Звуки в ночи

ОБ ОЩУЩЕНИИ, что за ними наблюдают, не отпускавшем со вчерашнего дня, все помалкивали. Прошлой ночью гостей у них не было, однако Алек мог поклясться, что снова заметил кое‑что не вершине слева от себя, едва они устроились на ночлег. И опять – ни единого признака живой души, но ощущение чужого присутствия не покидало.

Погода здесь была ясной, однако тёмные облака и туман всё сгущались над проходом, к которому они держали путь, грозя обернуться наледью под ногами.

– Можем переждать, пока не прояснится, – предложил Серегил.

Микам внимательно пригляделся к небесам.

– Лучше попробуем продвинуться как можно дальше. На той стороне я буду чувствовать себя гораздо спокойнее.

– Тихо! Гляньте‑ка, – Алек держал в руке прядку волос Себранна. Цвет снова тускнел, превратившись в смесь грязно‑серого с серебристым. – Всё повторяется, и на сей раз ещё быстрей.

Серегил наклонился, и подняв голову Себранна, открыл его шею.

– Здесь тоже проступила белизна. Проклятье!

– Что будем с этим делать? – спросил Микам. – Мы могли бы связаться с Теро при помощи одного из жезлов посланий, которые дала вам Магиана.

– И как долго это будет продолжаться? – отозвался Серегил. – Чтобы добраться сюда, ему понадобится не один день, если он вообще сумеет это сделать. Что ж мы всего лишь рискнули, в надежде на лучшее.

– Так что же мы собираемся предпринять? – вмешался Алек.

– То же, что собирались сделать прежде, пока Теро не сунул свой нос. Подумаем о правдоподобном объяснении и станем двигаться дальше.

Эбрадос гнали своих коней во весь опор, стараясь наверстать упущенное время и сократить дистанцию, отделявшую их от добычи. Когда же они добрались до тропы в горах, скакать стало хоть и труднее, однако гораздо проще держать след, к тому же тут не было разбегавшихся в стороны многочисленных дорожек. И куда бы не вела эта тропа, похоже, иного пути через эти места не было. Разведчики Ризера доложили, что вокруг – ни одной живой души, хотя они и обнаружили останки какой‑то деревушки неподалеку от своего пути. И даже на небольших лужайках они не увидели ни домов, ни домашней живности, ни вспаханных участков.

Найденный же случайно след от копыта с кривым гвоздем, окончательно убедил их, что они верно идут по следу.

На вторую ночь Новен обнаружила ночную стоянку беглецов. По следам копыт и отпечаткам тел на снегу было можно узнать всё, что душе угодно. А останкам потемневшего кострища было от роду день или два.

Пошарив по окрестностям, Ризер нашёл и их туалет, и другие следы – там, где они потрошили кроликов и обдирали с них шкурки.

– Хм, полукровка со своим луком не дают им остаться с пустым брюхом? – спросил Рейн, присаживаясь на корточки и пересчитывая черепа. – Что ж, он, по крайней мере, хоть ещё на что‑то годен, помимо того, чтобы питать своей кровью тайан’джила.

– А может быть и не только на это, – хохотнул в ответ Тегил. – Видел я, как они там устроили свои лежанки: один в сторонке, а двое рядышком. И гляньте‑ка сюда!

Он заставил их вернуться к цепочке следов на снегу, по которой было видно, что один уходил куда‑то, в одиночку, в сторону леса.

– Самый тяжёлый из них… тирфейе… судя по глубине следов. Тот, кто ночует один, надо полагать.

– Лучше знать всё, если дело дойдёт до драки, – ответил Ризер.

– Гляньте, что я нашёл! – воскликнул Рейн, когда все возвратились к очагу.

Он нагнулся и подобрал длинное белое перо с несколькими серыми полосками.

– Перо белой совы. Точно такой же, какую я видел прошлой ночью.

Ризер едва удостоил его взглядом.

– Если обрезать ствол, может выйти неплохое перо чтобы писать письма.

– Это птица Матери, – сказал мальчику Турмай. – Сбереги его, оно принесет тебе удачу.

– А что скажете вот про это? – Сона присела возле кострища и взяла с земли прядь волос. Темных, с подпалёнными кончиками.

– То, что они обрезали свои волосы, – отозвалась Новен. – Что тут такого?

– Нет, ты только понюхай их, Капитан!

Ризер взял у неё прядку и поднёс к носу. Запах был сладковатым, как от цветка, с легким оттенком магии, которую Ризер не смог опознать. А ещё среди тёмных волосков было несколько серебристых.

– Они пытаются скрыть его, но, похоже, не слишком успешно.

С наступлением темноты разбили большой костер и устроились вокруг него, чтобы доесть остатки косули, убитой Новен с её метким луком, а также догрызть репу, украденную с одной из ферм несколько дней назад.

Поев, Турмай уселся на своей лежанке и принялся играть. Все уже привыкли к этой странной музыке. А Ризеру даже стало интересно, какие ещё невероятные звуки сможет извлечь колдун.

Быть может именно это и заставило его отвлечься, так что он оказался совершенно не готовым к появлению полудюжины человечков, вдруг высыпавших в круг света от костра. Первой мыслью Ризера было то, что они кажется, безоружны. Второй – что один из них так же, как и Турмай имеет при себе такой же у’лу, а на его лице и руках – такие же колдовские метки, как у Турмая.

Они были одеты в свободные кожаные туники, украшенные зубами животных, а их черные гривы были ещё и длиннее и косматее, чем у Турмая. Турмай же, поднявшись и поклонившись человечку с у’лу, выглядел ничуть не менее удивленным, чем сам Ризер. Чужак поклонился ему в ответ и сказал что‑то на языке, сильно напоминавшем язык рета’ноев. Скорее всего, это он и был, потому что Турмай улыбнулся в ответ и заговорил с тем же труднопроизносимы акцентом.

Они немного побеседовали и осмотрели у’лу друг друга, и только потом Турмай начал переводить остальным.

– Это – народ рета’ноев! – сказал он, улыбаясь во всю ширь. – Их предки осели в местных горах, после того как их прогнали с моря. Их местный колдун, Наба, знал, что я должен прийти.

Второй колдун поднял и показал Ризеру свой у’лу. Как и инструмент Турмая, тот был изукрашен кольцами рисунков и резьбы, среди которых был такой же отпечаток черной ладони, хотя и находился чуть в ином месте на древке у’лу.

– То, каким образом спускается по кольцам у’лу узор ладони, предсказывает, что ожидает колдун, – пояснил Турмай. – Мой указал мне на долгое путешествие. Набе же предсказал встречу с чужестранцем, который окажется не чужаком. Он говорит, что речь шла обо мне, человеке его же крови, пришедшем издалека.

– Чего же им нужно от нас? – спросил Ризер, несмотря на совершенно очевидную радость Турмая, не избавившийся от своих подозрений.

– Они услышали мою игру и спустились за мной. Остальные же их не волнуют. За исключением вашего тайан’джила. Это уже второй тайан’джил, встреченный ими.

– Они видели чужаков?

– Они говорят, трое всадников проследовали по этой тропе, с ними – белый ребёнок. Впрочем, он был скрыт примерно той же магией, что и ваш. Для них Хазадриен – «белый человек».

Он снова поговорил с Набой, затем опять обернулся к Ризеру.

– Он говорит, что белый ребенок – порождение зла. Наба очень сильный колдун, но даже он не решился подойти к нему близко. Он говорит, что отчётливо ощущал запах крови, исходящий от всех троих. И от малыша тоже. Он говорит, наш тайан’джил не пахнет смертью, и он рад этому, и особенно, раз я вместе с вами. Если бы он учуял подобное от меня, он был бы вынужден атаковать.

– Что ж, выходит, нам повезло, – Ризер не зря волновался прежде, не могут ли рета’нои убивать своим колдовством, к тому же об этой их силе ходило немало историй.

Он обвел взглядом лужайку, рассматривая остальных. Кто знает, сколько ещё этих колдунов скрывается здесь повсюду в кромешной тьме.

– Спроси, как давно он их видел.

Турмай снова обратился к Набе.

– День назад.

– Передай ему мою благодарность. И спроси, не разделят ли он и его люди нашу трапезу.

Предложение было принято и рета’нои в свою очередь предложили им свои котомки с провизией. `Фейе было отлично известно, как сильно можно обидеть рета’ноев отказом принять их пищу, а потому им пришлось, сохраняя приличную мину, жевать терпкие ягоды, закусывая ими «душистое» вяленое мясо, преподнесенное незваными гостями.

Когда с общим пиршеством было покончено, Турмай и Наба вдвоём заиграли на своих у’лу. Вибрирующие, лающие, гудящие звуки волынки, отражаясь в вершинах гор, наполнили поляну жутковатым эхом.

– А что, если это услышат те, за кем мы охотимся? – спросил Кальен. – Звуки‑то слышно далеко в горах.

Ризер вгляделся в темноту, а потом обернулся к нему со своей столь редкой тонкогубой улыбкой.

– Пускай слышат.

Рядом с ними пристроился Рейн, теребя в пальцах своё совиное пёрышко.

– Я вот всё думаю, почему они не треснули?

– Что не треснуло? – не понял Ризер.

– Да эти их трубы? Моя тётка – яшел Белан. Так вот, она рассказывала мне, что когда с колдуном происходит то, что предначертано – ну, на что указывает этот отпечаток руки – инструмент ломается. Однако горн Набы не треснул, хотя он и повстречался с Турмаем. Слышите? Он в полном порядке.

Ризер глянул на у’лу с ещё большим интересом, чем обычно.

– Эти метки пересекают много колец. Так может быть, должно случиться не только что‑то одно.

– А. Наверное, так оно и есть. Я спрошу её, когда мы вернёмся.

– Почему бы не задать этот вопрос Турмаю? – спросила Новен.

Колдун прервал свою игру.

– Ризер прав. Судьба слагается из множества линий.

И с этими словами он продолжил свою странную песню.

– Во имя Билайри, что это? – Алек, кормивший Себранна, поднял голову и прислушался.

– Понятия не имею, – отозвался Серегил, прервав свою возню с лежанкой, устроенной на голом камне на пригорке. Едва уловимый звук, доносившийся издали, был не похож ни на что, слышанное ими прежде.

На закате они достигли верхней точки тропы и были вынуждены разбить лагерь, не разжигая костра и посреди обступившего их тумана. Взошедшая луна окрасила туман серебром, а света её хватило, чтобы дать обзор на несколько ярдов вокруг.

Промозглость – гораздо хуже, чем холод, проникала сквозь шерстяные одеяла и оставляла влагу на любом не закрытом участке кожи. Зубы Серегила отстукивали дробь, и он не мог дождаться, когда Алек залезет под одеяло, чтобы крепко его обнять и хоть немного об него согреться, когда с ночным ветерком до них долетел этот странный звук. Позабыв про все неудобства, он в недоумении слушал, как звук то стихает, то возвышается вновь.

– Животные не могут издавать такие звуки, – сказал Микам. – Быть может, это дракон?

– Они тоже слышатся совсем по‑другому, – Серегил оглянулся на Себранна, который присел возле Алека. Было совершенно очевидно, что рекаро звук ничуть не обеспокоил. – Да и он бы заволновался, как тогда, в Ауреннене.

– Ну ладно, по крайней мере, это где‑то далеко.

Микам ещё немного прислушался.

– В горах очень сложно распознать звук.

– Я бы, чёрт подери, не отказался хоть что‑нибудь видеть, – проворчал Серегил.

Странные звуки не умолкали, то приближаясь, то вновь удаляясь с порывами ветерка, долетавшего из прохода, по которому шла тропа.

– Не похоже, чтобы оно как‑то двигалось, – заметил Алек.

– Ну может оно и к лучшему. Пусть держится от нас подальше, – ответил Микам. – Вы двое, давайте‑ка укладывайтесь, поспите немного. Я караулю первым.

– Благодарю, – Серегил отстегнул свой меч, однако положил его рядом с собой, чтобы был под рукою. И сапоги он не стал снимать, свернувшись калачиком под влажными одеялами. Немного угревшись, он уставился в небо. Ну или туда, где оно должно было находиться, если бы они могли его видеть. Но вокруг были лишь этот туман, да слабый проблеск луны, пробивавшийся сквозь него. И пряди лунного света в темных волосах Себранна.

Турмай опустил на мгновение свой у’лу. Они с Набой обменялись понятной обоим песней, создавая особый союз, в котором не было места Хазадриельфейе. Наба был очень обеспокоен, обнаружив его в одной компании с тайан’джилом. Турмаю пришлось сыграть целую объяснительную песню, чтобы созданные ею образы добра примирили с тайан’джилом незнакомого с ним человека. Мать одобряла тайан’джилов, подобных этому. Иначе рета’нои и хазадриельфейе не смогли бы ужиться рядом так долго. Что же до маленького тайан’джила… Там было совсем иное. И Наба теперь тоже это знал.

Он играл, вплетая в свою песню слова молитвы. Благодарствую, о Великая Матерь, указывавшая доселе мой путь, за то, что привела меня к этому рета’нои, явившемуся издалека. Думаю, теперь и я смог узреть твой промысел. Дозволь же мне следовать новым линиям, согласно твоей священной воле.

И первые звуки новой и очень сильной песни начали зарождаться в его сознании, песни, которую диктовала ему сама Великая Матерь.