ГЛАВА 9. Дама недомогает

Серегил проснулся на рассвете от собственного сдавленного стона. Он попытался заглушить его, уткнувшись в подушку, но даже слабого звука оказалось достаточно, чтобы Алек появился из своего закутка.

– Что такое? Что случилось? – прошептал юноша, на ощупь пробираясь через заставленную багажом каюту.

– Ничего не случилось. Просто приснился кошмар. Алек положил руку на плечо Серегила:

– Ты дрожишь, как перепуганная лошадь.

– Будь добр, зажги свечу. – Серегил сел на постели, обхватив колени, стараясь унять дрожь.

Алек быстро зажег свечу от висящего у трапа фонаря и встревоженно посмотрел на Серегила.

– Ты и бледен как привидение. Иногда самый быстрый способ прогнать кошмар – это рассказать о нем.

Серегил сделал долгий медленный вдох и жестом пригласил Алека придвинуть поближе единственный стул; он явно не торопился уснуть опять.

– Было утро, – начал он тихо, не сводя глаз с пламени свечи. – Я оделся и собрался выйти на палубу. Я позвал тебя, но ты куда‑то отлучился, так что я пошел один., В небе бурлили тяжелые лиловые тучи, свет, пробивавшийся сквозь них, был резким и желтоватым – знаешь, как бывает перед самой грозой. Наш корабль представлял собой жалкое зрелище – мачта сломана, парус наполовину свешивается в воду, палуба засыпана обломками. Я снова позвал тебя, но на корабле не было никого, кроме меня. Вода за бортом казалась черной и маслянистой, и всюду вокруг плавали отсеченные головы, руки, ноги, тела… – Серегил провел рукой по губам. – Насколько я мог разглядеть берег, там тянулась безжизненная пустыня – обожженная и развороченная земля. Почва с погибших полей плыла по реке и у меня на глазах, казалось, собиралась вокруг корабля в огромные кольца и полосы. По мере того как они приближались, я начал слышать звуки. Сначала я не мог определить их источника, но потом понял, что они доносятся отовсюду вокруг меня. Это были… были плавающие в воде части тел. Они все двигались, руки сгибались, ноги брыкались, головы гримасничали.

Серегил услышал, как Алек ахнул от отвращения: для последователя Далны не было ничего ужаснее расчлененного трупа. Серегил порывисто вздохнул и заставил себя продолжать:

– Тут корабль качнулся, и я понял, что нечто карабкается по полощущемуся в воде парусу. Я не мог видеть, что это такое, но оно дергало судно, как поплавок. Я вцепился в поручень, ожидая появления этого нечто. Я знал, что оно невыразимо мерзко, что один вид его вдребезги разобьет мое самообладание, но даже в пучине этого ужаса какая‑то крохотная часть моего рассудка кричала, что есть нечто невероятно важное, о чем я обязательно должен вспомнить. Я не знал, спасет ли меня то, что я должен вспомнить, но понимал всю необходимость подумать об этом до того, как погибну. И тут я проснулся. – Серегил выдавил из себя бодрый смешок. – Вот и все. Звучит довольно глупо.

– Нет, это по‑настоящему плохой сон! – Алек поежился. – И ты все еще выглядишь неважно. Как ты думаешь, тебе удастся теперь уснуть?

Серегил бросил взгляд на светлеющий квадрат окна.

– Не стоит, скоро утро. А ты отправляйся в постель. Нет смысла нам обоим бодрствовать из‑за ерунды.

– Ты уверен?

– Да. И ты был прав: нужно было рассказать сон. Он уже потускнел, – солгал Серегил. – Все будет хорошо.

Пока Серегил занимался утренним туалетом, сон действительно начал тускнеть в его памяти, но на смену ему пришло сильное чувство беспокойства. Головная боль вернулась тоже, сделав Серегила раздражительным и лишив аппетита. К полудню он так плохо себя чувствовал, что снова уселся у бушприта, рассчитывая, что там его никто не побеспокоит.

Путешествовать переодевшись всегда непросто, но Серегил обнаружил, что выбранная им на этот раз роль еще более обременительна, чем обычно. Он определенно был не в настроении должным образом реагировать на несвоевременные заигрывания Раля. Капитан же постоянно находил предлоги появляться рядом с госпожой Гветелин: то обращая ее внимание на достопримечательности, мимо которых они плыли, то интересуясь, удобно ли ей, то предлагая всевозможные развлечения ее молодому пажу. Он принимал ее застенчивые извинения вполне добродушно, но был тверд в своем намерении угостить их ужином вечером., Вскоре после обеда, поданного в полдень, Серегил извинился и удалился в свою каюту отдохнуть. К тому времени, когда Алек разбудил его и напомнил, что пора одеваться к ужину, Серегил чувствовал себя гораздо лучше.

– Мне жаль, что пришлось оставить тебя в одиночестве на палубе, – извинился он перед Алеком, пока тот возился с запутавшейся шнуровкой. – Завтра госпожа Гветелин решит не выходить из каюты, а паж будет ей прислуживать:

пора продолжить твое обучение. Для фехтования здесь нет места, ну да мы что‑нибудь придумаем. Может быть, займемся пением или потренируемся в фокусах. Этим нужно заниматься все время, иначе теряешь сноровку.

Серегил сбросил помявшееся платье и вынул из сундука новый наряд. После того, как Алек туго зашнуровал его, Серегил набросил на волосы тонкую вуаль, закрепил ее шелковой лентой и расправил складки так, чтобы они изящно легли на плечи. К кольцу с гранатом, которое он носил раньше, добавились другие украшения: тяжелая золотая цепь и серьги из крупных жемчужин.

– Клянусь пальцами Иллиора, я умираю с голода, – сообщил он Алеку, заканчивая туалет. – Надеюсь, я сумею вести себя за столом, как положено даме. Что будет на ужин? Алек, ты меня слышишь?

Юноша смотрел на него с озадаченным выражением. Вспыхнув, он моргнул и ответил:

– Рагу из дичи. Я ощипывал птичек по просьбе кока, пока ты спал. – Он сделал паузу, потом добавил, усмехаясь: – И я наслушался разговоров матросов: твой маскарад производит на них впечатление.

– Да? И что же они говорили?

– Кок уверяет, что он никогда еще не видел, чтобы капитан так увлекся женщиной. Другие заключали пари, добьется ли он от тебя милостей до тех пор, как мы прибудем в Нанту.

– Весьма маловероятно. Надеюсь, ты будешь верен долгу и защитишь мою добродетель, пока мы не ступим на берег, мой дорогой Кирис.

На их стук дверь открыл сам капитан Раль. Ради торжественного случая он нарядился в старомодный бархатный кафтан и даже подстриг бороду. Стеная в душе, Серегил протянул ему руку и позволил проводить себя к столу.

– Добро пожаловать, прекрасная госпожа! – воскликнул Раль, подчеркнуто игнорируя Алека и удерживая руку Серегила в своей. – Надеюсь, тебе все здесь понравится.

Маленький столик был накрыт на троих, вино уже налито в бокалы, восковые свечи – вместо вонючего масляного фонаря – зажжены.

– Ах, ты свежа, как весенняя роза на рассвете, – продолжал капитан, усаживая Серегила с обретенной долгой практикой галантностью. – Мне больно было видеть, какой поникшей ты выглядела сегодня днем.

– Мне гораздо лучше, благодарю, – пробормотал Серегил. Алек подмигнул ему за спиной Раля.

И дичь, и вино оказались превосходны, однако беседа во время еды носила не особенно оживленный характер. Раль продолжал не замечать Алека и довольно резко оборвал его, когда юноша намеренно заговорил о гипотетическом супруге госпожи Гветелин. К этому времени, однако, Алек освоился со своей ролью и начал получать от нее удовольствие.

– Не расскажете ли вы нам о новостях с юга, капитан, – предложил Серегил, когда над столом повисла особенно напряженная пауза.

– Ну, я думаю, ты уже слышала о пленимарцах? – Раль потянулся за большой почерневшей трубкой. – Ты позволишь, госпожа? Благодарю. Перед тем как мы отчалили из Нанты две недели назад, пошли разговоры о том, что старый Верховный Владыка, Петасариан, снова болеет и долго не протянет. Это ничего хорошего нам не сулит, если ты хочешь знать мое мнение. Я ведь скаланец по рождению и не очень люблю пленимарцев, но Петасариан по крайней мере соблюдал заключенные договора. Молодой же его наследник Клистис – это совсем другое дело. Говорят, последний год он является фактическим правителем, и многие считают, что он опять готовит войну. По слухам, и к болезни старика он руку приложил, если ты понимаешь, что я хочу сказать. К тому же многие в Пленимаре считают, что Двенадцатый Куросский договор не должен был быть подписан; поэтому они хотят, чтобы Петасариан не путался под ногами у сына, когда тот примется наводить порядок.

– Так ты думаешь, что будет война? – Серегил с легкостью придал своему голосу женственное очарование. Раль важно пыхнул трубкой.

– Скала и Пленимар не знают, чем себя занять, когда не воюют друг с другом, хотя я считаю, что это Пленимар раскачивает лодку. Да, я думаю, что они снова собираются напасть друг на друга, и попомни мои слова, на этот раз пустяками не обойдется. Те купцы, что имеют дела в Пленимаре, говорят, что в портах вовсю строят новые корабли. По всему побережью орудуют вербовщики, и матросы побаиваются сходить на берег.

Это было новостью для Серегила, но прежде, чем он смог расспросить капитана более подробно, появился юнга, чтобы убрать со стола. Пока юнга уносил тарелки и менял скатерть, Раль отпер шкафчик над своей койкой и достал оттуда пыльную бутылку и три маленьких оловянных бокала.

– Выдержанный коньяк из Зенгата. Настоящая редкость, – сообщил он, наполняя бокалы. – Мои деловые контакты в Нанте дают мне возможность приобретать такого рода вещи. Давай, молодой господин Кирис, выпьем за здоровье нашей прекрасной дамы. Да будет она радовать глаза и сердца тех, кто удостоится чести видеть ее!

Хотя капитан обращался к Алеку, он при этом не отрывал взгляда от Серегила.

Тот скромно потупился и пригубил огненный напиток.

Алек поднял кубок в ответ и, демонстрируя искреннее ликование, провозгласил ответный тост:

– И за здоровье благородного младенца, которого она носит под сердцем, моего будущего кузена!

Раль поперхнулся коньяком. Серегил бросил на Алека веселый изумленный взгляд, но успел взять себя в руки, пока капитан не прокашлялся.

– Я не стала бы касаться этой темы, если бы не юношеский энтузиазм моего дорогого родича, – пробормотал Серегил, отставляя кубок. Майсенские благородные дамы были известны своей сдержанностью и скромностью.

Однако Раль явно был обескуражен меньше, чем рассчитывал Алек. Серегил мог догадаться, какие мысли промелькнули за этими темными глазами: «В конце концов, если поле уже вспахано и засеяно, а красотка все еще хороша, так в чем же дело?», – О госпожа, я и не имел представления!.. – Капитан похлопал ее по руке с еще большим жаром. В этот момент появился кок с подносом, на котором было несколько закрытых чаш. Раль поставил одну из них перед Серегилом. – Неудивительно, что ты не очень хорошо себя чувствовала. Может быть, десерт восстановит твои силы.

– Действительно. – С улыбкой предвкушения Серегил поднял крышку и застыл в неподвижности, смертельно побледнев. В чаше, полной отсеченных ушей и языков и вырванных глаз, извивались черви. Серегила обдала горячая волна тошноты и паники. Со звоном уронив крышку чаши, он бросился вон из каюты.

– Не пугайся, мальчик, – услышал он за спиной голос Раля. – Это вполне обычно для женщин в ее положении…

Добежав до поручней, Серегил перегнулся через борт, и его вырвало. Только через несколько секунд он смутно осознал, что рядом стоит Алек.

– В чем дело? – спросил юноша испуганным шепотом.

– Отведи меня вниз, – простонал Серегил. – Быстро, отведи меня вниз.

Алек почти в охапку отнес его по трапу в каюту, и Серегил рухнул на койку и закрыл лицо руками.

– Что случилось? – умоляюще спросил Алек, обеспокоенно склоняясь над ним. – Может быть, сходить за капитаном или принести тебе коньяка?

Серегил отчаянно замотал головой, потом взглянул на юношу:

– Что ты видел?

– Как ты выбежал из каюты.

– Нет! В чаше. Что ты в ней видел?

– В чаше с десертом, имеешь ты в виду? – непонимающе переспросил Алек.

– Печеные яблоки.

Серегил поднялся, подошел к единственному маленькому окошку, открыл его и глубоко вдохнул холодный воздух. Его мучил страх, острый, как лезвие кинжала. Все его инстинкты требовали, чтобы он защищался, а главное, бежал – бежал куда угодно. Голова его снова раскалывалась, а пустой желудок, казалось, завязался узлом.

Повернувшись лицом к Алеку, он тихо проговорил:

– Я видел совсем другое. Чаша была полна… – Он умолк, вспоминая ужасное, непреодолимое чувство паники, охватившее его при взгляде на чашу. – Не важно. Только это вовсе не были печеные яблоки.

По его телу прошла судорога, и Серегил прислонился к стене.

Перепуганный еще больше, Алек подвел его к койке и заставил сесть. Серегил забился в угол, прижавшись спиной к переборке. Но он все же достаточно владел собой, чтобы послать Алека к капитану Ралю с извинениями от имени госпожи Гветелин: по‑видимому, в ее теперешнем состоянии дама не переносит запаха некоторых блюд.

Когда Алек вернулся, он обнаружил, что Серегил беспокойно мечется по каюте.

– Запри дверь и помоги мне снять это проклятое платье! – прошипел он; ему было трудно стоять спокойно, пока Алек возился со шнуровкой. Потом Серегил натянул кожаные штаны под ночную рубашку, закутался в плащ и снова уселся; в углу койки, спрятав рапиру между подушкой и стеной.

– Иди сюда, – прошептал он и указал Алеку на место рядом с собой.

Сидя плечом к плечу с Серегилом, Алек чувствовал, как того время от времени сотрясает озноб, хотя тело его горит лихорадочным огнем.

Однако голос Серегила был тверд, хотя еле слышен.

– Со мной что‑то происходит, Алек. Я не уверен в том, что именно, но ты должен обо всем знать – неизвестно, что будет со мной дальше. – Серегил рассказал Алеку о кошмарном видении и о сопровождавшем его чувстве всеобъемлющего ужаса. – Это или безумие, или колдовство, – заключил он мрачно. – Не знаю, что хуже. Я никогда ничего подобного не испытывал. Это… это в чаше… Я видывал вещи во сто раз ужаснее и внимания на них не обращал. Обо мне многое можно сказать, Алек, но назвать трусом меня нельзя. Что бы со мной не происходило, боюсь, что все станет еще хуже, прежде чем пойдет на лад. – Он рассеянно потрогал деревянный диск, висящий на шее. – Если ты захочешь продолжать путешествие без меня, я пойму. Ты мне ничего не должен.

– Может быть, и нет, – ответил Алек, стараясь не думать о том страхе, который внезапно охватил его, – но мне это кажется неправильным. Я остаюсь.

– Что ж, я не буду требовать от тебя выполнения обещания, но все равно спасибо. – Подтянув колени к подбородку, Серегил опустил голову на руки.

Алек собрался было уйти в свой закуток, когда ощутил, как Серегила снова начал бить озноб. Прислонившись к стене, он молча просидел рядом с ним всю ночь.