Духовник отец Виталий 1 page

Кто не имеет решимости устремиться к полноте духовного сча­стья, уверяя себя и других, что для них достижение его невозмож­но, заодно оправдывая себя тем, что не имеют на это сил, обманы­вают сами себя и всех остальных. Они не постигают возможности обрести в Господе безконечные силы на стяжание непоколебимого и нетеряемого не только лишь земного счастья, но и самого главно­го - непреходящего Небесного блаженства. У тех, кто тешит себя выдуманным из головы ложным и призрачным “счастьем”, в ос­лепленных сердцах и замутненных головах рождается ненависть к духовным словам, ибо они обличают их в полном самообмане. Если душа понимает, что Истина - во Христе, то понимает, что в Нем - и все остальное, что прилагается к Нему.

Всякие отношения с миром цепляют душу соблазном постоян­ного с ним общения, отторгая ум от Бога. И лишь во Христе сердце находит мир и тишину.

Нагруженный доверху сухарями и куличами, я шел по улице, провожаемый верующими сельчанами. Путь на Решевей предсто­ял неблизкий - двенадцать километров. В подряснике, епитрахи­ли, поручах и в короткой мантии мне было очень жарко. На груди висел ковчежец со Святыми Дарами. Ночью прошел дождь, и утром сильно парило. Хотя по спине бежали струйки пота, в груди словно бурлила пасхальная радость. В голове безпрерывно звучал празд­ничный канон. Радость переполняла меня, и я, простившись с про­вожающими, громко пел “Христос Воскресе из мертвых...”, широко шагая по тропе. Такой удивительной Пасхи, как на Псху, мне еще не приходилось испытывать. Благодать была такая, что даже тело она пронизывала с головы до ног.

На тропе из Псху путь преградило весеннее грязное болотце от разлившегося ручья. Из грязи чуть виднелись скользкие валу­ны, по которым предстояло перейти на другую сторону. Ботинки скользили. Стало ясно, что перебраться через это болотце я не смо­гу, а обойти его невозможно: слева - плетень, справа - обрыв. Я помолился и отважно ступил на первый скользкий валун, затем на другой, но не удержался и... упал.

“Боже... - только и смог я сказать. - Ведь я со Святыми Дарами!”

И тут, даже не знаю как это получилось: когда я находился поч­ти у самой поверхности грязной воды, уже падал в нее на левый бок, меня как будто что-то легко подняло и, вместе с рюкзаком, поставило на ноги. Вес тела исчез, словно оно ничего не весило и было безплотным, словно воздух. Не помня, как мое тело оказалось на другом берегу, я посмотрел назад: мне не верилось тому, что слу­чилось. Словно неуловимое дыхание чудной милости Божией на миг коснулось меня. “Прости меня, Господи, что я такой грешный и рассеянный! Впредь я буду стараться быть внимательным...” Весь обратный путь я шел с молитвой, приноравливаясь на каждый шаг говорить одно слово Иисусовой молитвы. С того мгновения, где бы я ни шел, старался в движении всегда повторять Иисусову молитву.

После Светлой седмицы приехали на двух лошадях Василий Ни­колаевич с сыном. Они привезли плуг и мешок картофеля. Вдвоем эти труженики вспахали огромный огородный участок и показали мне, как сажать картофель.

Не дожидайся своих из Москвы, сажай сам, пока пора не про­шла. А то на весь год останетесь без картошки! - растолковывал мне бригадир, хозяйским взглядом окидывая кочковатую пашню. Я посадил около двадцати рядков картофеля, остальная часть зем­ли пока пустовала. Заглянул проведать меня сосед Илья Григорье­вич. Он одобрил посадку:

Земля эта долго отдыхала! Сажай в нее все, что есть!

А больше ничего нет, Григорьевич!

Ну, возьми у нас!

Мы отправились к ним на огород, где его жена, Мария, выращи­вала рассаду. Они дали мне для посадки все, что у них осталось. Вечером я с тихой радостью смотрел, как весенний ветерок играет с молодыми побегами помидоров. Ближе к дому я посадил огурцы, морковь, свеклу и тыкву. Подальше посеял кукурузу. По краю ого­рода посадил фасоль и воткнул для нее длинные палки. Через не­делю прошли обильные ливни, и вскоре весь наш огород зазеленел молодыми всходами. Заодно я поднял на столбы упавшие на землю виноградные лозы, расчистил от сорняков цветущие красные ли­лии - участок возле дома похорошел на глазах.

Взяв с собой подарки - неприкосновенный запас из двух пачек шоколада, я отправился вечером в гости поблагодарить соседей за помощь с огородом. Старушка штопала носки мужа, сам Григорье­вич слушал радио, на печи шумел чайник.

А, гость пришел! - обрадовались старички. - Садись, пей чай!

Они придвинули мне хлеб, мед и кипяток, чтобы я мог разба­вить “чай”. Шоколад мои соседи повертели в руках:

Спасибо, но мы такое баловство не признаем. У нас мед есть! А за шоколад спасибо, мы его внучке отдадим...

Кабаны не безпокоят? - за чаем спросил Илья.

Возле изгороди всю землю изрыли и проделали дыру в сад. Я закрыл ее сучьями - ответил я.

Вот-вот, а в огород они мастера лазать... Не оставляйте для них хода! - одобрил охотник. - А что они осенью вытворяют в ле­су - словно трактор прошел! Видел я забавную сцену, прямо ки­но... - продолжал Илья Григорьевич, посмеиваясь. - Вечерком иду лесом домой. Слышу - рев. На дереве медведь сидит и груши трясет, а внизу кабаны ходят и подбирают. Тот им орет и лапой ма­шет, а свиньи на него никакого внимания. Медведь прямо сверху как рухнет на них, те, понятно, врассыпную. Он на грушу снова, значит, лезет, а те под деревом стоят и ждут. Можно сутками смо­треть. Настоящее кино...

За разговорами я не заметил, как стемнело. Стал накрапывать дождь. Сунув за пазуху горячий хлеб, которым меня наделили хо­зяева, я стал прощаться.

А фонарик есть?

Есть, “жучок”.

Илья поглядел на мой механический фонарик:

Не очень надежен. Ну ладно, с Богом!

Темнота на тропе стояла полная. Фонарик жужжал в руке, высве­чивая мокрые кусты фундука и каштановые деревья. Неожиданно в кустах слева что-то зашумело. Я направил туда свет фонарика, быстро нажимая на рукоятку и стараясь поярче осветить темноту. Послышался топот, и... мой фонарик внезапно погас.

Напрасно я тряс его и пытался получше ввернуть лампочку. Она перегорела, и совершенная темнота обступила меня со всех сторон. Нащупывая ногами тропу, я медленно двигался вперед, вытянув руки, чтобы не столкнуться с деревом. Помыслы один страшнее другого начали устрашать меня. Что это было в кустах? Кабан? А вдруг медведь? Страшная мысль, что мои руки могут внезапно упе­реться в оскаленную морду или мохнатую грудь медведя, вставшего на дыбы, парализовала меня. Я начал громко читать Иисусову мо­литву, пытаясь определить, где я нахожусь, и ощупывая почву нога­ми. Моросящий дождь заливал лицо. Мне казалось, что это ночное приключение длится целую вечность. Когда мои руки нащупали калитку, мне стало смешно: какие глупости лезут в голову! Но с той поры я всегда носил с собой запасные лампочки для фонарика.

На следующий день ко мне зашел милиционер с ружьем на пле­че и молча протянул мне телеграмму от отца Пимена: “Встречай в Сухуми. Приезжаю с братьями и грузом”.

Спасибо, Валера. А у меня есть к тебе вопрос.

Слушаю.

Ты почему на Пасху не причащался?

Батюшка, я все это очень уважаю, - ответил он, широко улыба­ясь. - Однако верующим я стану, как мне кажется, еще очень неско­ро, может быть, только к старости... Но если нужна какая-нибудь помощь, я всегда рад помочь!

На этом мы распрощались, а я задумался. Все же мне очень нра­вился этот парень.

Собравшись, утром я улетел в Сухуми к моим добрым знако­мым - матушке Ольге и дьякону Григорию. Они обняли меня, как близкие родные люди, и усадили за стол. Матушка налила полную тарелку борща:

Ешь, батюшка, от пуза...

Да мне никогда столько не съесть!

А ты съешь. Отцы наши умели и поститься, и много есть!

Ну, так то отцы... - пытался сопротивляться я.

Ольга, пусть ест сколько может, что ты мучаешь монаха? - вставил свое веское слово отец Григорий.

Матушка снова начала разговор о своем старце, отце Виталии, жившем в Тбилиси у владыки Зиновия. На стене висела фотогра­фия, где старец был снят во время литургии очень впечатляюще: молитвенное лицо и ясные проникновенные глаза.

Матушка принесла мне большую пачку писем отца Виталия и дала их на ночь почитать, предупредив, чтобы я никому о прочи­танном не рассказывал. Из писем мое сердце ощутило его огром­ную любовь и сострадание к людям. Стало ясно, что писал их че­ловек удивительной судьбы и огромных Божественных дарований. Некоторые письма старца меня потрясли: в них он сообщал, что Советский Союз скоро рухнет, после чего в Абхазии начнется вой­на с Грузией. Все мы понимали, что сроки власти коммунистов подходят к концу, но что это произойдет так скоро, как-то не вери­лось. Предупреждениям отца Виталия тогда я не придал особого значения. Мало ли что может произойти, и вряд ли это случится так скоро...

Добрая матушка предложила мне написать письмо старцу в Тби­лиси, уверяя, что это только поможет нам в наших попытках начать жизнь пустынников.

Лучше него, поверь, никто не знает, что такое пустыня! - за­явила она. - Мой тебе совет: съезди к старцу в Тбилиси!

Матушка, мне неудобно после отца Кирилла ехать к другому духовнику, хотя я его очень уважаю! А письмо мне бы хотелось ему написать, только сначала спрошу благословения у своего батюшки...

Отцу Кириллу я позвонил с городского почтамта.

Письмо написать можно, - ответил батюшка и добавил: - он настоящий пустынник!

Матушка Ольга тем не менее настаивала:

Ты бы все-таки съездил к старцу!..

Возможно, я бы поехал в Тбилиси, но уже на следующий день приезжали братья вместе с архимандритом, и я остался.

Встреча с отцом Пименом и ребятами была шумная и радостная. Андрей говорил только о горах и жил в предвкушении свидания с ними. Из вновь прибывших выделялся светловолосый паренек из Подмосковья, Александр, скромный и застенчивый. Отец Пимен явно благоволил к нему. Мой друг привез письма от батюшки и моего отца, а также новые книги, продукты и гуманитарный груз, который выделила Лавра: печенье и сухофрукты. Архимандрит привез деньги, пожертвованные на скит отцом Кириллом и чада­ми скитоначальника. Он решил положить их в Сбербанк, несмотря на недовольство матушки. Она строго укорила нас, что монахам не следует держать деньги в банках. Но мы настояли на своем и боль­шую часть переданной нам суммы, кажется, две тысячи рублей, а тогда это были немалые деньги, положили на счет архимандрита. Пересчитывая наши вложения, кассирша удивленно спросила нас:

И вы хотите отдать банку все ваши деньги?

Мы пожали плечами, не зная, что сказать. Осталось в памяти странное отношение кассира к нашему вкладу, но последующее развитие событий не заставило себя ждать.

Когда в поисках рабочих инструментов для скита мы загляну­ли в магазины, то поразились странной пустоте полок: все товары куда-то исчезли. Никто не мог дать нам вразумительного ответа, куда все подевалось. В одном магазине нам на глаза попались цин­ковые баки с крышками для варки белья. Больше на полках ниче­го не было. Эти выварки представляли для нас неплохие емкости для хранения продуктов. Пришлось ограничиться покупкой всех имевшихся баков, их было, кажется, восемь или девять. Нас силь­но озадачило отсутствие товаров, но никто из нас не придал этому никакого значения.

По совету дьякона Григория мы с архимандритом навестили известного в абхазских кругах священника отца Виссариона, аб­хаза, служившего в сухумском соборе. То, что этот удивительный человек принял сан священника, было в то время в Абхазии сенса­цией. Он принял нас с истинным кавказским радушием и обещал помощь и поддержку в нашей жизни на Псху.

Псху - моя любовь! - заверил нас отец Виссарион. - Мы там еще непременно встретимся, обещаю! - заявил он торжественно на прощанье.

Мой друг привез в подарок гостеприимному священнику хоро­шие иконы из Лавры, книги и календари. Мы расстались очень до­вольные друг другом.

Давай перед отъездом из Сухуми позвоним батюшке! Расска­жем о наших делах... - предложил архимандрит.

У меня тоже было желание услышать от старца пояснения к то­му, о чем он сообщал в своем письме. Отец Кирилл написал, что положение в стране тревожное, может произойти переворот, и что мне следует построить в горах еще одну уединенную церковь. Голос старца в трубке звучал обезпокоенно:

Дорогие отцы, предупреждаю вас о возможности переворота в стране. Будьте готовы ко всему, даже самому худшему. Сделайте так, как написал я в письме...

Мы поблагодарили батюшку и пообещали ему, что будем внима­тельны к его предупреждению.

С Богом, отцы, с Богом! - напутствовал нас его родной голос.

После разговора с духовником мы поехали на Иверскую гору и

до вечера молились у святой Иверской иконы Матери Божией и в пещере апостола Симона Кананита.

Для сердец, живущих во лжи, само существование Истины и ее действительное счастье являются сильнейшим обличением в лож­ности их жизни. Отвергая Истину, невозможно быть счастливым. Можно лишь ненавидеть ее или пытаться не замечать ее существо­вания.

Скромное и тихое присутствие в каждом мгновении Божествен­ного бытия для сердца, заблудившегося на пагубных путях, стано­вится невыносимым укором совести. Душе, возлюбившей Истину, Она открывается в каждом ударе любящего сердца в каждом по­мысле, устремленном к ней.

ПАСТУХИ И БАНДИТЫ

Господи, с Твоей великой любовью жаждет встречи малая лю­бовь моя, ибо лишь для любви нет преград и расстояний. Если тело

мое станет преградой для любви - отрину его. Если ум станет пре­пятствием для любви - растопчу его. И даже если душа моя станет стеной между Богом и мною, отрекусь от нее ради безценной люб­ви Твоей, в которой нет ни конца, ни края во веки веков.

Бездонное небо приветливо сияло над головой, обещая хоро­шую погоду. Всем братством вместе с большим грузом мы приеха­ли в аэропорт, где нас ожидал вертолет. Пилотом был мастер своего дела, русский летчик Борис, любимец всего Псху. Он пообещал нам безплатно забросить груз прямо на Решевей. В кабине рядом с пи­лотом сидела полная женщина, его жена, которой он обещал пока­зать Псху. Нас было шестеро и еще груз. Мы с трудом разместились в маленьком вертолете.

Посадка проходила не на летном поле аэропорта, а в хозяйствен­ной зоне, возле какого-то ангара. Повсюду стояли мачты электро­передачи, и взлетать нужно было вертикально, чтобы не задеть провода и опоры. Летчик несколько раз поднимал вертолет в воз­дух, но перегруженной машине никак не удавалось перелететь ли­нию проводов. Тогда Борис принес самоотверженную жертву: он попросил свою жену выйти и ждать возле ангара, пообещав забрать ее следующим рейсом.

И только тогда вертолет наконец взмыл вверх. Линия электро­передачи осталась далеко внизу. Под нами замелькали реки, поля, леса, проплыл и провалился в глубокую синеву склон Сухумского перевала. Летчик посадил нас на зеленой поляне возле дома Гри­горьевича, к большой радости его семьи, так как трое его сыновей собрались лететь в Сухуми. На прощание самоотверженный пилот пообещал нам привезти досок с лесопилки на Псху. Мы поблагода­рили Бориса, но поверить его словам не смогли, считая их простой любезностью с его стороны.

Весь день мы перетаскивали груз и к вечеру собрались на скамье у огорода, любуясь ростками картофеля, кукурузы и овощей.

Это просто здорово, Симон, что ты посадил огород! Теперь у нас будут свои овощи! - умилился начальник скита. За чаем он долго рассказывал различные новости из Лавры и о том, что про­исходит в стране.

Кстати, я привез приемник, чтобы знать, что там делается...

Присутствие приемника опечалило меня, так как мы ранее до­говорились отказаться от газет и радио.

Разве батюшка благословил нам приемник?

Не переживай! Я его взял на всякий случай... - успокоил меня отец Пимен. - Вот, лучше почитай книгу о том, как нужно уметь выживать в диких условиях!

Он протянул мне привезенную им книгу, представлявшую, по- видимому, пособие для спецназа. Мы взялись ее просматривать, но, дойдя до советов, что воду в джунглях можно отыскать в ство­лах бамбука, отложили книгу в сторону. Она явно была написана не для нас. Рано утром всех в скиту разбудил грохот. Над домом, поднимая лопастями ветер, кружил вертолет. Из его двери торчали длинные доски. Сам летчик боком сидел внутри кабины, где на­ходилась передняя часть досок, и так управлял вертолетом. Пилот лихо посадил свою машину прямо в огород, там, где была посеяна кукуруза. Мы быстро выгрузили доски, и Борис собрался взлетать, отказываясь от всяких денег. Архимандрит побежал в дом и вскоре вернулся с иконой преподобного Сергия Радонежского:

Вот вам подарок от всех нас!

А, это совсем другое дело, спасибо! - Борис взял икону и по­махал нам рукой.

Мы отбежали от вертолета, и он с шумом, раздувая ветром ку­сты фундука, взмыл в небо и ушел в сторону перевала. Мы с вос­торгом смотрели ему вслед: такие люди встречаются нечасто. Мир тебе, добрая душа!

Теперь перед нами стояли следующие задачи: на Решевей до­строить пристройку к дому, начатую архимандритом, сделать из досок, привезенных Борисом, топчаны для братии и настелить до­ски на чердаке, где зияли между балками огромные дыры и можно было в темноте свалиться в комнату. На Грибзе требовалось заго­товить бревна для притвора, чтобы размещать в нем гостей и иметь отдельный клирос, закончить пол и чердак в церкви, а также за­конопатить все щели. Мы с Андреем ушли на Грибзу, а вся братия осталась помогать скитоначальнику строить кладовую.

На нашу поляну мы поднялись как к себе домой. Церковь при­ветствовала нас своей зеленой крышей, спрятавшейся в густых пихтах. Рядом с ней мы поставили палатку. Вся лужайка только по­крылась молодыми побегами папоротника в виде нераскрывшихся колечек. Из них мы сразу сварили себе “овощной” суп, затем еще поджарили колечки в котелке. Потянулись спокойные, однообраз­ные дни счастливой жизни в горах. Отовсюду слышался гул весен­них водопадов и мощный свист соловьев, вперемежку с кукованием далеких кукушек и барабанной дробью дятлов. В течение трех не­дель упорного труда мы с Андреем сумели заготовить все бревна для притвора. Наши продукты, как мы их ни экономили, подошли к концу. Пришлось с сожалением оставить любимую Грибзу и спу­скаться в скит.

На этот раз в заброске груза на поляну приняло участие все братство. Мы упаковали вещи и продукты по рюкзакам, привязав сверху цинковые баки. Вид у всех был внушительный. К нам при­соединился и архимандрит. Смиренный москвич в очках, которого звали Аркадий, чадо отца Пимена, восторгался горами, выказывая желание поселиться со мной на Грибзе. Проходя по крутому склону и заглядевшись на горы, он вновь оступился и упал, потеряв равно­весие, в кусты. Бак, привязанный сверху рюкзака, мешал ему вы­браться, и он застрял в ветвях, повиснув вниз головой. Пришлось лезть за ним в обрыв. Безпомощно барахтаясь, он повторял:

Да что же это такое, Господи?

Мы дружно вытянули его из западни и поставили на тропу.

Ясно, рассеянным в горах быть нельзя! - заявил москвич и с первого шага чуть было снова не улетел вниз.

Я тащил в рюкзаке железные скобы и большие гвозди, которы­ми сильно исколол себе спину. Поэтому мне было не до шуток, ко­торые сыпались на рассеянного москвича.

Отец Пимен остался доволен построенной церковью, где мне еще нужно было сделать престол, жертвенник, небольшой столик и узенький топчан. По моей неумелости в углах стен оставались кое-где большие пазы. Все дружно принялись конопатить стены и углы церкви принесенной для этого веревкой, расплетая ее на во­локна. Погостив и поработав у нас несколько дней, наши помощ­ники отправились обратно в скит, а мы с Андреем остались одни. Перед уходом Аркадий отозвал меня в сторону и долго упрашивал разрешить ему выкопать пещеру неподалеку, не обращая внимания на мои слова, что снег здесь завалит любую пещеру и что для жиз­ни в горах нужно сначала набраться опыта. Архимандрит попросил проводить его через лес до реки, так как мы все еще сбивались с на­правления и плутали в густом кустарнике. Москвич и я принялись делать зарубки на стволах пихт на случай, если кому-то придется срочно подниматься ко мне на поляну. С тех пор, сколько я ни про­ходил лесом, ни разу не встречал наших зарубок.

Проводив друзей, мы с Андреем упаковали в рюкзаки походные продукты, вещи и вместо палатки взяли полиэтиленовую пленку, решив не утяжелять себя лишним весом. Наш путь лежал прямо вверх, сквозь лесные чащи в альпийские луга и далее, на вершину Цыбишха. Я хотел проверить маршрут от Грибзы до скита, через горные луга, надеясь, что путь по верху будет полегче. В прошлый раз мы уже делали пробный подъем к горному разнотравью. Оста­валось разведать тропу с Цыбишхи вниз на Решевие, о которой рассказывал мне лесничий. На Кавказе, в том числе и в Абхазии, все горные долины - троговые, то есть расположены высоко ввер­ху, над крутым врезом речного ущелья. Мы весь день карабкались вверх, цепляясь за ветки и скалы, а склон все тянулся, и конца ему не было видно. В этот раз подъем оказался потяжелее, так как рюк­заки постоянно цеплялись за густые кустарники и препятствовали движению.

К вечеру мы выбрались на безводный травянистый хребет. Да­леко внизу в лугах поблескивали небольшие озерца. Рядом с нами не виднелось ни одного ручья. Андрей героически схватил котелок и ринулся вниз, надеясь принести воду до наступления темноты. Я начал устраивать место для ночлега и растягивать пленку. Под­нялся ветер. Полиэтилен крутился и вырывался из рук. Натянув веревку на две лыжные палки, я с большим трудом справился с хлопающей на ветру пленкой. Ее концы пришлось привязать к тол­стым веткам мелкого кустарника. В сумерках далеко внизу я уви­дел Андрея, поднимающегося наверх с водой.

В полной темноте пришел мой отважный спутник и принес полкотелка воды. Остальное расплескалось при подъеме. Нало­мав тонких сырых веточек, мы еле-еле смогли разжечь небольшой дымный костерок, слабыми красноватыми бликами освещающий наши воспаленные лица с потоками слез. Чая не получилось, но теплая вода немного нас согрела. Ужин состоял из сухарей, меда и теплой воды. Ночлег получился неважный, потому что всю ночь полиэтилен хлопал на ветру и ломал тонкие ветки, к которым он был привязан. Ночью без палатки нас пробрал в спальниках силь­ный холод. Спальники скользили по траве, и приходилось то и дело забираться с ними повыше.

Проснулись мы рано. Белая заря только что выглянула из-за хребта. Несмотря на холод, быстро собрались и двинулись по лугам к пологой вершине. Повсюду пестрели цветущие маки, колоколь­чики, эремурусы и заросли девясила. Внимание привлекали пыш­ные горные астры. По пути встретился небольшой лесок из мелких порослей граба. Быстро вскипятив горячий чай, мы наконец-то поели и отогрелись. Поднимаясь по цветущим склонам Цыбишхи, мы смогли увидеть всю панораму альпийских лугов на этой сто­роне Бзыби. Из пастушьих балаганов вился дымок, слышались го­лоса людей, среди трав паслись стада коров. Отовсюду доносился

собачий лай. Верные собаки, лохматые и свирепые, охраняли стада от медведей. Не желая лишних встреч с пастухами и собаками, мы обошли балаганы по большой дуге среди зеленых холмов.

Путь на вершину оказался несложным. Море с белыми, плыву­щими вдаль кораблями утопало в дымке. Далеко на востоке в тума­не угадывался берег Турции. Вершину Цыбишхи составляли зеле­новатые базальты. Из камней мы сложили на вершине небольшой крест и, укрывшись в скалах от ветра, вдоволь помолились по чет­кам, пока не заметили, что нас сожгло полуденное солнце. Сверху отчетливо виднелась тропа, уходящая направо вниз, к Решевей. По ней мы благополучно вернулись в скит. Население скита удивлен­но встретило нас, идущих сверху, с вершины, а не с верховий Бзы- би, как мы возвращались обычно.

Вот и в нашем огороде есть своя гора! - радостно объявил я. - Желающие могут взобраться.

Всем захотелось отправиться в поход на “нашу” Цыбишху, но по­том решили отложить его, чтобы дождаться начала сентября, когда пастухи уйдут вниз со своими стадами и собаками. Здесь Андрей с сожалением попрощался со мной. Ему нужно было возвращать­ся в Лавру. Он ушел по тропе на Псху, часто оборачиваясь и ма­хая мне рукой.

Одежду мы стирали в ручье хозяйственным мылом, а когда оно закончилось, то стали пользоваться для стирки золой. Сообрази­тельный Адриан, ловя рыбу в реке, снял плотную рубашку и прида­вил ее камнем в прибрежных прозрачных струях. Река до белизны вымыла его рубаху, что навело меня на мысль самому стирать свое белье подобным образом. Сложив грязную одежду в бак, я поста­вил его под падающие из трубы струи нашего ручья. Утром все уди­вились чистоте одежды и новому способу стирки.

Ну-ка, ну-ка, дай посмотреть! Это же здорово, как выстиралось белье! - заметил подошедший отец Пимен. - Этой ночью моя оче­редь для эксперимента...

Он оставил бак с одеждой под водяной струей и довольный уда­лился в дом.

Такой грозы, какая грохотала в ту ночь, давно не было. Мы с ар­химандритом кинулись к ручью: вода в нем при свете фонарика казалось одинаковой по цвету с окружающей темнотой, а бак с бе­льем доверху наполнился грязью.

Нет, Симон, новый способ стирки не благословляется! - объявил мне начальник скита, когда мы днем пытались в реке

отстирать золой забитую песком и грязью одежду моего друга. - Старый метод все же надежнее...

Пришел в гости Илья Григорьевич и принес неприятную но­вость. Оказалось, что в лесу на Решевей (он почему-то называл ху­тор - Ришелье) в пастушьем балагане прячутся трое сбежавших из тюрьмы бандитов. Под видом пастухов они жили над нами, а родственники снабжали их продуктами, керосином и патронами. Спустившись к Илье, они заметили, что в брошенном доме живут какие-то люди. Охотник, как человек бывалый, объяснил им, что рядом с ним поселились его дальние родственники.

Передай им, - сказали наши “соседи”, - если они нас не выда­дут, то мы их не тронем...

У всех нас тоже отлегло от сердца. Похоже, на Псху администра­ция знала о тайном убежище уголовников, но никто не хотел свя­зываться с этими людьми. Как показала жизнь, охотники, банди­ты, медведи и монахи всегда ищут укромные места.

Адриан, Валерий и я, взвалив на спины тяжелые рюкзаки, снова отправились на Грибзу, чтобы окончательно приготовить церковь к зимовке. Спустя несколько дней к нам поднялся усталый и взвол­нованный москвич. Он принес краткую записку от архимандрита:

Отцы и братья, слушайте радио! В стране переворот!

Текст записки удивил всех: откуда у нас на Грибзе радио? Ар­кадий поведал нам, что группа высших правительственных чинов образовала Чрезвычайный комитет и теперь неизвестно, что бу­дет дальше.

Что будет, то будет... - решили мы и остались на Грибзе.

Москвич походил по окрестностям и нашел в чаще большой ва­лун. Он стал отчаянно умолять меня разрешить ему поселиться под этим валуном. Уважая его ревность, мне пришлось пообещать ему это место, надеясь, что Бог все устроит, как нужно.

Вчетвером на Грибзе многое удалось сделать, и самое главное - в церкви уже можно было служить и зимовать. Теперь мы больше времени проводили в молитве, помимо совместного монашеского правила. В самом красивом месте на поляне, с прекрасным видом на снежный пик Чедыма, обрамленного черными тенями могучих пихт, я сделал скамью для молитвы. И теперь нередко видел там сидящую фигуру кого-нибудь из братий с четками в руках, намере­ваясь сам занять это место, когда останусь один. Адриан и Валера стали собираться на Решевей: настала пора помочь отцу Пимену прополоть огород и окучить всходы картофеля и кукурузы. Прово­жая их, мы наконец-то прорубили топорами свою тропу, о которой я так долго мечтал, чтобы свободно проходить с грузом сквозь не­проходимые заросли рододендрона. Вход и выход оставили нетро­нутыми, чтобы скрыть наш секретный лаз. Но наше пребывание на Грибзе со счастливым москвичом, который молился в горном уединении с большим умилением, подошло к концу. Закончились продукты, и мы отправились вниз, в скит.

Если Ты, Господи, единственный Бог мой, даруешь мне смире­ние, пусть станет оно моими крыльями, а Божественная благодать Твоя пусть будет мне огненной колесницей, дабы смог я взлететь к Тебе и припасть к стопам Твоим в блаженном Царстве Твоем только лишь ради того, чтобы Ты знал, как я люблю Тебя, Сладчайший Иисусе!

РАССТАВАНИЕ

Боже, убивают меня страсти мои: не сильный убивает меня, но мой гнев на сильного, не слабый губит меня, но мое презрение к слабому. Даруй мне, Господи, стяжать истинный мир души в бла­годати Твоей. Мир душе моей и душе сильного, когда сильный за­хочет убить меня. Мир душе моей и душе слабого, когда слабый возжелает погубить меня. Ибо в мире благодати Твоей сильный не посмеет поднять руки своей, а слабый не помыслит зла в по­мышлениях его.

Радостно встречали глаза трогательную завязь распускающихся почек. Тонкий аромат первой зелени во влажном весеннем возду­хе волновал грудь. Где-то на половине пути по дороге к дому мой спутник приметил несколько сыроежек:

Батюшка, первые грибы, смотрите! Благословите, возьмем с собой, братьев угостим!

Километра через три мы набрели на небольшое семейство бе­лых грибов.

Возьмем и эти? - умоляюще посмотрел на меня москвич. - Теперь у нас будет кое-что на обед!

Ближе к скиту мы остановились, пораженные открывшимся зрелищем: по склонам красовались целые россыпи белых грибов, а также маслят, опят и лисичек. Мы наполнили грибами оба рюк­зака и, сбиваясь с дыхания от голодной слабости, поднимались в скит. На душе было радостно от того, что мы несем сюрприз - уго­щение братьям.