Глава 46. Новый мир. 3 page

Они видела, что Снейп на пределе от их разговора, а Мариса, когда входила в роль…

— Да, представь себе.

— Он…

— Тебя что-то смущает? Я женщина одинокая. А он был красив в молодости.

— Ты зрение проверяла… в молодости?

— Я-то да, а вот…

— Так, хватит! На нас уже оборачиваются. Северус, просто ответь… ты знаешь, как его найти?

— Нет!

— А спросить у Дамблдора? — вкрадчиво проговорила Мариса.

— Я не собираюсь заниматься подобными глупостями.

Взгляды карих и серых глаз скрестились подобно клинкам.

— Северус, нам больше не к кому обратиться.

Мужчина уперся ладонями в крышку стола и встал. Нарцисса умоляюще посмотрела на него снизу вверх.

Северус вознес руки словно в молитве и обратился куда-то в небо. Правда, его фразу с трудом можно было назвать смиренной.

— Какого черта я всегда делаю глупости по твоей просьбе?

И сам же себе ответил: потому, что в его жизни нет других просьб. Он больше никому не нужен. Только этой женщине, в чьих глазах мольба смешалась с болью.

Он беспомощно махнул рукой.

— Чур, щенков в мою честь не называть, — бросил он сторону Марисы и вышел.

— Щенков?

Мариса удивленно оглянулась на подругу. Та пожала плечами.

— Совсем плох стал, бедняжка.

— Мариса! — Нарцисса возвела глаза к потолку.

— Ладно. Монолог на тему «как ты можешь общаться с человеком, который просто отвратителен» я оставлю до лучших времен.

Мариса направилась к выходу.

* * *

Ремус Люпин сидел на скамейке в парке и рассматривал редких прохожих. Начало сентября в этом году выдалось дождливым и серым. Как раз подстать его настроению. А поводов для уныния было предостаточно. С одной стороны, ему удалось найти работу. Предложение Дамблдора застало врасплох. Во-первых, потому, что директору Хогвартса удалось его отыскать, а во-вторых, он и не ожидал, что когда-нибудь будет претендовать на роль преподавателя в своей старой школе. Так уж устроен мир, что предложения работы не сыплются на оборотня как из рога изобилия, да еще время выдалось напряженное. Ремус согласился, не раздумывая. Он сам давно собирался вернуться в родные места, но все откладывал. То одна причина, то другая... Он отыскивал их, подобно археологу на раскопках, что извлекает на свет драгоценности из горы хлама и песка. Вот и Ремус выуживал из руин своей жизни благовидные предлоги для перемещений с места на место.

Предложение Дамблдора совпало с тайными желаниями, и Ремус расслабился. Подзабыл, что этого делать совершенно нельзя. Просто Дамблдор, ставший его ангелом-хранителем много лет назад, всегда действовал успокаивающе, и казалось: все его решения — правильны, все будет хорошо. А в жизни Рема так не хватало этой самой правильности и предопределенности в хорошем смысле этого слова. Да и вообще, порой хочется просто остановиться и позволить другому решить твои проблемы, не всю же жизнь вести неравный бой самому.

И лишь в «Хогвартс-экспрессе» он понял, какую ошибку совершил. Но, как часто бывает, пути к отступлению уже не было. Были взятые на себя обязательства, был долг, был…

Мерлин! Только один Мерлин может понять, что испытал Ремус Люпин, узнав о побеге Сириуса. А еще большее потрясение — колдография в газете.

Даже словами не объяснишь. Словно… Ремус не мог подобрать эпитетов. Как будто он находился в темной комнате, в которой порой страшно, порой одиноко, но уже привычно и понятно, и вдруг зажгли свет. И не тот мягкий и согревающий, который дают разожженный камин или несколько ласковых свечей. А свет от усиленного заклятия люмос или же маггловского освещения. Когда больно глазам и хочется спрятаться. Свет, не приносящий радости. Как… лунный.

Все эти годы он загонял мысли о Сириусе в самые потаенные уголки сознания. Он не хотел их, он их просто ненавидел. Потому что каждая отзывалась тупой болью где-то под ребрами. Потому что в памяти на фоне смеющегося мальчишки всегда возникали руины дома Джима и Лили. И мягкая улыбка Питера и… Гарри. Маленький беззащитный Гарри, который так звонко смеялся, стоило Сириусу взять его на руки.

И… было необходимо как-то это принять. Верил ли Ремус Люпин в предательство?

Ремус Люпин — бывший аврор. Ремус Люпин привык верить фактам. Никаких домыслов, никаких иллюзий — лишь сухие факты. Хранитель тайны — раз. Несколько невинных магглов — два. Питер — три. Сухие факты.

И не вспоминать фразу «я невиновен!», еле различимую, словно с трудом выдавленную, пересохшими искусанными губами. Не вспоминать…

Раньше Ремус Люпин не любил ночи, освещенные полной луной. Потом перестал любить абсолютно все ночи. Когда утомленному сознанию плевать на сухие факты. Когда слышишь негромкий голос:

«Опасен, говоришь? Покажи хоть одного, кто, имея волшебную палочку и десяток заклинаний, неопасен».

Слова друга. Слова человека, который доверял, прощал и принимал.

И сознание упорно сопротивляется. Факты. Сухие факты.

А в голове такое знакомое: «Да брось, Лунатик. Мы быстро. Это всего лишь шутка…».

Мерлин! Знал ли ты, до чего дошутится Сириус Блэк? Знали ли мы все?

И, раз за разом перебирая воспоминания, Ремус не найдет ни одной зацепки, ничего, что могло бы дать повод подозревать Сириуса в измене. И останутся лишь сухие факты и выправка аврора. Их ведь не зря учили выживать в условиях войны. Не верить, не привыкать. Помнится, их всегда критиковали «за слишком безоговорочную дружбу в условиях военного времени».

— Так нельзя, — грозно рычал Грюм. — Нельзя, чтобы при гибели одной детали ломалась вся конструкция.

Молодые новобранцы были лишь конструкцией, призванной помочь в этой борьбе. Конструкцией, которая рухнула летом восемьдесят первого года, когда все «детали» рассыпались и покорежились. Но Великий Мерлин, наверное, это предвидел и сопроводил все падением Того-Кого-Нельзя-Называть, потому что иначе мир ждал крах.

Мерлин сыграл новой фигурой — Гарри.

Ремус зябко поежился.

Измученный вновь нахлынувшими воспоминаниями о собственных школьных годах, усугубленными мерным покачиванием «Хогвартс-экспресса», он и позабыл об одной маленькой детали, пока эта «деталь» сама не явилась в его купе.

Ремусу можно было даже не представлять этого мальчика. И не потому, что он был как две капли воды похож на Джеймса, нет, а потому, что, когда мальчик пришел в себя после обморока, вызванного дементорами, Ремус Люпин увидел слегка испуганный взгляд Лили. Это были ее глаза. Глаза того оттенка, который редко встречался Ремусу.

И завертелось…

Первые две недели в Хогвартсе едва не свели его с ума. Насмешки со стороны факультета Слизерин не трогали. Ремус слишком хорошо знал этот мир изнутри. Доставлял неудобство… Северус Снейп. Да-да, этот «милый» человек был деканом «любимого» факультета, а еще был несколько непривычен окружающий официоз. Профессор Макгонагалл, которую больше не нужно было бояться, но при виде которой все равно возникал давно позабытый трепет и мысленный вопрос, не успел ли чего натворить; профессор Флитвик, приветливо встретивший и сразу попытавшийся вовлечь в приятельскую беседу… И главное… Что же главное? Замок. Сам замок, чьи стены были наполнены голосами тех, других учеников. И воспоминания. Вот здесь его впервые поцеловала Фрида. Вот здесь он нашел окровавленного Сириуса. А там…

И вот эти бесконечные «здесь» и «там» порой доводили до отчаяния. А еще на фоне всего этого был Гарри. Мальчик-Который-Выжил. Какое нелепое прозвище дали газетчики. Ведь «выжил» — это совсем не значит «живет». Или «будет жить», или... Миллионы «или».

У Гарри были друзья. Милая девочка-всезнайка. Ремус про себя всегда улыбался, глядя на нее. Она жутко напоминала Лили. Вот этой привычкой опекать, давать советы и искренне заботиться. И был слегка неловкий какой-то там по счету сын Артура и Молли Уизли.

Мерлин! Как летит жизнь. Это понимаешь только, когда видишь отражение давно знакомых людей в их детях.

Например, сын Люциуса Малфоя был совершенно невыносим. Язвительный, невоспитанный. Хотя нет, не так... блестяще воспитанный и… несчастный. Да, банально несчастный. Оборотни чувствуют такие вещи. Внешняя бравада, эти бесконечные «мой отец, мой отец» вызывали сострадание. Как правило, в словах мы часто выдаем желаемое за действительное, вот и у Малфоя-младшего речи «мой отец» делом не подкреплялись. Отец не появлялся… а у ребенка, по сути дела, не было даже друзей. Слизеринцы вообще были странными. Со школьной парты этого не видно, а вот из-за учительского стола очень даже заметно.

В общем, жизнь Ремуса Люпина впервые за много лет бурлила и била ключом, заставляя зябко ежиться и пытаться придумать предлог как-то все изменить.

А потом произошло несколько вещей. Подумать только! Еще несколько. Словно полный штиль его жизни вдруг сменился штормом в девять баллов.

Во-первых, из Министерства пришла официальная бумага о том, что «Сириус Блэк, сумасшедший убийца, охотится за… Гарри Поттером».

Помнится, Ремус чуть дара речи не лишился, услышав подобную чушь. Зачем? Зачем Сириусу на кого-то охотиться? Это полнейший бред! Это… могло сравниться по эффекту разве что с новостью о самом побеге. Но на этом власти не остановились. «Каждый волшебник, обнаруживший хоть какой-то след Блэка, обязан немедленно сообщить в Министерство, по возможности не подвергая свою жизнь опасности». И по мерзкой ухмылке Северуса Снейпа Ремус вдруг понял, что Сириус обречен. Потянулись бесконечные минуты тревожного ожидания. А если Ремус увидит Сириуса, что он сделает? И что сделает сам Сириус? И что с ним, вообще, произошло? Как повлияли на него эти годы? Узнает ли он кого-то из старых знакомых? Нет, не знакомых — друзей! И слова Фаджа: «Блэк полностью вменяем», и страх вперемешку с желанием найти Сириуса первым, и… усталость и обреченность.

— Не могу понять, как все-таки Блэку удалось сбежать из Азкабана?

Взгляд Снейпа буравит спину. И Ремус Люпин улыбается. Он — единственный из всех знает возможный вариант. Сириус Блэк — анимаг, и перед Ремусом Люпином еще одна дилемма: рассказать или нет. Выучка аврора, так цепляющаяся за сухие факты, знает ответ на этот вопрос. Но Ремус Люпин молчит и вместе со всеми пожимает плечами и удрученно качает головой, не обращая внимания на взгляд Снейпа. Ремус Люпин молчит, потому что ночами утомленному сознанию плевать на сухие факты. Оно знает правду, которая прячется от дневного света. И этого знания хватает Рему, чтобы молчать.

Ремус поднимает воротник пальто. Сколько лет этому пальто, а оно как новенькое. Наверное, потому что ему очень редко приходилось надевать этот маггловский атрибут. Но женщина, попросившая о встрече, назвала именно это место — парк в маггловском квартале. И, глядя на кусок пергамента, исписанный ровным почерком и пахнущий дорогим парфюмом, Ремус отчасти порадовался, что не придется надевать видавшую виды мантию.

Это еще одно неожиданное событие за столь короткое время. Кто эта женщина? Что ей нужно? Лишь фраза «Я хочу поговорить о Сириусе Блэке» и место встречи.

И вот Люпин сидит в парке, размышляя, пойдет ли дождь из грязно-серой тучи над головой, или же ее успеет унести поднимающийся ветер?

— Ремус Люпин?

Вот тебе и аврор. Мужчина быстро встал и обернулся на голос. Невысокая, в дорогой маггловской одежде — неплохой маскарад, мягкий голос и приветливая улыбка. Что-то смутно-знакомое.

— Да, чем могу быть полезен…

— Мариса, — женщина протянула руку в изящной перчатке и после паузы добавила: — Мариса Делоре. Мы учились в Хогвартсе в одно время.

Глядя в это молодое лицо, Люпин вдруг понял, что они не могли учиться в Хогвартсе одновременно. Сколько ей лет?

— Не сочтите за комплимент, но вы слишком юны, чтобы быть моей однокурсницей, — мужчина улыбнулся.

Женщина улыбнулась в ответ.

— Мне двадцать восемь, мистер Люпин. Я училась на втором курсе, когда вы заканчивали Хогвартс.

— Любопытно. Извините, но я вас…

— Не помните, — весело закончила женщина. — Вы и не должны. Пройдемся?

— Да, пожалуй.

Они медленно двинулись по дорожке. Поднявшийся ветер и тучи, окончательно затянувшие небо над головой, разогнали гуляющих. Они оказались в парке одни. Негромкий перестук каблучков, доносящийся сквозь вой ветра и… недоумение. Кто она? Что ей нужно?

— Мисс Делоре… — в голосе послышался вопрос.

— Миссис, — с улыбкой уточнила женщина.

Она схватывала невысказанный вопрос налету. С такими женщинами Ремусу давно не приходилось общаться. Значит, в школе у нее была другая фамилия... Любопытно.

— Итак, миссис Делоре…

— Можно просто Мариса. Я написала вам письмо с просьбой о встрече, потому что мне нужно знать, где я могу найти Сириуса Блэка.

Ремус сбился с шага. За эти годы он привык к тому, что его никто не ассоциировал с Сириусом. Об их дружбе знали лишь те, с кем они с Сириусом учились или работали. Многих из этих людей уже не было в живых, с остальными же Ремус не виделся столь давно, что сейчас был слегка удивлен.

— Миссис Делоре… Мариса, в последнее время мы с Сириусом Блэком находились на некотором отдалении друг от друга, поэтому я ничем не могу вам помочь.

— Мистер Люпин…

Пауза. Он не предложил обращаться по имени, ему был неприятен этот разговор. Женщина поняла.

— Мистер Люпин, я прекрасно осведомлена о том, что с Сириусом Блэком никто не виделся в последние годы. Но вы знаете его, как никто другой. Куда он мог пойти?

— Если понадобится, я отвечу на эти вопросы Аврорату.

— Я не аврор, — женщина улыбнулась. — Я трачу ваше время по просьбе моей подруги. И действуем мы обе не во вред Сириусу. Поверьте.

— Миссис Делоре, Сириус Блэк — преступник. Об этом твердят все вокруг. Его колдографии на каждом шагу. Его ищут маги, магглы, а вы говорите подобное.

— Но мы-то с вами знаем, что все они ошибаются.

Мариса Делоре остановилась и посмотрела ему в глаза. Ремус встретил прямой взгляд. Было в нем что-то смутно знакомое. Кто она? Порыв ветра вырвал край ее шейного платка из-под воротника кашемирового пальто. Женщина перехватила его и попыталась заправить, но разошедшийся не на шутку ветер бросил ей в лицо прядь темных волос.

— Ваша подруга... Кто она?

Женщина наконец справилась с платком и чуть пожала плечами. Ремуса Люпина осенило догадкой.

— Эмили? — он напряг память. — Эмили Кристалл?

Миссис Делоре вновь улыбнулась. Ремус обратил внимание на то, что она часто улыбается. Словно это — часть ее образа.

— Я незнакома с Эмили Кристалл, извините. А моя подруга — наша общая знакомая. Нарцисса Малфой.

Ремус поперхнулся очередным вопросом. Вот тебе на!

За последние годы он много слышал о семье Малфой. Лично ему, как аврору, да и вообще здравомыслящему человеку, попытки Люциуса обелить собственное имя казались шитыми белыми нитками. Но у того были деньги, которые, как это ни прискорбно, решали все. Люциус Малфой не только сумел избежать наказания, но и процветал, насколько Ремус мог судить из газет. Так же много писали о Нарциссе, занявшейся благотворительностью. Да и эту женщину он видел, скорее всего, в одной из газетных публикаций.

— А почему миссис Малфой не обратилась ко мне сама?

Спросил и сам усмехнулся.

— Вы правы, — перехватила его усмешку женщина. — Она не может встретиться с вами. Это ее скомпрометирует.

— А вас нет?

— Меня — нет.

Странная женщина.

— Какую фамилию вы носили в Хогвартсе?

— Малфой. Я — сестра Люциуса.

Это, наверное, ветер заложил уши? Ему, определенно, показалось... В семье Малфоев есть нормальные люди?

— Любопытно, — протянул Ремус.

— Мистер Люпин.

— Можно Ремус.

Улыбка.

— Ремус, у меня просьба: если вдруг вы что-либо узнаете о Сириусе Блэке, дайте знать, пожалуйста, — она протянула карточку со своим адресом. — Для Нарциссы это важно.

— Спустя столько лет?

— Ну, для вас же это важно. Хотя лет прошло не меньше.

Ремус посмотрел на грязную газету, летящую над тротуаром.

— Это — дружба, — надтреснуто проговорил он.

— А это — любовь, — в тон ему отозвалась Мариса.

Ремус повернулся к женщине.

— Хорошо. Я сообщу вам...

— Спасибо.

— Передавайте миссис Малфой мой поклон.

— Обязательно.

Мариса улыбнулась. Ветер окончательно испортил ее прическу и сделал моложе лет на десять.

— Вот сейчас я вас вспомнил, — вдруг проговорил Ремус.

— Правда?

— Вы учились на факультете Фри… в Когтевране.

— Точно! Я училась на факультете Фриды Забини.

На этих словах уголок его губ дернулся.

— Вы забавная.

— Многие так считают, только не все говорят.

— Я могу передать привет и ей? Вы ведь видитесь?

— Изредка. Фрида мало появляется на светских раутах, да и я, признаться, тоже.

— Как она?

— О… — Мариса вновь улыбнулась. — Подобные вопросы всегда ставят меня в тупик. Она работает доктором.

Ремус тоже улыбнулся. Он всегда знал, что Фрида не будет жить по чьей-то указке. Долг семьи — это одно, а дальше она выберет свою жизнь сама.

— У нее чудесный сын. Его зовут Брэндон. Ему сейчас семь. И… пожалуй, все.

— А почему вопросы ставят в тупик?

— Ну, вас же не анкетные данные интересуют, смею предположить.

Ремус приподнял бровь.

— Не обижайтесь, Ремус. Я имела в виду, что вас интересовала она сама, а не регалии мужа и заслуги семьи. Правильно? Здесь я ничего сказать не могу, извините. Мы не очень близко общаемся.

— Значит, она редко бывает в доме Люциуса?

— Она вовсе там не бывает.

Ремус не знал, рад ли был услышать эти слова. Он вообще ничего не знал. Эта женщина, словно принесенная самим ветром, срывающим сейчас осеннюю листву с деревьев и поднимающим мусор с земли, появилась слишком неожиданно. Он не был готов к вопросам. И к ответам не был готов. Мужчина посмотрел в глаза собеседницы и увидел в них отражение пасмурного неба. И почему он сразу не заметил, что она — Малфой?

— Я был рад знакомству с вами, Мариса, — искренне проговорил он, не желая обращаться ни к ее старой фамилии, ни к новой, потому что нужно добавлять миссис, а женщина ее круга, не боящаяся скомпрометировать себя, мужа, это как-то… нехорошо. Это не вязалось с ее искренней улыбкой и звонким смехом

— Взаимно. Я буду ждать от вас вестей.

— Всего доброго.

Ремус Люпин пожал протянутую руку, и в этот миг сверху упали первые капли осеннего дождя. Крупные, холодные, безжалостные.

Мариса смешно втянула голову в плечи и подняла воротник. Ремус последовал ее примеру.

— Думаю, пора наколдовать зонтик, — прокричал он, стараясь перекрыть шум дождя, начавшегося в полную силу.

— Нет! Я люблю дождь. Прощайте.

Она взмахнула рукой и двинулась по дороге.

— Эй, там маггловская часть.

— Метро я тоже люблю! — раздалось сквозь шум дождя.

Ремус Люпин смотрел вслед уходящей женщине. Она любит дождь и метро. А Ремус не любил ни того, ни другого. Метро — после того, как пришлось однажды там работать, ликвидируя последствия нападения Пожирателей. А дождь… Дождь Ремус Люпин не любил по другой причине.

Мужчина убрал с лица прилипшие пряди и хлопнул в ладоши, трансгрессируя в Хогсмит.

* * *

— Неужели ничего? Может, он просто не стал говорить?

— Вряд ли, — Мариса задумчиво смотрела на пламя камина.

Нарцисса разочарованно вздохнула.

— Хотя… он только вернулся. Возможно, еще правда не знает. Придется ждать.

— Я оставила адрес. Так что будем ждать.

— А какой он?

— Кто? — вынырнула из задумчивости Мариса.

— Ремус. Какой он сейчас?

— Такой же и не такой. Постарел, поседел. Устал.

— Поседел? С ума сойти. Мы ведь ровесники.

— Сириус тоже поседел.

Нарцисса откинулась на спинку стула.

— Мерлин, как летит время.

— А глаза у него все такие же. Совсем, как в школе. Такие, знаешь, будто он знает ответы на все твои вопросы, только молчит, потому что боится, что ты не поймешь.

— Ты-то откуда помнишь? — Нарцисса с легким удивлением посмотрела на подругу.

— Не знаю. Он мне так запомнился, когда я передавала Фриде что-то, а она была с ним. Мы тогда только поздоровались, но взгляд мне запомнился.

Нарцисса улыбнулась.

Так странно. Ее последняя надежда — Ремус Люпин, человек, с которым в школе пересекалась-то два-три раза, но каждый разговор помогал что-то понять в себе, что-то сделать или же, наоборот, не сделать, одуматься, замереть у последней черты и посмотреть на вещи по-иному.

Осталось надеяться, что Ремус Люпин поговорит с Сириусом…

Собирался ли Ремус говорить с человеком, которого считал другом и предателем почти одинаковое количество лет? Нарцисса надеялась, что собирался. Мы всегда на что-то надеемся.

Ремус же… Ремус боялся встречи, Ремус гнал от себя мысли о самой возможности увидеть Сириуса, потому что по всем мыслимым и немыслимым законам в тот миг он должен будет поднять волшебную палочку и вспомнить аврорские навыки. Но как же быть тогда с тем, что внутри, с тихим голосом, который еще во что-то верит? Поэтому Ремус малодушно надеялся избежать встречи, не делать выбора между разумом и сердцем. Он искренне надеялся, что Судьба не станет снова его испытывать. Она и не стала.

Все случилось так быстро, что Ремус совершенно не успел испугаться, осознать…

Карта Мародеров… Сириус и… все встало на свои места. Так просто! Кусочки мозаики, которые столько лет никак не желали складываться в достоверную картину, будто ошибся где-то в самом начале, и последние составляющие не желают вставать на положенные места, внезапно оказались найдены. Одно имя «Питер Петтигрю», и осознание едва не сбило с ног. Он даже позабыл выпить зелье, кубок с которым стоял тут же, на письменном столе. Да что там зелье! Он позабыл, как дышать, он даже не вспомнил о том, что сегодня полнолуние, а ведь не один десяток лет каждый месяц с замиранием сердца ждал подобную ночь. Одно имя человека, награжденного орденом Мерлина, оплаканного и возведенного на героический пьедестал, и сразу вспомнились все те мелочи, которые крутились в голове эти годы. Крутились где-то на самом краю сознания, впрочем, не настолько близко, чтобы зацепиться за них, вытащить на свет из закоулков памяти.

— Сколько раз Джеймс будет менять пароль!

Возмущение, нервное передергивание плечами.

Тогда казалось, что это напряжение, вызванное очередной гибелью кого-то из авроров. Кого, Ремус уже не помнил. Помнил лишь недовольный голос Питера…

— Я тут подумал…

Сириус Блэк крутится на стуле так быстро, что смотреть на него невозможно. И как самого не укачивает?

— Не больно с непривычки? — добродушно уточняет Ремус, покусывая кончик пера в попытке продумать начало отчета об очередном боевом вызове. Сириус мешает этим мельтешением, да и постоянным звуковым сопровождением.

— Как-то глупо и очевидно делать Хранителем кого-то из нас, — он пропускает реплику мимо ушей.

— Джиму видней, — рассеянно говорит Рем.

— Понимаешь, мы самая очевидная мишень, — Сириус наконец прекращает вращаться на стуле, встает, потягивается, сдувая челку с глаз, — вот если бы кого-то, на кого никогда не подумают, слабого, неприметного…

Рем досадливо отмахивается, потому что появившаяся было умная мысль снова спряталась в лабиринтах его извилин, порядком уставших за эти дни.

Ремус не вспоминал этот разговор много лет, а вот теперь всплыло. Чего он хотел, осознав правду? Помочь Сириусу? Наказать Питера? Спасти детей, которые наверняка ни о чем не подозревали? Насчет Сириуса он не опасался, хотя… Двенадцать лет Азкабана. Как можно предсказать поведение человека после подобного? Нет, конечно, Рем не верил в то, что Сириус может причинить вред Гарри. Нет, только не сыну Джима. Но… он может попытаться убить Питера, а Гарри… Гарри слишком похож на Лили в своем обостренном чувстве справедливости. Он не позволит причинить вред человеку без объяснения причин. И как поведет себя Сириус с его наплевательским отношением к правилам и доводам здравого смысла, да еще вкупе с многолетней ненавистью...

А потом…

Потом была хижина, ненавистная хижина, в которой он провел столько лунных ночей, одиноких и наполненных страданием, пока трое мальчишек не решили стать анимагами. Угрызения совести вперемешку с радостью… Хижина навевала слишком много…

Старые ступени, свежие следы в многолетней пыли и голоса…

Все так стремительно, быстро и необратимо. Обвинения, отчаянная храбрость тринадцатилетних детей, недоумение, лихорадочные попытки все объяснить ребятам и не позволить Сириусу наделать глупостей, старательно отгоняя от себя мысли о том, что его рукопожатие стало не уверенным, как в юности, а, скорее, отчаянным. И взгляд…

Мерлин, ту ночь, когда было сказано так много и так мало, Ремус Люпин вспоминал потом очень часто.

Почему осознание всегда приходит слишком поздно? Почему правду узнаешь так внезапно, что неизменно оказываешься неподготовленным? Ведь как хорошо было бы вести тот разговор с Гарри в спокойной и дружеской обстановке, а не с оглушенным Снейпом под боком и хнычущим Питером.

Питер — отдельная история. Все последующие годы Ремус старательно гнал от себя воспоминания о ползающем на коленях человеке. Наверное, стоило задуматься еще тогда, на этапе превращения в анимагов. Разве мог настоящий Человек превратиться в крысу? И все же между слегка неуклюжим и смешным Питером из детства и этим пресмыкающимся предателем была разница. Так хотелось думать, потому что принять правду было слишком сложно.

И Гарри… бедный мальчик, идеалы которого рушились с сумасшедшей скоростью. Одна правда сменяла другую слишком стремительно. И Ремус с болью видел в зеленых глазах упрямство Джеймса и сострадание Лили. И эта фраза «я не хочу, чтобы друзья моего отца стали убийцами».

Захотелось схватить этого ребенка за плечи и встряхнуть. «Мальчик, тебе всего тринадцать, ты не должен решать подобные вопросы! Ты должен гонять на метле, посматривать на девочек и беспокоиться о ненаписанном эссе!» Почему одному ребенку выпало столько испытаний?

Ремус не знал ответа на вопрос тогда, как не знал его и теперь. Тот сумасшедший день закончился в лучших традициях книг с элементами ужасов.

Стоило им выбраться из подземелья, стоило Ремусу немного расслабиться от негромких голосов Гарри и Сириуса, переговаривающихся за спиной, как из-за туч выбралась… луна.

Люди воспевают Луну, люди посвящают ей стихи, серенады, наделяют мистическими свойствами. За людей можно только порадоваться, ибо они не знают, как плавятся кости, и остатки человеческого разума ускользают за невидимую грань. И отчаянно не хочешь, пытаешься предотвратить это, но раз за разом понимаешь, что ты слабее. Ты — человек, сумевший подчинить себе природу, научившийся закручивать время в спираль, заставивший служить себе животных — слабее холодного бездушного светила… Наверное, потому что оно старше. Через сто лет от тебя останется лишь трава и, возможно, воспоминания, а оно так и будет озарять равнодушным светом землю и через сто лет, и через тысячу.

Как Ремус ненавидел этот свет и как восхищался его красотой. Мистической и неотвратимой. Каждый раз последний проблеск человеческой мысли был о нереальной красоте серебристого света.

А потом было утро. Привычное раскаяние и замирающее сердце. «Что на этот раз?»

И предчувствие не обмануло. Мало того, что он чуть не покалечил детей, так еще Сириус… Мерлин! За что одним людям выпадает так много испытаний? Ведь Сириус был в шаге от свободы и оправдания. И все споткнулось о такую случайность, как не выпитое зелье. Ремус потом в отчаянии швырнул наполненным кубком в стену. Но горю это не помогло. Сириус по-прежнему осужден, хотя благодаря Гарри... снова Гарри… жив и на свободе, Северус Снейп празднует победу, несколько омраченную отсутствием ордена Мерлина, Дамблдор доволен, а сам Ремус пакует чемоданы. И к его очередной профессии опять прибавляется слово «бывший». Бывший аврор, бывший лекарь… Сколько этих «бывших» в его жизни…

Его жизнь вообще похожа на ледяные горки. Долго взбираешься наверх, потом быстро летишь вниз. Весело быть оборотнем.

Ремус даже не догадывался, что со всеми происходит нечто подобное. Ведь мы видим лишь свои проблемы.

И снова путь наверх. Снова попытки найти себя в жизни, необходимость скрывать правду, прятать мысли и участь — получать отказы.

Орден Феникса стал для Ремуса своеобразной наградой. И не только потому, что он вновь смог почувствовать себя нужным и полезным, оказаться среди людей, знающих его тайну и относящихся к этому с пониманием. Потому, что он впервые за столько лет мог быть самим собой. Ведь это так много! К тому же он снова мог защищать сына Джима и наконец оказаться рядом с Сириусом. И это было подобно искуплению многолетнего недоверия.

Можно сказать, Ремус Люпин был счастлив, пока жизнь не начала вносить свои коррективы.

Все эти два года у него по-прежнему хранилась визитная карточка Марисы Делоре, но сообщить об этом другу он так и не смог. Они с Сириусом перебрасывались короткими письмами ни о чем и обо всем, шифруя все старыми приемами из бытности мародеров. Адрес Ремус так и не решился отправить, опасаясь того, что письма могут проверяться. Да и о Нарциссе за это время не было сказано ни слова.

Потом все завертелось. Орден пополнялся новыми членами и подсчитывал выбывших. Рейды, охрана, сбор сведений. Члены Ордена вертелись, как белки в колесе, порой не успевая толком перекусить и повидаться с близкими. От избытка адреналина снова бурлила кровь, и с полным основанием можно было рассказывать, прихлебывая горячий чай: «А у меня сегодня…».