Из Тэманни-Холл, M-mle Янота

В один из дней меня пригласили для консультации к мистеру У. Т. Стиду в его офис в Моубри-Хауз. Я чувство­вал себя напряженно, потому что знал, кем был мой клиент. Именно по этой причине я позже договорился с секретарем, чтобы он, выяснив имя визитера, не сообщал бы мне его. На мой взгляд (и думаю, читатели согласятся со мной), мозг цепляется за мысли и ожидания, что такой-то и такой-то че­ловек ведет такую-то и такую-то жизнь. На самом деле мы часто имеем обратное, по­скольку мужчины и жен­щины на сцене жизни иг­рают публичные роли, в то время как их реальный характер абсолютно иной, чем он видится публике. По этой причине я всегда уклоняюсь от интерпре­таций жизни моих лич­ных друзей, чем, навер­ное, часто огорчаю их.

Итак, навещая мистера Стида, я чувствовал себя смущенным и нервозным. Эта известная личность находилась в цент­ре публичного внимания и совершала такие яркие поступ­ки, что любой «человек на улице» слышал о нем по десятку раз за месяц, а колонки всех английских газет неизменно упоминали его имя. Перед началом консультации я объяс­нил ему свои трудности, и он нашел их вполне логичными и разумными. Затем я взял для коллекции отпечаток его пра­вой ладони и далее объяснил ему смысл различных линий, сравнивая их с похожими чертами на руках других извест­ных личностей.

Через годы мы встретились в Париже. В ту пору я нахо­дился в зените славы. Консультируя персидского шаха, я предупредил его о скором покушении на его жизнь. При­слушавшись к моим словам, главный визирь велел усилить охрану, и это спасло жизнь шаху. Мистер Стид заинтересо­вался моей теори­ей чисел и попро­сил объяснить, как я работаю с важными и судь­боносными дата­ми. Мы сидели за столом в

хорошо известном ресто­ране на бульваре Капуцинов — ми­стер Стид,

знаме­нитая мисс Мод Гонн^[4] и я. Стид только что вернул­ся из поездки к русскому царю, которого он знакомил со своим «Движени­ем к миру», а мисс Гонн, прозванная парижанами «ирланд­ской Жанной д'Арк», недавно провела турне в Ирландии.

Когда я объяснил выбор даты вышеупомянутого поку­шения на жизнь шаха, мистер Стид попросил меня расска­зать, как «ключевые» числа соответствовали характеру лю­дей и главным событиям жизни. После этого он дал мне да­ты рождения своих сыновей и после моего описания при­знал, что я точно указал черты их характера. Более того, ког­да мы встретились вновь через десять лет, я с удовольстви­ем услышал, что события, предсказанные мной в Париже, полностью исполнились.

Мистер Ричард Крокер из Тэманни-Холл

Кстати, именно мистер Стид познакомил меня с другой ярко выраженной личностью, хорошо известной в Англии и Америке. Я говорю о мистере Ричарде Крокере — лидере ведущей политической организации, штаб-квартира которой расположена в Нью-Йорке. После консультации мистер Крокер сказал, что слышал обо мне много хорошего от своего
друга — мистера Стида. Заинтересовавшись его рассказами, он решил повидаться со мной. Следует отметить, что я предрек ему «почти невероятные события». В ту пору он был главой Тэманни-Холла, а я сказал, что его судьба находится «на развилке дорог», что ему придется отдать бразды правления в руки другого чело­века и сменить активную политическую жизнь на покой и мир. Он явно не собирался делать этого, однако уже через год мистер Крокер удивил всех своей отставкой, купил по­местье в Ирландии и вскоре стал победителем дерби, выиг­рав синюю ленту на ежегодных английских скачках.

Мадемуазель Янота

Другой интересной личностью, совершенно иного склада, была мадемуазель Янота (Наталья Янота (1856-1932) — выдающаяся польская пианистка ^и композитор, ученица Шумана. По окончании обучения быстро покорила сердца европейских зрителей, много гастролировала, с 1885 гола занимала место в штате Имперского оркестра в Берлине)— известная пианистка при дворе императора Германии. Эта дама приняла столько похвал и аплодисментов от королевских семейств, что ярко выделялась среди остальных женщин в мире музыки.

Маленькая леди, одухотворенная ангельским светом (а любой, кто слышал ее чудесную игру, без сомнения верил, что сама душа играла этими тонкими пальцами), пришла в сопровождении своего «принца Белого Вереска» — извест­ного всем черного кота. Он был ее талисманом многие годы, и хозяйка носила его с собой даже на рынки, где раздавала щедрую милостыню.

Ее талант был четко отмечен на линиях ладони. Я бе­зошибочно определил его и был награжден приглашением в зал Сент-Джеймса. На следующей неделе я имел удо­вольствие оказаться одним из слушателей ее концерта и вместе с остальной публикой аплодировал ей после гени­ально исполненных произведений Шопена и Листа.

Возможно, моих читателей заинтересует тот факт, что эта великая пианистка выступала в знаменитом зале свы­ше трехсот раз, и в качестве особого знака признания ее попросили сыграть на последнем концерте перед разруше­нием старого здания.

После выступления ей подарили ту железную корону, которая венчала шпиль консерватории целых сорок семь лет.

Прошло много лет, но при возвращении в Лондон я по­лучил от мадемуазель Я ноты приветственное письмо, в ко­тором она написала: «Все, что вы сказали мне, оказалось правдой — и печали, и радости».

Глава 13. Интересные личности (продолжение):

Граф де Пари, Леди де Бэз (миссис Лэнггри)

Одно время меня часто навещал пожилой и вежливый француз, который с энтузиазмом интересовался моей систе­мой чисел и диаграммами, с помощью которых я вычислял даты важных событий в жизни великих людей. Особенно он был увлечен диаграммами королей Франции и моими комментариями битв На­полеона I и Веллингтона. Он неизменно расспраши­вал о них каждый раз, когда приходил ко мне.

Сильными периодами Наполеона являлись два промежутка: от 1 июля до 30 октября и от 1 января до 30 апреля. Сильные перио­ды Веллингтона приходи­лись на промежутки от 15 апреля до 15 июля и от 15 октября до 15 января. Пер­вый раз два великих гене­рала встретились лицом к лицу под Ватерлоо, и, по­скольку эта битва произо­шла 18 июня 1815 года (то есть в сильный период Веллингтона и слабый период Наполеона), победа осталась за англичанами.

Мой пожилой знакомый часто рассуждал о судьбе Ев­ропы, если бы Наполеон, имея под рукой такую диаграмму, отложил бы битву до наступления его «благоприятного пе­риода».

Этот человек знал историю Франции, как свои пять пальцев. Он помнил все даты различных династий, револю­ций и тому подобное. Однако я не имел ни малейшего пред­ставления, кем он был. Однажды, перед самым отъездом из Лондона в Америку, я попросил его подарить мне на память отпечаток его руки, и он отказал мне.

— По некоторым причинам я не хочу давать вам отпеча­ток. Но с удовольствием подарю вам свою фотографию, ко­торая, весьма кстати, оказалась при мне.

Вытащив из бумажника фотографию, он подписался на обратной стороне и пожал мне на прощание руку. После его ухода я прочитал дарственную надпись и узнал, что моим клиентом был Филипп граф Парижский^[5].

Миссис Лэнгтри

Я даже думать не смел, что миссис Лэнгтри^[6], позже ставшая леди де Бэз, когда-то посещала мой салон хироман­тии. Но через несколько лет она пригласила меня на чай в свои номера в гостинице «Чарльтон». Я попросил позволе­ния осмотреть ее ладони, и, к моему удивлению, она со сме­хом сказала:

— Вы уже делали это несколько лет назад. Я приходила к вам, скрыв лицо под вуалью, чтобы вы не увидели даже кончика моего носа и не узнали, с кем ведете беседу. Это убедило меня в точности ваших прогнозов. Вы рассказали обо мне все то, что я знала о себе — настоящую правду, а не домыслы досужей публи­ки.

Я прекрасно помню тот вечер в очарователь­ной гостиной, наполнен­ной красивыми розами. Она выглядела цветущей и счастливой. Пока мы говорили, ей принесли посылку с красивой сере­бряной чернильницей и дружеским письмом, в котором король Эдуард поздравлял ее с днем рождения. Представьте себе, она забыла об этой дате, но король, с его обычной заботливостью, напомнил ей о дне рожде­ния. И я уверен, что ни один подарок, отправлен­ный им кому-либо, не приносил такого удовольствия, как в данном случае.

Перед моим уходом она подарила мне фотографию, ко­торую я привожу в этой книге. Однако те, кто имел удоволь­ствие встречаться с миссис Лэнгтри, согласятся со мной, что ни один снимок не в силах передать ее очарование, вол­шебное обаяние и ту сердечную доброту, которые приводи­ли в восторг всех, кто знал эту женщину. Недавно я получил от нее письмо и как пример указанной душевной доброты привожу его в дословном виде:

« 18, Двор регента, Гановер-Гейт, 15 апреля 1911 года

Уважаемый Хейро. Я с радостью узнала, что вы намереваетесь вернуться в Лондон. Честно признаюсь, что за прошлые десять лет все Ваши предсказания исполнились. Помните, Вы сказали, что мне не следует сопровождать мужа в Америку, хотя я уже тогда планировала мой тур по Штатам? Не найдя повода для осуществления Ваших опасений, я поступила по-свое­му. Но разразилась Бурская война, и случилось то, что Вы описывали мне, — скандал во время тура, о котором я теперь весьма сожалею.

Однако поймите и меня: наш спектакль и моя роль име­ли в Лондоне большой успех. Кто мог подумать, что переме­ны в политике превратят пьесу Синди Гранда в «амораль­ную тему»! Все газеты прошлись по нам тяжелой поступью, и я получила настоящий стресс от разразившейся травли. Иногда нам приходилось спасаться бегством и переезжать из города в город.

Однако самым интересным был следующий инцидент. Вы сказали мне, что будущим июлем я перенесу нервный срыв, связанный с лошадью. И это действительно случи­лось! Моя любимая кобыла Малума, управляемая Тодом Слоуном, на скачках за ливерпульский кубок упала и сло­мала плечо. Ее пришлось убить.

Пусть некоторые сочтут это сентиментальностью, но ее гибель так сильно повлияла на меня, что некоторое время я вообще не посещала скачек. Ах, Хейро! А сколько было дру­гих совпадений с тем, что Вы мне говорили, когда мы виде­лись в последний раз. Вы оказались правы даже в самых ма­лейших подробностях.

Я решила написать Вам об этом и еще раз восхититься Вашей точностью прогнозов. Мне кажется, что поощрения нужны каждому — особенно тем, кто выполняет свое дело с гениальным мастерством. Если бы люди понимали в этом толк, то наш мир выглядел бы гораздо лучше.

Заверяю Вас в дружбе, искренне ваша

(подпись) Лили де Бэйз»

Глава 14. На борту американского корабля.

Благодарные комплименты королевы Англии.

Мадам Нордика и чай в отдельной каюте

Надеюсь, я не утомил читателей перечислением знаме­нательных событий моей жизни в Лондоне. Достаточно ска­зать, что из-за огромного напряжения в работе я серьезно заболел и провел три месяца в частной лечебнице на Девон­шир-Стрит. Судя по учетным книгам, в свой первый сезон я консультировал около двадцати человек в день. И если взять рабочий год, состоящий из трехсот дней, то мне при­шлось встретиться примерно с шестью тысячами людей, не считая вызовов на дом, на балы и званые вечера, где количе­ство консультаций не поддавалось счету. Кроме того, поми­мо работы в салоне я дал около тысячи бесплатных кон­сультаций тем людям, которые не могли оплатить мой гоно­рар.

Тем не менее, мне хотелось победить сразу на несколь­ких полях сражений. Оправившись от недуга, я решил от­плыть в Америку. Уже через неделю мои друзья провожали меня на причале Ватерлоо, где я ожидал пассажирский ка­тер с парохода. В группе провожавших были два моих док­тора, Бланш Рузвельт и полдюжины других друзей. Там же на причале Бланш познакомила меня с мадам Нордикой, которая отбывала в Штаты на том же корабле.

Я не буду описывать мое путешествие, поскольку в те дни все они походили друг на друга. Меня угнетало лишь то, что я отправился в Штаты без рекомендательных писем, почти никого там не зная и совершенно не представляя себе быта американцев. В своем сердце я на всякий случай по­прощался с доброй Англией. Над моей головой трепетал флаг другой страны, и я часто думал, влиял ли он на созна­ние тысяч путешественников, плывших из Англии в Амери­ку. До этого меня не волновало, чей корабль везет меня че­рез океан. Но взгляд случайно поднялся вверх, и я увидел звездно-полосатый флаг. Я инстинктивно посмотрел на нижнюю палубу. Там стояла толпа американцев. Почти бес­сознательно я начал анализировать и отмечать небольшие отличия между ними и подданными Британии. К слову ска­зать, фирма, которой принадлежал корабль, считалась од­ной из лучших в мире — «Америкам Лайн».

Позже, поговорив с другими пассажирами, я заметил, что многие англичане проявляли на борту излишний дух патриотизма. Существует ошибочное мнение, что амери­канцы слишком агрессивны в своем патриотизме — что крик орла остается единственной музыкой для их ушей. Ничего подобного. Американские орлы шумят только за пределами своей территории, но дома ведут себя так же ти­хо и степенно, как англичане. Настоящий дух патриотизма проявляется у американцев только в связи с делами их на­ции.

Англичане часто судят о своих кузенах «через пруд с селедками» по выходкам туристов, которые приезжают из Америки в Европу. Это обычно люди, впервые вырвавшие­ся из своей страны. Обзаведясь деньгами, они решили «сде­лать Европу» — и «делают» ее столь неуклюже и грубо, что бедные европейцы восстают против подобной агрессии и называют их «тупыми янки». Даже по пути из Лондона в Саутгемптон эти «первопроходцы» надевали вместо галсту­ков звездно-полосатые платки, курили зловонные сигары, задирали ноги на столы и намеренно становились заметны­ми среди прочей публики. Однако я по-прежнему уверен, что в своей стране они вели себя покорно, как ягнята.

То же самое происходило и со многими англичанами, попавшими в Америку. Когда я жил в Штатах, мне не раз приходилось стыдиться за моих соотечественников, а ино­гда и за соотечественниц. Будучи в Америке, они вели себя ничуть не лучше тех американцев, которые, приезжая к нам, «делают Европу».

Но вернемся к описанию моего путешествия.

Перед обедом мы вышли в Канал. С каждым часом ги­гантское судно все больше набирало скорость. Казалось, что но волнам мчался скорый поезд, извергая из труб серые клубы дыма. Многие пассажиры устроились в креслах на палубе и наблюдали за различными ориентирами на берегу, мимо которых мы проплывали. Остров Уайт выглядел пес­трым от флагов. Нидлс освещало яркое солнце, в то время как Борнмут, мрачный и печальный, поражал своей холод­ной красотой. Смеркалось. На небе высыпали звезды. Когда мы миновали последнюю скалу материка, пассажиры один за другим начали спускаться вниз. Я видел, как несколько американцев провожали взглядами кильватерный след и посылали воздушные поцелуи белым скалам Англии, так быстро исчезавшим из виду.

На следующий день произошел случай, вполне достой­ный упоминания. Поскольку было воскресенье, судовой ко­локол начал звонить к церковной службе. Его звуки показа­лись мне такими манящими посреди океана, что я, как и многие другие, отправился на воскресную молитву. Люди, верившие разным религиозным идеям, оказались на без­брежных морских просторах. Необъятность океана расши­рила их мировоззрение. На службу пришли почти все пас­сажиры. Если кто-то страдал морской болезнью, ему тут же помогали священники или служители Армии спасения. Не­смотря на постоянную качку и пару нетрадиционных про­чтений молитв, я был впечатлен этой службой — особенно, когда преподобный архидиакон Киркби из Рю, начав мо­литву по укладу епископальной американской церкви, при­звал собравшихся воздать благодарность щедрой Англии и помолиться за здоровье королевы. Мы находились на аме­риканском корабле под звездно-полосатым флагом, и почти все люди на борту были американцами. Поэтому такой жест вежливости тронул меня, и я решил отметить его в книге.

Через три дня мадам Нордика^[7] прислала мне записку и пригласила вечером в свою каюту на чай. Кроме меня там был также сеньор Перуджини — хорошо известный тенор. После чая неспешная беседа привела нас к хиромантии, и Нордика попросила меня прочитать ладони тенора. Ей хо­телось узнать, стоит ли певцу уходить со сцены и посвящать себя религии, как он планировал сделать в ближайшие месяцы. Во­образите их скепти­цизм, когда я заявил, что Перуджини скоро женится на женщине той же профессии. Их будут поздравлять все знакомые, но брак через шесть месяцев расстро­ится, а через год закон­чится разводом.

— Немного быстро даже для Штатов, — смеясь, шутили они.

Однако все так и случилось. Как вы знае­те, он устроился петь в казино Лиллиан Рассел, затем женился на пре­красной примадонне, которая в то время была богиней аме­риканской сцены. Примерно через шесть месяцев их брак распался, а через год состоялся развод этой пары. Обстоятельства их краткой супружеской жизни привели к тому, что мое имя стало известным в Нью-Йорке. Но начало моей профессиональной деятельности оказалось непредвиденно сложным и трудным.