Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Субъектность и наслаждение





 

Иригари в своей книге «Я, ты, мы: К культуре различия» (1990) показывает, что тему полового различия нельзя свести к проблемам поло­вого акта или сексуальности, как это делалось до сих пор [14]. По Ири­гари, это вопрос о субъектности, понятой как пересечение нашей мате­риальности и окружающего мира. В этом смысле виртуальная реаль­ность не может считаться «не-реальной», определяемой по противопо­ложности реальному, а является местом создания реальных связей, на­чалом новых отношений и рядом новых удовольствий. Возможно, киберфеминистки являются первым открыто политическим сообществом в Интернете, в котором проигрываемые различия служат пищей для новых форм организаций. В этих организациях нет программ и ограни­чений, они приглашают разных людей для коллективного изобретения наслаждения, которое не единственно и по роду и по числу — l’un(е/es). Очевидно, что это происходит и мы изобретаем новые игры властных отношений в (кибер)пространстве. Делая это, мы выходим за пределы своих культур сексуализации, мы «десексуализируем» наслаждение, в полном осознании того, что это политический (хотя и не только поли­тический) жест: «В течение тысяч лет нас заставляют верить, что закон всего наслаждения — это, хотя и тайно, сексуальная жизнь.... Именно эта кодификация наслаждения «законами» секса позволила подняться целой аранжировке сексуальности. И это заставляет нас задуматься об от­крывшемся сомнительном значении «освобождения» себя при его деко­дировании в терминах секса. Напротив, нам необходимо стремиться к десексуализации, к общей экономии удовольствий, которая не будет сексуально нормированна» [5. С. 212].

Поэтому, когда мы относимся к себе как к женщинам, важно не спрашивать себя «Кто я?» или «Какова тайна моего желания?». Более эффективно спросить: «Что за отношения, между женщинами, можно создать, установить, изобрести, сформировать и умножить?» [5. С. 308]. Принадлежность к женственности здесь не сводится к какой-либо «ис­тине пола», но скорее выступает как возможность создания разнообраз­ных отношений. Мы должны ее использовать не как «форму желания», а скорее как «нечто желанное». Вспоминаются слова Иригари о том, что женская генеалогия отсутствует в наших культурах в присутствии ми­зогинистского (женоненавистнического) и материубийственного вооб­ражаемого, что цементирует (кибер)сообщества. Необходимо создавать женские связи, дружбу и отношения за пределами «разрешенных» про­странств. В чем наслаждение для женщин «бытия вместе»? Делиться временем и идеями, знаниями и (не)уверенностью в себе вне институ­циональных отношений, конструирующих нас в патриархальных куль­турах? Это не простые вопросы, не решаемые какой-либо врожденной или приобретенной «женственностью». Мы должны быть осторожными и не праздновать универсальное и эссенциалистское «бытие женщи­ной», так как существует много различий между женщинами, которые необходимо признать, выразить и сделать источником новых взаимо­отношений. При участии в создании новых пространств, — например, киберпространства, — мы не столько «освобождаем какие-то свои жен­ские желания», сколько создаем и испытываем новые удовольствия как женщины, прокладывающие пути к новым желаниям и «себе самим». Фуко и Иригари предупреждают нас об опасности стремления к «слия­нию свободных идентичностей», так как это может подразумевать ус­воение Другой подруги и насилие против нее.

Это стремление к наслаждению не является своего рода безответст­венным «приятным времяпрепровождением», как может показаться. Призывая к ответственности наслаждения, мы не согласны с Жижеком, что любое удовольствие становится «действием суперэго». Его идея состоит в том, что наши удовольствия только кажутся невинными и исключительными, на самом деле являясь продуктом суперэго. А так как суперэго в патриархальном обществе соответствует его параметрам, то проблематично ожидать проявления женского наслаждения, не гово­ря уже о вечных культурных попытках его ограничения и контроля над «неуправляемой женской jouissance». На это мы можем ответить, что, во-первых, никто здесь не подразумевает возможность получения «чис­того» или «невинного» наслаждения. Наслаждение невозможно вне вла­стных отношений и сферы политического, однако его невозможно све­сти к политическому без остатка, и в этом его стратегическая сила. Предполагать, что все наши удовольствия предопределены — значит пропустить идею о «продуктивной власти» и том, что сопротивление всегда выступает первым в связке «сопротивление/власть», порождая силовой ответ. Во-вторых, как Фуко показал в «Истории сексуально­сти», в христианских обществах было произведено гораздо больше управленческих вложений (инвестиций) и нормализаций в сферу жела­ния и его проявлений, чем в сферу наслаждения. Это позиционирует наслаждение более эффективным и подходящим для политической фе­министской интервенции и стратегического сопротивления. Да, изобре­тение новых удовольствий не безопасно, как ничто не может быть полностью безопасно, однако оно кажется более продуктивным (чем поли­тика желания) для феминистских субъектных творений.

Женское время-пространство традиционно использовалось для соз­дания дома Бытия, как показывает Иригари в своем анализе Хайдеггера [12]. Чтобы стать субъектами, женщинам приходится создавать заново само определение субъекта и субъектной позиции, им не подходит классический «субъект» мужского рода, против которого борется по­стмодернизм. Женщинам противопоказано бросать свой якорь в доме Отца, Бога или другого мужчины — они там исчезают, они приносятся в жертву этим убежищам и их названиям. Маргарет Уитфорд замечает, что для Иригари женщины всегда «становятся», находятся в состоянии становления, которое не есть повторение в духе мужской философии (la répétition), а скорее напоминает кружение в танце. Это такое повторе­ние, которое не боится изменения, не боится «кончиться». Они — субъек­ты-кочевники [10; 1], движущиеся в соответствии со своими ритмами. Если для мужчин достижение перехода-связи от чувственного к интеллегибильному, от смертного к бессмертному заключено в ритме извест­ной игры «в прятки» (fort-da),анализируемой Фрейдом, Лаканом и Деррида, которая «позволяет им огорождение этого движения «в» и «из», «к» и «от», с «наивысшего» к «низшему» [20. С. 164], то женщины не могут использовать этот ритм, который соответствует мужской субъектности. Здесь половое различие необходимо поставить в центр субъектного раз­вития. До сих пор женщины не имели ничего своего в символьном / культурном ряду, что ограничивает их выбор двумя возможностями — либо стремиться к мужским теоретическим и социальным нормам, либо прыгнуть в бездонную пропасть «воображаемого» (истерию и/или безу­мие) и пропасть в ней. Иригари говорит о необходимости создания опорной оси для женщин, как вертикальной, так и горизонтальной, ко­торая позволит им проходить как микрокосмически (от ступней до за­тылка), так и макрокосмически (от центра земли до неба). Эта ось ви­дима на некоторых следах, оставшихся нам от древних традиций. Именно на этой оси женщины найдут условия для оформления своей территории, автономию для своего тела, своей плоти, и возможность распространения своего ликования, радости и наслаждения [13. С. 114].

 

 

Наше тело

 

Факт того, что мы являемся телами, всегда продуктивно использо­вался феминистками, но только недавно понятию тела было позволено занять свое собственное место в теории феминизма. С моей точки зре­ния, морфология тела у Иригари гораздо более политически полезна, чем эссенциальна или редукционна, как это многие о ней заявляли [19; 4; 17]. Однако если принять во внимание целостный корпус ее сочинений, то этику и поэтику телесности у Иригари невозможно представлять как биологические редукции. Напротив, полагание творения женской субъектности на разделяемой нами телесности и материальности про­читывается мною как далеко идущий теоретический и политический жест. Это движение в сторону возможности воплощенной этики поло­вого различия и уважения к женской субъектной позиции. Оно не сво­дит женщин к так называемым половым органам, и когда такое прочте­ние выдвигается, оно также мотивируется определенным политическим выбором, на что указывает Рози Брайдотти [2]. В таком жесте Иригари не предполагает, что «анатомия — это судьба», но подчеркивает важность воплощенности и субъекности и последствий дискурса. Любая полити­ка субъекта укоренена в его плотскости, и именно тело является фоку­сом продуктивной власти. Эта телесная сторона субъектности эффек­тивно выражена в понятиях управленитета и биовласти у Фуко (7; 8. С.213-18, 388-39, 582-83, 728-29].

Иригари также указывает на важность тела и его возможностей для дружбы и любовного обмена среди женщин, а также между мужчинами и женщинами. Женская судьба станет известна только тогда, когда женщины заговорят и проживут ее сами, рядом с другими женщина­ми. Когда они заговорят как женщины, для женщин и мужчин, создавая пространство для вхождения Других и обмена идеями, мечтами, удо­вольствиями, жизнями. Иригари считает странным то, как некоторые женщины заявляют, что они пишут не как женщины, а как (нейтраль­ные) люди для всех людей, нейтрально по роду. Однако средний род неадекватно прикрывает позицию мужского, принимая его вид и значе­ния постоянно. Женщина все еще чувствует себя неуютно как женщина, в той культуре, в которой женщина образно существует только гинеко­логически, а не социально и культурно, артикулирован род человече­ский, и за себя, и за нее. Она хочет быть им — человеком, быть средней. Кто она, спрашивает Иригари, если не женщина? «Не принимать уча­стие в создании языка и в обусловленных полом его сочинениях, озна­чает увековечивать псевдо-нейтралитет тех законов и традиций, кото­рые привилегируют мужские генеалогии и их логические кодировки» [14. С. 53]. Женщинам важно учиться, как любить себя и друг друга, если они хотят стать, родиться. Когда Иригари возрождает женскую субъектность через тело и его морфологию, это можно истолковать как политический жест, так как именно телесность позволяет нам жить и любить как женщинам, и делиться этим наслаждением между собой.

Не существует никакой виртуальной реальности до/вне наших тел и тех силовых отношений, которые наша телесность пропускает. Рас­сматривать киберпространство как бестелесное является таким же по­литическим выбором, как и видение его воплощенным. Вместо опреде­ления его «без тела» и его политики, как то место, в котором мы можем (наконец-то!) освободиться и отдохнуть от своей неидеальной (с лиш­ним весом, пищеварением и старением) материальности, нам следует, как мне кажется, вернуть соматофобию разуму современности. Требу­ется политизировать киберпространство, встречаясь в нем своими тела­ми, но не фантазиями о превращении или продолжении себя в проводах, а печатая, массируя свои уставшие пальцы, улыбаясь перед экраном, наслаждаясь словами и ответами друг друга, воплощающими нашу боль и радости, проистекающими из наших отношений, чувств, нашей друж­бы. Эти поля интенсивности вкладываются в создание женских корпореальных субъектностей. Нам приятно быть в киберпространстве с женщинами и как женщинам, хотя не всегда все гладко и без проблем: Иригари через свой анализ европейской философии и родового строя, которое она выражает, показывает, что «отношения женщин со своими матерями, дочерьми и друг с другом» традиционно приносятся в жертву патриархальной экономии, и что «все нормы существующей культуры и общества... стоят... на разлучении женщин друг с другом» [20. С. 182-83]. Становится ясно, почему совместная социальность и работа среди женщин — как она, в том числе, выражена в виртуальной реальности — является политической, так как это удовольствие, созданное женщина­ми и для женщин. Эта социальность выявляет и освещает женские ли­нии и генеалогии творения. Для нас наши различия становятся еще од­ним источником взаимного наслаждения, которое мы открываем, не являясь субъектной материей для усвоения в одинаковость.

 

 

Date: 2016-08-31; view: 246; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию