Действия непрестанной молитвы 3 page

Давай, давай, говори, я слушаю...

Наиболее подробно старец расспрашивал о действии Иисусовой молитвы, а на мою горячую благодарность за обещанное единение с ним в духе он, помолчав, заметил:

Об этом пока никому не рассказывай, храни втайне до време­ни, пока не укрепишься. Не торопи события. Сумей закрепить то, что даровал тебе Господь еще в юности. Невозможно увидеть Бога и остаться живым, говорится в Священном Писании. А то, что ты тогда жив остался, просто невероятно. Об этом тебе раньше я не хотел говорить - зелен ты был. А теперь скажу: храни себя в сми­рении, это первое, затем - в мире душевном, это второе, а третье - в рассуждении. Живи осторожно, мудро, “во всяком благочестии и чистоте”..

Батюшка, если по милости Божией, в сердце родилась непре­станная самодвижная молитва, то что дальше делать? Неужели на этом весь духовный путь и заканчивается?

Нет, дорогой мой, - мягко улыбнулся отец Кирилл. - Это толь­ко начало духовного пути, так мне говорили еще Глинские отцы. Тот, кто сподобился такой молитвы, должен суметь ее удержать и утвердиться в ней, не возгордиться, жить в крайнем смирении и простоте... Следуй за святыми отцами, и Господь откроет тебе все, что нужно, в свое время.

Помолитесь обо мне, батюшка, чтобы я смог выполнить ваше святое слово!

Бог да укрепит тебя, чадо, Своею благодатью и милостью! А теперь я у тебя поисповедуюсь...

Дверь снова отворилась, и в щель просунулось недовольное ли­цо иеромонаха. Увидев, что отец Кирилл исповедуется, келейник осторожно затворил ее. Взволнованный необычностью сказанного, я тихо молился, слушая исповедь старца, поразившую меня мудро­стью его суждений. После исповеди духовник продолжил беседу:

Расскажи, как дела на Псху и с кем живешь в скиту.

Я поведал о пострижении четверых старичков в монашество в селе и инока Пантелеймона в скиту, а также о приезде иеромонаха, заодно в нескольких словах описав нашу жизнь.

Бог вас благословит, передай монахам и монахиням от меня поздравления! Только пути у всех все равно будут разные. Иноку по душе Север, если будет проситься, может поехать. Иеромонаху разрешаю строить свою келью. А ты продолжай подвизаться на своей Грибзе.

Понятно, батюшка. - Я слушал затаив дыхание.

Хорошо, что к тебе приезжают лаврские отцы. Есть тут жела­ющие поселиться на Псху. Вот, кстати, один хороший иеромонах просится в уединение, поговори с ним. Его зовут отец Филадельф. Познакомься с ним.

Благословите, батюшка.

Отец Кирилл открыл ящик своего столика и достал конверт:

Это тебе на обустройство скита и церкви на Псху. А также вру­чаю и сосуды для литургии, их мне подарили в свое время Глин­ские старцы. Благословляю на Псху теперь служить литургии, хва­тит причащать людей запасными Дарами. Старайся приезжать раз в год ко мне, если сможешь. Ты сколько здесь еще пробудешь?

Несколько дней, отче.

Приходи ко мне днем, после трапезы, на правило. С Богом!

В который раз я с волнением слушал слова Евангелия, которое проникновенно читал старец своим хрипловатым голосом. При пе­нии “Достойно есть” слезы выступили у меня на глазах: отец Ки­рилл очень любил петь тропари и кондаки Матери Божией. И еще его любимым пением являлся полиелей “Хвалите имя Господне”, где он всегда пел полузакрыв глаза. Братия на правиле тихо под­певала старцу, ведущему пение высоким старческим голоском. Каждый раз чтение и пение отца Кирилла на монашеском пра­виле создавали ощущение удивительного, исполненного благо­дати праздника.

Добрый благочинный вновь, как в прежние годы, записал меня на воскресную литургию, которую возглавил батюшка. Радость общения со старцем и участие в его евхаристических молитвах исторгали из сердца потоки слез, и мне приходилось закрывать лицо большим напрестольным крестом, чтобы скрыть их от слу­жащих иеромонахов. Благодарность Богу за подаренное мне мо­литвенное общение с батюшкой и причащение с ним из одной Ча­ши переполняла мою душу. “Христос посреди нас!” - этот возглас объединил нас поистине не только на словах, но и по духу, скре­пляя духовный союз навеки литургической благодатью и святым Причащением.

Сразу после литургии ко мне подошел иеромонах Филадельф. Он мне с первого взгляда понравился: скромный, тактичный, рас­судительный. Иеромонах перевез свою маму поближе к Лавре, как я когда-то своего отца, чтобы выбраться в уединение, и теперь за­нимался ее устройством на новом месте. Мы договорились, что он приедет в скит, когда закончит свои дела, желая остаться в горах навсегда. Многие отцы и братья подходили ко мне и расспраши­вали о горной жизни. Одни монахи одобряли мое уединение, дру­гие не верили:

Что, отец, небось сидишь под пальмами, загораешь? Мы как- нибудь к тебе приедем в море искупаться...

Да я не на море живу, а в горах!

Зачем в горах сидеть, если море есть? - искренне удивля­лись они.

Еще несколько раз я приходил к батюшке на исповедь и беседу. Келейник нас не безпокоил, и мне посчастливилось услышать от старца несколько сокровенных советов, которые удалось записать.

Важнейший принцип в духовной жизни - понять различие между обычным умом и благодатью. Тогда душа всегда будет вы­бирать благодать и отвергать помыслы. Никогда не верь помыслам, ибо их творец - отец лжи и говорит только ложь. Что такое помыс­лы? Пустая работа ума, которой управляет диавол. Точной карти­ны никогда не будет, и даже внешне правильные доводы все равно являются ложью. Никогда не смешивай благодать с работой ума и не доверяйся его усилиям обмануть тебя!

А чему нужно довериться, отче?

Сначала нужно довериться слову духовника, а затем велениям благодати, которая стяжается покаянной молитвой.

А к чему приводит благодать, батюшка?

К истинной вечной жизни во Святом Духе, которая дается нам через Господа Иисуса Христа от Бога Отца. Но попасть в нее очень трудно.

Почему же? - недоуменно спросил я.

Потому что необходимо отказаться от личных устремлений и поисков земного счастья. Люди пытаются имитировать благодат­ную жизнь, но все это только изощренные подделки, приносящие разочарования.

Отец Кирилл помолчал и затем продолжил:

Единая воля Бога на земле, которая хочет всем спасения, - как русло главной реки, реки вечной жизни, все остальное - тупико­вые ответвления, становящиеся болотом.

А что нужно сделать, батюшка, чтобы не попасть в такое болото?

Следует до конца жизни возрастать в смирении - оно проходит безбоязненно все искушения... Чтобы духовно расти, нельзя боять­ся ни скорбей, ни искушений. Всегда иди вперед!

Отче, прежде я держался того, что нужно во всех случаях ожи­дать худшего, тогда никакое дурное обстоятельство не сможет по­хитить душевный мир. А теперь полагаю, что лучше настраивать себя на хорошее и, когда оно действительно произойдет, благода­рить за это Бога! А если не случится, не расстраиваться. Как пра­вильно спасаться? Подскажите!

Все эти способы всего лишь этапы духовного роста. Но опи­раться на них - значит считать этот мир чем-то стоящим. Если бы он существовал постоянно, то был бы с нами всегда. Но всем нам придется этот мир когда-нибудь оставить, и в этом - его ложь и предательство! Что он такое? Всего лишь “похоть плоти, похоть очей и гордость житейская...”. Лучше держаться одного Бога, Кото­рый никогда не подводит и в Котором нет ни тени изменения! Ищи в Нем мир души - и спасешься...

А как же заповедь - “Возлюби ближнего как самого себя”?

Сначала исполни, что сказано: “Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением тво­им. Эта есть первая и наибольшая заповедь”. Вот тогда и ближнего возлюбишь как самого себя! А если начать с ближних, можно силь­но запутаться... А чтобы в этом не запутаться, нужно помнить, что единственная цель жизни на земле - это смирение. А единствен­ная цель духовной практики - покаяние. Кто это постиг в мире ду­шевном - освобождается от всех скорбей еще в этой жизни.

А после смерти можно спастись, отче?

Весь этот процесс очищения от грехов должен произойти пока мы живем в теле. После смерти это выполнить невозможно. Тогда нужно уповать только на молитвы Церкви... Поэтому время дорого, отец Симон! Когда дух человеческий достигает здесь, на земле, еди­нения со Христом, он обретает вечную жизнь в Пресвятой Троице. Если с помощью благодати спасешься здесь, то спасешься и там! Теперь уразумел?

Уразумел, батюшка! Спаси вас Христос за ваши святые настав­ления... - я с благоговением поцеловал руку любимого старца. Навестил я и любимого мною схиархимандрита Михаила. Ког­да, после стука в дверь и молитвы, я не услышал его бодрого го­лоса, скорбь проникла в мое сердце. Мне уже передали, что после тяжелой операции он болен и лежит в постели. Я постучал еще раз и услышал слабый возглас - “Аминь!” В полутемной комнате ста­рец в постели лежал в подряснике. На вид он был очень слаб. Отец Михаил приподнялся на локте:

А, это пустынник пожаловал? Ну, как твои дела, рассказывай... На меня не обращай внимания, все слава Богу!

Как мог я поведал ему о своей молитвенной жизни в пустыне.

Хорошо, хорошо, отец Симон, - после молчания заговорил схиархимандрит. - Вот тебе мой совет: ради всех святых, не думай теперь, что спастись можно только в пустыне!

А как нужно думать, отче?

А вот как: Бог везде может даровать спасение, даже в Лавре, без всякого Кавказа! Как имеет его, скажем, отец Кирилл и другие отцы...

Я согласен, батюшка.

Так-то вот! Могут спросить: что же, и в метро можно спастись, к примеру? Конечно, и в метро, и в тюрьме. Да где угодно! Только путь к спасению всегда будет один: Господь обязательно выведет такую душу к старцу и к уединенной жизни. Не обязательно в го­рах, но обязательно в уединении. Как вот в такой комнате... - ста­рец помолчал. - Конечно, нам далеко до пустынников и созерцате­лей... Веришь, Симон, такую благодать в болезни испытываю, как за всю жизнь не получал...

Верю, батюшка, и чувствую это душой...

А то, что ты на Кавказе, - это особый Промысл Божий, как тво­ему другу - быть игуменом монастыря... Телом вот я сильно ослаб, а Господь духом зато укрепил... - голос старца задрожал.

Слава Богу, батюшка. Печалюсь, что вы болеете, и радуюсь, что Бог укрепляет вас!

Подвизайся во славу Божию, Бог тебя благословит, дорогой...

Это было наше последнее свидание с чудесным человеком свя­той души - схиархимандритом Михаилом.

За время пребывания в Лавре невольно в глаза бросились боль­шие изменения в монашеской жизни: происходило все большее увлечение строительством, перестраивалось все и вся. Увлечение внешним благолепием вызывало значительное увеличение парка автомашин. У многих архиереев, игуменов и даже иеромонахов по­явились роскошные автомашины, началось заметное расслоение церковного единства как в священстве, так и в монашестве.

Батюшка, отчего в Церкви такие неурядицы? И кого из архие­реев теперь нужно держаться? - спросил я на исповеди у отца Ки­рилла.

Держись Святейшего Патриарха Алексия, это достойный чело­век! Среди архиереев еще есть искренние и глубоко верующие па­стыри. Времена идут тяжелые, и в Церкви тоже грядут испытания. Нужно быть готовым ко всему. А в остальном смотри сам, Симон: некоторые люди стоят высоко, а живут низко. А другие стоят низко, но живут высоко. Понял?

Понял, батюшка, спасибо!

Вот этого и держись! Бог тебя благословит!

В конце беседы я набрался смелости и обратился к отцу Ки­риллу:

Батюшка, у нас на Псху скит уже полностью благоустроен. Ес­ли вы к нам переберетесь, мы все будем служить вам от всего серд­ца. Раз наступает последнее время, приезжайте в Сухуми, а там мы поможем вам добраться до Псху!

Старец задумался, затем поднял голову и сказал:

Благодарю тебя, отец Симон, но у меня чада... Не могу их оста­вить. Это тоже воля Божия...

Он ласково обнял меня на прощанье:

Подвизайся с Богом и приезжай снова, как договорились... А эти четки и шоколад передай дьякону и его матушке!

Отцу Кириллу я, смущаясь, подарил при расставании, как скромное приношение,

это стихотворение.

* * *

Кто-то во тьме поклонился,

Кто-то кивнул головою.

Кто-то со мной помолился

Там, за горящей свечою.

Кто-то, до боли знакомый,

Трепетный, любвеобильный,

Сладкой молитвой влекомый,

Груз разделил непосильный

.

Кто-то, таинственно-скромный,

Взял мою скудость и тягость,

Чтобы шагнул я в огромный

Вечер, дарующий радость...

Несколько дней я провел с отцом, помогая ему по хозяйству. Мы закупили ему круп, вермишели и консервов.

Сын, мне этих продуктов достаточно, не безпокойся! - радо­вался он. - Для меня был бы чай да батон, и хватит. Пенсию полу­чаю, в Лавре меня причащают, и не болею, слава Богу! Раз батюш­ка благословил, молись на Кавказе, пока силы есть. Жизнь у меня нормальная, одного только не пойму: будто страной правят какие- то дураки...

Бог с ними, папа, они пожнут то, что посеяли... Нам нужно о своей жизни думать! Я постараюсь, по возможности, приезжать к тебе каждый год. Надеюсь, что письма теперь будет легче отправ­лять... - утешал я его, как мог.

К вечеру раздался звонок у калитки. Приехал отец Пимен, уз­нав, что я нахожусь в Лавре. Приятно было увидеть старого друга, возмужавшего и приобретшего солидный вид настоящего игумена большого монастыря. В нашей беседе возникла тема: что делать с домом и кто будет поддерживать моего престарелого отца, если я живу на Кавказе, а архимандрит - в монастыре?

Отец Пимен, мне батюшка благословил продолжать подви­заться на Псху, может быть, стоит попробовать перевезти отца в Адлер? Все же это поближе к Абхазии, чем Сергиев Посад...

Отличная идея! - ухватился за это предложение мой друг. - Продадим дом и вернем долг Лавре, а Федору Алексеевичу купим однокомнатную квартиру. Если останутся средства, построим скит под Адлером, как филиал нашего монастыря.

Папа, а ведь верно! Давай наконец переедем поближе к Абха­зии, например в Адлер. Там бы я смог тебя почаще навещать, и кли­мат для тебя помягче будет. Как ты думаешь?

Ну, в Адлер я бы с удовольствием переехал. Море, оно и есть море, что зря говорить? Места знакомые, и тепло. А разве это воз­можно?

Если батюшка благословит, все возможно! - успокоил я отца этим заявлением.

Он оторопел от радости, на глазах показались слезы.

Так вы поговорите с отцом Кириллом...

Обязательно, папа.

Однако мой энтузиазм сильно сник, когда я представил, что нужно дооформить документы на дом, потом его продать и в Адле­ре найти что-нибудь подходящее. При мысли обо всем этом у меня опустились руки.

Самим нам, папа, не потянуть. Помолись, у нас с тобой одна надежда - на Бога!

Как же, как же, сынок, я об этом и тяну четки, после того как Лида умерла.

Он взял меня за руку и сильно ее сжал.

Вместе оно лучше...

Архимандрит, до этой поры молча слушавший нашу беседу, вне­запно воодушевился.

Слушайте, я вам помогу! Как ваше мнение насчет квартиры, Федор Алексеевич? - обратился архимандрит к моему отцу.

Дорогие мои, как вы скажете, я на все с радостью согласен! - ответил отец, взволнованный открывшейся перспективой в его жизни. - Если я буду жить поближе к сыну, что ж, слава Богу!

Мы договорились приступить к осуществлению этого решения в мой следующий приезд в Лавру.

Вместе с игуменом мы посетили отца Кирилла, который, нахму­рив лоб, выслушал наше единодушное намерение.

А Федор Алексеевич потянет этот переезд?

Он с радостью готов ехать, батюшка! Просит вашего благо­словения...

Ну что ж, если с радостью, Бог вас благословит!

Отче, заодно прошу и я вашего благословения, если есть на то воля Божия, устроить в горах под Адлером скит для братии мона­стыря! - обратился к старцу архимандрит.

Если скит построите, это хорошо, это хорошо, да... Бог вам в помощь!

Утешенные благословениями духовника, мы зашли в издатель­ский отдел онастыря, где нас радостно встретил улыбающийся отец Анастасий. Он пригласил нас в свой кабинет, где принялся угощать чаем и фруктами. Телефоны звонили, издатель давал тол­ковые советы и указания. Впечатление было такое, что дела у него идут успешно. Невзирая на звонки, наши воспоминания текли за воспоминаниями.

Сейчас я сильно загружен, - посетовал наш друг. - Но я обе­щаю, Симон, что вырвусь на Псху обязательно! Для меня горы - са­мые лучшее, что мне пришлось увидеть.

Для меня тоже! - подтвердил отец Пимен. - Осенью жди, при­еду! А тебя я, в свою очередь, приглашаю на Север: приезжай по­молиться в наш монастырь! С братией познакомишься и увидишь отца Херувима, того самого маленького иеродиакона, рядом с кото­рым мы хотели построить келью в Абхазии...

Это интересно, спасибо. А как он поживает?

Ну, теперь он иеромонах Херувим и известный духовник в монастыре, народ к нему толпами едет, каждое лето полно па­ломников!

Очень рад за него! Мне он как-то запомнился, и хотелось бы повидать этого удивительного человека! Передай ему низкий поклон!

До отъезда случилась удивительная история, когда мне снова и сердцем, и душой удалось прикоснуться к великим святыням Пра­вославия и ощутить духовную помощь преподобного Серафима. Во дворе Лавры ко мне обратился уважаемый духовник, ставший в дальнейшем игуменом известного монастыря:

Симон, ты сейчас не занят? Поможешь мне?

Благословите, батюшка!

Нужно съездить к одним хорошим верующим людям, они хо­тят отдать Лавре личные вещи старца Серафима. Поговаривают, что скоро начнется восстановление Дивеевской обители. Они там будут нужнее!

Нас встретила на крыльце дома вся семья, старые верующие лю­ди, окруженные домочадцами. Нам торжественно вручили, сопро­вождая дары слезами, келейную икону преподобного и его кожа­ные рукавички.

Симон, я понесу икону, а ты бери рукавички и положи их за пазуху, чтобы не потерять!

Провожаемые плачущими и вздыхающими дарителями, ко­торые ради святой обители отрывали от сердца эти святыни, мы вышли со двора. Когда мы поздно вечером входили в Лавру, я при­знался духовнику:

Отче, пока я нес варежки за пазухой, всю дорогу сердце горело огнем, словно уголь, от их великой благодати!

Ну еще бы! - шепотом ответил он. - У меня то же самое! Это же наш удивительный святой, Серафимушка!

До утра это благодатное чувство не покидало меня, словно душа получила благословение самого преподобного...

В конце недели я позвонил в Москву иеромонаху Ксенофонту:

Ты в Лавру приедешь? Помолимся преподобному Сергию и у старца благословения попросим на дорогу...

Хорошо, батюшка, только к начальству не хочется идти, я его всегда опасался, простите... Но зато мне удалось разыскать брата инока Пантелеймона и его друга, кандидата математических наук. Они готовы ехать и ждут от вас указаний!

Ладно, берем билеты в Минводы на следующую неделю и вы­езжаем. Встретимся завтра в Лавре!

На следующий день все вместе мы помолились у преподобного, а отец Кирилл благословил нас в исповедальной комнате, внима­тельно посматривая на моих спутников. В последний раз попро­щавшись с батюшкой, с наместником и лаврскими отцами, я по­ехал на вокзал вместе с издателем, который помог мне подвезти подарки к поезду на Минводы. Он нагрузил меня новыми книгами и иконами для погранзаставы и Псху, напечатанными в типогра­фии Лавры. Там меня ожидали Никита, брат отца Пантелеймона, и Николай, его друг.

Брат оказался веселым, добрым парнем, а математик - серьез­ным талантливым ученым, хотя вид этого человеком не соответ­ствовал его математическим занятиям в Академии наук: взъеро­шенные волосы, курносый нос и глаза разного цвета на простодуш­ном лице, казалось, принадлежали другому человеку, вернее, кому угодно, но только не математику.

Меня постоянно милиция останавливает: “Давай паспорт! Ког­да освободился?” - и все в таком роде! - с улыбкой рассказывал он. - Однажды утром на улице погнался за мной майор милиции. Я вскочил в троллейбус, он приказал водителю остановить его, вы­тащил меня за руку на тротуар и спрашивает: “Чего убегаешь? По­кажи документы!” Я отвечаю: “Спешу на работу в Академию наук!” Тот оторопел: “Хватит заливать, парень! Таких, как ты, я столько пересажал!” Посмотрел удостоверение, увидел, что я научный со­трудник, и опешил: “Двадцать пять лет в уголовном розыске рабо­таю, первый раз так ошибся...”

Я ехал на Кавказ, твердо поставив себе цель умереть там в по­каянии и молитве. Другого варианта я себе не искал, полагаясь на благословение отца Кирилла. Вспоминался батюшка и осо­бенно его слова о том, чтобы жить в крайнем смирении и просто­те: “Конечно, в монастыре лучше, чем в миру, особенно тем, кого Бог определил на монастырские послушания, - говорил я себе. - Но все же не так, как в пустыне, где все время можно целиком от­дать молитве”.

В купе я читал только что вышедшее переиздание “Афонского Патерика”, который увлек меня жизнеописаниями святых муче­ников и преподобных Афона. Эти жития необыкновенно трогали меня и задевали в душе что-то очень сокровенное, но я никак не мог дать себе отчета, почему так происходит. В книгу была вложе­ на присланная мне со Святой Горы другом-иеродиаконом открыт­ка с изображением русского монастыря святого великомученика Пантелеймона. Ее я часто вынимал и подолгу рассматривал: от цветной фотографии веяло чем-то родным и знакомым, будто это изображение имело какую-то таинственную связь с моей будущей жизнью. Мои попутчики беседовали об интересном открытии Ни­колая: он утверждал, что ему удалось математически доказать су­ществование Бога. Беседа увлекла их, и я мог спокойно молиться, глядя в окно на мелькающие за ним российские лесные просторы и поля в сочной весенней зелени.

Каждый город или поселок, где останавливался поезд, вызывал в сердце молитвенный отклик. Молитва текла в душе не останав­ливаясь, за каждое село, увиденное вдали, и за каждый разъезд и полустанок. Любой дрожащий огонек в степи, когда за окном стем­нело, словно просил моих молитв, и они устремлялись ко всем не­известным мне людям, живущим в своих домах или квартирах, об­нимая их всех глубоким состраданием и горячей любовью. Радост­ные ожидания переполняли мое сердце. Оно ненасытно пребывало в непрестанной молитве, укореняясь в ней, и эти молитвенные движения становились все глубже и прочнее. Мы вышли в Минво­дах утром и взяли такси до погранзаставы. Нашу группу встретил начальник заставы. Допрашивавшие нас лейтенанты из спецчасти и стеснительный замполит пожимали нам руки, словно старым знакомым. Все они получили подарки: начальство - по большому, хорошо изданному Евангелию, замполит - Библию, солдатам мы раздали книги и иконочки. Начальник спецчасти пообещал доста­вить нас на последний пограничный пост под перевалом Санчар, но жизнь распорядилась иначе.

Ничто на земле не подражает человеку! Разве деревья зеленеют от зависти? Разве море синеет от печали? Разве солнце краснеет от гнева? Или разве ночь чернеет от забот, а горы покрываются мор­щинами от злопамятства? И только человек, предавшись дурным страстям, будучи хранителем жизни вместе с Богом, являет собой жалкое зрелище, невыносимое для глаз того, кто сумел преобра­зить эти страсти в сострадание и любовь.

Отягощенные помыслами, возложите свою заботу на Господа, ибо Он - единственный Крепкий. Обремененные попечениями, от­дайте свое время Владыке Вселенной, ибо для Него, Единого Силь­ного, даже тяжесть всей Вселенной подобна весу легкого облачка в небе. Страждущие душой, исцеляйтесь от недугов милостью Единого Врача души и тела, ибо в одной Его руке - и жизнь, и смерть, а в другой Его руке - весы покаяния. Неверующие, об­ратитесь к вере в Господа, ибо неверие ваше убивает вас и ваших близких, а вера в милосердие Божие творит чудеса и преображает жизнь и душу уверовавшего. Человекоубийцы, прекратите убивать самих себя, ибо в действительности убить никого невозможно, кро­ме своей души, Владелец и Творец которой - Единый Бог.

ВТОРОЙ АРЕСТ

Человек, являясь храмом Духа Святого, превратил себя в жи­лище дурных страстей и желаний, порожденных гнусными де­монами, скрывающимися в темных глубинах греховного ума. Душевная близорукость обращает гнев свой на безчисленные по­росли зла, оплетающие мир мертвой хваткой, не ведая, что корни этих хитросплетений находятся в сердце человеческом, полно­стью порабощенном грехом. Такое пораженное и порабощенное грехом сердце становится убийцей всего дорогого, что есть в лю­дях и что хранится Богом в его безконечно разнообразном и пре­красном мире.

Для души, укрепившейся в молитве, всякие скорби являют­ся скрытым благом и прямой причиной духовного возрастания в благодати.

Старший лейтенант, начальник спецчасти, вошел с хмурым ви­дом в комнату, где мы ожидали обещанной автомашины.

Поездка отменяется! Вы все арестованы!

Опять? Почему? - Наши лица выразили крайнее недоумение.

В Буденновск прорвалась вооруженная банда. По всем заста­вам объявлена тревога. Приказано задерживать всех, кто попыта­ется перейти границу! - сурово объявил командир.

Значит, опять обыск и допросы? - упавшим голосом спросил я.

Обыска не будет, а допросы будут.

Лейтенант вышел, а мы молча смотрели друг на друга. Со стра­ной происходило что-то ужасное.

Теперь отношение к нам со стороны пограничников было более приветливое, чем раньше. Но на допросы вызывали все также по одному и преимущественно ночью. В туалет и к умывальнику мы могли ходить без часовых. Удивляло то, что в этот раз на нас заве­лось гораздо больше бумаг. Старший лейтенант задавал многочис­ленные вопросы: зачем мы собрались переходить перевал Санчар? Что мы собираемся делать на Псху? Есть ли у нас на Псху оружие? На какие средства собирались существовать? Кто наши родители? Какая у нас связь с милиционером? Кого мы знаем в Абхазии из официальных лиц? И так далее, все в этом же роде.

Я старался отвечать немногословно и удивлялся тому, что на каждое мое слово младший лейтенант исписывал гору бумаги. Впоследствии Валерий узнал, что за отличное оформление до­кументов по поводу нашего задержания толстощекий начальник спецчасти получил звание майора, а его помощник - старшего лей­тенанта. В своем рапорте они представили себя зоркими стражами порядка и героями границы, дважды задержавшими подозритель­ных лиц, то есть нас, при переходе государственной границы. Си­стема работала без сбоев...

После допросов потянулись часы томительного ожидания, что решат “наверху”. В полдень пришло указание: переход границы в районе перевала Санчар запретить, задержанных освободить и от­править поездом на пограничный пункт в Адлер. Со многими из­винениями нас усадили в “уазик” и отвезли на железнодорожный вокзал в Минводах.

А как же наш милиционер узнает, что нам запретили переход через Санчар? Ведь он ждет нас с лошадью под перевалом? - спро­сил я у начальника спецчасти.

Ему сообщат, - последовал краткий ответ.

На лицах людей, толпившихся на вокзале, бросились в глаза озлобленность и раздражение. На перроне стоял поезд “Москва - Грозный” и люди обменивались гневными репликами с пассажи­рами и проводниками этого состава.

До абхазской границы в селе Веселом мы добрались благополуч­но, но на контрольно-пропускном пункте через мост на реке Псоу вновь начались наши мытарства. У шлагбаума скопилась длинная очередь автомашин, чадящих угарным газом. Дорога было полно­стью запружена раздраженным народом. С трудом протиснувшись к дежурным пограничникам, с равнодушным видом взирающим на собравшуюся толпу, я попросил их позвать старшего. С видимой неохотой солдат ушел в дежурную часть, откуда вышел хмурый ка­питан, вероятно в то время обедавший.

Ну, что там у вас? - буркнул он.

Я живу в Абхазии и возвращаюсь домой, а это мои помощники.

А что вы там делаете?

Строим церковь!

А какие-нибудь бумаги есть?

Я протянул ему справку из сельсовета и бланк о командировке в Абхазию из Лавры, в которой говорилось, что я отправлен для цер­ковной помощи населению.

Стойте здесь и ждите!

Капитан ушел с моими бумагами, а я попросил своих вспотев­ших от волнения спутников читать молитву “Живый в помощи Вышняго”. Этот псалом, как писал в письмах отец Виталий, всегда следует читать в трудных жизненных ситуациях. Я тоже взялся его читать, но Иисусова молитва мягко вернула мое сердце к словам “Господи, Иисусе Христе, помилуй мя”.

Через полчаса из вагончика вышел дежурный офицер, отдал мне справки и приказал пограничникам пропустить нас.

Идите на досмотр багажа!

Сердце мое похолодело: неужели отберут церковные сосуды, ко­торые подарил мне батюшка, а также те, которые я вез на Псху? Таможенники тщательно обыскали рюкзаки моих товарищей. По­дошла моя очередь:

Старинные иконы, книги везете?

Нет, только новые для подарков!

Проходите! - усталым голосом сказал таможенник.

Меня, с огромным рюкзаком, он почему-то не стал обыскивать.

На абхазской стороне нас вообще никто не остановил. В ржа­вой электричке с разбитыми окнами мы добрались до Сухуми. На стук в калитку вышла матушка Ольга и всплеснула от удивле­ния руками:

Откуда ты появился? Да еще с такими добрыми хлопцами!

Из Лавры, матушка! Привез вам гостинцы от отца Кирилла, а также книги и иконы...

На шум пришли дьякон Григорий и, из соседнего дома, послуш­ник с седой бородой.

Спасибо старцу, что нас не забывает... - прослезилась хозяйка.