Иригари и другие направления феминизма

Такое утверждение и развитие понятия различия убедительно пока­зывает, что требование равенства женщин с мужчинами, на основании их общечеловеческой идентичности, не является освободительным для женщин, а снова определяет их как «одинаковых» с мужчинами и по­давляет возможность создания женской субъектности. Это требование убивает самоопределение женского рода в своей инаковости, не своди­мой к стереотипам «слабого пола» или функции материнства. При этом Иригари не принадлежит к тому направлению, которое предлагает ка­кую-либо женскую сущность. В ней нет определений истинной женст­венности, доброй и прекрасной, «которая спасет мир», так как в таком романтизированном представлении воспроизводится и укрепляется пат­риархальная идея о женщинах как жертвенных, заботливых, иррацио­нальных и чистых существах, не коррумпированных мужским стремлением к власти и прогрессу*.

На другом уровне традиционной дихотомии культуры/природы при­роде отводится роль загадочной силы, проявляющейся в мощи земли, стихии, пассивной неизменяемости и женственной загадочности. Мар­ксизм и критика капиталистического накопления сформировали анало­гичную дихотомию «капиталистическое производство против жизни», наиболее последовательно развитую Франкфуртской школой. Демонизированная технология была противопоставлена романтизированной, «невинной» природе, которую портят и губят технологический прогресс плюс неуемное капиталистическое накопление.

Исторически сложилось, что французский феминизм, плодотворно разрабатывающий вопрос о половом различии, был вдохновлен работа­ми Фрейда, Хайдеггера, Гегеля и Левинаса, а также Кьеркегарда, Ниц­ше, Бланшо и Батая. С другой стороны, англо-говорящая феминистиче­ская традиция в целом была под большим влиянием идей гуманизма и либерализма, марксистской мысли и Франкфуртской школы, концен­трируясь традиционно на теме равенства, а не различия, которое виде­лось в нем опасным направлением [29]. Сегодня эта ситуация постепен­но преодолевается с налаживанием диалога и появлением большего ко­личества переводов [30].

Работа Иригари много критиковалась феминистками различных на­правлений [31, 32, 33]. В самой сильной своей версии она записывается в аполитичную элитарную деятельность, заключающую женщин в око­вы их отличий от мужчин и сводящую все усилия феминизма к биоло­гическим врожденным различиям. Также ей часто вменялось в вину то, что она выступает за внимательное прочтение телесности, тем самым снова приковывая женскую идентичность к функции материнства. Тео­рия Иригари, которая расшатывает основу патриархата в символьном строе языка и воображения, критикуется за переключение нашего вни­мания с насущных социальных проблем, которые стоят сегодня перед женщинами. С точки зрения этих критиков, язык относится к надстро­ечной сфере, и внимание к нему ограничивает экономические требова­ния и социальный анализ. Мы коснемся подробнее той критики, которая затрагивает фундаментальное для феминизма деление на пол и гендер/род.

Гендер против пола

Уже стало традиционным вступлением к учебнику или статье по феминизму определение гендера как социального и культурного конст­рукта женственности (вариант — фемининности) и мужественности (маскулинности), а пола — как биологически данных врожденных разли­чий между мужчинами и женщинами. Такое смещение акцента с пола на гендер помогло добиться определенных конкретных целей и задач феминизма, и поэтому не стоит недооценивать эту стратегию в борьбе женщин за социальное признание, однако также следует помнить об опасностях дуализма, заложенного в таком определении. Пол виделся внеисторичной, биологической категорией, как то, что устанавливает понятия женского и мужского в качестве универсальных и врожденных, а это, в свою очередь, не оставляет возможности социальной борьбы и социальных перемен в положении женщин. Однако Иригари (наряду с Батлер, де Лауретис, Уиттиг и др.) не считает пол биологически дан­ным, а гендер — социально конструируемым, так как она преодолевает дихотомию социального и биологического в своем понятии о половом различии.

Также ее анализ телесности вызывает у некоторых феминисток по­дозрение в эссенциализме*. Эссенциализм — утверждения об определен­ной фиксированной сущности, которая якобы присуща всем женщинам от рождения, — есть действительно опасное для феминизма предприятие, так как именно через подобные аргументы женщин определяли во «вто­ричный пол». Однако телесность у Иригари не есть нечто данное и вро­жденное, и мы уже отметили, что она пишет не об анатомии тела, а о его морфологии. Проблема в том, что «тело» для многих социальных теоретиков все еще воспринимается из области врожденного и данного per se, что гендер и должен заменить. Поэтому Иригари и другие фран­цузские феминистки критикуются за то, что «(о)ни сосредоточиваются на женском теле как способе создания женского языка, так как язык, они говорят, мужской и поэтому считает женщину за другого... Уста­навливая тело как источник всего, французские феминистки возвраща­ются к тому старому мифу, что биология определяет все, и игнорируют тот факт, что гендер является социальным, скорее, чем биологическим конструктом» [34. С. 233]. Мы видим, как патриархальная дихотомия тела и разума, материального и идеального, природы и культуры вос­производится здесь на другом уровне.

Проблематизация дихотомий, при одновременном утверждении по­лового различия, ведет нас к следующему важному следствию теории полового различия. Оно заключается в том, что Иригари выступает за необходимость переосмысления теоретического отношения к языку и воображению в феминизме. В отличие от дуализма традиционной се­миотики и лингвистики, с одной стороны, и общественных наук — с дру­гой, Иригари указывает на необходимость политизации языка и вооб­ражения, что не позволяет свести ее теорию к разновидности лингвис­тического анализа или к «чистой» теории репрезентации. «Язык и его значения (ценности) отражают социальный порядок, и наоборот», пи­шет Иригари [17. С. 314]. Проблема в том, что те критики, которые рас­сматривают речь как нечто из области идеального, предполагают суще­ствование языка отдельно от общественной, экономической и правовой реальности. В отличие от такой позиции, Иригари считает язык такой же составляющей реальность частью, как и общественные действия.

В заключение добавим, что анализ Иригари помогает утвердить ра­дикальность не только полового различия, но также и других различий. Он устанавливает приоритет инаковости и поэтому ставит этическое отношение внутрь самого феминизма, в котором часто вопросы разли­чий между женщинами — культурных, этнических, религиозных и т.д., — отодвигались на задний план, о чем написали многие [35]. Несмотря на важность борьбы за правовое равенство, Иригари настаивает на том, что стратегия равенства «всегда должна целиться на признание различий». Гражданские права, в основании которых лежит символьный мифоло­гический ряд, как утверждал Гегель, игнорируют инаковость женщин, их прав и обязанностей, как, в свою очередь, показала Иригари. Законы, по которым общество организовано, не уважают женскую генеалогию. И именно потому, что они в основе своей не уважают половое различие, их невозможно просто взять и распространить на женщин тоже. Эти права, и вся сфера гражданского, требует переосмысления и переработ­ки в терминах полового различия*. Отказ признавать эти различия в дискурсе универсального равенства на основании человеческой одина­ковости — это то, с чем Иригари не согласна: «Когда женский род требу­ет чего-то, слишком часто это основано на требовании равных прав, а это рискует закончиться уничтожением рода... Любое действие — ошиб­ка, если самость равна одному, а не двум, если она сводится к одинако­вости и расщеплению одинаковости, и игнорирует другую как другую» [11. С. 130]

Свой цикл лекций в Роттердамском университете Иригари открыла следующими словами: «По Хайдеггеру, каждая эпоха одержима одной, и только одной вещью. Кажется, что половое различие — это вопрос на­шей эпохи, от решения которого зависит наше интеллектуальное спасе­ние» [38. С. 165].

* * *

1. Groz E. Sexual subversions: Three French feminists. London: Allen & Unwin, 1989.

2. Chanter T. Ethics of eros. London: Routledge, 1995.

3. Spivak G. Feminism and deconstruction, again: Negotiations / Outside in the teaching machine. London: Routledge, 1993. PP. 121-140.

4. Feminism/postmodernism /Ed. by L. Nicholson. New York: Routledge, 1990.

5. Aristarkhova I. Trans-lating “gender” into the Russian context // University of Warwick Working Papers, 1995.

6. Spivak G. The politics of translation / Outside in the teaching machine. London: Rout­ledge, 1993. PP. 179-201.

7. Whitford M. Introduction // The Irigaray reader / Ed. by M. Whitford. Cambridge MA: Basil Blackwell, 1991. PP. 1-15.

8. Brooks A. Postfeminisms: Feminism, cultural theory and cultural forms. London: Rout­ledge, 1997.

9. Cixous H. The Hélèn Cixous reader / Ed. by S. Sellers. With a preface by H. Cixous and foreword by J. Derrida. London: Routledge, 1994.

10. Whitford M. Luce Irigaray: Philosophy in the feminine. London: Routledge, 1991.

11. Irigaray L. Sexes et Parentés. Paris: Minuit, 1987.

12. Irigaray L. Le Temps de la différence: Pour une révolution pacifique. Paris: Librairie générale française, 1989.

13. Irigaray L. Je, tu, nous: Pour une culture de la différence. Paris: Grasset & Fasquelle, 1990.

14. Irigaray L. Éthique de la différence sexuelle. Paris: Minuit, 1984.

15. Irigaray L. Speculum, de l'autre femme. Paris: Minuit, 1974.

16. Irigaray L. Ce sexe qui n'en pas un. Paris: Minuit, 1977.

17. Irigaray L. The other: Woman // Feminisms / Ed. by S. Kemp and J. Squires. Oxford: Oxford University Press, 1997. PP. 308-17.

18. Irigaray L. Amante marine de Friedrich Nietzsche. Paris: Minuit, 1980.

19. Spivak G. Limits and openings of Marx in Derrida / Outside in the teaching machine. London: Routledge, 1993. PP. 97-120.

20. Theweleit K. Männerphantasien, 1: Frauen, fluten, körper, geschichte und Männerphantasien, 2: Männerkörper: Zur psychoanalyse des weissen terrors. Germany: Verlag Roter Stern, 1977-78.

21. Lacan J. Feminine sexuality: Jacques Lacan and the école freudienne / Ed. by J. Mitchell, J. Rose; Transl. by J. Rose. New York: W.W. Norton & Company, 1982.

22. Baudrillard J. De la séduction. Paris: Galilée, 1979.

23. Irigaray L. Questions to Emmanuel Levinas // The Irigaray reader / Ed by M. Whitford. Cambridge MA: Basil Blackwell, 1991. PP. 178-190.

24. Irigaray L. L'oubli de l'air chez Martin Heidegger. Paris: Minuit, 1983.

25. Derrida J. Choreographies. Correspondence with C.V. McDonald (1982) // Points... Interviews, 1974-1994 / Ed. by P. Kamuf; Transl. by C.V. McDonald, 1994.

26. Derrida J. Eperons: les styles de Nietzsche. Paris: Flammarion, 1978.

27. Derrida J. La carte postale: de Socrate à Freud et au-delà. Paris: Aubier-Flammarion, 1980.

28. Levinas E. Totalité et infini. La Haye: Martinus Nijhoff, 1980.

30. Felski R. The doxa of difference // Signs: Journal of Women in Culture and Society. 1997. Vol. 23. No. 1. PP. 1-21.

31. Braidotti R. Comment on Felski's “Doxa of difference”: Working through sexual differ­ence // Signs: Journal of Women in Culture and Society. 1997. Vol. 23. No. 1. PP. 23-40.

32. Schor N. This essentialism which is not one: Corning to grips with Irigaray // Differences. 1989. Vol. 1. No. 2. PP. 38-58.

33. Moi T. Sexual/textual polilics. London: Methuen, 1985.

34. Lindsay C. L'un e(s)t L'Autre: The future of difference in French feminism // L'esprit créateur. 1989. Vol. 29. No. 3. PP. 21-35.

35. Christian B. The race for theory // Gender & theory: dialogues on feminist criticism / Ed. by L. Kauffman. Oxford: Basil Blackwell, 1989.

36. This bridge called my back: Writings of radical women of color /Ed. by C. Moraga &G. Anzalda. New York: Kitchen Table: Women of Color Press, 1983.

37. Cornell D. Beyond accomodation: ethical feminism, deconstruction, and the law. Lon­don: Routledge, 1991.

38. Cornell D. Imaginary domain: abortion, pornography and sexual harassment. London: Routledge, 1995.

39. Irigaray L. Sexual difference // The Irigaray reader / Ed by M. Whitford. Cambridge MA: Basil Blackwell, 1991. PP. 165-177.

ТЕЛЕСНЫЙ МАТЕРИАЛИЗМ,