Необычное богослужение 15 page

- Батюшка, моему терпению, хотите вы или не хотите, пришел конец! - заговорил Филадельф, оторвав взгляд от окна и обратив­шись ко мне. - Я с этим человеком зимовать не буду! Евстафий, сами видите, как с цепи сорвался...

По его лицу стало ясно, что все уговоры безполезны. «Вот и пришли изменения... - понял я. - Значит, прежней жизни конец! Удивительно, с каждым порознь жить можно, а вместе они не мо­гут ужиться... Что делать?» - Оба были мне дороги, но поставили меня перед тяжелым выбором. В конце концов мне пришлось пере­ломить себя и оставить иеромонаха, присланного отцом Кириллом.

- Значит, поступим вот как: отец Евстафий пусть снова возвра­щается в церковный дом, в котором он жил до этого, а отец Фила­дельф останется в скиту, - объявил я свое решение.

- Тогда я забираю коня! - встал во весь рост капитан и сжал ку­лаки. - Афона я никому не отдам! Вы его здесь угробите...

- Хорошо, забирай коня. Ты прав, ему лучше быть с тобой. Кро­ме того, можешь взять еще треть продуктов и треть общих денег.

Все молча разошлись по своим кельям. Через час инок угрюмо навьючил лошадь, взял конверт с деньгами, который я вручил ему во дворе, и, не прощаясь, ушел на Псху, ведя за собой тяжело гру­женного Афона. Мы остались вдвоем с иеромонахом. Вечером мы молча сидели у жаркой печи при тусклом огне керосиновой лам­пы, бросающей желтые блики на наши печальные лица. Что-то утратилось в тот вечер, словно хрустнуло и сломалось, как лед подногою, нечто, объединявшее нас и вдруг заменившееся мелочными стычками и претензиями.

Время от времени к нам доходили слухи о диверсиях сванов, ко­торые заблокировались в Кодорском ущелье. Их небольшие отряды пробирались в Абхазию, взрывали мосты и дороги. Некоторые из таких озлобленных групп находили живших по Кодору пустынни­ков, грабили и избивали их. Многие из монахов и монахинь, устав прятаться по лесам от бандитов, уехали из Абхазии.

На Псху последовали события, которые посыпались одно за дру­гим, словно комья снега, вызвавшие целую лавину. Инок Евстафий крупно поссорился с председателем сельсовета, который, разгне­вавшись, приказал ему убираться из села. Раздосадованный капи­тан, забрав коня, перешел границу и устроился в Красной Поляне. Не найдя себе покоя и там, он бросил все и уехал в Москву.

Слыша все эти новости, следующие одна за другой, мне было больно за этого человека, ставшего частью моей жизни. Помоги ему, Господи, в его скитаниях по этой неприютной для него земле. Несмирение, с одной стороны, и непреклонность, с другой, двух, в общем-то, неплохих людей дали мне грустную возможность по­размышлять о том, насколько опасны эгоизм и самолюбие и ка­кую они приносят порчу в наши души.

* * *

После гроз ночных

Сверкают дерева.

Первый снег в горах –

Последняя их новость!

Я готов забрать свои слова

За свою ненужную суровость.

Пусть опять стрижи

Кружатся у лица,

В дальний путь взволнованно готовясь.

Жизнь моя, без края и конца,-

Ты моя единственная новость!

Око за око - и все слепые. Зуб за зуб - и все беззубые. Таков за­кон. А благодать отдаст даже тело свое ради ближнего, ибо такова любовь. Но закон царствует только на земле, а благодать, когда во­царяется на земле, то возносит на Небеса. Закон - для плотских, а благодать - для рожденных в Духе. Поэтому приверженцы пло­ти одержимы завистью и местью, а благодатные души исполнены сострадания и любви. Не ошибись в выборе, душа моя, ибо в этом мире выбор происходит каждое мгновение и склонение души да­же на мельчайший волосок учитывает Господь. О мире всего мира жаждет молиться душа моя, а дух мой выходит из времени и живет всесильным словом Твоим, Христе (Мф. 24: 35): Небо и земля пре­йдут, но слова Мои не прейдут. И каждый малый человек - велик, ибо носит в себе Самого Тебя, Владыка, Подателя вечной жизни. И как только он осознает это глубоко, всем духом своим, то весь исполняется благодати и еще на земле живет как на Небе, «смертию смерть поправ», входя под покров светозарного бытия Твоего.

ОЧАРОВАННАЯ ДУША

По рукам и ногам вяжет меня дружба земная и не дает ото­рваться от земли. Благословенны все «враги» мои, ибо не давали мне забыть о Небе, не попуская покоя ногам моим и веждам мо­им дремания. И дабы не считал я себя мудрым, называли писания мои бредом и чушью. Чтобы не надевал я личину старца, высмеи­вали меня, как расчетливого спекулянта псевдодуховных изрече­ний. Поистине благодаря «врагам» моим, вернее, благодетелям, разрушилась ложная опора души моей, опора на людское мне­ние, а Святое Евангелие Твое, Христе, стало жизнью ее. Потому не «враги» мне зложелатели, ибо сам я себе - наибольший враг и наизлейший зложелатель, лишающий сам себя спасения гадкой гордыней и тщеславием сердца моего. Господи, Спаситель мой, безпристрастной любовью научи меня любить ближних моих и благодарной любовью исполни сердце мое ко всем ненавидящим меня, даруй им мир Свой непреходящий, ибо они так возлюбили меня, что привели в мир неизреченного святого Царства Твоего, Христе, в ненасытный покой священного безмолвия.

Убедившись, что иеромонах Филадельф прочно обосновался на Решевей и с увлечением занялся пчелами, я отправился навестить отца. Он жил счастливо, совершенно удовлетворенный своей жиз­нью, радуясь уютной квартире и теплому климату. Послушницы иногда гостили у него, стирали ему одежду, убирали в комнате и помогали покупать продукты. Послушник Александр и Илья об­устраивались в Ермоловском скиту вместе с приехавшими из се­верной обители монахами. Иеродиакон Савва уехал в монастырь к отцу Пимену и там исполнял послушание эконома. Еще одна грустная новость пришла от послушниц: они жаловались на то, что монахи недовольны их присутствием в мужском скиту и не оказы­вают им никакой помощи. Я пообещал переговорить об их поло­жении с архимандритом и поспешил в Москву, где поселился на подворье монастыря, ожидая приезда игумена, намереваясь затем посетить отца Кирилла.

Там неожиданно мы повстречались с бывшим послушником Евгением.

- Отец Симон, я так рад вас видеть! Как здорово, что мы встре­тились в Москве! Давно хотел с вами объясниться... Благословите?

Я молча слушал продолжение его вступления.

- Понимаете, все хочу у вас попросить прощения за то, что на Псху распускал о вас сплетни и дурные слухи... Прошу простить меня за всю клевету, которую я о вас говорил! На меня словно нашло какое-то помрачение. Жил как в чаду мысленном... Про­стите меня, враг попутал: я действительно верил, что вы агент КГБ и выведываете все о монахах на Псху! Все мне виделось на­оборот. И в чем я только вас не подозревал... Теперь об этом даже стыдно вспоминать! - искренно покаялся он, когда мы стояли в коридоре подворья.

- Бог тебя простит, и я прощаю! А как ты сейчас живешь? Куда собрался?

- Милостью Божией, благодаря причащениям, молитвам и жиз­ни в горах, на природе, вроде бы пришел в порядок. Делал все, как вы советовали, отче. Теперь я инок Иаков. Постриг меня в иноче­ство отец Ксенофонт. Слава Богу за все. Уже нет тех жутких состоя­ний, когда весь свет был мне в тягость, с которыми я тогда появился на Псху. Страшные дела, как город меня попортил, только сейчас все это ясно увидел... Будто прозрел, отец Симон, верите?

- Верю, верю, - улыбнулся я. - Не ты первый такой...

- Знаете, ведь я келью построил на Решевей, чтобы с вами сорев­новаться, по гордости, конечно, - продолжал инок. - Сейчас вос­станавливаю свои документы. Паспорт-то я выбросил, а сейчас ви­жу, что он мне может пригодиться. Хочу попаломничать немного, в Лавру съездить, в Дивеево. Заодно нужно мать навестить. Помогу ей и обратно на Псху поеду. У меня к вам личный вопрос, можно?

- Можно, говори.

Мы отошли в сторону, пропуская верующих, идущих в храм.

- Меня что удивляет, отец Симон. Вы же помните мое ужас­ное устроение? Был я никудышный человек, да, собственно, им и остался, только немного выздоровел духовно. Спасибо вам, что тогда поддержали меня и укрепили в вере и молитве! С той жиз­нью в грехах давно покончено... А тут на подворье ко мне монахи подходят: «Ты, - говорят, - пустынник, в молитве понимаешь. Давай рассказывай, что знаешь! Учи нас Иисусовой молитве». А мне совестно советы давать, ну какой из меня пустынник? И людей обижать не хочется... Что делать?

- То, что ты помнишь свои грехи и каешься в них, это хорошо. Но если приобрел некоторый опыт в молитве, а он у тебя есть, то де­литься этим опытом с братией - дело нужное. Помогай теперь дру­гим, как когда-то помогали тебе! Если люди спрашивают совета, отвечай со смирением то, что знаешь из отцов и из опыта. Монахам в городе отовсюду тоска, потому и спрашивают о молитве. А если не знаешь ответа, говори просто: простите, не знаю.

- Ага, это мне понятно, так и буду поступать. Еще раз простите, отец Симон!

- С Богом, отец Иаков! Передавай поклон отцу Ксенофонту, ког­да увидишь его.

Так завершилось мое первое испытание клеветой, о которой я читал в книгах, но в жизни столкнулся первый раз. Отчасти мне стало понятно тяжелое состояние души клеветника, и сердце от­ветило состраданием к его терзаниям.

Игумен задерживался, и я решил съездить в Лавру к батюшке. Меня приютил в издательском отделе архимандрит Анастасий. От него я с сожалением услышал, что старец вновь лежит в Кремлев­ской больнице. Пока я раздумывал как быть, у преподобного Сер­гия в Троицком храме мне попался на глаза седой бородач - стран­ник Анатолий, с четками на шее и на правой руке. Он поседел еще больше. Густая борода пышно лежала у него на груди.

- Батюшка, вот так встреча! А я, знаете, чувствовал, что вас здесь увижу. По вашим молитвам я сподобился побывать на святом Афо­не! - Он с гордостью показал мне четки на руке и на шее. - Видите? Со Святой Горы! Вам даже икону Иверскую привез!

Я не верил своим ушам:

- Неужели так просто можно взять и поехать на Афон? Анато­лий, расскажи поподробнее!

Он взял сумку, из которой торчал рулон белой бумаги. Мы вышли из храма и сели на скамейку. К ней сразу слетелась стайка голубей, безбоязненно расхаживая у наших ног. Странник развер­нул рулон фотобумаги: на меня глянули такие родные, такие про­никновенные глаза Пресвятой Богородицы, что сжало всю грудь от сильного переживания.

- Спасибо, Анатолий! А как ты попал на Святую Гору? - развол­новался я. - Не могу даже представить, что это возможно...

- Ну, батюшка, вы даете! Сидите на Кавказе и ничего не знаете... Сейчас, если есть деньги, куда хочешь можно поехать! А я попал туда просто: дали мне добрые люди поминальных записок в-о-о-т такую стопу. - Анатолий показал руками размер стопы. - В общем, целый чемодан. Вручили деньги и сказали: «Поезжай, раб Божий, на Афон. Отдай эти записки монахам в Русский монастырь!» Сде­лали они мне визу в Грецию на две недели, ну я и полетел...

- А как же ты без языка на этот Афон добирался? - Этот вопрос меня безпокоил больше всего. - Как с греками объясняться при­ходилось?

- Очень просто, руками и головой объяснялся! Греки умные, все понимают. Вот уж где я намолился, так намолился... Службы у них все ночные, как у вас на Решевей. Но зато праздничные все­нощные какие долгие! Идут безпрерывно по десять-двенадцать ча­сов! Хотя ничего не понимаешь, но достанешь четки и молишься, и молишься... Аж дух захватывает!

Я преисполнился уважением к Анатолию, к его рассказу об Афоне и к самим афонским монахам.

- Где еще довелось тебе побывать на Святой Горе? - нетерпеливо спросил я.

- В Ивироне был, у самой Матушки, Игумении Горы Афонской, - у Иверской иконы Матери Божией! - Странник счастливо улыбнул­ся, вспоминая свое паломничество.

- Да, Анатолий, завидная у тебя судьба- ты уже во всех святых местах побывал! А я еще нигде не был, - со вздохом поведал я.

- А чего вы теряетесь? Сделайте визу в консульстве в Москве - и вперед, с Богом, на Афон! Я о вас буду молиться, чтобы Пресвятая Богородица привела вас на Святую Гору... Я ведь вам пожизненно благодарен! Вот, здесь, - странник постучал в грудь кулаком, - Христос знает, какая у меня к вам любовь!

- Спасибо, спасибо, друг! Я подумаю, помолюсь... Может, и вправду попробовать? Когда-то мы с отцом Пименом просились в афонский монастырь святого великомученика Пантелеймона. Только тогда старец не благословил... Возможно, в паломничество он все же разрешит поехать, кто знает? - Мы помолчали, углубясь в свои думы. - А теперь ты куда собрался, Анатолий?

- Пойду опять в далекие страны: желаю Богу молитвой послу­жить! Хочу до самого Рима добраться, где святые апостолы про­поведовали... - Он устремил мечтательный взгляд вдаль. - Серд­це тянет помолиться у мощей святых Петра и Павла, побывать в катакомбах, где святых мучеников хоронили, у Алексия, человека Божия. Говорят, все это где-то в Риме находится...

- А не тяжеловато тебе? Ведь у тебя возраст уже такой, что не до путешествий, - посочувствовал я моему другу. Его очарованная душа находила во мне какой-то особый отклик.

- Батюшка, я не путешественник, а странник. Вы же меня благо­словили на странничество! Конечно, иной раз нелегко бывает: где и поработать приходится - то на огородах, то на кухнях, то на разных погрузках... Но с молитвой все иначе: помолишься, помолишься - и все идет как по маслу, слава Тебе, Господи! Бог - Он всегда помо­гает тем, кто молится, вы же знаете... К тому же везде попадаются добрые люди, не обижают! - Он достал из кармана потертой курт­ки хлебные крошки и высыпал их на асфальт. Голуби засуетились возле него, некоторые сели ему на плечи.

- Спасибо тебе за икону и рассказ, Анатолий! Храни тебя Господь...

- И вас пусть хранит Господь, отец Симон! А Матерь Божия пусть на Святую Гору приведет...

Мы обнялись. Я оставил его, окруженного голубями. После это­го разговора во мне возникла уверенность, что нужно попросить у батюшки благословение в паломничество на Святой Афон.

Наконец приехал отец Пимен и взял меня с собой к старцу. По дороге мой друг с сомнением качал головой, слушая историю па­ломничества странника Анатолия на Афон.

- Слушай, отец, ты же не Анатолий! Греческого языка не зна­ешь, как будешь один паломничать? Нужно обязательно с пере­водчиком ехать, если еще визу дадут. Не знаю, не знаю... Стоит ли бросать пустынь и становиться паломником? Пусть старец рассу­дит... А насчет сестер в Адлере не знаю, что и сказать: монахам тя­жело жить рядом с молодыми девушками, что я могу сделать? Им нужно искать другое место.

Он долго исповедовался в палате, где лежал отец Кирилл, ко­торый теперь перешел на полный присмотр врачей, периодически проверявших состояние его сердца после операции.

- Рад, рад видеть вас обоих, отче Симоне! - приветствовал меня Старец своей умилительной улыбкой, снимающей с души все скор­би. - Вы так и ходите друг за другом? Что ж братские отношения- дело хорошее, да... Всегда поддерживайте друг дружку... - сказал отец Ки­рилл, благословляя уходящего архимандрита... - А как дела в скиту?

Я исповедовал все свои ошибки, горячо каясь в неудачах - в неу­мении хранить мир среди монахов и направлять их к миру, а также в привязанности к одним людям и в неприязни к другим...

- Скорби побеждают меня, батюшка, снова и снова... Слаб я и немощен, чтобы мужественно и стойко претерпевать их. Как ни стараюсь, они овладевают мной, и пока единственный мой выход - уходить от людей или в верхнюю келью на Грибзе, или в пещеру на Пшице... Разве это не отступление монашеское?

Духовник слушал не перебивая, полуприкрыв глаза. Когда я умолк, после некоторого молчания он заговорил:

- Во-первых, нам не должно входить в разбирательство чужих дел и грехов, давать им ту или иную оценку. Поэтому ты запутал­ся в двух соснах. Затем, тот, кто постиг, что в скорбях созревает и укрепляется истинная молитва, печалится, когда Бог не посылает ему скорби, а когда обретает их, то встречает с радостью. Это при­знак того, что душа избавляется от рабства мира сего и обретает в себе мир, «превосходящий всякий ум».

- Батюшка, простите, мне кажется, что это еще очень высоко для моего слабого духа... - в раздумье промолвил я.

- Высоко не высоко, а делать надо. Дух бодр, плоть же немощна (Мф. 26: 41). Делай понемногу, да вдруг и сделаешь... - Отец Ки­рилл улыбнулся. - Нужно всегда помнить, что привязанность - страшная вещь. Она убивает на корню все отношения с близкими, как и вышло у тебя в скиту. У того, кто растит в себе привязан­ности, благие обстоятельства убывают одно за другим, а дурные обстоятельства разрастаются, как мухоморы под дождем... У то­го, кто живет в привязанностях, молитва не изгоняет страхи, а те добродетели, которые придуманы умом и не стяжались потом и кровью, будут безполезны, как лопата без черенка...

- Что же делать, отче? Каким путем дальше идти? - Весь свой слух и внимание обратил я к словам старца.

- Иди средним путем, отец Симон. Средний путь назван золо­тым или царским путем, ибо ведет к умиротворению ума, очище­нию сердца и закреплению его в непрестанной молитве, за кото­рой следует святое созерцание, если Бог того сподобит... Поддер­живай не этот мир, суетный и привременный, но поддерживай и укрепляй Царство Божие в самом себе. О горнем помышляйте, а не о земном (Кол. 3: 2). Так спасешься сам и тысячи вокруг те­бя, по словам преподобного Серафима, да... - Немного передохнув, отец Кирилл продолжил: - Даже если мы понимаем, что Еванге­лие истинно, но при этом не совершаем благие поступки и не ведем внимательной жизни, не уделяя должного внимания молитве, не храня ее благоговейно и впадая в многоразличные грехи, мы не сможем прийти к спасению, сами себе создавая все новые и новые препятствия. Внимательная жизнь, отче Симоне, означает, что мы не должны рассеиваться в любых обстоятельствах - ни в скорбях унывать, ни утешениями благодати упиваться, а хранить и беречь непрестанную молитву, которую Бог даровал, - это корень духов­ной жизни, да, корень духовной жизни...

- Почему же я периодически падаю, батюшка? Почему это про­исходит? - волнуясь, спросил я.

- Из-за неприметного роста гордыни в душе Бог попускает те­бе эти падения. Это вот самая беда и есть... Чем больше у людей гордыни, тем жизнь хуже. Смотри сам, как оно идет от поколе­ния к поколению: рост гордыни есть прямая причина деградации человечества... Только духовно свободный человек может помочь несвободному, опутанному грехами и заблуждениями человеку. Нам необходимо стать свободными и мужественными православ­ными людьми в Боге, а быть равнодушными, слабыми и трусли­выми нельзя. Ни в коем случае, да, да...

Сострадание и евангельская любовь к ближним заключены в самой основе духовной свободы, «которую даровал нам Христос». Только свободный духом может всем сердцем возлюбить ближ­него, потому что он ни от чего не зависит! Так-то, отче Симоне... Именно поэтому святые помогают миру своей благодатью и мо­литвами. Прямая задача Церкви - сделать нас духовными суще­ствами во Христе, а не бренными жителями земли, привязанными к плоти и к суетной и ложной жизни. Этому следуй, отец Симон, и этому учи людей... Помни, что без любви нет спасения, а без отре­чения от привязанностей нет любви. Умение молиться непрестан­но - это начало нашего спасения, а умение мужественно претерпе­вать брани - его завершение. Бог больше всего любит души, вос­питывающие в себе эти качества.

- Спаси вас Христос, батюшка, за наставления и вразумления. Есть у меня еще один вопрос: недавно в Лавре я узнал, что можно, как паломник, съездить на Афон. Как вы благословите: ехать или не стоит? - Мне пришлось собрать весь дух воедино, молясь о реше­нии старца и стараясь удержать волнение.

- А как у тебя на сердце? Что оно говорит? - Отец Кирилл испы­тующе смотрел на меня улыбающимися глазами.

- Я бы поехал не раздумывая, отче дорогой.

- Ну, на месяцок можно попробовать! Делай визу, а там посмо­трим, там посмотрим, да... Ищи дальше духовное знание, отец Си­мон, не останавливайся. Может, на Афоне найдешь кого-нибудь из прежних отцов, которые вразумлены Духом Божиим. - Духовник прикрыл глаза, словно засыпая.

- Отче, родной, я от вас ни к кому не уйду и всегда буду вам ве­рен! Вы мой единственный батюшка на свете! - от всего сердца вы­сказал я свою любовь к старцу.

- Хорошо, хорошо... Бог тебя благословит! Поезжай в паломни­чество, разузнай, как там отцы подвизаются...

- Языка не знаю греческого, отче! От этого и нахожусь в смущении.

Я действительно не представлял себе, как добираться до Афона, если английский у греков не в ходу.

- Бог все управит, отец Симон, не переживай! - напутство­вал меня Старец. - Возьми еще обязательно благословение у на­местника.

В отделе внешних церковных связей Московского Патриарха­та визами ведал знакомый мне по патриаршим службам в Лавре архидиакон.

- На Афон собрался? Сделаем визу. На месяц хватит тебе?

Это было больше, чем я ожидал, рассчитывая на две недели.

- А как мне в Греции добраться до Афона и Русского монастыря?

- Не знаю, не знаю, это не ко мне, отец. Поезжай на Афонское подворье, там тебе все расскажут... - мгновенно схватив суть дела, ответил архидиакон и поспешил по коридорам отдела с папками под мышкой.

На Афонском подворье Русского Пантелеимоновского монасты­ря мне приглянулся бравого вида монах лет тридцати в греческой рясе и камилавке. Он толково объяснил мне, как действовать в Греции, и на листе бумаги написал адрес подворья русского мона­стыря в Салониках.

- В аэропорту просто покажи этот адрес таксисту, и он доставит тебя, куда нужно! Это не очень далеко...

Я замялся насчет денег. Монах понял мой безмолвный вопрос:

- Не бойся! В Греции таксисты честные... Если какие-нибудь деньги у тебя есть, сразу поменяй на драхмы. Передавай отцам по­клон от иеромонаха Пантелеймона...

Хороший, обаятельный человек почему-то надолго запомнил­ся мне.

В Лавре наместник поначалу строго отнесся к моей просьбе:

- Отец Кирилл, говоришь, благословил? А что ты в Греции будешь делать? Там же ничего нет! Знаешь, что такое «грек»? Это - грех!

Такого толкования я прежде никогда не слышал, поэтому осме­лился возразить:

- Отец Феофан, в книге «Жизнеописания Афонских подвижни­ков благочестия XIX века» и в Афонском Патерике описано мно­жество великих святых и достойных подвижников. Мне хотелось бы им поклониться. И еще я очень люблю Иверскую икону Божией Матери, в честь которой у нас скит назван в Абхазии. А эта икона находится на Афоне.

Настоятель заложил руки за спину и несколько раз быстрым шагом прошелся по кабинету.

- Ладно, убедил. Ступай к казначею. Он тебе выдаст нужные средства на билеты и дорогу. - Затем резко повернулся ко мне: - Слушай, у нас подворье создается в Геленджике. Давай прини­май его!

- Отец наместник, где Геленджик и где Псху? Это очень далеко от нас...

- Как далеко? Ерунда... Твой скит на Кавказе, так? И Геленджик на Кавказе. Вот и следи за обоими скитами!

- Простите, отец наместник, боюсь, что не потяну... - Спаситель­ная идея пришла мне в голову. - Разрешите с отцом Кириллом по­советоваться?

- Хорошо, советуйся...

Архимандрит широким размахом подписал мое прошение о де­нежной помощи, и я вышел от него, не чувствуя под собой ног. Дро­жащими руками я набрал номер батюшкиного телефона в палате больницы.

- Батюшка, это вы? Простите, что безпокою... Наместник только что предложил мне принять строящееся подворье в Геленджике!

- А ты что ответил?

- Сказал, что с вами посоветуюсь... - В трубке послышался треск: похоже, отец Кирилл засмеялся.

- Ты пока давай на Афон, а там видно будет... Геленджик не твое место.

- Спасибо, спасибо, отче! Успокоили! Помолитесь обо мне...

Визу мне сделали быстро. Я попрощался с отцами в Лавре, взяв от них письма к знакомым монахам, и, не помня как, будто в мгно­вение ока, очутился в Салониках. Только что прошел небольшой дождь, который не прибил даже пыли. На замутненном желто­ватом горизонте тянулись невысокие, выгоревшие от жары хреб­ты, с зелеными пятнами виноградников и небольших рощиц. На окрестных холмах дома с красными черепичными крышами, слов­но привстав на цыпочки, загляделись в морскую даль. «На Таджи­кистан немного похоже, - подумалось мне. - Только дух лучше, православная страна как-никак!»

Рожденные от Бога, мы призваны Им жить Его жизнью, на­столько свободной, что эта Божественная Свобода не вмещается в нас, ибо слишком тесны узы нашего тела, в котором мы ждем свою смерть. Но когда мы добровольно отказываемся от всего, неожи­данным образом в нас вливается духовная сила, в которой и через которую мы обретаем духовную свободу в Духе, ибо Бог есть Дух. Даже когда я блуждаю во сне, знаю, что это сон, рождающийся в моем уме, который пребывает в Духе Твоем, а Ты окружаешь меня со всех сторон, сторожа мои сновидения. А когда пробуждаюсь я, то Твои объятия, Боже, встречают меня, куда бы я ни обернулся. Ты - жизнь моя, Господи, хочу навеки стать единым с Тобою!

СВЯТАЯ ГОРА

Господи, для Тебя все люди- словно малые дети. Но ты серьез­но внемлешь и малому ребенку, как умудренному старцу. А о тех, кто убелен сединами, ты заботишься как о младенцах. Почему Ты более всего возлюбил детей, Христе мой? Потому что души их, подобные дыханию только что распустившейся розы, привлека­ют милость Твою и любовь. А души измученных своими грехами и заблуждениями Ты видишь немощными и слабыми, и потому лелеешь их, словно больных младенцев, в объятиях Своего ми­лосердия. Ты, Христе, вечно юн, как вечно юная вечность Твоего блаженства, не ведающая старости детей земных. В такую юную вечность роди меня заново, Боже, несказанным рождением от Духа Святого. Ибо в чем корень старости душевной? В горьком эгоизме, в который вновь и вновь впадает дух мой, где и находит свою смерть. Знаю, что лишь смерть эгоизма положит конец мое­му страданию, когда, возрожденный Тобою, Христе, услышу гла­голы уст Твоих: «Все Мое - твое! Ты был мертв и ожил, и пришел к Нам!» И тогда радости нашей никто не отнимет у нас, ибо Ты даешь прозреть духовным очам в благолепном видении Твоем.

Жужжащий говор аэропорта остался позади. Таксист повез меня по улицам города: чистые и опрятные, оттененные высо­кими платанами и заполненные множеством магазинов и кафе, они выглядели уютными и мирными. Часто встречались кра­сивые церкви иной, восточной архитектуры, напоминающие те, которые я видел в Ново-Афонском монастыре. Лица прохожих удивляли своим славянским видом, не похожим на их описания в книгах по греческой мифологии. Во всем проступала иная хри­стианская культура, очень своеобразная и глубокая.

В одном из районов города таксист высадил меня из «Мерседеса» на узенькой улочке, помахал рукой: «Сто кало!» На звонок в дверь мне открыл седенький, немного согбенный от старости, худенький монах, подпоясанный какой-то веревочкой. «Должно быть, этот старичок - сторож при подворье...» - подумал я, осматриваясь. Ме­ток представлял собой двухкомнатную квартиру на первом этаже. В комнате стояло несколько двухъярусных коек.

- Снимай рюкзак. Что, паломничать приехал? - спросил меня старичок, обратив ко мне светлое приветливое лицо с мягкой вью­щейся белой бородой.

- Паломничать, отче. В нашем монастыре хочу помолиться. К Иверской иконе Матери Божией сходить, а там как Бог даст... - в общих словах передал я свои намерения.

- Так, так... А кушать будешь? Тогда помогай мне. Помой по­мидоры и огурцы да хлеб нарежь. А я пока картошку сварю. Скоро братья приедут, тоже кушать захотят... - старческим голосом дре­безжал он.

«Какой необыкновенно добрый дедушка, и еще веревочкой под­поясан...» - думал я, нарезая помидоры и огурцы.

- А вы давно в монастыре, отче? - с любопытством спросил я.

- Давно, давно, - тихо засмеялся монах.

- А игумен у вас строгий?

- Строгий, строгий игумен, хе-хе-хе... - Монах поставил на стол сковороду с поджаренным картофелем, затем полил помидоры и огурцы оливковым маслом.

- Читай молитву!

Когда мы потрапезничали и помыли посуду, мой сосед по метоху ушел в другую комнату, закрыв дверь.

В прихожей зазвенел звонок. Из двери выглянул старичок:

- Пойди открой, наши монахи приехали!

В комнату шумно вошли трое или четверо рослых монахов.

- А отец игумен у себя в келье?

- Какой отец игумен? - не понял я. - Этот старичок?

- Ну конечно! Кто же еще? - рассмеялись они. - Ты что, игумена не узнал?

«Вот, какие здесь игумены! - поразился я. - Вот это смирение, о котором я читал только в древнем Патерике...»

Когда настоятель монастыря вышел из своей комнаты, я со сты­дом упал ему в ноги:

- Простите, отец игумен, не узнал вас...

- Ладно, ладно, Бог простит! Хе-хе-хе... - осветясь тихим добрым смешком, ответил он.

Эта первая встреча ярким и сильным впечатлением, родившим­ся из удивления пред высокою мерою монашеской жизни на Афо­не, глубоко проникла в мое сердце - встреча не с величественным, грозным хозяином монастыря, с проницательным зорким оком, а со смиренным и кротким старцем, заботливым и добрым отцом своего многочисленного монашеского семейства.

Сизые и бледно-зеленые горы Греции с сухими, желтыми, дав­но убранными полями мелькали по сторонам нашей машины. На солнце блестели солнечные батареи, стоявшие на крышах домов, окруженных садами, оживляющими монотонный пейзаж. Разре­шение на посещение Афона монахи помогли мне сделать в Сало­никах. Вместе с игуменом, сидевшим рядом с водителем-монахом, мы прибыли в небольшой городок Уранополис, последний перед Афоном, и, выждав очередь, состоящую из большого скопления лесовозов и джипов, заехали на паром. Мои попутчики отправи­лись в буфет пить чай, а я подошел к борту и стал жадно всма­триваться вдаль, ожидая из-за поворота береговой линии увидеть шпиль Святой Горы.