Детство раби Нахмана

Авраам-Ицхак Грин

Семья отца раби Нахмана почти не уступала семье матери в знатности. Его дедушка с отцовской стороны, раби Нахман из Городенки (скончавшийся в 1772 году), принадлежал к кругу первых сподвижников Бааль Шем Това. Тот факт, что его цитируют Яаков Иосеф из Полонного и Моше Хаим Эфраим из Седилкова, свидетельствует о том, что он пользовался большим авторитетом в мире хасидизма. В 1764 году он совершил восхождение на Святую Землю и вместе с раби Менахемом Менделем из Перемышля руководил первой хасидской общиной в Тверии. Раби Нахман из Городенки вел свое происхождение от Маараля из Праги (умершего в 1609 году). Отец раби Нахмана из Браслава, раби Симха, который остался в России, когда его отец, раби Нахман из Городенки, совершил восхождение на Святую Землю, изображается в позднейших источниках браславского хасидизма как святой человек, склонный к уединению. К сожалению, мы почти ничего не знаем о нем.

В фольклоре евреев Восточной Европы нет недостатка в легендах о детстве будущих великих раввинов и цадиков. Эти легенды принимают почти все одну и ту же форму, и в них подчеркивается эрудиция не по возрасту, безразличие к детским играм и желание быть в обществе взрослых знатоков Священного Писания. Например о раби Шнеуре Залмане из Лиозны, старшем современнике раби Нахмана, рассказывается:

"Юноша в том году удивил всех своими успехами в учении. Он превзойдет всех своих современников... Уже в 16 лет он прошел все шесть частей Талмуда с комментариями".

Таким представлялся тогда идеальный мальчик евреям Польши – идеальным человеком в миниатюре. Великий переворот в сознании, который произвело хасидское движение, запечатлен в описании детства Бааль Шем Това в книге "Восхваления Бешта". Мальчика Исраэля бен Элиэзера мало привлекало систематическое учение. Его силой заставляли оставаться в хедере, и не успевал учитель повернуться к нему спиной, как он убегал, чтобы бродить по лесу. Ранний хасидизм высоко ценил такой "антиинтеллектуализм". Уже в детстве Бешт знал, что не в мире книг он должен прежде всего искать Б-га. Если бы рассказы о детстве раби Нахмана соответствовали одному из установившихся шаблонов, мы склонились бы к тому, чтобы отказаться от них как от чистых измышлений. Однако ни один из этих шаблонов не господствует в легендах Браслава, и мальчик Нахман, изображаемый в них, представляется совершенно другой личностью – личностью более сложной: не маленьким знатоком Священного Писания и не романтическим бродягой. Его детство – это детство подвижника и страдальца, который уже с ранних лет знает о трудностях духовной жизни и изо всех сил стремится преодолеть их. Этот образ, являющийся полной антитезой шаблону идеального мальчика, служит выражением нового пути браславского хасидизма, подобно тому как описание, приведенное в "Восхвалениях Бешта", служит выражением пути Бааль Шем Това. Страдание выступает здесь как признак цадика. Только детство, исполненное боли и внутренних мучений, может сформировать человека, вокруг которого предстоит кристаллизоваться браславскому хасидизму. Можно также сказать, что это детство, очень подходящее для человека, о котором рассказывают легенды, – чуть ли не проекция в прошлое, воссоздающая личность ребенка по образу взрослого человека.

Утверждают, что маленький Нахман выглядел счастливым. Взрослым он представлялся мальчиком, получавшим удовольствие от игр с товарищами. Но все это было лишь внешним покровом: в глубине души он был занят постоянным поиском близости к Б-гу. Не детские игры были истинным центром его жизни, все его силы сосредоточивались на страстной и исполненной боли молитве. Юный Нахман не довольствовался молитвами, приведенными в молитвеннике. Он имел обыкновение сочинять свои молитвы на языке идиш, обращаясь к Б-гу с мольбой приблизить его к Себе. В уединении, на чердаке родительского дома, он изливал свое сердце в бесконечном томлении, в трагическом осознании своей отдаленности от Творца. Это томление никогда не покидало его, оно стало краеугольным камнем его особого религиозного пути. Об этих годах в Межибоже раби Натан пишет:

"Снова и снова он изливал пред Всевышним, да будет Он благословен, слова мольбы, рвущиеся из сердца его... Но несмотря на это, его не оставляло чувство, что ему ставят всяческие препоны, чтобы отдалить его от служения Благословенному, и как бы вообще отвергают его. Ибо он видел, что проходит день за днем и год за годом, а он все еще далек от Благословенного и не удостоился еще никакой близости к Нему... Но вопреки всему, он крепился и не отступал. Много раз падал он духом, видя, что все его молитвы, призывы и мольбы остаются безответными... И бывало, он по несколько дней не обращался с мольбой к своему Властелину. Потом он приходил в себя и стыдился, что позволил себе усомниться в благости Благословенного... И он снова обращал к Нему свои мольбы и сетования. Это происходило с ним несколько раз".

Неудивительно, что молитва молодого Нахмана сосредоточивалась вокруг Книги псалмов. Он имел обыкновение листать ее, чтобы найти в ней мольбы, обращенные к Всевышнему, и он заучивал эти отрывки, снова и снова повторяя каждый из них, пропуская все остальное. Термины "приближение" и "отдаление", используемые, когда речь идет о молитве раби Нахмана, постоянно встречаются в литературе браславского хасидизма, тогда как в сочинениях других вождей хасидизма в 18 столетии они почти совершенно отсутствуют. Молитва его уходит своими корнями в псалмы.

Молитва дополнялась аскезой, что, возможно, вызвало бы удивление основателя хасидизма. Согласно преданию, шестилетний Нахман имел обыкновение уходить в холодные зимние ночи из дому и идти на могилу Бешта, чтобы просить его помочь ему приблизиться к Всевышнему. Вернувшись, он изнурял себя, окунаясь в "микву", которая была во дворе, под открытым небом.

Самый интересный раздел в "Сэфэр – идот" ("Книге нравственных качеств"), с точки зрения отражения мыслей раби Нахмана, – это, вероятно, раздел, посвященный вере. Подчеркивая насущную необходимость веры в религиозный образ жизни, он идет дальше любого еврейского источника, который мог попасть к нему. Действительно, Рамбам ставит веру во Всевышнего во главу угла заповедей, и еврейские философские и теологические книги часто полемизируют с этой трактовкой сути веры. Однако такое акцентирование веры и чистоты веры, как у раби Нахмана, не встречается ни у кого другого.

"Надо верить в Него, да будет благословенно Имя Его Надо идти путем веры, а не путем доказательства".

"Если ты будешь верить в Святого, да будет Он благословен, – Он простит тебе твои грехи".

"Верующий может познать Имя Его, да будет Он благословен".

"Тот, кто верит, удостоится позже служить Всевышнему в великом знании".

"Начертай пред собой буквы слова "эмуна" ("веpa"), и благодаря этому ты не навлечешь на себя никакого позора".

Самое длинное изречение в книге, сформулированное в виде повеления Всевышнего человеку, тоже посвящено вере, и уместно привести его полностью:

"Святой, да будет Он благословен, говорит начинающему служить Ему: "Я знаю, что твое желание и твоя воля склоняют тебя служить Мне, но где гарантия того, (что ты не сойдешь с этого пути)? Быть может на другой день ты оставишь Меня? Если это так, то как Мне приблизиться к тебе ради желания, которое ты испытываешь, и как Мне открыть тебе без промедления сокрытые вещи? Сделай так: вначале возлюби Меня и выполняй Мои заповеди и служи Мне просто, без всяких ухищрений, и служи Мне изрядное время. Тогда Я поверю тебе и открою тебе смысл и значение всякого слова, и приближусь к тебе всякого рода близостью, ибо то продолжительное время, которое ты служил Мне ранее, есть гарантия того, что ты не оставишь Меня!"

Другая, менее неожиданная тема, которая рассматривается в "Сэфэр – идот", – тема цадика. Лжецадики и нечестные руководители обличаются лишь в некоторых изречениях. Напротив, истинный цадик, его сила и предназначение удостаиваются большого внимания. Примеры многих изречений, которые содержатся в этом разделе, самом большом в книге, можно найти в книгах и других хасидов. Однако часть их отражает направление мысли раби Нахмана. "Человек может быть великим праведником, несмотря на то, что он не учился много" – в этой фразе есть откровенное и не часто встречающееся признание довольно распространенного в определенных кругах раннего хасидизма явления. В некоторых изречениях угадывается попытка объяснить самого себя: "Иногда мучения выпадают на долю цадика, чтобы уменьшить бедствия Израиля" и "Своими мучениями цадик искупает грехи всего Израиля".