Рассказывал. Я сказал, что, если человек верит в реинкарнацию, он переживет моменты из прошлых жизней, о которых у него прежде не было сознательных воспоминаний.

Я так и думал. Так что это описание, как сказали бы бри-ганцы, попадает «в самую точку».

Но есть одно отличие. В Потусторонней Жизни нет «страданий».

Гм...

Элизабет переживала часть своего опыта «на этой стороне» смерти, а часть — на другой. Она воистину была меж двух миров. Если бы на этом этапе своего переживания она действительно находилась в Потусторонней Жизни, то не испытывала бы ни боли, ни страха, ни страдания.

О'кей, давай вернемся к ее рассказу.)

Затем мое стремительное кружение в водовороте прекратилось так же внезапно, как началось. Все ощущения прекратились. Вокруг буквально не было ничего. Чернота. Вначале я почувствовала облегчение. «Спасибо, спасибо, спасибо», — только и твердила я. Затем появился страх, и я попыталась ощутить, что меня окружает. Чернота. Ничто. Я подождала. Ничто. Я свистела, ерзала, мычала, но все это осталось только в моем сознании. Ничто. Началась паника, и я стала спрашивать: «О Боже! Я мертва? Мертва? Неужели после всего пережитого меня ждет вечность, где нет ничего, кроме меня?»

Паника нарастала. Не было ничего. Паника и гнев. «Как? Нет ни яркого света, ни проводника, который облегчил бы мне переход? А где мой папа? Уж мог бы, по меньшей мере, показаться! Ну, покажись же. НЕТ. Помогите. Пожалуйста. Ну в чем я провинилась? Я мертва? Есть тут кто-нибудь? Боже, ну пожалуйста, я хочу видеть своего ребенка. Где моя дочь? Она мертва? ПОЖАЛУЙСТА. Я прошу. Я не хочу умирать».

Ничего. Наконец я успокоилась — словно впала в оцепенение.

— Почему ты думаешь, что умерла?

Мой внутренний слух напрягся. Я попыталась взять себя в руки. Это был голос медсестры, которая стояла у моей кровати.

— Слава Богу. Где ты была? Где я? Как выбраться отсюда?

— Почему ты думаешь, что умерла?

— Да-да, конечно. Я поняла. Я не умерла, поскольку слышу тебя. Это у меня такая своеобразная реакция на анестезию?

Многозначительный вздох...

— ЧТО ЗАСТАВИЛО ТЕБЯ ПОДУМАТЬ, ЧТО ТЫ УМЕРЛА?

— Ну ла-а-адно. Странная ситуация. Кто ты и почему так настойчиво повторяешь этот вопрос?

— Ты сама позвала меня. Итак, ответь, почему ты думаешь...

Так начался утомительный спор, длившийся, кажется, дня четыре. Я пафосно вещала о том, как несправедливо и жестоко было помещать меня сюда, где бы это чертово место ни находилось, а она парировала каждый мой аргумент. Она спрашивала, почему я считаю, будто имею право на жизнь, и чем это я лучше других. Я кипела яростью, не в силах пробиться к этой твердолобой зануде.

Затем начались книжки с ожившими картинками. Знаете, когда ты рисуешь на разных страницах тетради кадры, а затем быстро пролистываешь и эти кадры оживают. Я стала смотреть книги и узнала персонажей. Это была моя жизнь] «Ага! — усмехнулась я. — Теперь все ясно. Должно быть, я все-таки умерла, раз перед глазами проносится вся моя жизнь». Никакого ответа, только глубокий вздох, и вдруг — БАХ!

Я прочувствовала смысл каждой картинки в полную силу, и это потрясло меня до глубины души. Они пролетели перед моим взором за одну секунду, и все же я готова поклясться, что полноценно прочувствовала каждый момент — не только со своей точки зрения, но и с точки зрения всех других участников каждой ситуации.

Это не был каталог мгновений моей жизни, какой я сама собрала бы, если бы мне пришла в голову подобная мысль. Там было очень мало ярких, запоминающихся моментов. Это не автобиография в картинках. Чаще всего образы шли в хронологическом порядке начиная от дня рождения, но иногда сюжеты были связаны по другому принципу, и я перемещалась вперед-назад во времени, обретая полное понимание тех или иных своих мыслей или действий.

В этих фрагментах был представлен полный спектр эмоций. Это были воспоминания о моментах, когда, как я теперь понимаю, у меня были возможности проявить или увидеть какие-то аспекты Божественного. Я осознала, что наибольшее влияние на мою жизнь оказали не какие-то яркие драматичные моменты, но внешне непримечательные события, чьи отголоски почему-то со временем не затихали. Обида и горечь от чьего-то язвительного замечания, сделанного мимоходом... Радость и гордость, когда я впервые ехала на велосипеде без вспомогательных колесиков...

Я и сейчас отчетливо помню истины и эмоции, связанные с каждым кадром, — но почти не могу вспомнить сами события, промелькнувшие тогда перед моим взором. Как будто сами события утратили всякую ценность, когда я поняла их глубинный смысл. Насколько мне помнится, я ни на секунду не чувствовала, что меня судят, и не судила себя сама, — просто понимала, что вижу себя настоящую, свое истинное существо.

Когда книжка с картинками закончилась, я была без сил. Я все еще цеплялась за мысль, что должна выиграть спор и доказать свое право на жизнь, однако эти картинки почти погасили мой пыл. Теперь мною двигало лишь отчаянное желание обнять своего ребенка и быть рядом с любимыми людьми.

Но после просмотра жизни даже это желание понемногу угасало. Я еще пыталась спорить, но без особого пыла. На каждое мое слово, на каждый вопрос находился безупречный ответ. Наконец я обессиленно прошептала: «Ладно. Ты победила. Нет сил бороться. Мне нечего больше сказать. Сдаюсь».

Едва эти слова возникли в моем сознании, я почувствовала огромное облегчение. Исцеление, на которое я уже и не надеялась, переполнило мое существо и окутало необусловленной любовью. Оно питало, успокаивало и наполняло энергией. Казалось, что все светлые души пришли ко мне, заключили мое существо в объятия, внушая ощущение полной безопасности.

Внезапно это удивительное переживание прекратилось и уступило место другому замечательному опыту. Не знаю, как это получилось, но я вдруг обнаружила, что лечу над горами с заснеженными вершинами, над озерами, лесами и лугами. Затем я пролетела над селением американских индейцев, — и это было вовсе не похоже на то, что я когда-либо видела на картинках. Я заметила мать, присматривающую за детьми с такой спокойной гордостью, что я невольно испытала благоговение перед этой женщиной. Миновав селение, я направилась к высокой горе вдалеке.

Поднявшись на вершину, я встретила мужчину и подумала, что это мой проводник. Это был индейский вождь. Я вгляделась в его покрытое морщинами лицо и магнетические глаза, и последние остатки отчаяния в душе рассеялись. Я каждой клеточкой своего существа ощущала, что он помогает мне осознать некую глубочайшую истину, но все, что теперь мне удается вспомнить сознательно, это его слова: «Придется потерпеть, но тебя будет три».

В этот миг я словно заснула — и тот же час проснулась в отделении интенсивной терапии.

Мне сказали, что я девять дней провела в коме — отчасти естественной, отчасти вызванной препаратами. Дважды у меня была остановка дыхания, и я выжила лишь благодаря аппарату искусственного дыхания.

Однако интереснее всего мне было услышать, что приблизительно в течение шести часов мое сердце работало в дисфункциональном режиме, называемом фибрилляция предсердия. Сердце билось так часто, словно в режиме пролистывания «оживающих картинок». Это «пролистывание» не повлияло на общее физическое состояние моего организма — ни в лучшую, ни в худшую сторону, — однако его не удавалось остановить никакими средствами.

К немалому удивлению врачей, фибрилляция внезапно прекратилась сама собой. В этот момент одна из врачей вспомнила какой-то нюанс из подобного случая в своей практике и предложила курс лечения, который, несомненно, спас мне жизнь. Я верю, что в тот момент, когда я «сдалась» и меня переполнило ощущение исцеления, мое тело решило выздороветь и каким-то образом «передало» врачам необходимую для этого информацию. Мой разум, тело и душа начали входить в резонанс друг с другом, как и обещал вождь: «Придется потерпеть, но тебя будет три».

Моя дочь Лили вполне здорова и бодра — природа взяла свое. Недавно я смотрела по телевизору передачу, где показывали тот самый горный ландшафт, над которым я летала. Я выяснила, где это снимали, и в августе мы туда поедем. Я много узнала об этих местах и уверена, что найду там людей и условия, которые помогут мне исцелиться окончательно.

*****************