стараешься видеть в людях лучшее, даже то, что они сами порой не видят… или же не желают видеть.

Гермиона опустила взгляд к своим ладоням. Вдруг показалось, что силы иссякли, и если сейчас понадобится встать и пойти куда-то, она просто не сможет. Нет. Не получится из нее героя, спасителя и… заботливого боевого товарища. В носу вновь защипало.

— Но как можно это исправить?

— Поговори с ним.

— С кем? — не поняла Гермиона.

— С Драко Малфоем.

Девушка сжала ворот свитера, открыла рот, судорожно вздохнула и снова закрыла, так ничего и не сказав. Поговорить? Вернуть этот разговор в музыкальной гостиной? Но что она может добавить к тому, что уже сказала. Разве что…

— Драко сейчас в лазарете.

Слова Дамблдора не сразу улеглись в сознании. А когда она все же уловила смысл, подскочила в кресле, как ужаленная.

— Он здесь? В Хогвартсе? Но как?

— Проекция позволяет осуществить направленный выброс энергии. Один. Его хватило на перенос Драко по пути, отмеченному портключом.

Гермиона почувствовала, как сердце пропустило удар и тут же заметалось в грудной клетке. Он здесь! Он жив! Но тогда…

— Но… тогда фигура на снегу… Это…

Дамблдор опустил взгляд, и Гермиона вдруг подумала, что Люциус Малфой учился в этих стенах и, наверное, был по-своему дорог директору, как каждый ученик, когда-то переступивший порог этого замка.

— Это… отец Драко?

Дамблдор медленно кивнул и негромко произнес:

— Изначально Драко должен был переправить себя и миссис Малфой при помощи портключа в Хогвартс. Думаю, если бы ему удалось, он переправил бы и Люциуса. Мне показалось, что что-то произошло между ними там. А потом все пошло так, как пошло. Нарцисса отправилась одна, а Драко сделал то, что сделал.

— Но почему он это сделал? — Гермиона вновь почувствовала холод в груди при воспоминании о его поступке.

— Наверное, он просто не поверил.

Директор замолчал.

— Кому? — не выдержала девушка. — Кому он не поверил?

— Мне.

— Я… не понимаю. Он знал о проекции?

— В определенном смысле. Он знал, что не будет там один.

— И он не поверил… — протянула Гермиона, а потом вскинула голову, озаренная внезапной догадкой. — Он знал, что вы сможете сделать что-то одно. И… знал, что вы выберете смерть Волдеморта. Он должен был исчезнуть с башни, чтобы вы могли не выбирать, или чтобы не знать, что вы выберете… Он поэтому? Из-за Волдеморта?

— Не знаю, Гермиона. Он и сам, по-моему, не до конца понял, из-за чего. Одно я знаю точно: он просто не верил. Отчасти поэтому я и решил удовлетворить твою просьбу, дав тебе заглянуть в Омут памяти и увидеть эту… историю. Теперь ты сможешь понять, что там произошло, потому что лучше один раз увидеть все своими глазами. Я бы не смог описать всю сложность поступков тех, кто находился на площадке.

— Не верил… — повторила Гермиона. — Вчера он не поверил мне, сегодня вам… Он… он просто разучился верить.

— Потому что мы не давали ему такой возможности, — откликнулся Дамблдор. — Профессор Снейп прав.

Гермиона обхватила себя за плечи.

— Я не знаю, что ему сказать. Я… говорила с ним утром, и он все равно оказался там, на башне.

— Он сделал это ради матери.

— Да, я… понимаю. Просто…

Гермиона вспомнила пустой, ничего не выражающий взгляд серых глаз; в нем не осталось ничего — ни злости, ни такого привычного раздражения. Только тусклая, обреченная пустота.

— Я… не знаю.

— Иногда лучше жалеть о совершенном поступке, чем о несовершенном. Да и правда — слишком тяжелая ноша, чтобы долго нести ее в одиночку.

— Я… попробую.

Девушка подняла взгляд и увидела, что Альбус Дамблдор устало откинулся на спинку кресла.

— Вам плохо? — обеспокоенно спросила она.

— Нет… Нет, девочка. Все в порядке.

— Позвать мадам Помфри? — Гермиона вскочила с кресла.

Директор поднял на нее взгляд и улыбнулся. Так привычно, словно ничего плохого не произошло. И Гермиона вдруг подумала, что его никто не в силах излечить. Даже самые лучшие колдомедики. Ведь это… он, почти всесильный. Почти…

— Хотите чаю? — негромко предложила девушка.

— С лимоном, — откликнулся директор.

Гермиона взмахнула волшебной палочкой, и перед Альбусом Дамблдором появился чайный сервиз. Светло-серый. Цвет неопределенности. Второй в ее жизни сервиз не на оценку. Директор поблагодарил, взял в руки кружку и сделал большой глоток.

— Я… пойду?

— Да, Гермиона, иди. Удачи тебе.

— И вам.

Директор Хогвартса перевел взгляд с закрывшейся двери на кружку с дымящимся напитком. Чай пах травами. Дамблдор привычно разложил в уме запах на компоненты.

Он ждал этого дня шестнадцать лет. Дня, когда начнется открытая война. Старый волшебник помешал чай серебряной ложечкой. Сегодня он использовал заклинание проекции второй раз в жизни и понял, что постарел. Пятьдесят лет назад он отделался легким головокружением и двумя ночами бессонницы. Сегодня же он… устал. Устал так, что, казалось, даже мысли возникали в сознании слишком медленно. И сегодня, в отличие от первой попытки, у него не было времени восстановиться. Началась большая игра. Игра, в которой он сделал свой первый ход — спас мальчика. Альбус снял очки и положил их на стол, прикрыв глаза. Магическая усталость несхожа с физической. Она словно открывает шлюзы, через которые вырывается все, что накопилось в тебе за эти годы. Из каждого закоулка сознания, из каждой клеточки тела. Менее сильные волшебники становились лишь телесной оболочкой. Альбусу же выброс энергии… помог. Словно вместе с магическим зарядом вырвался на миг весь его накопленный опыт, и он освободился от груза, определявшего его взгляды последние годы. Он слишком давно был ребенком и забыл, как может выглядеть мир, если не разлагать его на составляющие, не искать мотивов всем поступкам и не продумывать шаги на несколько ходов вперед. Озарение! Когда в темноте, накрывшей на миг, его проекционная оболочка различила узоры снежинок, таявших на лице Драко Малфоя. Озарение! Когда он не слышал стук собственного сердца, зато улавливал шепот вечности.

Как красив мир глазами ребенка! Как он ярок и точен. И как много исчезает из него с годами. Семнадцать — возраст, достаточный для принятия решений. Северус прав. Именно поэтому Альбус Дамблдор показал девочке Омут памяти, не желая влиять на ее решение. Пусть увидит сама, и сама определит, что для нее важно. Он знал, что в этот рождественский день решится все. И дети, вовлеченные в эту войну, раз и навсегда определятся, поделившись на тех и этих. А он впервые решил остаться в стороне. Потому что он сделал для этого все, что мог. И даже если Гарри вдруг решит отвернуться… Это будет его выбор и его шаг. Видит Мерлин, Альбус сделал все, что мог, и даже больше.

* * *

Драко Малфой довольно продолжительное время созерцал белый потолок лазарета. Наверное, нигде потолок не бывает таким белым, как в лечебных учреждениях. Неужели непонятно, что человеку и так несладко? Зачем его добивать этой проклятой белизной, безупречностью, казенностью?

Драко очнулся здесь. Последнее, что он помнил — отчаянный рывок Люциуса в его сторону, а потом все завертелось, и юноша погрузился в забытье.

Открыв глаза, он увидел этот самый потолок в лазарете Хогвартса и понял, что все позади. Однако облегчения не испытал. На душе было странно. Словно выкачали все, что в ней было до этого, и там осталась пустота. Он старался думать о том, что все теперь будет хорошо. Нарцисса здесь, сам Драко тоже. Люциус… Где Люциус, он не знал. И эта мысль крутилась в голове навязчивым вихрем. Драко ничего не мог с ней поделать. Он лежал на неудобной кровати и думал не о старинном заклятии, а о рывке Люциуса Малфоя.

Эмоций не было. Вообще никаких. Словно все их он пережил на той площадке, а теперь умер. Наверное, он очень устал. Самым лучшим сейчас было бы устроиться поудобнее и уснуть. Но сил уснуть тоже не было, поэтому юноша лежал в тишине и разглядывал белый потолок, стараясь понять, почему отец метнулся к нему? Зачем? Мозг был точно забит ватой, и правдоподобные ответы в голову не приходили. Впрочем, как и неправдоподобные. Даже природный сарказм молчал.

Отчаянно хотелось, чтобы кто-то отодвинул белую створку ширмы. Кто-то родной, самый нужный.

Ширма отодвинулась. Драко чуть улыбнулся: все-таки он волшебник.

— Ты проснулся? — голос Нарциссы был тихим и ласковым. Голос мамы.

Драко улыбнулся и похлопал ладонью по краю кровати. Собственная рука показалась ему тяжелой. Нарцисса опустилась рядом с сыном и коснулась прохладной ладонью его пылающего лба. В ее взгляде было столько нежности и света, что Драко вдруг подумал, что было бы с ней сейчас, если бы ему удалось… Он спасал ее? Глупец!

— Как ты? — прохрипел он.

— Тише. Отдыхай, — Нарцисса принялась ласково гладить его волосы. — Все хорошо. Я была у Снейпа, потом вернулся Дамблдор и сказал, что все закончилось. Мадам Помфри тебя осмотрела. У тебя нервное перенапряжение, тебе нужен сон и противопоказано волнение.

Нарцисса улыбнулась.

— Теперь все будет хорошо. Все закончилось, — негромко произнесла она.

Драко чувствовал тепло материнских рук и пытался понять, что известно Нарциссе. Известно ли ей, что…

— Мам, а что именно рассказал тебе Дамблдор?

— Ты не помнишь? — в голосе Нарциссы послышалось беспокойство.

— Нет. Я… помню. Просто не уверен, что знаю все до конца.

Нарцисса на миг отвела взгляд, а потом вновь посмотрела в глаза сына.

— Отдыхай, Драко. Не думай об этом.

— Как Дамблдору это удалось?

— Он использовал заклинание проекции и перенес тебя сюда.

Драко понял, что голова соображает плохо. Почему Дамблдор перенес его, а не уничтожил Волдеморта?

— Это все?

Нарцисса посмотрела на букетик цветов, стоявший в стакане на тумбочке.

— Я наколдовала тебе цветы. Полевые.

Драко бросил быстрый взгляд на букетик, чуть улыбнулся и вновь повернулся к матери.

— Спасибо. Но… что еще он сказал?

— Ты о Люциусе?

Драко почувствовал, как внутри что-то сжалось. Он понял две вещи: что Дамблдор не рассказал о его выходке, и что что-то случилось с отцом.

— Что там произошло?

Нарцисса погладила его руку, лежащую поверх одеяла.

— Дамблдор не рассказывал в подробностях. Он… был в плохом состоянии, когда вернулся — это заклинание не дается так просто.

Драко выжидающе смотрел на склонившую голову мать.

— Люциус… погиб, — она произнесла это еле слышно.

— Как? — так же тихо спросил Драко.

— Я… не знаю точно. Дамблдор сказал, что он пытался чем-то помешать Лорду и… погиб.

Драко откинулся на подушку и посмотрел в белый потолок. Сознательно или нет, но Дамблдор вновь настраивал в этой войне одних против других. Ведь Люциуса убил не Лорд. Или…

А потом до сознания дошло слово «погиб». Оно слилось с тем неосознанным «никогда». Погиб, это же… Это навсегда. Это значит… Драко почувствовал озноб. Он не мог представить отца… Люциуса Малфоя погибшим. Просто каменной плитой на фамильном кладбище и… все. Он почувствовал, как Нарцисса укрывает его одеялом до самых плеч, и услышал ее шепот:

— Поспи. Мы поговорим потом.

— Нет, я в порядке, — откликнулся Драко, переводя на нее взгляд.

Оба замолчали. Нарцисса сидела на краю кровати, ссутулившись и сцепив кисти рук. Ее взгляд был направлен то ли на букетик цветов, то ли в окно, которого Драко не видел. Сам Драко смотрел на ее руки: на тонкие бледные пальцы и фамильный перстень семьи Малфоев, семьи, которая так сократилась за этот год.

Ширма отодвинулась, и в проеме появилась хрупкая фигурка Томаса Уоррена, прятавшего руки за спину. Нарцисса резко обернулась. Драко не успел представить мальчика, как женщина произнесла:

— Входи, Том.

— Извините, — мальчик попятился. — Я… Мадам Помфри сказала, что Драко здесь, и я… Я… попозже.

— Входи, Том, — теперь уже произнес Драко, вяло удивившись про себя тому, что его мать и Уоррен знакомы.

Мальчик неуверенно вошел внутрь, переводя настороженный взгляд с Драко на Нарциссу.

— Я схожу к мадам Помфри, посоветуюсь насчет твоего ужина. Праздничного не получится — в главный зал тебя вряд ли отпустят.

— Да я бы и не пошел, — откликнулся Драко, вдруг испытав острое желание попросить ее остаться. Словно, если она выйдет…

Нарцисса быстро провела ладонью по щеке сына и встала с кровати. Драко проводил ее взглядом. Остаться не попросил, лишь улыбнулся в ответ на ее улыбку. Есть не хотелось, но расстраивать Нарциссу хотелось еще меньше.

Они остались вдвоем с Томом. Мальчик неловко переминался с ноги на ногу.

— Проходи. Садись, — Драко попытался улыбнуться. Сейчас он не был готов к разговорам, но Тома выпроваживать не хотел.

Том присел на стул, что-то по-прежнему пряча за спину. Что там у него, Драко спрашивать не стал.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил мальчик.

— Спасибо. Хорошо.

— Спасибо за подарок, — Том улыбнулся.

Драко кивнул.

— Рад, что понравилось. Как отдыхается?

— Так, — Том пожал плечами. — Ты... прости, что я ворвался. Я хотел посоветоваться.

— Посоветоваться? — Драко хмыкнул. — Боюсь, я не очень компетентный советчик в чем бы то ни было.

Том выдавил подобие улыбки, словно что-то решая. Посмотрел на букетик цветов, потом на Драко.

— Я случайно услышал, что у тебя с отцом случилось несчастье, — смущенно проговорил Том.

Драко не стал спрашивать, откуда тот узнал, он просто молча кивнул.

— Сочувствую.

Драко снова кивнул. Кого другого он, вероятно, послал бы подальше, но Том — мальчик-сирота. Ему еще хуже.

— Драко, а можно вопрос?

— Валяй, — юноша выпрямился, поправив подушку за спиной.

— Ты когда-нибудь злился на своего отца?

Вопрос отозвался тупой болью в груди.

— Всегда, — откликнулся Драко.

— Всегда? Почему?

— Потому что… он никогда не относился ко мне… — Драко запнулся.

Эта тема не для обсуждения с посторонними. Это только его. Он глубоко вздохнул и продолжил:

— Он всегда все решал сам. Никогда не советовался. Да и вообще... Думаю, мы просто никогда не понимали друг друга. Не пытались понять.

Драко почувствовал, что начинает горячиться. Ему хотелось высказать все, накопившееся за эти годы. Волна детской обиды поднималась откуда-то из глубины души, грозя затопить с головой. Сердце колотилось, как сумасшедшее, а воздух лазарета казался раскаленным. Он вновь чувствовал себя ребенком. Ребенком, рожденным не от любви, а благодаря долгосрочному плану. Вспомнился холодный взгляд отца с постоянной тенью недовольства, преследовавший его семнадцать с половиной лет. В нем никогда не было одобрения, лишь упрек. Это был взгляд человека, никогда не замечавшего побед, но всегда видевшего поражения. Драко с усилием потер лицо, стараясь отогнать эту волну непрошеных воспоминаний. Не сейчас. Не сегодня. Он должен отдыхать. Он обещал Нарциссе.

— Извини, — подал голос Том. — Я не хотел тебя расстраивать.

— Все нормально. Ты здесь ни при чем. В общем, мы с отцом всегда были далеки друг от друга. Мягко говоря.

— Наверное, он все же любил тебя, — неуверенно произнес Том. — Отец ведь должен любить. Разве нет?

— Должен. Наверное, — отозвался Драко, разглядывая мелкий рисунок на одеяле.

— Можно последний вопрос? — чуть слышно произнес мальчик.

Драко кивнул, не поднимая головы.

— Если бы ты мог выбирать, ты бы вернул его?

Драко на миг задумался. Взгляд человека, никогда не выражавший одобрения, всегда лишь досаду и холодность. А потом в памяти всплыла башня и…

— Да, — уверенно произнес Драко. — Я… вернул бы… Если бы мог.

И с удивлением понял, что ни капли не лукавил, произнося это. Он вернул бы Люциуса. И, возможно, хоть раз высказал бы ему все, что думает. Не Темному Лорду, а ему. И услышал бы наконец объяснение. Циник, прочно обосновавшийся в его юной душе, расхохотался: «Он метнулся спасти не тебя — оружие Темного Лорда!». Но вдруг сильнее этих насмешек в душе прозвучал голос маленького мальчика: «Он — твой отец. И он пытался защитить сына. Тебя».

И Драко — недолюбленный ребенок — предпочел услышать мальчика.

Он поднял взгляд на Тома. Тот неуверенно улыбнулся, как-то неловко поерзал на стуле, а потом протянул юноше открытку, которую до этого старательно прятал за спиной. Рисование явно не относилось к талантам юного слизеринца, но Драко невольно улыбнулся. Уголок открытки был обтрепан: наверное, Том от волнения мял его, пока прятал. От ярких красок хотелось зажмуриться. Драко даже не рассмотрел, что это. Он просто протянул руку и искренне произнес:

— Спасибо.

— Не за что. Я… не очень умею рисовать, — смущенно шмыгнул носом мальчик.

— Ну, это поправимо. Так насчет чего ты хотел посоветоваться?

Драко пристроил пеструю открытку к букетику Нарциссы.

— А я уже! — бодро откликнулся мальчик.

— Уже? — прищурился Драко. — В процессе вот этой непонятной беседы?

— Ага, — мальчик кивнул.

— Ну ладно. Хорошо, если так.

— Я потом расскажу тебе. Ты пока… отдыхай.

Том ушел, а Драко устроился поудобнее и стал размышлять. Лорд жив. Отец погиб. От этой мысли стало тоскливо. Драко не знал, чем помог этот разговор Тому, но ему самому стало… пусто и неуютно. Словно он что-то не успел. Не спросил. Не понял.

Итак, на нем заклятие. Древняя магия... Нужно непременно найти об этом всю информацию, которая только существует. Наверняка в имении был экземпляр. Только где искать? Нарцисса должна знать. Или же, если в имении нет… Мысль о Марисе отозвалась тупой болью. Уж она бы не стала увиливать от ответа. Знать бы обо всем этом раньше, когда можно было нагрянуть в поместье Делоре и задать прямой вопрос. Драко привычно коснулся рукой груди, отыскивая дракончика, и не нашел. Ладонь метнулась под пижаму, и только тут он вспомнил, что сам снял медальон. И эта, казалось бы, мелочь едва не заставила разреветься впервые за столько лет. Драко сжал кулак так, что хрустнули суставы. Ему стало холодно. Словно стылый ветер проник сквозь каменные стены прямо в душу, и теплое одеяло уже не могло согреть. Это же не плед в рыжих котятах. Юноша вздохнул и зажмурился. Он не должен думать о Грейнджер. Не сейчас. У него хватает других проблем. Ему нужно позаботиться о Нарциссе. В Хогвартсе она в безопасности, но надолго ли это? Зимние каникулы начались. Не сегодня-завтра придется возвращаться в имение, думать о новой защите, решать, что делать дальше. И решать — ему. Только сейчас Драко осознал, что все эти годы Люциус худо-бедно сохранял благополучие семьи. Да, за это приходилось платить свободой выбора, но они жили в достатке и в относительном мире. До того, как Люциус попал в Азкабан, самое плохое, что перепадало их семье, — шепоток за спиной, который, впрочем, быстро смолкал, стоило сделать пару крупных пожертвований. Чего это стоило самому главе рода, Драко не задумывался. А вот теперь придется. Без совета… без поддержки…

Юноша посмотрел в потолок. Спустя пару минут услышал легкие шаги и почему-то сразу определил, что это Снейп. Его пружинящая походка. Драко повернул голову в сторону раздвижной створки, ожидая посетителя.

Северус Снейп осторожно отодвинул ширму и, увидев, что Драко не спит, вошел внутрь, оставив зазор.

— Как ты себя чувствуешь? — голос профессора был резок.

— Спасибо. Хорошо.

Снейп сел на стул для посетителей и сцепил руки в замок.

Драко почти физически ощущал волны раздражения, исходящие от зельевара. И отчетливо осознавал, что сам является причиной этого раздражения. Однако Снейп молчал, поэтому Драко заговорил первым, справедливо рассудив, что спасать, а потом казнить его вряд ли будут.

— Как профессор Дамблдор?

— Вашими молитвами, мистер Малфой!

Драко невольно поежился от холодного тона. Посмотрел на свою руку, теребящую одеяло, и спросил:

— Почему?

— Что «почему»?

— Почему вы злитесь?

— Ты не догадываешься?

Драко опустил голову еще ниже.

— Ты — мальчишка! — в сердцах выдохнул Снейп, и Драко почувствовал, как кровь приливает к щекам. Это же он слышал от отца несколько месяцев назад.

— Неужели так сложно было хоть на миг включить мозги, а уже потом вытворять черт-те что?

— Я… я не вытворял.

— А кто же вытворял, позволь полюбопытствовать?

— Я думал…

— Ты не думал, Драко! Думающий человек никогда так не поступит.

Драко вскинул голову.

— Я хотел, как лучше, — отчеканил он.

Юношу раздражало, что Снейп отчитывает его, как сопливого мальчишку. Он ему не отец, в конце концов. Он…

— Лучше кому? — негромко спросил зельевар, глядя в глаза своего старосты.

Драко помотал головой, признавая поражение. Снейп прав. Кому сегодня было бы лучше? Нарциссе? Снейпу? Кому?

— Я… не знаю, — наконец выговорил он.

— То, что ты сделал, Драко, это…

— Я понял, профессор.

— Ничего ты не понял. Ни-че-го, — Северус Снейп посмотрел в потолок. — Твоя мать готова была пожертвовать собой. Знаешь, почему?

Драко молчал, не поднимая головы.

— Потому что ты — самое дорогое и важное, что у нее осталось в жизни. И ты вот так вытер ноги об этот поступок.

Юноша на миг сжал переносицу, а потом резко вскинул голову.

— Да как же вы не понимаете! — яростно прошептал Драко, сжимая кулаки. — Это же заклинание. Это… Меня хотели использовать. Просто использовать. И захотят снова. Я был рожден для этого. Я — лишь оружие! Я — ничто! Понимаете? — он сорвался на крик.

Звенящий мальчишеский голос эхом отразился от каменных стен и потерялся в высоких сводах. Северус Снейп молча переждал вспышку ярости, а потом тихо произнес:

— Ты — человек, Драко. Думающий. Волевой. И то, кем ты станешь, зависит только от тебя. Ты получил бонус этим заклинанием и право использовать полученное так, как сочтешь нужным.

— Мне не давали этого права, — Драко сжал переносицу.

— Так возьми его сам, — спокойно ответил зельевар. — Все в твоих руках.

— Вы действительно в это верите? — горько усмехнулся Драко. — Я не знаю об этой силе ничего, а Лорд знает все. И… как с этим дальше?

— Разумеется, я верю в то, что сказал, — мужчина впервые улыбнулся. — Лорд узнал об этом заклинании из древних книг. И поверь, его экземпляр не был единственным. А теперь подумай сам кто из вас в выигрыше? Ты, со своей сегодняшней осведомленностью и знаниями, которые еще приобретешь, или Лорд с его сорвавшимися планами?

Драко потер лоб. В словах Снейпа была логика.

— И вообще, — продолжил мужчина, — жизнь удивительная штука. И порой она подбрасывает такие сюрпризы, что начинаешь всерьез верить в чудо.

— В магию?

— Нет, Драко. В чудо.

— И это говорите вы?

— Да.

Драко смотрел на мужчину, точно видел впервые. На лбу профессора пролегла напряженная складка. Мужчина выглядел бледным и усталым, но где-то в глубине карих глаз светилось что-то новое. Точно что-то изменилось за этот странный день, длинною в целую жизнь. Что-то произошло с ними всеми. Драко вдруг подумал, что утро в музыкальной гостиной, когда он касался пальцами старых клавиш, было нереально давно. Словно в прошлой жизни. В жизни, в которой он еще мог испытывать страх перед неизвестностью и обжигающую боль от ее слез. Драко вздохнул. Неизвестность сменилась мокрым снегом, пронизывающим ветром и… кучей информации, с которой теперь придется как-то жить. А она? Она осталась в том, ушедшем дне. Драко прислушался к себе. Кроме пустоты — ничего. Словно какая-то часть его самого тоже осталась в прошлой жизни. И той части, наверное, было хорошо. Ведь она могла что-то чувствовать, во что-то верить. И ей не нужно было осмысливать все заново.

— А что произошло после моего… Ну… потом…

Черты Снейпа заострились, голос прозвучал еле слышно.

— Дамблдор вернулся с тобой, — профессор отвел взгляд.

— А... Люциус?

Снейп некоторое время смотрел на пестрый букет.

— Он разбился, Драко.

Юноша почувствовал, что во рту пересохло, и он с трудом произнес:

— Как?

— Что значит «как»?

— Почему? Почему он разбился?

— Потому что высота башни…

— Я прекрасно знаю высоту всех башен своего поместья, — резко оборвал Драко. — Почему он не трансгрессировал? Ведь это… возможно.

— Может, у него было мало времени? — по-прежнему глядя в сторону, предположил Снейп.

— Высота башни… — монотонно начал Драко

Снейп невесело усмехнулся:

— А может, он был занят?

— В смысле?

— Что ты помнишь, Драко?

Юноша потер начинающий ныть висок и на миг зажмурился. Он помнил холод. Помнил вкус талого снега на дрожащих губах. Помнил, как неприятно липли волосы к лицу. Помнил скользкий камень парапета под ладонями. А еще — взгляд отца. Казалось, он видел его только миг, но время словно замерло. Это был взгляд совсем незнакомого человека. Чужого. Хотя нет, как раз не чужого.

— Я… помню, как оттолкнулся, и движение… отца, — наконец выдохнул он.

— Никто не ожидал такого поворота, — негромко заговорил Снейп. — Даже Лорд не сразу сообразил, что происходит. Все были слишком заняты тобой, но Люциус успел сориентироваться. И те несколько секунд, которые он выиграл, спасли тебе жизнь, Драко. Он задержал твое падение, и это позволило действовать Дамблдору.

— И… сам не успел трансгрессировать… — в голосе Драко не было недоверия, были усталость и отголоски шока. — Почему?

Северус Снейп некоторое время молчал, рассматривая склоненную голову своего старосты. Всего лишь ребенок. Мальчик, которому пришлось пережить слишком много.

— Он твой отец, Драко.

— Нет. Вы не понимаете. Он никогда… Он раньше…

— Значит, жизнь дала ему шанс.

— Шанс умереть?

— Шанс жить, Драко. В памяти, в сердце.

Драко закусил губу, вычерчивая узоры на одеяле.

— Лорд умеет читать мысли, почему он не отреагировал на мой… жест?

— Во-первых, мысли не книга. Их нельзя читать. К тому же, с тобой все сложнее. Думаю, ответ мы найдем все в той же книге, когда ты будешь в состоянии.

— Я в состоянии.

— Поверь, в этой ситуации мне со стороны виднее.

Драко вздохнул, признавая поражение.

— Впрочем, — продолжил Снейп, — ответ может быть гораздо проще. Импульсивные желания почти невозможно почувствовать заранее.

Драко вновь опустил голову. Снейп снова тонко намекнул на то, что он — импульсивный придурок.

— Скажите, а почему Дамблдор спас меня? — сменил тему юноша. — Ведь он мог сделать что-то одно, как я понимаю. Почему он не убил Волдеморта? Побоялся, что не хватит сил?

Северус Снейп вздохнул. Он и сам хотел бы знать ответ на этот вопрос. Человек, участвующий в войне, должен уметь пожертвовать одной фигурой для победы в партии. По всем законам логики Дамблдор должен был хотя бы попытаться убить Волдеморта. Или же он заранее понимал, что сил в состоянии проекции не хватит? А может, он, за отведенное ему время, просчитал все ходы и понял, что решающую партию можно отсрочить, а пока сделать ставку на новую фигуру? Привязать к себе спасением жизни, показать, кто есть кто. На пороге отчаяния люди раскрываются с самых неожиданных сторон. Северус не знал, почему Альбус Дамблдор поступил именно так. И чем больше он думал, тем больше вариантов предлагал его богатый жизненный опыт. И только сейчас, глядя на взъерошенного мальчика в больничной пижаме, он вдруг подумал о варианте, который не пришел в голову до этого. Просто спасти жизнь. Юную. Яркую. Не ради славы или отложенной победы, а ради вот этой усталой улыбки и настороженного взгляда из-под светлой челки. Ведь даже самые великие люди — это просто люди.

— Тебе лучше спросить это у него самого. А пока отдыхай. Я зайду позже.

Северус встал, положил что-то на тумбочку и улыбнулся своему старосте. Протянул руку, на миг замешкался, но все же потрепал жесткой ладонью по светлым волосам.

— Отдыхай.

Он сделал все, что мог: убедился в том, что с Драко все в порядке, и тот не намерен повторить свой нелепый поступок. А еще… Северус не признавался в этом даже самому себе, но он был просто рад видеть мальчика. Рад оттого, что в его кабинете пьет чай Нарцисса, и ее дорогая мантия висит на его вешалке. Впервые Северус был спокоен, потому что все близкие ему люди собрались под этой крышей. Увидев воспоминания Дамблдора о произошедшем в поместье Малфоев, он отчетливо понял, что не знал бы, как жить дальше, если бы лишился хотя бы одного из них. Лили, Властимила, Мариса… Они уходили одна за другой, а он оставался. Раньше душными ночами Северус не мог понять, зачем? Зачем он топчет землю, а они уходят? А вот теперь вдруг понял. Он остался затем, чтобы защитить. Запутавшегося Драко, отчаявшуюся Нарциссу и… Тома — маленького мальчика, который еще не видел самого главного в этом огромном мире. И Северусу предстояло показать это Тому и увидеть самому.

Уже отодвинув ширму, мужчина обернулся:

— Драко, когда в следующий раз захочешь сделать глупость, подумай о том, что даже Поттер, которым в этой войне играют все, кому не лень, никогда не шагал с Астрономической башни. А поводов у него было не меньше. Даже больше.

Северус ушел, а Драко все смотрел на опустевший стул, и негромкий голос звучал в ушах. Значит, Поттер просто сильнее. Наверное. Драко нахмурился и протянул руку к тумбочке. Пальцы коснулись серебряной цепочки, оставленной Снейпом. Драко на миг сжал медальон в кулаке, а потом быстро надел его. Цепочка привычно скользнула по шее, а медальон тут же стал нагреваться, распространяя тепло и призрачное ощущение спокойствия. Драко прижал ладонь к груди, чувствуя тепло. Он больше никогда его не снимет.

— Спасибо, — прошептал он.

Маленькому оскаленному дракончику, хранившему его столько лет, Марисе, некогда создавшей его, Нарциссе, готовой отдать жизнь за сына и… Люциусу, от которого подобного можно было ожидать меньше всего.

Драко знал, что каждый их них непременно услышит его негромкое «спасибо».

* * *

Гермиона выбежала из кабинета Дамблдора с единственным желанием — увидеть мальчишку, которого потеряла на скользкой площадке башни старого замка. Увидеть его, прикоснуться. Может быть, сказать то, что должна была сказать давно. Надрыв, возникший в душе после увиденного, слегка ослаб. Она уже не плакала, хотя сердце по-прежнему колотилось, как сумасшедшее. В последнем коридоре девушка сбавила шаг, потом и вовсе остановилась. Вспомнила утро, которое казалось теперь нереально далеким, музыкальную гостиную, негромкие звуки рояля, тревожные, пронзительные... И пустой взгляд серых глаз. Когда он решил сделать то, что сделал? В те минуты, когда она обнимала его напряженные плечи, или потом, стоя под мокрым снегом на скользкой каменной площадке?

Гермиона вдруг поняла, что совсем не знает этого человека. За последние несколько месяцев ей удалось увидеть в нем больше, чем за все прошедшие годы, но при этом она словно посмотрела в замочную скважину. И ей вдруг захотелось распахнуть тяжелую дверь в его душу. Она не была уверена, что сумеет справиться со всем, что может увидеть там. Но... ведь это он. Непохожий ни на кого другого. Непонятный... Сломавшийся… Родной…

Ей вдруг стало страшно, так страшно, что перехватило дыхание. Она только сейчас осознала, что могло произойти. Он мог погибнуть. Гермиона вновь направилась к лазарету. Мог погибнуть. А вместо этого потерял отца.

Мадам Помфри удивилась ее визиту и шепотом рассказала о том, что мистер Малфой пережил тяжелое нервное потрясение, и его нельзя беспокоить — он спит.

— Можно мне его увидеть?

— Мисс Грейнджер, вы же понимаете, что…

— Я тихо. Он даже не заметит. Ведь вы сами сказали, что он спит.

— Ну хорошо, — сжалилась мадам Помфри. — Кому другому я бы отказала, но вы ведь понимаете серьезность последствий несоблюдения режима.

— Да, конечно, — поспешила заверить девушка.

В лазарете было прохладно. Видимо, не так давно здесь проветривали. Гермиона вдруг подумала: сколько душевных сил нужно иметь, чтобы работать в таких местах. В сосредоточии безнадежности и безысходности. Почему-то ей не пришло в голову, что именно здесь вера бывает самой искренней, а надежда — самой отчаянной.

За ширмой было тихо. Девушка подождала, пока немножко успокоится стук сердца, поняла, что стоять так можно вечность, а спокойствие не придет, и отодвинула створку.

На больничной кровати в нелепой пижаме спал Драко Малфой. Светлые прядки спадали на лоб, делая его таким трогательным, что хотелось непременно их убрать, прошептать что-то ласковое и нежное-нежное. Что-то настоящее. Чтобы ему стало тепло, и перестала наконец так пульсировать жилка на шее. Наверное, ему снился кошмар. Может быть, башня, усыпанная снегом. Гермиона проглотила комок в горле. Он выглядел настолько беззащитным, что она не могла поверить в того Драко, который стоял на площадке. Глупый. Что же он едва не натворил!

Девушка присела у кровати на корточки, вглядываясь в знакомые черты. Даже сейчас, когда он спал, напряжение его не покидало. Он был словно сгусток энергии. Как в заклинании проекции. Чуть тронь — все выплеснется. Вот только в какую сторону?

Девушка протянула руку и осторожно коснулась его волос, убирая их со лба. Он чуть шевельнулся, но не проснулся. Гермиона затаила дыхание. Его кожа была горячей.

Ей хотелось сидеть так вечно, гладить его лицо и знать, что все образуется. А еще… здесь было спокойно. В этих холодных стенах, под этим белым больничным потолком.

Гермиона устало вздохнула. Драко вновь пошевелился и чуть улыбнулся, не открывая глаз.

— Что нового в мире? — прошептал он.

Гермиона от неожиданности дернулась, но ответила так же тихо:

— Все спокойно.

Он резко открыл глаза, и их взгляды встретились. По его потрясению было понятно, что он обращался не к ней. Гермиона убрала руку и встала.

Драко тоже отодвинулся подальше и попытался сесть.

— Я помогу, — предложила девушка, бросаясь к нему.

— Не нужно, — он снова дернулся.

Гермиона замерла на полпути, опустила руки и посмотрела в пол. Юноша бросил на нее быстрый взгляд и сел, подложив подушку под спину.

— Ты давно здесь? — нарушил он молчание.

— Я? Нет. Пару минут.

Почему же здесь так нестерпимо жарко? Даже в горле пересохло, и слова даются с трудом.

— Почему ты меня не разбудила? — голос резок, словно она нежеланная гостья. Впрочем, наверняка так и есть.

— Я… обещала мадам Помфри и…

— Ах да! Ты же всегда исполняешь обещания, данные старшим.

Гермиона закусила губу и пропустила его фразу мимо ушей. Она видела, что он злится, и не понимала почему. Она же не виновата. Она же… Вспомнила свои мысли там, в Омуте памяти. Она ведь винила себя за эту башню, за то, что не остановила, не уберегла. И он, наверное, думает так же.

— Как ты? — сглотнув, спросила Гермиона.

— Чудненько.

— Ты не выпил зелье, — она кивнула в сторону кубка, стоящего рядом с пестрым букетом и яркой открыткой.

От кого цветы и открытка не хотелось даже думать. Кто-то был здесь до нее, и чьи-то подарки он заботливо выстроил у своей кровати.

— Ты пришла попрактиковаться в колдомедицине?

— Я пришла к тебе, — отчеканила Гермиона, вскинув голову.

— Зачем? — он смотрел в сторону, задавая вопрос.

— Увидеть.

— Увидела. Удачи.

— Драко… Я…

— Слушай, мне нужно отдыхать, и…

— Я знаю. Я просто хотела тебя увидеть и убедиться, что с тобой все в порядке.

Юноша медленно повернулся, и Гермиона едва не отшатнулась. В серых глазах были лишь боль и упрямство.

— Я в порядке. Так что можешь спокойно отправляться на праздничный ужин.

Голос ровный, словно он не человек.

Гермиона вдруг подумала, что, возможно, ему это не нужно, а она просто хватается за призрачные иллюзии. Может быть, никакой любви нет вовсе, и мы сами ее придумываем? Причем исключительно для самих себя.

Драко смотрел на бледное девичье лицо и мечтал, чтобы она ушла. Ушла и не возвращалась, потому что без нее было легче. Сердце не колотилось в горле. И не нужно было тратить силы на то, чтобы голос звучал ровно. Утром он едва не сломался, едва не… поверил. Нет, не так. Он готов был шагнуть к ней, даже не веря. Словно за подаянием. Снейп прав. Он — слабак. Гораздо слабее чертова Поттера. Тому хватило сил разбирать себя на части, находясь рядом с ней столько лет. Бросать пламенные взоры, довольствоваться дружескими поцелуями и объятиями... А Драко — не Поттер. Он… он готов сломаться. И Драко ненавидел себя за это. Снова выматывать душу, снова копаться в себе. Лучше бы она ушла.

Но была еще одна причина. Гордость готова была считать ее основной. Сегодняшний день показал, что все еще только начинается. И то, что он сейчас в безопасности, это не победа — лишь отсрочка. Все же хоть чем-то Драко походил на Поттера. Он тоже считал, что не имеет никакого права втягивать в это ее — Девочку-Солнечный-Свет.

— Драко, я хочу… хочу тебе помочь.

Однажды она просто обняла, подула на лоб, и кошмар прошел, растворился. Драко почувствовал, что еще миг, и вся его стойкость рассыплется прахом. У него уже совсем не осталось сил противостоять этому напряженному взгляду.

— Я хочу, чтобы ты ушла.

Он отвел взгляд, чтобы не видеть, как она закусила губу, и на ее щеках начали проступать пятна, словно она вот-вот заплачет.

— Драко…

— В этом проходном дворе можно побыть одному? Я сегодня здесь уже принял половину Хогвартса…

Ширма отодвинулась, заставив его замереть на полуслове. Гермиона резко обернулась и тут же смутилась. В открывшемся проеме стояла мать Драко. Девушка сглотнула и пробормотала:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — откликнулась Нарцисса, выжидающе глядя на девушку.

Гермиона почувствовал себя лишней. Объяснить свое присутствие чем-то вразумительным она не могла.

— Драко, — обернулась Нарцисса к сыну, так и не дождавшись развязки, — ты не представишь свою гостью?

— Она уже уходит, — глядя в пол, произнес юноша.

— Но, пока она здесь, у тебя есть возможность это сделать.

— Я уже ухожу, — откликнулась Гермиона. — Извините.

— Раз мой сын предпочитает выставить меня, как мать, в плохом свете, придется самой исправлять ситуацию. Нарцисса Малфой.

— Это моя мать, — неохотно откликнулся Драко со своего места. — А это Гермиона Грейнджер — подруга Гарри Поттера.

Уж лучше бы молчал. Девушка бросила на него быстрый взгляд и слегка сжала протянутую руку Нарциссы.

— Очень приятно, — произнесла она.

— Взаимно, — откликнулась женщина.

Если та и была удивлена присутствием Гермионы, вида не показала.

— Мне пора, извините. Была рада знакомству. У вас… чудесный сын.

Гермиона услышала, как Драко фыркнул.

— Спасибо, — дежурно улыбнулась миссис Малфой.

— Выздоравливай, — Гермиона бросила взгляд на юношу, но он по-прежнему изучал одеяло, и она не дождалась даже «спасибо».

— И что это было? — спросила Нарцисса сына, выждав несколько мгновений после того, как за Гермионой задвинулась ширма.

— Ничего, — хмуро откликнулся Драко, по-прежнему не поднимая взгляда.

— Драко, кто эта девушка?

— Я же сказал, подруга Поттера.

— И что она делала здесь, позволь спросить?

— Практику по колдомедицине проходила, — проворчал Драко.

— Студентам доверяют такие сложные случаи?

— Она невероятно талантлива, — язвительно откликнулся юноша.

— Мне показалось, она была расстроена.

— Мама, мне плевать, какая она была! — Драко откинулся на подушки. — Может, у них там…

— Впрочем, неудивительно, — словно не слыша его слов, продолжила женщина. — С такими-то манерами… Мне стыдно за тебя.

— Что? За меня? А мне за всех за них стыдно. Не лазарет, а проходной двор! — невпопад закончил Драко, раздраженно откидываясь на подушку.

Нарцисса несколько секунд смотрела на сына, а потом едва заметно улыбнулась. Она слишком хорошо поняла значение этой вспышки.

* * *

Блез Забини сидела на кровати в своей комнате. Пожалуй, это Рождество можно было назвать самым паршивым за всю ее жизнь. Еще никогда ей не было так… пусто. Она вернулась домой. Туда, где любят, где она — центр маленького мирка. Блез любила свой дом. Здесь она всегда чувствовала себя защищенной и, самое главное, нужной. Но сейчас…

Пэнси вызвалась ехать с ней, чтобы потом отправиться из имения Забини домой камином. Блез была благодарна подруге за то, что та была с ней в эти минуты. Хотя, глядя на то, как Пэнси Паркинсон задумчиво смотрит в затянутое морозным узором окно кареты Малфоев, Блез не могла отделаться от мысли, что Пэнси не хочет ехать домой и всеми силами оттягивает момент, когда придется знакомиться с будущим мужем. Блез вздохнула. Ей еще предстояло подобное знакомство, потому что планы, выстроенные много лет назад, еще когда они с Драко были детьми, разрушились в этот морозный рождественский день.

Блез боялась, что дома буду ждать гости и… насмешки, липкие взгляды, шепот. Но экипажей у поместья не было, а тяжелую дубовую дверь распахнул отец. Он крепко ее обнял, отчего капюшон свалился с головы Блез, и снег, не прекращавшийся все утро, обжег лицо и шею. Отец ничего ей не сказал, просто с силой прижал к себе и произнес, обращаясь к Пэнси:

— Рад тебя видеть. Давно ты у нас не была.

В холле ждала мама, которая тоже обняла и расцеловала, стоило отцу выпустить дочь из объятий. И через десять минут после прибытия они уже сидели в маленькой столовой и завтракали. Пэнси приняла приглашение позавтракать у них, тем самым еще больше подтверждая догадку Блез, а Фред отправил весть в дом Паркинсонов о местонахождении их дочери. Отец Пэнси передал Блез и Алин привет и просьбу для дочери — после завтрака прибыть домой. Пэнси улыбнулась и кивнула в ответ на эти слова, но Блез заметила, как нервно сжали салфетку пальцы подруги.

За завтраком говорили о чем угодно, кроме случившегося. Мама Блез рассказывала о выставке, на которую они планировали пойти, агитировала Пэнси составить компанию. Пэнси с энтузиазмом соглашалась. Она вообще в течение завтрака согласилась на такую массу мероприятий, что ей впору было вовсе не покидать дом Забини. Алин удивления не выказывала, только смотрела на обеих девушек с грустной улыбкой. Так, как умеет смотреть только мама, переживающая за свое чадо.

Завтрак закончился, и Пэнси стала прощаться. Сначала несколько минут о чем-то беседовала с отцом Блез. Лица при этом у обоих были серьезными. Затем она широко улыбнулась миссис Забини и еще раз пообещала составить компанию в походе на две выставки и в оперу, а потом быстро обняла подругу, и тут Блез не выдержала. Сжала плечи Пэнси и прошептала:

— Все будет хорошо. Слышишь?

Пэнси взглянула как-то затравленно и попыталась бодро улыбнуться, однако улыбка получилась жалкой.

— Если что, приезжай в любое время.

— Спасибо. Твой отец сказал то же самое. Мне показалось, он что-то знает.

— Если хочешь, я попытаюсь выяснить.

— Не стоит, — невесело усмехнулась Пэнси. — Мне почему-то кажется, что я выясню все сама. Причем в самое ближайшее время. Если что-то узнаешь о Драко, сообщишь?

Блез отрывисто кивнула.

— Ты тоже, ладно?

— Конечно.

Пэнси направилась к камину, а Блез осталась смотреть, как подруга исчезает в ярком свечении. Потом она почувствовала на своем плече руку матери. Блез прислонилась к Алин и проговорила:

— Я пойду отдохну?

— Конечно, доченька. Если что-то понадобится…

— Хорошо. Я помню.

Блез быстро чмокнула мать в щеку и направилась к боковой лестнице.

— Я попрошу Брэнда тебя не будить, — донеслось вслед.

— Брэнд здесь?

— Да. Спит у себя. Алан опять в отъезде — так что Брэндон на Рождество с нами.

Блез тут же вспомнила о своем намерении поговорить с отцом о заклинании, которому подвергся Брэнд. Огляделась по сторонам и поняла, что Фреда нет.

— Мам, а отец…

— Он хотел быстрее закончить с делами, чтобы на праздничном ужине быть с нами.

— Передай ему, пожалуйста, что мне нужно с ним поговорить.

— Хорошо, милая.

А потом были бесцельное расхаживание по комнате среди знакомых с детства вещей и мысли… мысли. Вчерашняя злость прошла. Утром наступило озарение. Блез не могла понять, что именно изменилось, но на Драко она больше не злилась. Она злилась на гриффиндорку, злилась на ситуацию, на себя отчасти. Потому что упустила момент, когда он перестал интересоваться ею. Попыталась вспомнить, когда же это произошло, но не добилась ничего, кроме головной боли. Она не могла понять, когда же он стал витать где-то и, главное, почему… Блез устало присела на кровать. Она не понимала, в чем оказалась неправа. Почему перестала быть интересной человеку, которого любила всю свою жизнь? А может… она выдумала его интерес? Может, его вовсе не было. Блез закусила губу и посмотрела на колдографию, стоявшую на комоде. На ней был... Кто же еще мог на ней быть? Конечно, Драко Малфой. Блез любила эту колдографию, потому что Драко на ней был необычным. Ветер трепал ворот его рубашки и светлые волосы, придавая мальчишке на снимке озорной вид. Это фото сделала Мариса Делоре почти три года назад. Драко смеялся, и таким Блез видела его считанные разы. Над чем он тогда смеялся, Блез не знала. Она в тот момент стояла на террасе, а Драко находился в саду у беседки. Он и… Пэнси. Оба хохотали над чем-то, ведомым только им. Блез тогда так и не узнала причины. А потом она попросила у Марисы этот снимок. И еще за компанию — колдографию Пэнси, сделанную тогда же. Впрочем, второй снимок она быстро спрятала в альбом и почти никогда на него не смотрела. Почему-то счастливый смех Пэнси в тот день… раздражал. Блез понимала, что это банальная ревность, но ничего не могла с собой поделать.

А может, и не было ничего? Может быть, Блез все выдумала? Его выдумала?

Девушка встала с кровати и подошла к комоду. Несколько секунд смотрела на колдографию, а потом перевернула ее изображением вниз.

Дверь тихонько скрипнула, и в комнату заглянула Алин.

— Ты не спишь?

— Нет. Не могу.

— Можно?

— Конечно.

Алин присела на кровать и посмотрела на дочь снизу вверх.

— Переживаешь?

— Да, немного. А еще мне... стыдно.

— Почему?

Блез тяжело вздохнула.

— Представляешь, сколько сплетен теперь возникнет?

— Сплетни — это не самое страшное.

— Да уж.

— К тому же у нас вполне благовидный предлог: болезнь Драко.

— Вы сообщили о его болезни?

— Да. Так решили Фред с Люциусом.

— Они хотели выиграть время?

— Не знаю, милая. Хотя… может, Драко и одумается.

— Он отправил отцу письмо.

— Да. Фред сказал.

— Что в нем?

— Я не читала, но твой отец, кажется, впервые отнесся всерьез к этому мальчику. Сказал, что Драко пошел явно не в Люциуса. Он хочет защитить тебя, Блез. И, признаться, я рада, что помолвка сегодня не состоится.

— Мама! — во взгляде Блез полыхнула обида.

— Да, Блез. Я рада. Я ведь мать, позволь мне немного эгоизма. Этот брак принес бы тебе чересчур много испытаний.

— Почему?

— Потому что Драко оказался в слишком сложной ситуации. Темный Лорд возлагает на него большие надежды. Если бы мальчик за ним слепо следовал, то превратился бы в бездушный механизм. А жить с фанатичным или безвольным человеком… такого я никогда не пожелала бы своей дочери. А если бы он пошел против… Теперь даже сложно предположить, что будет. И в этой ситуации ты вновь бы оказалась на острие ножа. Ты — моя единственная дочь, Блез. Я боюсь за тебя. Ты — все, что есть у нас с твоим отцом.

— А как же любовь? — вырвалось у Блез.

Алин вздохнула.

— Ты любишь его?

— Не знаю. Порой я на него злюсь. В последнее время все чаще. Порой мне хочется его ударить. Но день, когда я его не вижу, прожит зря. А еще… знаешь, я все время на него обижаюсь. На его невнимание. На его… не знаю… неумение, что ли. Он не умеет показывать, что человек ему нужен. А еще… он… не любит. Наверное, все дело в этом.

Блез села рядом с матерью и закрыла лицо руками. Алин обняла дочь за плечи.

— Бедная моя девочка.

— Может, он просто не умеет любить? — глухо выговорила Блез.

— Мне кажется, все умеют любить.

— Значит, меня не за что любить.

— Ну что ты! Что ты, милая! Ты — самая замечательная. Просто в жизни бывает твой и не твой человек.

— А почему для меня он мой, а я для него — нет?!

— Значит, он тоже не твой.

— Почему? Где тогда мой?

— Где-то рядом. Ищет тебя.

— Глупости!

— Может быть.

Блез некоторое время смотрела в пол, а потом спросила:

— Мам, а ты любишь отца?

Алин удивленно посмотрела на дочь:

— У тебя сложилось другое мнение?

— Нет. Я немного не так спросила. Ты всегда любила отца?

Алин улыбнулась.

— Я виделась с твоим отцом до свадьбы два раза. Мы почти не были знакомы и едва обмолвились парой слов.

— И? Он сразу тебе понравился?

Алин посмотрела на дочь.

— Сразу. Он показался мне очень спокойным и рассудительным. Не пытался произвести впечатление, как-то себя преподнести. Общался со мной так, словно мы не то что бы давно знакомы, но в одной лодке. И я как-то сразу почувствовала, что это — моя лодка.

Алин замолчала.

— Папа много сделал для нас? Да?

— Много, милая. Иногда мне казалось, что еще чуть-чуть, и его сломают. Но он умудрился сохранить нас и не потерять себя. Это очень важно.

Блез снова вздохнула.

— А Драко вряд ли сможет так.

— Как?

— Сохранить себя. Нет в нем этой мудрости. Сначала дров наломает, а потом думает, стоило ли…

— Милая, милая… Он просто еще очень молод. Нам остается только верить. Неизвестно, как повернется жизнь, но Фред готов помочь ему. Я думаю, что все будет хорошо.

В дверь негромко постучали.

— Не отдыхается?

Фред Забини посмотрел на своих любимых женщин.

— Я рад, что ты дома, солнышко.

— Дома хорошо, — улыбнулась Блез в ответ.

Фред прошелся по комнате и круто развернулся у окна. Оперся о подоконник и проговорил:

— Пришли известия от Малфоев.

Блез не заметила, как мертвой хваткой вцепилась в руку матери.

— И?

— Драко вызывали домой.

— Он поехал? — в один голос воскликнули Блез и Алин.

— Да. Но все в порядке. В относительном. Драко в Хогвартсе. С ним Нарцисса. Там все хорошо. Они некоторое время, видимо, пробудут там. Я… еще не получил от нее ответа.

Фред посмотрел на картину, висевшую на стене. Картина называлась «Полдень». Яркая. Солнечная. Так и хотелось пройтись босиком по этому лугу. Мужчина потер переносицу.

— Но… что-то случилось? — Алин вопросительно посмотрела на мужа.

— Да. С Люциусом. Он погиб.

— Как погиб? — ахнула Алин, а Блез лишь удивленно посмотрела на отца. В это не верилось.

— Лорд просто известил, я не знаю подробностей. Думаю, Нарцисса разъяснит, когда будет в состоянии.

— Мерлин! — Алин прижала ладонь к губам.

— Папа, а ошибки быть не может? — тихим голосом проговорила Блез.

— Боюсь, что нет, милая.

Блез закусила губу. Она… не любила Люциуса. Она боялась его. Этот человек едва не погубил Брэнда, этот человек… Блез вскинула голову, когда Фред Забини резко провел ладонью по лицу, кашлянул. Внезапно Блез подумала, что отец считал Люциуса другом. Во всяком случае, отец Драко часто бывал в этом доме, семья Блез гостила у Малфоев. Ведь, несмотря на случившееся, Люциус был... знакомым человеком.

— А… когда похороны? — негромко спросила Алин.

Блез обернулась, посмотрела на мать и увидела, что та едва сдерживает слезы. Так уже было в день гибели Фриды несколько лет назад. Блез стало как-то неуютно. Она видела маму плачущей всего несколько раз за свою жизнь, но в такие моменты ей всегда хотелось заплакать самой. Вот и сейчас в горле запершило, и Блез сердито кашлянула.

— Ничего не знаю, — развел руками отец. — Жду ответа из Хогвартса. Неизвестно еще, что по этому поводу скажут власти.

Фред бросил взгляд на дочь и попытался улыбнуться:

— Ты отдыхай, моя хорошая.

Подошел, быстро поцеловал в подставленную макушку.

— Алин, ты мне поможешь?

— Конечно.

Родители вышли, оставив Блез один на один с нерешенной проблемой. Проблемой, внезапно окрасившейся в новые цвета.

Блез забралась с ногами на кровать. Перед ней впервые встал вопрос: сказать правду или скрыть? После известия о смерти Люциуса выбор приобрел дополнительный оттенок — морали. Рассказать или нет? С одной стороны, это касалось Брэндона, а с другой — заклятие ведь снято.

Блез привычно почувствовала присутствие няни еще раньше, чем увидела ее саму. Женщина всегда входила бесшумно, и что-то вокруг сразу менялось. Сколько лет эта волшебница жила в доме Забини? Блез помнила ее с самого детства. Уверенные руки, негромкий голос. Блез до сих пор помнила, как в какой-то момент с удивлением обнаружила, что ее няня — всего лишь пожилая волшебница, у которой порой все валилось из рук. Но при этом женщина осталась такой же. Голос, с детства напевавший на ночь, был тем же, и руки были точно такими же, как и в детстве. Как это объяснить? Рядом с ней всегда было надежно и спокойно от лучистого взгляда и ласкового голоса. Блез давно выросла, но эта женщина продолжала жить в доме, как член семьи. И сейчас, глядя на невысокую фигуру, Блез вдруг поняла, чего ей так не хватало в это безумное утро. Морщинистая рука скользнула по рыжим волосам:

— С приездом, куколка.

Этим нелепым детским «куколка» называл ее только один человек — старенькая няня. И Блез так привыкла к этому, что назови няня ее сейчас по-иному, девушка бы удивилась.

— Спасибо, — Блез прижалась щекой к теплой руке. — Как твое здоровье? Отец писал, что ты приболела.

— Все хорошо, милая.

— Ты не болей, ладно?

— Не буду, — пообещала женщина. — Пока я тебе нужна, не буду.

— Ты всегда нужна.

Няня с улыбкой гладила рыжие волосы девочки, которая была ее миром — капризным, противоречивым, избалованным и невероятно светлым.

— Берта, скажи, если бы ты знала тайну о человеке, которая выставит его в очень плохом свете, ты бы рассказала ее другим?

— Смотря, какая тайна, — негромко проговорила волшебница, — и смотря, какой человек.

— Он… по его вине едва не погиб ребенок. Он — плохой человек. Наверное.

— Значит, нужно рассказать, если это помешает ему в дальнейшем причинять зло детям.

— А если он умер?

Берта отклонилась, заглядывая девушке в глаза.

— Деточка-деточка, — вздохнула няня. — Пусть мертвый остается с мертвыми. Он ответит за все там, если виноват, — и пожилая волшебница возвела глаза к потолку.

Блез проследила за взглядом няни. Некоторое время она смотрела на высокие своды спальни. Люциус больше никому не сможет причинить вред, а Драко должен сам решить, говорить об этом или нет. Это его право и его тайна.

— Берта, помнишь, у меня здесь было звездное небо?

— Помню, — негромко проговорила няня в волосы Блез.

— Глупая я была, когда попросила его убрать.

— Ты посчитала, что выросла, — улыбнулась старая волшебница.

— Я поторопилась, — вздохнула Блез. — Как думаешь, можно вернуть его назад?

— Если мы вспомним его, то конечно.

— Вспомним.

— Каждую звездочку, — улыбнулась Берта.

— Каждую, — прошептала Блез, ответив на улыбку.

* * *

Пэнси Паркинсон сделала шаг из камина и отряхнула мантию. Она не любила путешествия через камин. Грязно, уши закладывает и… как-то неэстетично. Но сегодня она готова была совершить кругосветное путешествие через каминную сеть с остановками во всех мало-мальски крупных населенных пунктах. И все это ради того, чтобы не появляться здесь — в знакомом с детства доме.

Она прибыла в маленькую гостиную, которой редко пользовались. Нужно было отдышаться и собраться с мыслями. Однако покашливание, раздавшееся слева от нее, дало понять, что отдышаться не получится.

Пэнси оглянулась. У стены, украшенной старинным гобеленом с изображением какой-то батальной сцены, стоял ее отец. Пэнси улыбнулась. Отец старался казаться строгим, властным, но они-то оба знали, что настоящий он именно такой: с легкой улыбкой и гордостью во взгляде. В парадном наряде и с седой бородой он был похож на рыцаря, сошедшего со старинного полотна. И вот за эту гордость в его взгляде Пэнси платила тем, что наступала на горло собственным мечтам, мыслям... Она была любимым ребенком, которого с детства воспитывали, внушая, что долг и семья идут неразрывно. Пэнси всегда знала, как поступит, когда придется выбирать. Раньше не предполагала, что струсит и попытается отсрочить этот шаг, но в самом шаге была уверена всегда.

— Я задержалась, — честно ответила она.

— Вижу, — улыбнулся отец. — Метель. Непогода. Да и Алин настолько радушная хозяйка, что отказать ее приглашению просто невозможно.

Так было всегда. Отец сам придумывал для нее оправдания. Словно за своей любовью старался не замечать, что все совсем не так, и его девочка давно выросла из детских кудряшек, детских платьев и детских книжек.

— Ты угадал, — привычно согласилась Пэнси, отмечая, что вновь не злится. Просто не может.

Отец быстро обнял ее, на миг прижимая к себе.

— Тебе нужно переодеться и отдохнуть. Мама сердится, — многозначительно приподнял бровь мистер Паркинсон. — Роберт уже здесь. Терпеливо ждет знакомства.

Пэнси улыбнулась. Роберт здесь… Какого черта эта метель не замела его где-нибудь в пути?!

Ее комнаты располагались в этой же части замка, поэтому на то, чтобы добраться до своих покоев, принять ванну и переодеться, ушло гораздо меньше времени, чем на расхаживание по комнате и увещевание самой себя, что нужно спуститься.

Домовой эльф уже трижды пытался напомнить о приглашении в гостиную. И трижды в панике вылетал за дверь. Первый раз просто от крика, два других от подушки и туфли, пущенных в его голову верной рукой.

По пути в гостиную Пэнси успела поболтать с доброй дюжиной портретов, вяло подумать, что мать будет опять недовольна ее внешним видом и не преминет после сказать, что девушка не должна ходить в брюках, и отругать себя за то, что так и не удосужилась попросить у отца хотя бы колдографию этого Роберта, и, наконец, переступить порог гостиной. Отец, помнится, обещал семейную церемонию. «Не обманул», — решила Пэнси, окинув быстрым взглядом комнату. Отец о чем-то беседовал у камина с двумя мужчинами, а мать развлекала не иначе как ее будущую свекровь. Увидев Пэнси, обе женщины поднялись, а мужчины прервали беседу и оглянулись.

— Милая, ты в этот раз очень долго добиралась, — с улыбкой проговорила миссис Паркинсон, однако ее тон заставил Пэнси почувствовать себя виноватой.

— В такую погоду неудивительно, — улыбнулась вторая женщина, протягивая Пэнси руку. — Амалия Моран.

— Пэнси Паркинсон, — девушка пожала протянутую руку.

— Много о вас слышала, моя девочка. Но сейчас вижу, что все восторженные отзывы о вас не отражают истинной картины. Ваша дочь очаровательна.

Последняя фраза была обращена уже к отцу Пэнси, который как раз подошел. Пэнси, словно в тумане, оглянулась в сторону новоиспеченного жениха, но вместо него увидела невысокого мужчину, который внимательно смотрел на нее. Неприятный у него был взгляд. Цепкий. Словно крючок, попав на который, трудно отцепиться. Однако губы мужчины растянулись в улыбке, и он весьма галантно склонился поцеловать руку будущей родственнице. Пэнси нарочито внимательно разглядывала его склоненную голову и только потом подняла взгляд на третьего мужчину в этой комнате. Удивление? Разочарование? Сложно сказать. Ясно было одно: Пэнси представляла его совсем иначе. Невысокий. Темноволосый. Почему-то она ожидала, что он будет... другим. Другим по сравнению с кем? С Брэдом? Мысль о Брэде отозвалась спазмом в горле. Пэнси резко себя одернула. Не место было здесь, в ее доме, среди будущих родственников воспоминания