Необычное богослужение 17 page

- Поэтому мне очень важно знать, как бороться в уединении с помыслами? - закончил я свой вопрос. Мой друг перевел его Геронде. Старец отвечал по-гречески, а отец Агафодор негромко пе­реводил слово за словом.

- Если бы за тобой охотился убийца на твоем Кавказе, что бы ты сделал? Убежал в лес! Так и ты убегай от мысленного врага глубо­ко в сердце... Тот, кто стяжал благодать, крепко стоит в сердечной глубине, облеченный в броню отречения от всего земного. Для мо­наха в миру нет дорог! Спасайся раньше, чем начнешь погибать.

- Уважаемый Геронда, как разобраться, какой помысел от Бога, а какой от врага?

- Без непрестанной молитвы будешь биться в помыслах, как рыба на горячем песке! Поэтому стяжание такой молитвы есть ос­новная цель монашеской жизни. Но вообще не принимать никаких помыслов - это великая тайна, которую мало кто уразумевает.

- А что такое помыслы, отче?

- Помыслы - это бесы, демоническая энергия. Их логикой по­бедить невозможно, поэтому никогда не вступай с ними в собеседо­вание и не поддавайся их внушению, которым они увлекают за со­бой не имеющую рассуждения невежественную душу в самые без­дны ада. Возражая им, ты лишь на время заставишь их умолкнуть, а затем они нападут на тебя с новой силой, пока не увлекут на грех, сначала мысленный, а потом и телесный. От того, кто носит в себе дурные помыслы, ангелы отбегают, как от ведра с помоями.

- А если противоречить им цитатами из Евангелия?

Старец слегка улыбнулся:

- Это не наша мера, а мера великих подвижников. Никогда не вступай в беседы с помыслами, как я сказал! Всякий помысел, при­носящий в душу сомнения, - от лукавого. В Божественной благо­дати нет никаких сомнений - в чем ей сомневаться? Она видит все как есть. Старайся стяжать благодать - и тогда освободишься от рабства помыслов. Царство Небесное силою берется... (Мф. 11: 12).

- А как же стяжать благодать, отец Харалампий?

- Основа основ молитвенной жизни - целомудрие, что значит целый здоровый ум, отринувший всякую связь с земными вожде­лениями. Только такой ум способен к духовной практике и стяжа­нию благодати. Духовная практика - это счастье! Поэтому прак­тикующий всегда счастлив. Если нет духовной практики - откуда возьмется счастье? Без молитвенного делания нет и духовного рас­суждения. «Чистый ум право смотрит на вещи», - говорил препо­добный Максим Исповедник.

- Мой духовный отец в России дал мне наставление приблизить­ся к началам безстрастия, но пока у меня ничего не получается...

- Это делание самое трудное, но возводящее душу к Боже­ственному созерцанию, что есть великое совершенство и истин­ная духовная жизнь. Сразу этому не научишься. Нужны время и помощь благодати. Хорошо, что у тебя есть духовник: следует искать старца заранее, а не тогда, когда душа чувствует, что ей приходит конец. Послушание духовному отцу приносит смирение и духовное рассуждение. Послушание и есть истинная школа спа­сения, в которой овладевают навыками безстрастия, а учитель - Божественная благодать, передающаяся в Православии от старца к верному послушнику.

- А что с нами совершает благодать, отец игумен? - Мне хоте­лось за эту встречу узнать как можно больше, не представляя, ког­да еще появится следующая возможность.

- В таком молитвенном непрестанном делании преображается все человеческое существо, и прежде всего ум. Многие думают, что непрестанная молитва - это когда человек постоянно молится. Но это еще молитва человеческая, по нашим усилиям совершаемая. Духодвижная молитва, когда сердце пробуждается благодатью и само воссылает Богу моления, - вот что такое непрестанная мо­литва! Когда твой ум полюбит радость пребывания со Христом, он уже не захочет отклоняться от памяти Божией даже на краткое время. А к памяти Божией приводит память смертная. Память смертная отсекает все временное как пустое и преходящее. Так сердце становится чистым.

- Что такое чистое сердце, отче?

- Чистое сердце - это есть духовная свобода, которая состоит в том, что сердце целиком пребывает во Христе, не уклоняясь в чуж­дые Православию учения и догмы. Люди запутаны, сбиты с толку помышлениями, не ведая, что сердце каждого человека есть ма­ленькое солнце Божественной вечности, в котором сияет Христос. Чистое сердце, обретенное раз и навсегда, подобно немерцающей яркой лампаде, ясно светящей в ночи.

Чтобы стяжать такое сердце, никогда не становись привержен­цем безсмысленной деятельности, подобно некоторым неразум­ным монахам. Старайся стяжать великую духовную цель - Христа, пребывающего в тебе самом. Тот, кто постиг Христа, постигает и Царство Его, «пришедшее в силе», - чистую невечернюю обитель света. Это есть состояние безстрастия - совершенство духа челове­ческого в полноте святости. Для того, кто обрел подобное постиже­ние, все является Отцом, Сыном и Святым Духом, Раем, наполнен­ным святыми Ангелами. В этом непостоянстве, называемом нами жизнью, есть одна отрада, которая дает вздохнуть с облегчением, - неизменная Христова любовь, побеждающая даже смерть...

- Простите, Геронда, но заботы и попечения не дают даже пере­дохнуть, чтобы ощутить такую любовь...

На мое замечание отец Харалампий негодующе покачал головой:

- Патерас, вы же иеромонахи! Какие молитвы мы читаем на ли­тургии у Святого Престола? - «Всякое ныне житейское отложим попечение». Житейское - значит, мирское. А это нужно понимать так, что нам следует отложить всякое мирское попечение не только во время Литургии, но и во всех делах нашей жизни! А что означа­ют слова священника: «Горе имеим сердца»? Они означают, пате­рас, что наши сердца должны быть обращены и устремлены к Богу на всяком месте и во всякое время. Вот чему учит нас священная литургия! Делайте так - и вовек не оскудеете в благодати...

Пока я сидел, погрузившись в смысл этих слов, высказанных от­цом Харалампием, иеродиакон решил спросить кое-что и для себя.

- Геронда, а есть судьба у человека?

- Накопленные грехи - вот что люди называют судьбой. Это словно закон хлебороба - что посеял, то и пожнешь... - Старец за­смеялся, найдя удачное слово. - Но это не безоговорочный фаталь­ный закон, который не может быть изменен. То, какие мы есть, - это судьба. А то, какими мы можем стать, - это наша духовная практика. В чем она состоит? В том, чтобы сделать неразлучным ум с сердцем во Христе!

- А как это сделать, Геронда? Тело тоже требует о себе заботы...

Старец удивленно поднял седые взлохмаченные брови:

- Кто заботится больше всего о своем теле? Животные, а также те миряне, которые не имеют духовной цели спасения... «Ум, от­ступивший от Бога, становится или скотоподобным, или демоно­подобным», по словам святителя Григория Паламы. Следи умом за сердцем, чтобы в нем не прерывалась молитва ни днем, ни но­чью. Если для тебя это трудно, разбей сутки на часы молитвенной практики, соблюдай монашеский распорядок, как мы здесь гово­рим, программу. Если нет места для духовной жизни, живи умом во Христе. Если нет места для уединения, уединяйся в своем серд­це. Кто соединяет в себе все это, тот и есть отшельник. Но сколько бы мы ни говорили, действительная жизнь духа невыразима сло­вом. Истина всегда познается только духом благодати...

- Почему так происходит, отче, что даже среди монахов трудно спасаться? Столько скорбей в монастыре, еще больше, чем в ми­ру! - Отец Агафодор, похоже, многое хотел выяснить, долго копя эти вопросы в себе.

- Так, так... Так и есть... - кивал головой игумен. - Некоторые лю­ди, услышав о Христе, стоят перед Ним, отталкивая ближних лок­тями, не желая, чтобы другие пришли к спасению, - все это семена ада! - веско сказал старец. - Обучившись в монастыре послушанию, аще желаешь совершенства, подвизайся в уединении по совету с ду­ховным отцом. Тогда Христос начинает сиять в душе, ум изменяется и просветляется благодатью. Такой человек полностью живет духом в ином мире -духоносном и блаженном мире Царства Божия...

- Отче святый, то, о чем Вы нам говорили, трудно понять умом, а тем более сделать! Что мне практически посоветуете? - спросил мой друг.

- Ты молитву Иисусову читаешь? - в упор задал вопрос отец Харалампий.

- Читаю по четкам.

- Тогда удерживай ум в словах молитвы, этого достаточно.

- А можно переменять слова Иисусовой молитвы? - Иеродиакон высказал свои наболевшие вопросы, спеша не утрудить старца за­тянувшейся беседой.

- Молитву не изменяй, а влагай в нее требуемый смысл в зави­симости от обстоятельств: или покаянный, или благодарственный. И никогда не будь пленником своей головы! Понятно?

- Понятно, Геронда. Благословите! - Отец Агафодор благого­вейно поцеловал руку старца. Я также с уважением приложился к натруженной руке старого монаха, и мы тихонько вышли из его кельи, неся в душах свет духовного рассуждения этого святого про­стеца и выдающегося подвижника.

Сыны человеческие, как нам очнуться от сна неведения? Как нам пробудиться от греховного усыпления? Нам должно взлететь на Небо духовного созерцания, где ожидает нас Человеколюбец Го­сподь, а мы зарываемся на два метра в землю, словно это все, что нам уготовано. Еще глубже зарываемся мы в безжалостную, изма­тывающую души суету сует, строя царство «добра» на земле. Но не добро выходит из наших рук, а одно лишь зло. И деды наши, и пра­деды, и отцы сложили головы свои, возводя царство земное, пуще зеницы ока они берегли его, и вот - не смогли уберечь даже себя от нагрянувшей на них смерти. Неправы, очень неправы оказались те, кто увидел в слепоте своей в суетных делах правду. Ныне же пора найти нам, сыны человеческие, истинную правоту - правоту стяжания небесной благодати, неоскудевающей, негибнущей, не- умирающией. Ее покров - блаженная истина, ее одежды - Боже­ственная мудрость, а сущность ее - священное пламя Богосозерцания, которым она земных рабов делает сынами Божиими, как было и как будет всегда.

СТАРЕЦ ЕФРЕМ

Господи Иисусе, я - самолюбив, а Ты - совершенная безко- рыстная любовь, я -самодоволен, а Ты - всецелое безраздельное блаженство, я - полон сомнений, а ты - сверхнеобъятная святая истина. Если изберу из этого противоречия вновь то, что я пред­ставляю собой, - это наиглупейшая глупость, а когда на опыте по­стигаю Тебя в священном созерцании как Ты есть - это высочай­шее Боговедение, которое есть сила ведения и знания вкупе, сила смирения и кротости в нераздельности, сила мудрости и любви в совершенном единении. Твой неусыпающий Ангел стоит у входа в сердце человеческое с пламенеющим мечом, ибо там врата рая, и поражает всякого желающего по дерзкому эгоистическому любо­пытству проникнуть во Святая святых Твоего бытия. Но этим же мечом - огнем отречения и безстрастия Ангел Твой освобождает дух всякого человека, избравшего следование святой воле Твоей, от всевозможных злоухищрений духов злобы, прикинувшихся друзьями души и стремящихся удержать ее в суете земных дней. Дух мой сотворен Тобою созерцать Тебя, Боже, и, когда Ты очища­ешь его благодатью любви Твоей, он уже не вопрошает: «Где Ты Господи? Где искать Тебя?», ибо зрит славу Твою лицом к лицу, Бо­же, - Преблагую, Пресветлую, Пресвятую Троицу, вступая с трепе­том и благоговением в тихость милости Твоего Боговидения.

С широкого двора иконописец указал на крохотную келью дале­ко в верховьях ущелья.

- Видите домик с красной крышей? Там живет ученик старца, затворник отец Феоклит, настоящий афонский отшельник. Его ни­кто не видит, кроме тех дней, когда он приходит к Геронде на испо­ведь. Вам повезло, что вы его сегодня встретили.

Полюбовавшись еще раз уединенной кельей отшельника, мы устремились по скалистой тропе к Новому Скиту. В обитель святого Павла, красиво расположенную у подножия Афона, мы заходить не стали, потому что путь предстоял неблизкий. Перейдя широкое ка­менистое устье долины, мы начали подниматься по пыльной тропе, круто забирающей вверх. Влево уходили узкие ущелья. На скаль­ных уступах виднелись маленькие кельи, но людей не было заметно.

- В этих местах живет множество отшельников. - Мой прово­дник описал рукой широкий полукруг. - Их никто никогда не ви­дит, только на Панигирах они все собираются. Зрелище тогда очень впечатляющее... Особенно на Панигире в Агиа Анне!

Мы долго спускались с крутизны в Новый Скит. Среди лабирин­та каменных стен больших и маленьких келий тропа привела нас в чей-то дворик. Внутри в усыпальнице находилась мраморная пли­та с крестом и надписью по-гречески: монах Иосиф Спилиотис, и даты его жизни: 1898 - 1959. Мы приложлись к каменному кресту и с молитвой по четкам постояли у могилы великого старца, про­должателя исихазма на Святой Горе.

- О нем в России еще никто не знает, - рассказывал мне отец Агафодор. - Пока никто не перевел с греческого о нем книг. А греки его очень почитают. Хотя в Агиа Анне Иосифа Исихаста одно время даже считали прельщенным, так сильно он подвизался, что всех удивлял. Наложили на него как-то епитимью - покрасить стены соборного храма. Он смиренно покрасил храм и снова уединился. А теперь все признали в нем великого святого. Нелегкая жизнь у него была...

Мы уселись на скамью во дворе под густым кустом цветущего олеандра и выпили воды из своих бутылочек. Мой спутник про­должал:

- Кроме старца Харалампия, у Иосифа Исихаста и другие от­цы стали известными подвижниками: Ефрем Катунакский, сей­час парализованный, очень больной, старец Иосиф Ватопедский, Ефрем Филофеевский, самый молодой из них. А брат Иосифа Исихаста - старец Арсений уже умер. Я с монахами из кельи отца Ефрема на Катунаках хорошо знаком, надо будет навестить стар­ца... - Мой проводник осмотрелся. - А сейчас нужно где-то здесь заночевать. Попробуем у брата монаха Христодула с Карули по­проситься на ночлег...

Нас устроили на ночь старички-монахи. На веранду выкатили в кресле Геронду - старого и белого как лунь монаха с парали­зованными ногами. Молодой иеромонах заботливо утер ему лицо и слезящиеся глаза полотенцем, аккуратно причесал старцу во­лосы и бережно подкатил к перилам, откуда с моря тек свежий вечерний воздух. Старый монах добродушно улыбался, принимая заботу и уход от своих чад. Меня поразила такая заботливость гре­ческих монахов к своим старичкам - никакой брезгливости или отвращения. Наоборот, в глаза бросились непритворное участие и братская любовь к престарелым монахам. Я сидел на стуле ря­дом с молчащим старцем. Ветерок ласково перебирал его седые волосы. Яркая полоса моря волновалась вечерним бризом в лучах заходящего солнца, которое медленно опускалось за синий силуэт Олимпа на горизонте. Афон готовился к ночной молитве...

После Нового Скита потянулись серые, выжженные жарким солнцем скалы с невянущей полынью и в скудных пятнах сухой травы, с белыми венчиками легкого пуха. В скит Агиа Анны по страшной жаре мы доползли к вечеру. У чудотворной иконы святой праведной Анны поразило множество детских и младенческих фо­тографий - все эти дети родились по молитвам их отцов у этой ико­ны. На закате подошли последние паломники - греки. Некоторые мужчины ползли по обету на коленях со ступеньки на ступеньку с самой пристани! А оттуда подняться даже пешком нелегко...

Вечерню и утреню служил чередной иеромонах, скромно и чин­но. Но литургия меня совершенно изумила! Голосистый священ­ник пел все ектинии на особый глас вместе с подпевающими ему монахами-певчими. Такой удивительной мелодичной и молитвен­ной службы мне слышать до этих пор не приходилось. После ли­тургии паломникам для поклонения вынесли мощи - стопу святой Анны. От прикосновения к ней душа и сердце словно омылись жи­вой водой и заметно прибавилось сил.

Когда мы перевалили узкий хребетик, перед которым помо­лились иконе Матери Божией, установленной в скальной нише, с возжженной перед ней лампадкой, нашим глазам предстал уди­вительный скит на горной возвышенности - малая Агиа Анна, с кельей, называемой Герасимеи, по имени покойного старца отца Герасима - прославленного гимнотворца. Отстроенная добротно и внушительно, с уютным садом под высокими стенами - «бизю- лями», она производила сильное впечатление. Теперь Герондой кельи состоял монах Спиридон, известный псалт, имеющий под собой насельников-иеромонахов. Монахи, проходящие мимо нас и занятые послушаниями, были приветливы, скромны и учтивы.

- Вот поведение монашеское, просто загляденье, - не удержался я. - Никакой развязности и рассеянности - можно любоваться!

Далее следовала келья не менее знаменитого псалта Святой Го­ры отца Фомы, и наконец большая келья так называемых псалтов- данилеев, по имени старца Даниила, великого подвижника и ду­ховника. Окруженная оливами, среди которых паслись стреножен­ные мулы, она больше всех привлекла мое сердце удивительными монахами и чудесным храмом со старинными русскими иконами. Здесь жило много престарелых монахов величественного вида с лицами, внушающими невольное расположение. На воротах висе­ла табличка: «С ю до 16.00 вход не благословляется». Наш приход пришелся на утро, поэтому после литургии мы были приглашены на трапезу со всей братией представительным Герондой.

- Ну что, отец Симон, зайдем в келью старца Ефрема на Катуна­ках? У меня есть передача для монахов этого братства...

На предложение иеродиакона я с любопытством согласился. Солнце обжигало лица, и даже тропа среди серых глыб известня­ка казалась раскаленной. На очередном горном отроге она резко свернула вниз, миновав большую келью с огромной застеклен­ной верандой.

- В этой келье старца Климента написали знаменитую чудотвор­ную икону Иверской Матери Божией для благочестивого паломни­ка Иосифа Муньоса, прославившуюся мироточением и многочис­ленными исцелениями, - по пути объяснял мне отец Агафодор.

- Здесь что ни скит, что ни келья, - одни чудеса! - восторгался я, спеша за быстро идущим по тропе проводником.

- Это все верно, батюшка, но вы поторапливайтесь! Нужно до вечерни успеть, а то потом времени не останется поговорить...

Мы ускорили шаг. Небольшое здание с огородиком и нескольки­ми оливами открылось сразу. Келья, расположенная среди обсту­пивших ее серых известняковых скал, представляла собой малень­кий оазис.

- Суровое место, отче! - сказал я, осматриваясь вокруг.

- Это еще что, - оглянулся отец Агафодор. - Посмотрите потом на Карулю, что еще скажете...

Моего спутника здесь знали - монахи приветствовали его ра­душно, на меня поглядывали с любопытством. Пока шел разговор, мне представилась возможность ознакомиться с жизнью келиотов: небольшие скромные комнаты, недорогие иконы, простой грубый стол, старые рассохшиеся скамьи. Нас проводили в маленькую цер­ковь, где прежде служил ежедневно и неупустительно замечатель­ный ученик Иосифа Исихаста - отец Ефрем. К моему большому со­жалению, он уже полгода как слег после сильного инсульта, пара­лизовавшего его тело.

Друг отца Агафодора, монах Неофит, остался с нами, угощая лу- кумом, кофе и сладостями. Мне он понравился с первого взгляда, и я тихонько шепнул моему другу спросить у монаха Неофита, нельзя ли мне хотя бы одним глазком поглядеть на старца. Тот, услышав мою просьбу, поначалу нахмурился, потом, встав, помо­лился на икону Пресвятой Богородицы.

- Только одну минуту... - предупредил он.

Стараясь не скрипнуть дверью, монах отворил ее: в затемненной комнате возлежал величественного вида старец Ефрем. Глаза его были закрыты, руки безсильно лежали по бокам. Это было существо небесного мира, настолько светлым выглядел его лик в полутемной комнате. Он казался духовным львом, нашедшим последний приют в горной пещере, или лучезарным ангелом, слетевшим из блажен­ных сфер на грешную землю... Когда впоследствии мне довелось прочитать очень полезную для меня книгу «Одна ночь в пустыне Святой Горы», то я поразился соответствию описания старца с тем чудесным светлым ликом, который я увидел... Хотя автор описывал в ней отца Софрония, тем на менее аналогия была полная.

Дверь тихонько затворилась, и монах Неофит повернулся к нам.

- Если есть вопросы, спрашивайте! - Он жестом показал на ска­мью у стола.

- Нам очень жаль, что Старец в таком болезненном состоя­нии. Надеемся, что Матерь Божия укрепит отца Ефрема в тя­желой болезни, а братство - в несении трудного послушания - ухода за больным Герондой... - начал я, но иеродиакон шепотом остановил меня.

- Отец Симон, пожалуйста, покороче, самое главное спросите, а то времени на беседу уже мало...

- Сколько лет монах Неофит живет со старцем?

Помощник Агафодор начал переводить.

- Двадцать лет, - последовал ответ на мой вопрос. - У меня есть много магнитофонных записей бесед старца с монахами. Нынеш­ний Геронда кельи, иеромонах Иосиф, намерен со временем опу­бликовать часть из его бесед.

- А что запомнилось отцу Неофиту из слов старца Ефрема?

Надежда на то, чтобы услышать слова знаменитого духовника, не оставляла меня. Монах начал листать свою записную книжку, которую достал из нагрудного кармана подрясника.

- Мои записи не расположены по порядку, - сказал он, смуща­ясь. - Нет времени заняться ими, может быть тогда, когда Бог при­ведет пожить в уединении... - Он стал негромко читать свои записи.

«Велик тот, кто оказывает послушание брату своему, а наилуч­ший тот, кто оказывает его своему старцу, каким бы он ни был.

Лишь пребывая в скорбях, учишься настоящей молитве. А пре­бывая в расслаблении, учишься лени и рассеянности.

Самый трудный подвиг для мирянина - когда он теряет свое имущество, а для монаха - когда его оставляет благодать.

Только Христос может научить духовной жизни, а учит он верно­го послушника через его старца.

Кто есть истинный монах? Кто удалился от всех и всех привлек в свое сердце молитвой.

Благодать не в подвигах, которые являются лишь средством очищения души, - благодать в следовании воле Божией.

Не иметь ни забот, ни помышлений о них и находиться в послу­шании - вот подлинное монашеское делание».

- Старец Иосиф Пещерник говорил нам: «Будь в сердце монах! Истинное монашество - в высоте духа, а высота духа - в уничиже­нии и смирении. Царство Небесное - для детей по духу, простых и кротких, а не для взрослых - расчетливых и самолюбивых».

- Отец Неофит, а о молитве у вас есть какие-нибудь слова стар­ца? - спросил я, видя, что монах заканчивает чтение изрече­ний духовника.

- Есть, есть, сейчас поищу...

Он полистал книжку и прочитал:

«Духовная молитва есть чистая молитва, в которой ум, или серд­це, становится чистым, то есть нагим от помыслов.

Чистая молитва тогда становится духовной, когда ее посещает Святой Дух.

Духовная молитва есть та, где прекращается словесная молитва, где Дух Святой молится “неизглаголанными воздыханиями”.

Преданность духовному отцу - опора в жизни, устранение всех препятствий в молитвенной жизни, ибо через его благословения мы входим в жизнь вечную, соединяясь со Христом».

- Ну, пока хватит, отцы. У нас скоро вечерня. Вы остаетесь или на Карулю пойдете? - Неофит захлопнул записную книжку и по­смотрел на нас.

- Благословите, отче Неофите! Пойдем на Карулю. Там с на­ми паломники русские должны встретиться. Боимся разминуть­ся... Спаси вас Господь! - Мой друг закинул рюкзак за спину, про­щаясь с монахом.

- Слушай, отец Агафодор, поблагодари от меня монаха и спроси: от своего опыта он может нам что-нибудь сказать на прощание? - придержал я скорого на ноги иеродиакона. Он перевел мой вопрос монаху, выжидательно смотрящему на нас.

- Ничего, кроме послушания, старец нам не оставил, - кратко ответил он, прощаясь с нами поклоном. - Прошу ваших молитв...

Во дворике кельи нас обступили густые, быстро темнеющие сумерки.

- Ну, батюшка, мы влипли! Уже темнеет, а до Карули еще до­браться по этим кручам нужно. У вас фонарик есть? - спросил отец Агафодор, включив свой фонарь.

- Нет, как-то об этом не подумал, - растерялся я.

- Тогда следите за светом моего фонаря на тропинке и не от­ставайте.

В кромешной темноте мы ползли куда-то по нескончаемым ка­менным ступеням. Было слышно, как глубоко внизу о камни пле­скалось море. Где-то во тьме справа призывно загорелись мелька­ющие огоньки.

- Кто там бродит? - по-русски крикнул нам чей-то голос из темноты.

- Иеродиакон Агафодор и иеромонах Симон! - прокричал в от­вет мой товарищ по паломничеству.

- Идите сюда, отцы, мы вас ждем! Идем к вам навстречу...

Огоньки приблизились, и на крохотной площадке над обрывом произошла встреча.

- Осторожно, отцы, не свалитесь вниз, тут такая круча!

Встретившие привели нас в греческую келью к монаху Христодулу, еще не старому крепкому греку, с закатанными по локоть ру­кавами подрясника, бывшему полицейскому. После афонского чая из сушеных трав, отдающих непонятными душистыми запахами, нас уложили спать в маленьком дворике под непроглядно черным небом, закрытым облаками. Море все так же шумело и плескалось где-то глубоко внизу...

Утром мы как следует разглядели друг друга: русский прото­иерей из-под Москвы, молодой двоюродный брат отца Агафодора и студент-академик из Троице-Сергиевой Лавры. Они восторжен­но рассказывали о своем восхождении на вершину Афона и спуске на Карулю.

- Вчера добрались сюда к вечеру, все ноги отломали! Но очень, очень благодатно! - наперебой описывали паломники свои впе­чатления. - Сегодня по карульским цепям полазаем, если вы не побоитесь...

- А кто нас поведет? - Отец Агафодор интересовался больше все­го проводником. - Тут без местного «специалиста» не пройти...

- Сербы поведут... - ответил за всех протоиерей. Здесь целая об­щина сербских монахов проживает. У них даже есть свой старец!

- Старэц, старэц! Авто инэ мегало Геронда! - вступил в наш раз­говор хозяин кельи.

Между монахом Христодулом, иеродиаконом и «академиком» началась оживленная беседа по-гречески, в заключение которой монах вынес из своей комнаты желтоватый череп - главу извест­ного карульского старца, русского схиархимандрита Феодосия, ото­шедшего ко Господу в 1938 году. Мы с благоговением приложились к главе в руках отца Христодула.

Снаружи раздалась молитва по-гречески, и вошел средних лет сербский монах Серапион, согбенный и худой, с небольшой бо­родкой и в разбитых донельзя башмаках. Он неплохо говорил по- русски. Вся наша паломническая группа отправилась в его боль­шую келью на краю скального уступа.

- Это русская келья в честь святителя Иннокентия Иркутского, и все в ней русское! - Серб указал на множество икон, висевших по всем стенам. - А это подарки от русских цариц! - Он достал из большого сундука искусно расшитые пелены и покрывала. - В этой келье русские отцы подвизались - это все их имущество... А теперь Бог дал, что я здесь спасаюсь по их святым молитвам... А сейчас мы посетим Старца схиархимандрита Стефана!

Мы прошли по узенькой дорожке, уставленной горшками с множеством цветущих растений: красные и белые розы, вьющая­ся голубая глициния, синяя и желтая, свисающая с полок, буген­виллия, гладиолусы, ромашки, эхинацеи. От их пестроты рябило в глазах, но это создавало особенную умилительную картину на фоне беленькой церкви и безпредельно синего моря. Сам старец сидел на скамейке внутри небольшого дворика и кормил птиц хлебными крошками, окруженный таким же безпорядком своего цветочного царства.

- Благословите, отец Стефан! - подали мы голос.

- Хотите, фокус покажу? - без предисловий отвечал старец. Он вытянул руку вверх ладонью, на которую сразу село несколько си­ничек. Старец подкинул их в воздух и рассмеялся. В его глазах и голосе было много детского радостного чувства. Он несколько пу­гал свалявшимися прядями своих буйных рыжеватых волос, вы­пиравших копной из-под поношенной шерстяной скуфьи и совсем спутавшейся в веревочки длинной бородой.

- Заходите в церковь, в церковь, приложитесь к святым мощам!

В маленьком храме на удивление царила чистота и во всем ощу­щался порядок. Отшельник налил всем воды в стаканы. Посмотрев их на свет, некоторые из нашей компании незаметно вылили воду в цветы - стаканы были очень грязными.

- Пейте, пейте, вода у нас своя, самая лучшая на Каруле! - Ста­рец отворил дверь в довольно большую пещеру, внутри которой находился каменный бассейн, куда капала вода из подведенного к резервуару шланга. Приглядевшись, я увидел в емкости множество плавающих там рыбок.

- Я их тоже прикармливаю, - засмеялся отец Стефан. И воду отсюда же пью. - Он постучал себя кулаком по крепкой груди. - На здоровье не жалуюсь... Рассаживайтесь, где кому нравится!

Монах Христодул начал рассказывать:

- Сила у старца Стефана великая. Он помогал строиться рус­ским подвижникам Феодосию и Никодиму. Повыше меня видели церковь Пресвятой Троицы? Так он брал сразу под мышки два меш­ка цемента и с пристани носил их наверх! Столько даже мулашке трудно тащить...

Мы с уважением посмотрели на смеющегося схиархимандрита.

- Скажите, отче, слово нам на пользу! - попросил протоиерей.

- Это так, это так... - не расслышал просьбу отец Стефан. - Всю эту землю, что вы видите во дворе, я принес сюда сверху от Даниле- ев своими руками! А камни таскал с моря, чтобы стенку выложить. Здоровье у меня ого-го, не жалуюсь! Но, чтобы не гордиться, вот, могилу себе приготовил...

Мы оглянулись: возле храма, накрытая плитой, находилась мо­гила, на которой стоял деревянный крест с надписью «Схиархи­мандрит Стефан».

- Отче, жаждем услышать от вас слово на пользу душевную! - повторил протоиерей свою просьбу.

- Сейчас нужно говорить только одно слово - о конце света. Нужно всем к этому концу готовиться. Как готовиться? - Старец обвел всех прищуренным взглядом. - Каяться в своих грехах! Тог­да все зло сгинет навеки. Какое зло? Те, кто грешат и не каются. А кто не кается? Америка не кается, не может покаяться из-за гор­дости своей. Ей конец уже назначен. А Россия и Сербия спасутся! И греки тоже, если за Россией пойдут...