Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Жар сумрачной стали 2 page– Дамы, вы должны извинить Гаррета. Ваша красота, в непосредственной близости, лишила его рассудка. Вот ублюдок! Никс подпрыгнула, услыхав голос Покойника, но быстро успокоилась. И впрямь, чего волноваться – ее же предупреждали. Тинни и Аликс, давно привычные к манере общения логхира, и плечиком не повели. – Не могу сказать, что я его не понимаю, – продолжал Его Высокомудрие. – Даже я очарован, а ведь я был мертв задолго до того, как вы появились на свет. Тоже мне, дамский угодник. – Спасибо, старый хрыч. Может, мне зажмуриться и представить, что я вовсе не полный сил молодой мужчина, которого безжалостно отшили… – Лучше представь, что ты наконец поумнел. – Как изысканно! Все, умолкаю на веки вечные. – Он всегда такой, Тинни? – поинтересовалась Никс. – Сейчас он почти ручной, – отозвалась моя подружка. – Вот погоди, проснется… – И озвереет, – докончил я мрачно. – Аликс, твой отец воспринял угрозы всерьез? – Он беспокоится. Расспрашивает тех, кто у него работает, как они относятся к «Кличу». Решил брать на работу только ветеранов. Я мысленно пожал плечами. Это вряд ли утихомирит молодчиков Норт‑Энглиша. Почти все мужчины – ветераны, но далеко не все ветераны – мужчины, в смысле далеко не все – люди. А Вейдер никогда не проводил различия между человеком и нечеловеком. Не проводил и проводить не станет, как на него ни дави. И своих работников он защищает, как волчица детенышей. Работники же платят ему непоколебимой верностью; я так даже пью его пиво. Впрочем, всегда и везде найдется горсточка тех, кто непременно окажется недовольным. И в самом спелом яблоке могут завестись черви… Наши гостьи продолжали болтать, но ничего полезного мне от них узнать не удалось. Тогда я повернулся к Покойнику. – Они напуганы, – изрек мой квартирант. – До сих пор не сделано ничего, что могло бы умиротворить «Клич». Наверняка существует крайний срок, впрочем, мисс Аликс он неизвестен. Мисс Аликс, вот как? Я поглядел на Попку‑Дурака, клевавшего пальчик Никс. – Он тебе нравится? Забирай. Это мой свадебный подарок. Аликс прыснула. Похоже, задатки комика у меня все же есть. Знать бы только, что ее развеселило… – Извините, – проговорила Аликс. – Я просто представила, как попугай комментирует первую брачную ночь. Да, я бы не отказался послушать. Правда, с них станется сунуть бедную птичку в мешок и вывесить мешок за окошко. Верно, милашка? Никс даже не улыбнулась. Выглядела она как человек, понятия не имеющий о том, что ждет его впереди. Увы, лапушка, могу только посочувствовать. Мне ли не знать Тая Вейдера?! – Она замечательная актриса, Гаррет. Притворяется перед другими и, кажется, способна одурачить саму себя. Всякий раз, изучая ее, я подмечаю что– то новенькое. Приходится сосредоточиваться сверх обычного. – Любопытно. – Прибереги свое любопытство для мисс Тейт. – Как скажешь, приятель. – На твоем месте я бы угомонился. Ситуация и без того крайне запутанная, не стоит усугублять ее выяснением отношений с любвеобильными женщинами. – Да, мой партнер порою подпадал под женские чары, но в целом относился к прекрасному полу весьма недружелюбно. У Тинни был такой вид, будто она грезит наяву, что означало – она беседует с Покойником. Логхир запросто может вести пару‑тройку разговоров одновременно – ведь у него не один мозг, а несколько. – Может, все дело в лавке? – спросил я у Аликс. – Сама понимаешь, торговля… – Сторонников «Клича» можно встретить где угодно. – Это вряд ли. Ни в городе огров, ни в форте гномов, ни в эльфийской обители ты их не сыщешь. И что‑то я не припомню, чтобы крысюки или пикси расхаживали по улицам под знаменами доблестного Маренго. – Их просто не приглашали. Такая симпатичная – а сколько в головке всякой дури! Не удивительно, что самозванные борцы за права человека нынче в таком почете. Снаружи вдруг донеслись такие звуки, словно кто‑то принялся яростно отстаивать те самые права прямо у меня под окнами. По правде сказать, у нас в окрестностях вечно что‑то выясняют. – Аликс, где парни, которых вы привели с собой? – Жизнь полна несправедливостей: и почему только симпатичных девушек всюду сопровождают громилы чуть смазливее обезьяны? – Им велели перекусить, а потом вернуться сюда и дожидаться снаружи. – Отлично. Что‑то мне не нравятся те вопли. – Я посмотрел на Покойника. Тот ничуть не заинтересовался происходящим. Значит, волноваться нечего. – Мы можем остаться, пока шум не утихнет, – предложила Аликс. – Я этого не вынесу. Растаю, как масло на сковородке. Видишь, руки уже плавятся. – Гаррет! – Гаррет! – Тинни, любовь моя! Маслице мое кипящее! Ты наконец‑то очнулась? Тинни поглядела на Аликс и дернула плечиком. И в самом деле: как ей меня приручить, если даже собственные подруги флиртуют с ее кавалером? Точнее, одна подруга. Никс не сводила взгляда с Попки‑Дурака. Только я успел обрадоваться, как она мне подмигнула. Помогите! И почему женщинам так нравится доводить мужчин до состояния бекона, забытого на раскаленной сковороде?
Дамы изволили удалиться. Отправились они не на пивоварню, как можно было ожидать, а домой к Тинни. (Надо сказать, ее дом подозрительно смахивал на маленькую крепость. В недавние смутные годы эта крепость сослужила Тейтам неплохую службу – за ее стенами они чувствовали себя в полной безопасности и безнаказанно творили свои разбойные делишки. Поэтому перемирие семейство Тейтов восприняло как кровную обиду.) Всякая война, буде она чересчур затягивается, становится источником неприятностей. Мало‑помалу она превращается в смысл жизни – и не только для солдат на поле брани, но и для тех, кто прозябает в тылу, среди домашнего уюта. Пускай пора сражений миновала – если не считать мелких стычек с недобитыми партизанами Слави Дуралейника, – нынче в Танфер возвращаются демобилизованные, каждый день сходят десятками и сотнями с кораблей, и еще неизвестно, что хуже – когда молодых мужчин в городе можно пересчитать по пальцам или когда их что ни день прибавляется в числе. Ведь рабочие места, опустевшие с уходом этих мужчин на войну, были, как принято нынче выражаться в узких кругах, заняты нелюдью. И солдаты, спешившие домой, открывали для себя малоприятную истину: спешить‑то было некуда… Но я отвлекся. Итак, сногсшибательная троица удалилась. Я вернулся в комнату Покойника и уселся наконец в свое кресло, еще хранившее тепло женского тела. В воздухе витал легкий аромат духов. – И что опять затеял твой Дуралейник? – спросил я без предисловий. Много лет назад Дуралейник ввязался в войну как наемник на службе венагетов. Несмотря на многочисленные победы, он не сумел добиться того, чтобы его признали своим: обращались с ним пренебрежительно, путь в высшие слои общества, в правящую клику колдунов, был ему заказан. И тогда он, пылая праведным гневом, переметнулся к противнику и следующий десяток лет отнимал покой и сон у тех, кто посмел уязвить его гордость. Впрочем, карентийские правители обращались с ним немногим лучше. Нет, платили ему вовремя, зато почестей не оказывали вовсе, каких бы успехов он ни добивался. И потому Дуралейник дезертировал вновь. Он объявил Кантард республикой, не подвластной ни Каренте, ни венагетам, собрал под свои знамена всех, кого прельщала этакая свобода, и принялся воевать на две стороны. Но судьба в очередной раз оказалась к нему несправедлива. Карента усилила натиск, венагеты не устояли и бежали с позором. И карентийские отряды начали истреблять республиканцев. Обитатели Кантарда спешно переселялись в Каренту. Более всего их почему‑то притягивал Танфер, в котором и без того уже было неспокойно. И ладно бы только простые партизаны! Расследуя прошлое дело, я наткнулся на некие факты, из которых явствовало, что и сам Дуралейник околачивается в нашем милом городке. Покойник ответил – по обыкновению брюзгливо: – Вполне вероятно, что он возбуждает недовольство, уповая на свою былую популярность у простого народа. – А ты, похоже, разочарован. – Героев лучше держать на расстоянии. Вблизи слишком заметны изъяны. Попка‑Дурак восседал на плече Покойника. Это Никс его туда посадила. К величайшему моему сожалению, мне так и не удалось уговорить ее забрать пернатого стервеца с собой. В это самый миг проклятая птица решила облегчиться. А в следующее мгновение она уже выбиралась из кучи безделушек, рухнувших на пол, когда в стеллаж врезался попугай, отброшенный силой логхирской мысли. Стремительный полет настолько ошарашил крылатого негодяя, что он лишь сдавленно пискнул. Затем встряхнулся, сделал осторожный шажок, огляделся – и нагадил на пол. – Если эта тварь не доживет до завтрашнего утра, передай мои глубочайшие соболезнования мистеру Дотсу. – Ух ты! Шикарная мысль! И как я сам не догадался! Нет, я, конечно, тугодум, но умищу‑то у меня девать некуда! Я сверну этой гадине шею, а свалю все на тебя. Морли придет, увидит перья и дерьмо на полу, покачает головой и тут же обо всем забудет. С тобою связываться он не рискнет. – Очень остроумно. Только попробуй, и я подвешу тебя к потолку на твоих собственных шнурках. Птица эта – неоценимый дар судьбы, и подобных вещей о ней говорить не следует даже в шутку. – Дар судьбы?! Да его и жрать не станешь, разве что когда всех ворон и ящериц со змеями в округе переведут! – Это незаменимое средство общения. – Ну, для кого как… – Тихо! – Чего? Я что‑то… – У нас скоро будут гости. Чужаки. Прими их в своем кабинете. Им вовсе не обязательно меня видеть. Старина Дин опередил меня и первым откликнулся на стук в дверь, но Покойник, судя по всему, одернул нашего домомучителя. Посмотрев в «глазок», Дин попятился. – Что стряслось? – осведомился я. – Они мне не нравятся. – С этими словами Дин прошествовал в комнату Покойника, а ко мне на плечо плюхнулся Попка‑Дурак, выпорхнувший из приоткрытой двери. Я шуганул его, но он и не подумал улететь. Тем временем Дин вновь вышел в коридор, волоча за собой кресло. – Не трогай птицу, Гаррет. Дин, когда закончишь, притвори мою дверь и не открывай ее, пока гости не уйдут. – И поставь котелок на огонь, – прибавил я. – Мы же радушные хозяева, верно? Дин одарил меня взглядом, в котором ясно читалось его мнение о моих умственных способностях: дескать, не лез бы ты не в свое дело, все равно ни шиша не понимаешь. Тем временем в дверь снова постучали, настойчивее, чем в прошлый раз. Я прильнул к «глазку». – Мне непременно надо с ними толковать? – Два охламона на пороге моего дома воплощали сокровенную мечту Дина: этаким красавчиком он всегда жаждал видеть меня. – Беседа с ними может оказаться полезной. – Для ково? – Для кого, Гаррет. – Сам сообразил, – проворчал я, принимаясь откидывать щеколды и отодвигать засовы. Дин, закончивший двигать мебель, неодобрительно наблюдал за моими действиями. Полезная беседа, говорите? Ладно, уж найду о чем потрепаться, пока мой гниющий дружок будет ковыряться в чужих мозгах. Эти двое наверняка что‑нибудь продавали. Такие аккуратненькие, такие чистенькие и приглаженные; неровен час, проповедники. Если мне начнут втюхивать религиозную бредятину, я могу и не сдержаться. В последнее время ваш покорный слуга переобщался с божествами. Стоило мне открыть дверь, как первое впечатление улетучилось без следа. Достаточно было увидеть армейскую выправку и губы без намека на улыбку, чтобы понять: эта парочка торгует истинной верой, никак не связанной с благочестивыми бреднями. Оба ростом под шесть футов, ладные, смазливые – в общем, смерть девкам. Один светловолосый и голубоглазый; второму полагалось бы иметь светлые глаза и голубые волосы, но увы, наши чаяния сбываются далеко не всегда: волосы у него были темные, а глаза – тоже голубые. Ни у того, ни у другого ни шрамов, ни татуировок – во всяком случае, на открытых местах. Должно быть, клерки, подсказал мне мой прославленный интеллект. – Мистер Гаррет? – справился блондин. Какие у него ровные зубы! Признайтесь, вам часто встречаются люди с абсолютно ровными зубами? Правильно, я тоже никогда таких не встречал. Даже у Тинни один передний зубик налезает на другой. – Допустим. Все может быть. Зависит от того, что вам нужно. Ни тени улыбки в ответ. – Друг назвал нам ваше имя, – сообщил брюнет. – Сказал, что следует обратиться именно к вам. Что вы – герой войны, на которого всегда можно положиться. – Ребята, нынче героев на улицах пруд пруди: плюнь с закрытыми глазами – точно не промахнешься. Всякий, кто вернулся домой, уже герой. Вы из какого сообщества? – Одеты они были так, словно собирались на парад. Армейская выправка, армейская манера одеваться, – тут и последний остолоп догадается. Клерки! – Не дразни их ради собственного удовольствия, Гаррет. Мне положительно необходим новый напарник. Старый слишком хорошо меня изучил. – Откуда вы?.. – Я же сыщик, ребята. – Да, глаз у меня наметанный. Как говорится, метал‑метал и дометался. – Неужели так заметно? – протянул, почти проскулил брюнет. Все они одинаковы: по виду того и гляди зарычат, а на деле только скулить и могут. Сами же искренне верят в свою крутизну: и грудь у нас волосатая, и морда кирпичом… Клерки. – Когда мы с вами расстанемся, не поленитесь, сравните себя с другими. По крайней мере, с другими людьми, в особенности с молодыми мужчинами. – Конечно, тут возможен нежелательный побочный эффект: сравнение лишь укрепит в них чувство превосходства; однако они могут и сообразить, куда я клоню. – Тайные агенты блях на груди не носят. Ребятки озадаченно переглянулись. Растерялись, милые. А вы туповаты, как я погляжу. – Можно нам войти? – спросил блондин. – Прошу. – Я посторонился. – Пожалуйте в мой кабинет. Вторая дверь слева. – Побольше радушия, Гаррет. – Ребята, вам не нужен попугай? – Гаррет! Судя по тому, как они поморщились, попугай их не заинтересовал. Или они не одобрили мой наряд? В наши дни всякий мнит себя знатоком моды. Между прочим, я одет вполне прилично: рубашка свежая, брюки чистые. А эти хмыри оглядывались вокруг с таким видом, будто попали на свалку. И похоже, чистота внутри моего дома их приятно разочаровала. Что ж, иногда и от Дина бывает толк… Мы ввалились в закуток, который я именовал своим кабинетом. – Мой слуга сейчас принесет чай, – уведомил я. Гости недоверчиво воззрились на меня: мол, откуда ты знаешь? В кабинете, разумеется, не так чисто, как в коридоре, и беспорядка куда больше. Просто я не разрешаю Дину тут что‑либо трогать. А над моим столом висит картина, которую Дин ненавидит всей душой. При первом взгляде на картину замечаешь только молодую женщину, которая убегает от подступающей тьмы. Но чем дольше приглядываешься, тем гуще и обширнее становится тьма. Автор картины был наделен талантом столь свирепым, что он граничил с колдовством. Этот талант свел его с ума. И в картину художник вложил все, что мог, включая собственное безумие. Поэтому картина получилась глубоко личной. Она одновременно рассказывала о событии и указывала на злодея. Ныне в ней не сохранилось и десятой доли первоначального заряда, но впечатление она до сих пор производила убийственное. Можно сказать, дышала злобой и страхом. – Это Элеонора, – пояснил я. – Она умерла еще до моего рождения, но помогла мне распутать одно дельце. – И не только; но незваным гостям о том знать не обязательно. Портрет когда‑то принадлежал тому, кто убил Элеонору. Сейчас он тоже мертв, так что, сами понимаете, картина ему без надобности. А в моем доме Элеонора прижилась. С нею куда легче, чем с Дином, Покойником или Попкой‑Дураком. Она редко критикует мои действия и никогда не грубит. – Нам известно, что вы часто беретесь за… э… необычные случаи, – вякнул блондин. – Берусь? Я их притягиваю, как громоотвод – молнии! Спасибо, Дин. – На столе появился громадный поднос с чашками, печеньем, пирожными и чайником, над которым клубился пар. Ребятки вновь переглянулись: им явно было неуютно под пристальным взглядом Элеоноры, а тут еще суровый Дин, этакая ходячая аллегория порицания. Но вот Дин удалился. Я налил гостям чая и спросил: – Так зачем вы пришли, ребята? Только честно. Они опять переглянулись. – Слушайте, у меня полно работы. – Попка‑Дурак издал негодующий вопль. – Если вам негде укрыться от дождя, загляните к миссис Кардонлос. Она… – Аргх! Старая стерва! Старая стерва! – Дождя вроде нет, – заметил блондин. Клерки что дети: все воспринимают буквально. – Заткнись, скотина! – прошипел я попугаю. Гости переглянулись в очередной раз. Уф! Похоже, это на целый день.
– Прошу прощения, мистер Гаррет, – сказал блондин. – Нас предупреждали, что мы можем натолкнуться на… э… непонимание, поэтому мы ничуть не… – А член у тебя маленький! – изрек попугай. – Заткнись, не то в мешок посажу, ты, чучело пернатое! – прорычал я. Брюнет неуверенно улыбнулся. – Это чревовещание? Помню, в детстве мой дядя… – Ну почему все спрашивают? Нет, никакое не чревовещание! Этот ублюдок, потомок дикой курицы в седьмом колене, и вправду умеет разговаривать! Запас слов у него такой, что мы с тобой обзавидуемся, и каждое новое словцо сквернее предыдущего. Может, на него заклятие наложили, не знаю. Мне его подарили. И я никак не могу от него избавиться. – Маленький, маленький, член‑недочлен! Улыбка растаяла. Мне вновь захотелось задушить Покойника. Впрочем, что толку душить того, кто и так уже давно мертв? – Меня зовут Картер Стоквелл, – сообщил блондин. Значит, все же переходим к делу? – Я так и думал. А тебя? – Трейс Уэндовер. – Ну конечно. Привет, Картер! Приветик, Трейс! Вам не нужен говорящий попугай? Отдаю задешево. Отличный подарок на день рождения. – Гаррет, уймись и перестань их попусту дразнить! – Не нужен, нет? Ладно, кому‑нибудь другому впарю. Пожалеете – поздно будет. Выкладывайте, зачем пришли. Или уходите. – Нам говорили, что ваши манеры оставляют желать лучшего, – холодно произнес брюнет, то бишь Трейс. – Мы хотим привлечь вас к нашему общему делу, – заявил Картер. – Прямо сейчас у меня одно дело, одна‑единственная забота – где бы раздобыть деньжат на пополнение своего обеденного фонда. – Нам не нужны деньги. Нам нужна помощь. Пожалуйста, выслушайте нас. – Вам денег никто не предлагает. А что до послушать, вы здесь уже десять минут и до сих пор ничего не сказали. – Вы правы, мы из Вольных Сообществ. Черные Драконы Вальсунга. – Картер пристально поглядел на меня. – Это кто такие? – поинтересовался я. – Вы не слыхали о Драконах? – встрял Трейс. – Извини. – Следуя совету Покойника, я воздержался от фразы, которая могла бы выдать мои истинные чувства по отношению к этим скроенным на военный манер бандам, именующим себя Вольными Сообществами. Их развелось столько, что всех было ни за что не упомнить. – Наш предводитель – полковник Вальсунг. Нортон Вальсунг. – Теперь уже оба вперили в меня свои взгляды. Я пожал плечами. – Мы с ним не знакомы. Полковник, говорите? Картер, похоже, начал закипать. Трейс пока еще сохранял хладнокровие. – Вот именно, мистер Гаррет, – процедил блондин. – Полковник Вальсунг командовал бригадой Черных Драконов. – Приятель метнул на него предостерегающий взгляд, но Картер продолжал: – Его послужной список исполнен великих побед. Не сомневаюсь. На войне быстро становится понятно, кто чего стоит. – Он вам не родственник? – Мой дядя, – гордо сообщил Трейс. – Который чревовещатель? Знавал я таких полковников. Знатные были умельцы свои слова в чужие рты вкладывать. – Нет, мистер Гаррет, другой дядя. – Ага! Наконец‑то мы имеем хоть что‑то. Полковник, который не чревовещатель. И что же вашему другому дяде нужно от меня? – Мы наслышаны о ваших талантах и вашем опыте, как боевом, так и… э… мирном. Все‑таки я не сдержался. – Вам понадобился бывший морской пехотинец, привычный к отлову вампиров, спасению колдунов и розыску сбежавших жен, чтобы одолеть одряхлевших гномов и увечных крысюков? Неужто сами не справляетесь? – Гаррет! Ребятки побагровели. Картер вскипел раньше, поэтому его физиономия сделалась даже не багровой, а бурой. – Мистер Гаррет, – процедил Трейс, – мы не нападаем на людей на улицах. Мы состоим в братстве ветеранов, а не в уличной шайке, и наша цель – помогать вернувшимся с войны. – Ну да, ну да. На днях прямо у нас перед домом чуть не забили до смерти ветерана, который отслужил пять сроков по пять лет, последние три срока в Кантарде. У него восемь наград, среди них Имперская звезда с мечами и дубовыми листьями. В сражении он потерял левую руку, а лицо ему обезобразил колдовской залп. Сейчас он в Бледсо. Возможно, не выживет. Эти мясники отделали его по полной, просто так. Ступайте‑ка помогите ему. Его зовут Берт Верняк. – Но ведь Бледсо – благотворительная… – Ты что, родился не в Танфере? В нашем городе за благотворительность надо платить. – Какая низость! – Трейс, похоже, не на шутку расчувствовался. А вот Картеру было явно плевать на всех ветеранов вместе взятых. – Потому‑то мы и пытаемся… – Прости, Трейс, я не закончил. Видишь ли, Брет – настоящий герой, отличный солдат. К сожалению, он совершил огромную, чудовищную ошибку… Гости выжидающе уставились на меня. – Гаррет, прекрати! Замолчи немедленно! – чуть ли не взмолился Покойник. – Он изрядно сглупил, выбрав себе в деды огра. До них дошло не сразу. Я наблюдал, как сужаются глазки, как начинают подергиваться губы. Из двоих Картер был, пожалуй, потупее, но тут он дотумкал первым. – Вы ошибаетесь, – сказал он мне. – Пошли, Трейс, мы зря теряем время. – Ничего подобного, – возразил я. – Постарайтесь понять, кроме черного и белого есть множество других цветов. – Я посмотрел на Трейса; тот поспешно отвел взгляд. – Чем вы занимаетесь, парни? Бумажки сочиняете, по поручениям бегаете? Дядя подыскал тебе местечко потеплее, а, Трейс? Картер, и у тебя, верно, есть покровитель? Так кто из нас, по‑вашему, защищает карентийскую корону? Вы или мой уродливый приятель? – Вы понятия не имеете, что происходит на самом деле, – изрек Картер. Почему‑то мое невежество его обрадовало. Я встал и направился к двери. – Валите отсюда, ребята. Я тоже ухожу. Пойду проведаю Берта и других бедняг. Трейс раскрыл было рот, но Картер не дал ему ничего сказать. В следующее мгновение эти серьезные молодые люди покинули мой дом. Картер наверняка назавтра и не вспомнит историю про несчастного Берта. (Признаться, я сочинил ее не сходя с места. Нет, Берт Верняк существует, на него и впрямь напали, вот только избить не получилось – огра, даже огра‑полукровку, поколотить не так‑то просто). Однако мои гости ничуть не возражали бы против того, чтоб Берт очутился в Бледсо. Или на кладбище. Короче, за Картера можно не волноваться, а вот с Трейсом надо бы повозиться. Он показался мне человеком, у которого иногда наступает просветление. Я запер дверь, насвистывая в блаженном неведении.
– Гаррет, ты утратил форму. Это представление было далеко не лучшим. Мне ли не знать, что ты способен на гораздо большее. – Чего? Неужто пожалел эту шушеру? Да они полные придурки, блондин в особенности. – Эти придурки, как ты изволил выразиться, вовсе не закоснели в предрассудках, которые ты им приписываешь. Кроме того, они мало чем отличаются от большинства современных людей. Вы все чувствуете себя уязвленными, вам необходимо выплеснуть обиду и раздражение. Эти двое в основе своей вполне приличные человеки. Однако… – Ну? Чего замолчал? – В них не ощущается глубины. А глубина есть у всех, даже у столь поверхностного сознания, как то, каким наделен твой друг мистер Тарп. – Шутишь? Эта парочка белоручек, в жизни палец о палец не ударивших… – Ты не понял, Гаррет. Их сознание имеет поверхность – и все, дальше ничего нет. Обычно людей переполняют эмоции, темные течения мыслей свиваются в жуткие кольца в нижних слоях сознания, недоступных человеческому разумению. Это происходит у всех, даже у мистера Тарпа и мисс Торнады. Но эти двое лишены какой бы то ни было глубины; на поверхности фанатизм, дальше – пустота. Кстати сказать, их фанатизм вовсе не такой слепой, как у большинства. Они уловили суть твоего велеречивого выступления, постигли смысл притчи об огре. Непонимание – не более, чем притворство; они повели себя так, потому что того требовали их маски. Признаться, я совсем запутался. Ухватил только то, что Покойник говорил насчет поверхности. – Это меня не удивляет. Знаю я таких типов, навидался по самое не могу. Они предпочитают, чтобы за них думали другие. Так оно гораздо проще, верно? – Может быть. Но меня не покидает ощущение, что в наших общих интересах было задержать гостей подольше, чтобы я успел как следует изучить их сознания – или, выражаясь твоим языком, выдоить их до дна. – Выдоить? Разве хоть один из них мычал? – Прибереги свои колкости для очередной красавицы, которую тебе вздумается обольстить. Тебе следовало извлечь из них максимум сведений. Следовало занять их беседой, пока я проникаю под поверхность. – Судя по накалу мысленной речи, я таки ухитрился слегка рассердить своего партнера. – Данное Вольное Сообщество может добывать средства, вымогая деньги именем «Клича». И подобной возможностью отнюдь нельзя пренебрегать. Ты согласен? Терпеть не могу, когда Покойник оказывается прав в наших спорах. А сейчас он был прав. Я поддался эмоциям. Совсем не подумал о том, что эти двое шутов могут иметь отношение к наездам на Вейдера. А ведь с них вполне станется. Между прочим, кто‑нибудь из их подельников мог заметить троих девиц, заглянувших к приятелю‑сыщику… – Когда ты повзрослеешь, Гаррет? – Чего? – Ты не размышляешь. Ты действуешь под влиянием чувств. И твои действия часто идут в ущерб здравому смыслу. Впрочем, наши недавние гости как будто не связаны с делом Вейдера. Из чего, правда, вовсе не следует, что то же самое можно сказать о тех, кто их прислал. – Ага! Так они знали про тебя? – Эти двое – нет. И о тебе они тоже ничего не знали, за исключением того, что им сообщили. По– моему, ты снова все испортил, Гаррет. Не знаю, не знаю. Может, они и вправду хотели нанять меня… Я вздохнул. Да, как это ни противно, Покойник прав. Как же мне надоела его вечная правота! – Думаю, надо прогуляться на пивоварню и… – Разумеется. Но не сию секунду. Потом. Когда заступит ночная смена. В ней молодые мужчины, которые еще хорошо помнят Кантард. Если на пивоварне есть борцы за права людей, почти наверняка их следует искать среди молодых. Что я мог ответить? Когда Покойник прав, он прав. Но что‑то слишком часто он оказывается правым в последнее время. – Ладно. Что ты предлагаешь? – Может, что‑нибудь разумное? – Отправляйся к капитану Блоку. Расспроси его насчет «Клича». Оброни два– три намека относительно пивоварни. И впрямь разумный совет. Капитан Вестман Блок – командир Гвардии, как именуют в Танфере олухов из городской полиции. У Гвардии множество недостатков, но достоинств тоже хватает; во всяком случае, последних у нее побольше, чем у Стражи, предшественницы нынешних полицейских. Стража в основном занималась тем, что собирала взятки; недаром стражников нынче определили в пожарные. Гвардия не то чтобы пылала рвением, но был в ней коротышка по имени Релвей, наполовину гном, на треть помесь других народов и на одну восьмую человек. Урода страшнее я в жизни не встречал. Так вот, Релвей просто бредил порядком и соблюдением законов. Все разговоры, которые он вел, вращались вокруг Нового Порядка, то бишь вокруг абсолютного, непререкаемого главенства Его Величества Закона. Не так давно мы столкнулись с ним в дождливую ночь; он «на добровольных началах» помогал криминальной службе Блока, тогда еще входившей в состав Стражи, проводить расследование. Я сказал ему что‑то не слишком приятное. Он в ответ посоветовал мне придержать язык, поскольку в скором времени ему предстоит стать важной особой. По всей видимости, он обладал пророческим даром. Когда принц Руперт учредил Гвардию и назначил ее командиром Вестмана Блока, старина Блок тут же вспомнил о Релвее. А Релвей в два счета организовал тайную полицию, собрав тех, кто разделял его взгляды. С тех пор частенько случалось, что люди, коих угораздило привлечь к себе внимание Релвея, исчезали без следа… Не больше тысячи человек знали о существовании тайной полиции. Релвей, разумеется, не распинался о своей деятельности на каждом углу. И спорю – найдется от силы дюжина тех, кто знает самого Релвея в лицо.
|