Молитва о спасении от лицемеров; прославление праведников

Повелитель единственный, исполненный милосердия, Всевышний, Властелин истинный!
Сохрани меня и спаси в милосердии Твоем великом от лжецов и лицемеров,
Сжалься надо мной, сохрани меня и спаси!
И да не прилепится ко мне ни единое слово лживое и лицемерное, упаси Б-г!
И да не придет мне на ум похваляться превосходящим мое разумение и для меня непостижимым,
Вводя этим в заблуждение себя и других!
Властелин мироздания! Ты знаешь, как безмерна возвышенность и святость
Подлинных праведников, сынов восхождения, несравненных в великолепии величия их.
Они удостоились того, чего удостоились,
Касаясь подчас предметов возвышенных, непостижимых и воистину грозных, они говорят о них правдиво и искренне.
Все слова их истинны и справедливы, по ним можно судить о величии
Творца, благословенно имя Его,
Уделившего боящимся Его от мудрости Своей и наделившего подлинных праведников даром постигать непостижимое и
грозное и говорить о нем.
Однако чудом деяний Твоих Ты сопрягаешь противоположности
И в безмерной мудрости Твоей предусмотрел место для ошибки.
И вот, праведникам противостоят лжецы и лицемеры, подобные занозе в теле человека,
Те, что спесиво разглагольствуют о непостижимом, словно нет для них ничего недоступного.
Речения великие и грозные, исходящие из уст праведников в истине и чистоте,
Они извращают языком лжи и заблуждения.
И вот я предстал пред Тобою, исполненным милосердия, и молю:
Сжалься над нами и всем народом Твоим, Исраэлем,
Сохрани и спаси нас от лжецов и ханжей, рядящихся не в свой талит.
Сохрани и спаси нас, Страж Исраэля,
Чтобы мы не были введены ими в заблуждение и даже слуху о них не было.
Да не будет у них ни силы, ни власти причинить нам хоть ничтожный ущерб – телесный или духовный!
(Ликутэй Тфилот, ч. 2, 16)

ФРАГМЕНТ ИЗ КНИГИ "ПАРПЭРАОТ – ОХМА" РАБИ НАХМАНА ИЗ ЧИГИРИНА, ПОСВЯЩЕННЫЙ ПОУЧЕНИЮ "И СКАЗАЛ БОАЗ РУТ”

Поучение "И сказал Боаз Рут" было высказано летом 5566 (1806) года, в месяце сиван, вскоре после кончины сына учителя нашего раби Нахмана – Эфраима, святого младенца. В помещении, пристроенном над домом раби Нахмана, находились тогда раби Натан и еще один человек. Наш учитель не скрывал от них своего великого горя. Бедствия постоянно настигали его, нанося ему удары "изнутри и снаружи". Он сказал: "Дано ли вам уразуметь, какую страшную травму нанесла миру кончина этого ребенка? Сердце мое совершенно разбито, оно сорвано со своего места..." На глазах у него появились слезы и потекли по щекам. Раби Натан и тот другой поднялись со своего места и буквально обратились в бегство. Они чувствовали ужасную неловкость и стыд, оттого, что видели, как он плачет: казалось, весь мир перевернулся и лежит в развалинах. (Из намеков, сохранившихся в книгах раби Натана, можно понять, какой великой надежде нашего народа предстояло сбыться тогда, не умри этот святой младенец.)

На другой день, в канун субботы, раби Нахман сказал им, что, не убеги они тогда, он открыл бы им нечто замечательное, и в тот же день преподнес им поучение "И сказал Боаз Рут". Это поучение об исправлении душ и о том, как люди нуждаются в хозяине поля (бааль а-садэ), чтобы он направлял их и исправлял. Того же, кто препояшет чресла свои, дабы стать хозяином поля, постигают страдания без меры, упаси Б-г. Но он, преисполненный внутренней силы, преодолев страдание, возделывает поле. Именно об этих страданиях раби Нахман и говорил накануне.

Впоследствии он многократно касался темы исправления душ и, в частности, когда вернулся из поездки в Лемберг (Львов) и заговорил о переезде в Умань, сказав, что избрал Умань местом своей кончины и захоронения ради исправления душ, дожидающихся этого уже сотни лет.

Теперь, говоря о хозяине поля, он рассказал, что, еще живя в Златополье, кое о чем догадывался. С той поры он узнавал о хозяине поля все больше и больше, но самое важное понял в последнее время. И это знание, которым он ныне обладает, поистине чудесно и потрясающе. Все его странствования и все его страдания имели единую цель – исправление миров и исправление душ живых и умерших. Этим, прежде всего, он занят в конце своей жизни.

За день до его кончины он спросил раби Натана, помнит ли тот его рассказ о Бааль Шем Тове, как тот пришел в одно место, где пребывало множество падших душ, которые он должен был исправить, и понял, что может добиться этого только ценою собственной жизни (см. "Хайей Моаран", 191, 217). И сказал: "С давних пор многие ждут меня здесь с нетерпением в надежде привлечь сюда. Скажу тебе: тысячи, десятки тысяч!"

Слово "десятки" он произнес с нажимом, давая понять, что в Умани пребывают десятки тысяч душ, и сейчас они окружают его в уповании, что он их исправит. Вот почему пришлось ему изведать горечь страдания, перенести столь тяжкие муки. Затем раби Нахман повернулся к стене и протянул в ее сторону руки жестом, как бы говорившим: "Вот я отдаю свою душу. Я полностью готов ко всему ради Него, Благословенного!"

Ночью, это была ночь четвертого дня Суккот, последнего дня его святой жизни, после полуночи, когда при нем находились раби Нафтали и раби Шимъон, он снова повторил, что в Умани пребывает множество душ, ожидающих исправления. И сказал: "Сколько было здесь казней, сколько здесь было святых!.."

Раби Нафтали спросил:

- Разве в поучении "И сказал Боаз Рут" вы не говорите, что величайший цадик способен завершить исправление душ при своей жизни?

И он, благословенна его память, ответил:

- Да, но имеется в виду лишь один из аспектов исправления душ. Чтобы исправить их полностью, надо отдать жизнь!

После этих слов он вручил раби Нафтали и раби Шимъону ключ от комода и наказал им сразу же после его кончины, как только его положат на землю, извлечь из комода все его рукописи и без всяких колебаний немедленно сжечь их все до единой. Полные смятения, раздавленные горем стояли они перед ним. И шепотом признались друг другу, что теперь у них уже не остается сомнений – он приготовился покинуть этот мир!

- К чему вы шепчетесь? – сказал им учитель наш. – Можете говорить о моей кончине, не скрываясь, я совсем не страшусь ее! Если же вы озабочены тем, что станется с вами, то не следует вам беспокоиться – ведь я отправляюсь перед вами. Даже души, не знавшие меня, уповают на меня, что я их исправлю. А вам-то уж и вовсе нечего тревожиться – я иду впереди вас! (см. "Йемэй Моаранат").

В книге раби Натана "Хайей Моаран", где также описана эта ночь перед кончиной учителя, говорится, что на раби Нахмана могут полагаться даже те, кто не знал его при жизни, – если будут приходить на его могилу, изучать его труды и встанут на путь, указанный им. Блаженна их участь, ибо не будут обвинены полагающиеся на него. И это относится также к грядущим поколениям.

Подтверждение тому мы находим в поучении раби Нахмана "Я Всевышний, Властелин твой". Там содержится намек, что исправления, в частности исправления, которых удостаиваются за то, что перед праведником исповедуются, открывая ему свое сердце, возможно достичь и после его кончины. Намек этот скрыт в том месте поучения, где говорится, что кости Йеуды не находили себе покоя до тех пор, пока Моше не сказал: "Услышь, Всевышний, голос Йеуды!" – и тем самым напомнил о его исповеди (имеется в виду признание неправоты по отношению к Тамар).

Отсюда следует, что раз праведник может исправить души людей прошлых поколений, его не знавших, то, разумеется, он способен исправлять души людей последующих поколений, людей, опирающихся на его заслуги и стремящихся воплотить в жизнь его учение.

ОТРЫВОК ИЗ КНИГИ "НАХАЛЬ НОВЭА" (Неиссякающий родник)

Один хасид спросил учителя нашего, как понять, как объяснить себе самому те стихи из псалмов Давида, да осенит мир его душу, где он восхваляет самого себя, например: "Сохрани мою душу, ведь я благочестив..." (Псалом, 86:2). Ответил ему учитель: "Чтобы понять – надо примерить к себе. Ибо и себя тоже следует судить благожелательно, надо обнаружить в себе хоть какие-то достоинства, найти в себе зерно добра, средоточие праведности. Ведь сказано о Еошафате: "И возвысилось сердце его на путях Всевышнего" (Диврэй аЯмим, II, 17:6). Ибо на путях Всевышнего и в служении Ему возвышается сердце человеческое".

И еще сказал учитель наш: "Каждое утро мы сперва говорим: "Что мы, что жизнь наша..." – тем самым предельно принижая себя в своем самоуничижении. А после этого мы говорим: "Но ведь мы народ Твой, сыны завета Твоего..." – мы ободряем себя, превознося себя, говорим о величии нашем, называя себя народом завета Его, потомками Авраама, Ицхака и Яакова. Так и положено вести себя, когда служишь Всевышнему. (См. в Ликутэй Моаран, ч. 1, стр. 282 истолкование стиха: "Буду воспевать Властелина моего, пока я жив...")

Многократно наставлял он нас молиться во всю свою силу и не раз повторял, что, вопреки довольно распространенному мнению, нужно без всяких колебаний подчинить себя молитве. Он говорил, что когда человек молится целеустремленно (бэ-кавана), поддерживая неразрывную связь мысли и слова, прислушиваясь к словам, которые он произносит, тогда, как бы само собой, сила вливается в них, ибо силы души человеческой только и ждали этой возможности. И тогда человек без всякого самопринуждения молится в полную силу.

По поводу посторонних мыслей во время молитвы. Известно, что каждая такая мысль обладает своей конфигурацией и статью (как человеческое тело). Он сказал, что для того, чтобы победить мысли, чуждые молитве, надо не обращать на них внимания, продолжая молиться, следуя установленному порядку молитвы. И тогда посторонние мысли исчезают сами собой. Игнорируя их, молящийся повергает их в прах, у одной отсекая руку, у другой – ногу и т.д., как воин на войне, расчищающий себе путь на поле брани и повергающий одного врага за другим и не оглядывающийся на повергнутых. Ибо каждая чуждая мысль есть нечистая оболочка (клипа), обладающая определенной конфигурацией и стремящаяся развернуться во всю свою стать. Игнорируя их, молящийся калечит их и уничтожает.

Однажды сказал он, что если бы можно было переместить умершего в этот мир и дать ему помолиться, он молился бы замечательно, в полную силу...

Слышал я от одного из приверженцев раби Нахмана что однажды они говорили об одежде. Тот сказал ему, что надо молиться Благословенному, чтобы дал нам, во что одеться. Точно так же следует приучить себя молиться о любой вещи и потребности, большой и малой. Хотя, несомненно, что главное – это молиться о главном, т.е. о том, чтобы через служение Всевышнему удостоиться приблизиться и прилепиться к Нему. Однако также и о простых и незначительных житейских вещах надо молиться. И он добавил, что тот, кто не поступает так, уподобляется животному. Ибо так же, как и животному, Всевышний дарует ему все насущно необходимое для жизни в этом мире. И, подобно животному, он получает все это без молитвы, 6eJ обращенной к Всевышнему просьбы наделить его всем жизненно необходимым. Человеку же пристало именно молитвой своей привлекать к себе всякое благо, большое или малое, ниспосылаемое ему с небес.

Случилось, что я крайне нуждался в некоей весьма и весьма незначительной вещи. И учитель наш велел мне молиться о ней Всевышнему. Я был потрясен, потому что мне казалось неподобающим обращаться к Нему, Благословенному, – а такого ничтожного пустяка, без которого я, в конце концов, мог как-то обойтись. И тогда сказал мне учитель, и в голосе его прозвучало изумление: "Ты полагаешь, что это ниже твоего достоинства – молиться Всевышнему о таком ничтожном пустяке?!" И потом рассказал мне небольшую историю, происшедшую с одним человеком из Меджибожа, а суть ее была в том, что обо всем на свете нужно молиться Всевышнему.

Однажды обратились к раби Натану с вопросом, не предпочтительней ли молиться как можно быстрее, чтобы таким образом избежать посторонних мыслей. И Моаранат (учитель наш раби Натан) ответил, что если молиться быстро, вся молитва может быть испорчена одной-единственной посторонней мыслью. Когда же молишься не спеша, то уж во всяком случае можно хоть на какое-то время пресечь посторонние мысли.

Выше было разъяснено, что не следует обращать внимания на пустые, отвлекающие от молитвы мысли, а, игнорируя их, нужно продолжать молиться в установленном порядке, вникая в смысл каждого слова молитвы, все глубже погружаясь в нее и отрешась от всего постороннего.