Зов Лондона». Чарльз Стюарт Парнелл

Разные люди неоднократно просили меня опублико­вать мои воспоминания, но я годами воздерживался от по­добного занятия, и, наверное, главной причиной такого от­ношения была трудность описания собственной жизни — довольно нелегко рвать цепочку памяти на части и выби­рать, откуда начинать и, более того, на чем остановиться.

Мне долго удавалось уклоняться от требований друзей и знакомых, и я мог бы продолжать в том же духе еще не­сколько лет, если бы мои желания были решающим факто­ром. Но в странном мире фактов, причуд и суеверий нам по­рою приходится выходить из тени скромности и отстаивать факты, чтобы заблуждения других людей не стали слишком удручающими. Так получилось и со мной. Если бы я не опубликовал эту книгу, ее написал бы кто-нибудь другой, и тогда фантазии стали бы сильнее истины. Моей единствен­ной претензией на «значимость» является лишь то, что в своей необычной карьере я часто попадал в неординарные ситуации и встречал особенных людей. Именно они, эти люди и встречи, вызывают интерес у широкой публики. Мою же жизнь можно рассматривать как нить, на которую Судьба нанизала свои яркие жемчужины.

Посему я буду рассказывать о себе только самое необхо­димое, и если временами мое эго будет всплывать на поверх­ность, то считайте подобные моменты связующими звенья­ми, без которых повествование лишилось бы перспективы и целостности. И поскольку даже тонкая нить должна иметь начало, я вынужден в нескольких словах коснуться моей ран­ней жизни. Как позже мне стало понятно, истоки моего ис­следования находились в юности и даже в детстве.

Вкратце, этот путь начался следующим образом.

Со стороны отца я унаследовал нормандские корни; со стороны матери — французскую кровь. Однако меня самого, родившегося в прекрасной Ирландии, вскормили книги и знания веков. От отца мне досталась поэтическая натура, гордость и склонность к философии. От матери я перенял любовь к оккультизму и вдохновленную набожность, кото­рая навсегда осталась в моем сердце. Эта комбинация, сплавленная в горниле жизни, породила человека, чья карь­ера пошла абсолютно нетрадиционными путями.

В нашем мире даже самое простое событие может ока­заться поворотной точкой в человеческой судьбе. Для ме­ня таким событием стало одно из дождливых воскресений. В тот день отец работал в библиотеке, сочиняя новую по­эму. Чтобы я не мешал ему, мать все утро учила меня назва­ниям линий на ладони — она неплохо разбиралась в хиро­мантии. Затем она дала мне задание осмотреть ладони на­ших слуг и найти того, кто имел бы на руках похожие знаки.

В ту пору мне едва исполнилось одиннадцать лет. Од­нако семя оккультных знаний пустило корни, и так сильно, что я, осмотрев ладони слуг, отправился в деревню, которая находилась в миле от нашего особняка. Там я подверг осмо­тру всех жителей без исключения и за этим занятием не за­метил, как прошел целый день. Наконец, мои огорченные родители после долгих утомительных поисков определили мое местонахождение. Юного исследователя сопроводили домой и уложили в постель без ужина.

Вскоре после этого случая отец решил перебороть мои оккультные склонности и повелел отправить меня в цер­ковную школу со строгим уставом. Он надеялся, что там из моей головы выбьют всю дурь, включая оккультизм. Ду­маю, он поступил очень правильно, нацелив меня на служе­ние церкви, поскольку я был мальчиком с характером на­божной и религиозной природы.

Возможно, мои слова покажутся вам странной анома­лией, но тот же характер заставил меня продолжить изуче­ние хиромантии — причем с таким упрямством, которое ло­мало все препоны и преодолевало любые запреты. Я чувствовал в этой науке таинственную жизнь самой религии — язык томившейся в теле души. Линии на ладонях казались мне запутанной картой жизни, более значимой и полной, чем тридцать девять предписаний, которые нас заставляли учить наизусть.

Хиромантия считалась презренным и оскорбительным занятием — особенно для мужчин. Связь с ней порочила ре­путацию. Но для меня она была выше всех симпатий и чувств. Чем больше я изучал Писание, тем чаше находил те странные нити судьбы, которые пронизывали жизни и по­ступки людей. Я еще сильнее укрепился в мысли о том, что Природа имела тайные страницы, не раскрытые наукой и религией. И как мне описать ту экстатическую радость, ког­да я текст за текстом находил в огромной «Книге судеб» рассказы об истории народов и событиях, «в которых ис­полнялась воля Бога».

Могу ли я забыть один из вечеров, когда вдруг осознал сакральный смысл истории о Преданном и предателе, зве­но «Человека печалей» (Христа) и «Человека Судьбы» (Иуды) — той пары, которая была необходима «для испол­нения Писаний»? В тот миг безмолвного восторга я попы­тался сбалансировать «пути» и «причины» событий, и вне­запно передо мной, будто из тени прошлого, возник Иуда, с лицом, отмеченным судьбой. Он протянул мне дрожащие ладони, и я прочитал в них наследственность и то предопре­деление, соответствовавшее роли, которая сделала его имя притчей во языцех у всех народов. Как только я запомнил эти линии, видение исчезло.

На следующий день Писание обрело для меня еще больший смысл, а тридцать девять предписаний стали ка­заться мне милым и вполне уместным упражнением. В сем­надцать лет я так проникся идеей предопределенности, что поразил почтенного профессора, обучавшего наш класс, тем вопиющим фактом, что начал оспаривать его трактовки не­койтемы. За проявленную дерзость он наказал меня часо­вым заточением в келье.

К счастью, за каждым мрачным событием приходит со­бытие светлое — и это действительно так, если мы в силах фиксировать подобные перемены. Отбывая срок наказания, я не стал выполнять уроки, а начал зарисовывать линии, увиденные на ладонях Иуды. Работа настолько увлекла ме­ня, что я не заметил, как старый профессор вошел в комна­ту и склонился за моим плечом. Однако вместо жесткого порицания, которое я, признаюсь, ожидал, старик сел рядом со мной и заставил объяснить рисунок — линию за линией. Затем, к моему удивлению, он с доброй улыбкой положил передо мной свои ладони и вежливо спросил, что я могу рассказать о его прошлом и настоящем.

К своему разочарованию, я увидел черты, присущие средним личностям. В ту пору он был для меня великим и могущественным человеком. Этот монумент непререкае­мой мудрости занимал в моем уме пьедестал, который воз­вышался над всеми другими людьми. И вдруг в одно мгно­вение мне открылась истина.

Его высокая тощая фигура напоминала шест, на кото­рый повесили мантию священника. Впалая беззубая че­люсть и серые глаза. Очкастый сфинкс, который, как гласи­ли слухи, некогда приводил к победам регбистскую коман­ду Кэмбриджского университета. Впрочем, эта история ка­залась настолько фантастической, что никто из нас не верил в нее. Тем не менее, все ученики нашей школы были убеж­дены, что он никогда не проявлял эмоций, не любил и не был женат. Однако, описывая его прошлое, я рассказал ему о любви, которую лишь немногие встречают в своих жиз­нях, а потеряв, уже не могут забыть ее до конца своих дней.

Я замолчал, потому что профессор вдруг отдернул ру­ки. По его щекам потекли горькие слезы, и я впервые уви­дел, как плачут строгие и сильные мужчины. Надо отме­тить, что после этого утра мы стали друзьями. Многие трудны в упражнения обходили меня стороной. И, что более важно, он перевел и подарил мне несколько старинных гре­ческих и латинских книг о хиромантии.

Однако моя судьба не предполагала церковную службу. Накануне пострига отец отозвал меня домой, и его решение объяснялось долгими размышлениями и сотней различных умозаключений. Я же, пережив крушение надежд, с разби­тым сердцем вернулся в наше поместье.

Лишенный цели, я какое-то время дрейфовал, как бро­шенное судно на ленивых волнах моря, пока однажды некое течение из неведомых глубин сознания не пробудило меня к жизни. Войдя по утру в кабинет отца, я сказал, что хочу посмотреть на мир, и попросил его благословения и денег на дорогу. Отец решил, что он больше не вправе управлять мо­ей жизнью. Точнее, он пытался делать это, но ход судьбы был неумолим. Ему пришлось даровать мне свободу воли и действий. Поэтому с небольшой суммой денег и добрыми пожеланиями родителей я поднял паруса и отчалил из ти­хой гавани дома, чтобы пересечь широкое и бурное море жизни, как это делали до меня многие другие люди.

Конечно, мне предлагались иные альтернативы, но в моих ушах звучал «зов Лондона». Отбросив соблазн тихой жизни, я направился в Великий город, где Судьба ведет свой бесконечный поединок с амбициями вновь прибываю­щих искателей приключений.

Мудрецы говорят, что «грядущие события отбрасыва­ют тень перед собой». Однажды вечером, ожидая в Ливер­пуле лондонский поезд, я увидел на газетном лотке книгу с рисунком ладони на обложке. Естественно, она тут же стала моим приобретением. Это был перевод той работы по хиро­мантии, которую в Европе отпечатали одновременно с Биб­лией. Книга называлась по-немецки «Die Kunst Ciromantia». Как только поезд тронулся в путь, я погрузил­ся в ее содержание.

Вторым пассажиром в моем купе был джентльмен, ко­торый сидел напротив меня — спиной по ходу движения.

Плотный плед закрывал его плечи и половину лица. Когда я, наконец, прочитал небольшую книгу и отложил ее в сто­рону, то случайно заметил, что его взгляд скользнул по ри­сунку ладони, изображенному на обложке. Затем незнако­мец посмотрел на меня и, скорее, добродушно, чем язви­тельно, сказал:

—Похоже, вы верите в хиромантию. Довольно стран­ное занятие. Впрочем, в наше время, когда люди находят особенный смысл в форме черепа и прочих подобных ве­щах, я уже не удивляюсь тому, что такие книги обретают м ногочисленных последователей.

—Да, — ответил я, — у меня не вызывает никаких со­мнений тот факт, что характер человека проявляется в каж­дой части его тела. Но более всего он выражается в ладонях, которые являются инструментами мозга и исполняют мно­гие его желания. Поэтому все предпосылки хиромантии объясняются логикой, и в этой науке нет ничего противоес­тественного.

—Хм, — засмеявшись, ответил незнакомец. — В сравне­нии с некоторыми верованиями ваши утверждения звучат ра­зумно и умеренно. Но неужели можно предсказывать буду­щее по линиям ладоней? Если бы я верил в подобные вещи, то эта гипотеза привлекала бы меня больше всего остального.

—Поскольку наше будущее создается поступками про­шлого и настоящего и безусловно подвержено влиянию ха­рактера, а также присущих нам тенденций, то я определен­но верю, что линии ладоней способны предсказывать буду­щее. Любая удача воплощает в себе результат преобладания наших сильных черт над слабыми местами, поэтому, мне ка­жется, что опытный хиромант действительно может взгля­нуть на руки человека и сказать, какая из двух сторон лич­ности получит преимущество.

Хорошо, — произнес мужчина. — Ваша теория заин­тересовала меня. Теперь скажите, если можете, какие из черт одержат победу в моем случае.

С этими словами он положил на стол передо мной свои ладони.

Я и сейчас помню эти стройные интеллигентные руки. Они заинтересовали меня, так как их линии ясно и точно отмечали не только характер, но и события, инициирован­ные им. Я указал ему на Линию Ума и подчеркнул ее длину в сравнении с рисунками на страницах купленной мной книга. Далее я объяснил незнакомцу, что она указывает на силу воли, организованность и мощное влияние на других людей. Затем мы проследили глубокую Линию Судьбы, пе­ресекавшую центр ладони. Я сказал ему, что она демонстри­ровала сильную индивидуальность и карьеру выдающегося человека. Фактически, судьба отводила ему роль лидера, управлявшего толпой сторонников и последователей.

— Но почему у этой линии такой конец? — нервозно спросил он. — Что означает ее затухание?

Я засмеялся, так как знал почти наверняка, что, несмо­тря на проявленную заинтересованность, он не поверит мо­им словам.

—Угасание этого знака означает покой и уединение. Можно сказать, что вы станете еще одним Наполеоном, от­правленным на остров Святой Елены.

—Но по какой причине? — возбужденно поинтересо­вался мужчина. — Что станет моим Ватерлоо?

—Несомненно, женщина, — ответил я. — Смотрите, как Линия Сердца ломает Линию Судьбы как раз перед точкой, где она начинает быстро угасать.

Убрав руки со стола, мой собеседник засмеялся — низ­ким тихим смехом уверенного в себе человека.

Через несколько минут наш поезд подъехал к Евстону, и мы, взяв саквояжи и трости, направились в тамбур. Вне­запно он сказал:

— Я с удивлением вынужден признать, что вы доволь­но точно описали мою жизнь. Но с той женщиной ваша на­ука дала промашку. Вот моя визитная карточка. Вы сами

поймете, насколько вер­ными были ваши слова. Однако с дамой вы явно дали маху... У человека с моей жизнью на женщин нет времени.

Попрощавшись, он спрыгнул с подножки, по­дозвал экипаж и вскоре исчез из виду. Я посмот­рел на визитку и прочи­тал: «Чарльз Стюарт Пар­целл (Чарльз Стюарт Парнелл (Parnell) (1846-1891) - ирландский националист, член британского парламента (1875-1891) и лидер борьбы за самоуправление Ирландии в конце XIX столетия. В 1889— 90 гг. его карьера прервалась в результате обнародования доказа­тельств его прелюбодеяния с Кэтрин О'Шио, на которой он впослед­ствии женился (прим. ред.).)».

Через несколько лет, после его развода с О'Шио и последующего разорения, я понял, как Линия Сердца повлияла на судьбу этого властного и сильного человека.