Зороастрийская эннеаграмма

Арифмосемиотика накладывает на содержащиеся в ней понятия ряд структур, по которым описываются их взаимодействия. Среди этих структур только гексанема в круге эннеаграммы с “современным” порядком триграмм сходится со структурой Амэша-Спэнта и их “творений”. Сам круговой порядок в наборах этих понятий не обнаруживается, а ведь он является весьма важным, поскольку описывает психокосмическую иерархию. При нахождении ей соответствия в зороастрийском учении можно было бы полагать, что в нем все-таки существовали представления о целостной эннеаграмме.

И такое соответствие есть. Правда, оно весьма туманное. Но на его основании все-таки можно сделать необходимые выводы. Это соответствие обнаруживается в “Ормазд-яште” (7-8) в списке 20 имен Ахура-Мазды. Ниже приводится содержащий его текст в переводеИ.М. Стеблин-Каменского(Авеста 1998: 164):

Достаточно будет провести только структурный анализ данного текста. Некоторые содержащиеся в нем понятия явно группируются по принципу “качество — носитель качества”: 6. Разум — 7. Разумный; 8. Ученье — 9. Ученый; 10. Святость — 11. Святой. Из этого можно сделать предположение, что и остальные “имена” как-то ассоциируются подобным образом. Исключение могут составлять только начальное и последнее, поскольку все пары начинаются с четных по списку понятий. Исходя из этого, весь набор можно разбить на цепочку девять пар, которую ограничивают одиночные понятия. Если эти девять пар сопоставить с числами эннеаграммы в одном из вариантов их расположения на базис-схеме (см. рис. 2.10.1; ср. рис. 2.5.12), то можно получить необходимую их корреляцию с арифмосемиотическим аппаратом (табл. 2.10.23).

В этом случае с понятийным рядом психокосмической шкалы китайской арифмосемиотики сходятся, по крайней мере, следующие из имен Ахура-Мазды: Мощный (3), Истина (4), Разум (6), Разумный (7), Сильнейший (13), Победный (15). И.М. Стеблин-Каменский для 1-го и 2-го имен дает варианты перевода “Изобильный” и “Желанный”, которые также приближаются к нему. Однако в целом список оставляет желать лучшего. То же самое можно сказать и по поводу приводимого в табл. 2.10.23 списка наиболее распространенных понятий из так называемого “Древа сефирот ” (см.: Штайнзальц 1990: 53—54; Scholem 1978: 213; Schaya 1971: 21), которое составляет основу каббалы — мистического учения в иудаизме. В отношении последней известно, что она появилась у евреев после вавилонского пленения, из которого их освободили иранцы в конце VI в. до н.э. Многие исследователи считают, что каббала возникла при взаимодействии иранских учений с религиозной еврейской мыслью и позднее была дополнена идеями неоплатонизма и гностицизма (см., например: Соловьев 1894: 782). Система сефирот призвана описывать структуру Адама-Кадмона — совершенного космического человека. В этих категориях отчасти заложены сведения о психических уровнях (см.: Еремеев 1993, 1996), но в большей степени они направлены на описание эманаций самой по себе невыразимой высшей божественной сущности, которую по этой причине и называют “Ничто” (Эн-соф). Вероятно, список имен Ахура-Мазды или ему подобный и послужил для выработки системы сефирот. Эти имена имеют следующие явные совпадения с названиями сефирот, принадлежащими тем же числам эннеаграммы: 1. Мощный — Венец (символ могущества); 2. Истина — Мудрость; 3. Разум — Разум; 7. Победный — Победа. По отношению к категориям арифмосемиотики список сефирот сближается не столько напрямую, хотя и такое имеется, сколько через свои психологические значения (см.: Еремеев 1996: 188—189, табл. 7). Однако надо заметить, что толкование названий сефирот в каббале со временем покрылось множеством второстепенных деталей, мешающих разглядеть их первоначальные смыслы. Не исключено, что последующая расшифровка этой системы позволит найти больше соответствий с другими учениями, строящимися на эннеаграмме.

Так или иначе, можно констатировать, что некоторое отражение структуры эннеаграммы в зороастризме и каббале все-таки имеется. Это проливает свет на первоисточник, из которого эта схема через много-много веков попала к Г.И. Гюрджиеву, решившему открыть ее миру. Видимо, никогда не будет известно, из чьих конкретно рук он взял эннеаграмму. Возможно, не узнаем мы и того религиозно-мистического учения, которому она принадлежала во времена Г.И. Гюрджиева. Это уже и не так важно, поскольку можно предположить, что на Западе эта схема распространялась, выходя из зороастризма, а в него она попала из Китая. На это указывают как факт более раннего ее использования в китайской арифмосемиотике, так и более развитая и логически слаженная система понятий, привязанных к этой схеме в данном учении.

Не удивительно, что применение эннеаграммной методологии в реконструкции отдельных аспектов арифмосемиотики дало определенные результаты, при том, что были уточнены сами формы эннеаграммы, по причине чего данное ее название не выглядит теперь вполне корректно. То, что для анализа арифмосемиотики использовалась не инородная для нее схема — эннеаграмма, важно и с другой стороны. Несомненно, ученый вправе выбирать любую модель для своих изысканий. Он может не объяснять принципов ее построения или источник происхождения. Достаточно того, что она работает. В данном случае, когда исследовались некоторые принадлежащие далекой истории идеи, такой моделью стала схема, которая сама является историко-мировоззренческим феноменом, и эффективность ее применения находится в зависимости от определения ее происхождения. Поэтому можно заключить, что выявление того, что эннеаграмма была создана в самом Китае, повышает адекватность результатов проводившейся выше реконструкции древнекитайской арифмосемиотики. С другой стороны, признание присутствия в латентной форме китайской эннеаграммы во многих некитайских религиозно-философских и мистических учениях позволяет открыть новые страницы компаративных исследований, что правда, не входит в непосредственные задачи настоящей книги.