Социологический канон

В конце 80-х – середине 90-х годов в Американском социологическом сообществе возобладала точка зрения об утопичности проекта дисциплинарной интеграции. Однако предшествующие усилия по её достижению имели определённый результат. К 90-м годам двадцатого века сформировался “социологический канон”. Наличие канона означает, что различия, характерные для социологической теории, структурируются и организуются с помощью доминирующего набора смыслов и конвенций, определяющих теорию в терминах определённых ключевых фигур, текстов, школ, восприятия прошлого и настоящего, традиций, дискурсивных стратегий. Канон – это понимание теории в терминах её начала и развития, классических текстов и современных наследников классиков, определённых ключевых проблем и стратегий аргументации.

Важнейшую роль в построении канона сыграл Т. Парсонс. Он, а также Р. Мертон, в частности, определили понимание социологической теории как рефлексивной деятельности по уточнению базовых идей и концепций социологии, в отличие от её понимания в качестве истории социологической мысли. Парсонсу также принадлежит попытка построения междисциплинарной социально-теоретической перспективы на базе социологической теории, реализованная в ходе проекта “К общей теории социального действия”. Парсонс предложил новое прочтение истории социологии как науки. Он пренебрёг спекулятивным наследием О. Конта и Г. Спенсера и “возвёл” в ранг классиков “отцов” научной социологии Э. Дюркгейма и М. Вебера (оборотной стороной доминирования Парсонианской точки зрения явилось то, что третий общепризнанный “отец-основатель” социологии, Карл Маркс, “изымался” из числа классиков вплоть до 50-х годов). Присутствие Парсонса в качестве центральной фигуры ознаменовало, в частности, появление к 70-м – 80-м годам следующей периодизации истории Американской социологии: начало, или ранний период, отмеченный творчеством европейских классиков Э. Дюркгейма и М. Вебера; средний период, характеризующийся формированием собственных американских школ и концепций, в частности Чикагской, “Колумбийской” и Гарвардской, несколько позднее – доминированием Т. Парсонса и проникновением в американскую академическую среду европейской марксистски-ориентированной, а также феноменологической мысли; пост-Парсонианство, появление конфликтной парадигмы и иных альтернатив структурному функционализму, а также современная эпоха метатеоретических диспутов и попыток построения междисциплинарной социально-теоретической перспективы.

Однако следует учитывать, что наличие канона является индикатором присутствия властных отношений в академической среде, в данном случае, в сфере теоретизирования. Канон предполагает доминирование одних концепций, методов и стратегий аргументации и маргинализацию других. По этой причине, наряду с канонической социальной мыслью в 70-е годы появился целый ряд неканонических направлений. Отношения академической социологии с такими направлениями складывались зачастую непросто.

Кризис социологии: аспекты и история проблемы

В современной ситуации анализ проблем социальной теории приобретает особую значимость. Это прежде всего связано с состоянием современных общественных наук, состоянием наиболее ярко и подробно описанном в отношении социологии и характеризуемом как кризис.

Символическим началом кризиса можно считать 1974–1976 годы, в которые произошло резкое падение числа студентов, избирающих социологию, а также другие общественные науки в качестве предметов специализации. Так, согласно данным Американской социологической ассоциации количество получивших докторские степени по социологии составило в 1970 г. 734 человека, а в 1976 – лишь 534. Приблизительно в то же самое время происходит сокращение финансирования исследовательской деятельности со стороны государственных и иных источников. Часть причин кризиса связана с внеакадемическими обстоятельствами, однако, вместе с тем важную роль сыграла сама логика развития общественных наук. Речь идёт о росте специализированного знания и появлении “конкурентов” для социологов, в лице специалистов в таких “профилированных” прикладных областях как проведение опросов общественного мнения, маркетинговые исследования и т.д. Разумеется, специализация и развитие узкопрофильного прикладного знания в качестве альтернативы более абстрактной и высокотеоретичной академической социологии были связаны и с кризисом специфической модели научности, присущей обществознанию и, в частности, социологии, точнее с аморфностью этой модели. Несмотря на последовавшее за данным периодом сдержанное, но стабильное возрождение интереса к социологии, проявившееся как в росте численности изучающих данную дисциплину, так и в некотором оживлении финансирования исследовательской деятельности, состояние социологической дисциплины в США и самоощущение Американского социологического сообщества далеки от состояния и самоощущения “золотого века” (эпохи, продолжавшейся с середины 40-х до начала 70-х годов ХХ века). Причина заключается в том, что в период кризиса состояние социологического знания подверглось фундаментальному переосмыслению (ярким примером такого переосмысления стало, в частности, различение “законодательной” и “интерпретативной” парадигм социального знания британским социологом З. Бауманом). Как следствие, соответствующие оценки стали, по сравнению с эйфорией “золотого века”, гораздо более сдержанными и далеко не всегда оптимистичными.

В 1963 г. вышла книга, ставшая в кратчайшее время социологическим бестселлером, “Приглашение в социологию” П. Бергера. Текст предназначен для знакомства несоциологической читательской аудитории с особенностями социологического взгляда на мир и проникнут идеей гуманизирующей миссии социологии, причём миссии выполнимой. Как явствует из названия, автор призывает читателей заниматься социологией, которая несомненно того заслуживает. Через 30 лет П. Бергер публикует статью, озаглавленную “Социология: неприглашение?” [Berger, 1993]. Американский социолог не отрекается от своих прежних намерений, он продолжает считать социологию наукой, заслуживающей внимания талантливой молодёжи. Но, не отменяя своего прежнего приглашения, он произносит его с куда меньшим энтузиазмом. Потому что он “хорошо осознаёт”, что та социология, в которую он когда-то приглашал читателя, весьма непохожа на то, чем сегодня занимается “большинство людей, называющих себя социологами”. Сопоставляя социологию классического периода, датируемого “приблизительно” 1890-1930-ми годами, и современную науку, П. Бергер называет четыре симптома нездоровья последней: узость, тривиальность, рационализм и идеологизированность. Именно эти качества проявились в неспособности современной социологии предвидеть четыре важнейших трансформации, произошедшие в ХХ веке, а когда они уже произошли – объяснить их. Речь идёт о контркультуре и молодёжных движениях протеста, “неожиданно” возникших в среде консервативного среднего класса, о неожиданной же резкой и успешной модернизации Японии и других стран конфуцианской культуры, о внезапном, для адептов теории секуляризации, всплеске фундаменталистских настроений в 1970-е гг., причём в США, и, наконец, о стремительном распаде Советского союза и всего социалистического блока, также совершенно внезапном для подавляющего большинства современных обществоведов.

Аргументы, примеры, приведённые П. Бергером, невозможно отрицать. По-видимому, их значимость заключается в демонстрации связи внутренних изъянов социальных наук (не только социологии, как позднее замечает и сам Бергер, и как совершенно отчётливо явствует из самих примеров) и их несостоятельности в объяснении насущных проблем социальной реальности [Berger, 1993].

В чём состоят эти изъяны, когда и в связи с чем они возникли? Ответу на этот вопрос посвящены теоретические дискуссии, особенно активно проводившиеся в американской социологии в 80-е годы. Такого рода дискуссии призваны были выработать основания для завершения “эпохи борющихся школ” и предложить общеприемлемую альтернативу разрушенному ранее “ортодоксальному консенсусу”. Однако относительно путей прекращения этой борьбы среди социологов-теоретиков не было согласия. По мнению С. Сидмана, участников дискуссий 80-х годов можно условно разделить на две большие группы. Участники первой считали, что дисциплинарная интеграция может быть достигнута на пути построения объединяющей перспективы естественнонаучного типа. Представители второй группы считали, что основания для интеграции находятся на пути реализации гуманистического проекта.

Среди сторонников “естественнонаучной перспективы” выделяются Джонатан Тёрнер и Дж. Коулмен. Будучи избран Президентом Тихоокеанской социологической ассоциации, в своём обращении к участникам ежегодной сессии Тёрнер, констатировав современное состояние социологии как кризисное, возложил вину за него на теоретиков, оказавших неспособными реализовать образцы строгой научности естественнонаучного типа. Проблема научного статуса социологии, острота которой ощущалась на протяжении всей истории Американской социологии оставалась столь же далека от решения в 80-90-е годы ХХ века, как на раннем этапе её развития, в конце XIX – начале ХХ века. В поисках такого решения социология пошла по ложному пути развития и углубления отраслевого деления. Следует преодолеть отраслевое деление и сконцентрировать усилия вокруг наиболее базовых моделей социальной организации, таких как социальная дифференциация, механизмы и условия интеграции, конкуренция, социализация и соответствующих каузальных отношений. Целью социологического проекта должно стать составление своеобразного каталога каузальных принципов, которые могли бы стать основанием для интерпретации социальной реальности и сделали бы возможной социальную инженерию [Seidman, 1994].

Однако большинство социологов-теоретиков составило вторую, гуманистически-ориентированную группу. Авторов этого направления объединяла идея, согласно которой в основе антагонистической борьбы современных социологов лежат противоречащие друг другу теоретические предпосылки (в терминологии Дж. Александера), которые ещё не стали предметом метатеоретической рефлексии. Задача теории заключается в экспликации, анализе и систематизации таких предпосылок. Это сделает возможным концептуальный консенсус. Теоретизирование должно выйти на уровень метатеории, поскольку предметом анализа должны стать предпосылки, являющиеся основанием эмпирических исследований и теоретических конструктов. Образцом для метатеоретических построений второй группы нередко служила Парсонианская “высокая теория”. В ряде случаев такого рода преемственность декларировалась прямо. В качестве примера можно привести работы Дж. Александера “Двадцать лекций: социологическая теория после Второй Мировой войны” [Alexander, 1987] и “Теоретическая логика в социологии”. В последней работе Александер предлагает рассматривать в качестве средства достижения внутридисциплинарного консенсуса “теоретическую логику”. Теоретическая логика, основания которой заложены Т. Парсонсом, задаёт общие стандарты и направления разрешения концептуальных дискуссий между социологами. Понятие “теоретической логики” основано на мультиуровневом видении науки. Социология состоит из эмпирических утверждений, методов, моделей, идеологий и теоретических положений. Это разные уровни социологии. Каждый из них оказывает независимое воздействие на науку. Следует избегать редуцирования проблем одного уровня, например эмпирического, к проблемам другого уровня, например, идеологического. Помимо теоретико-методологической направленности, работа содержит исторический аспект. Фактически, данное произведение можно рассматривать как историю социологии после Второй мировой войны. Рассмотрение этой истории Александер начинает с констатации “эмпирического факта теоретической гегемонии Парсонса” в послевоенный период. Однако к концу 60-х годов нападки на Парсонса привели к анархии и состоянию противоборства школ. К ключевым направлениям/школам данного периода Александер относит: теорию конфликта, теорию обмена, символический интеракционизм, этнометодологию, культурную социологию и марксизм. По его мнению, каждая из этих школ разрабатывала какой-либо один теоретический элемент из многомерной теории, которую пытался внедрить Парсонс. Драматизм ситуации заключался в том, что сам Парсонс, выступавший за экуменический синтез, призванный положить конец борьбе социологических школ, на практике подрывал это стремление, поскольку сам занял одностороннюю позицию, вызвавшую целый ряд обратных реакций.

Анализ послевоенной социологии, предложенный Александером, осуществляется под знаком критического анализа разнообразных контр-Парсонианских моделей, в обилии которых американский социолог видит регрессивный отход от многомерного синтеза, в своё время блестяще осуществлённого Вебером и Парсонсом. Таким образом, идея “теоретической логики” Александера представляет собой средство осуществления синтеза, который завершит “гражданскую войну”, начавшуюся в социологии в 60-е - 70-е годы [Alexander, 1987].

Вместе с тем остаётся неясным, почему данное противоборство началось именно в упомянутый период. Возможно, ответ следует искать не только в общественных науках, точнее их состояние не следует толковать изолированно от трансформаций иных сфер социальной жизни и, в свою очередь они могут служить индикатором более широких социальных изменений? Подобную идею развивает Д. Ливайн, в работе “Видения социологической традиции”, посвящённой анализу различных восприятий обществоведами историй социологии и других социальных наук с позиции современного понимания их миссии и проблематики [Levine, 1995].

По мнению Д. Ливайна, роль общественных наук двойственная. Они не только изучают человеческое поведение, но и выставляют его напоказ. Каким образом? Изменения в культуре и человеческом поведении проявляются не только в том, что изучают обществоведы, но и в том, как они действуют. Поэтому когда речь заходит о новом кризисе в социологии (работа Д. Ливайна опубликована в 1995-м году), возникает вопрос: а не отражает ли он неких изменений в культурной ситуации более широкого плана? На какие мысли же наводит “крещендо голосов, плачущих о нынешнем состоянии социологии”? В последние годы, говорит Ливайн, такого рода “стенания” стали резче, социологию стали называть “невозможной наукой”, требующей не переосмысления, а “размыслевствления”, “хрупкой” в профессиональном отношении, находящейся в состоянии полной “декомпозиции”. Ливайн связывает с данной критикой в адрес социологии и иных общественных наук, по крайней мере, одну проблему, имеющую параллель в состоянии культуры в целом.Речь идёт о недостатке идей и идеалов, могущих придать нам цель и моральное направление в радикально изменившихся социальных и технологических условиях. Иными словами, данная проблема может быть обозначена как проблема исчерпания символических ресурсов.

Ресурсы, о которых идёт речь, не следует путать с всеохватными и универсальными доктринами, которые пытались создать Сен-Симон и Конт. Слишком долго казалось, что консенсус в общественных науках может быть достигнут лишь на основе некоего обширного массива общих убеждений. В то же время и теория и опыт указывают на то, что единообразие убеждений приводит в лучшем случае к стагнации, если не к подавлению всякой оригинальной мысли. “Средством от фрагментации является коммуникация, а не единообразие” [Levine, 1995] О какой коммуникации идёт речь? Разумеется, не о коммуникации в повседневном смысле. Речь идёт о коммуникации в смысле постижения действительно альтернативных точек зрения, постижении, означающем спокойное принятие и понимание. Задача (социологии, а также других социальных и гуманитарных дисциплин) заключается в решении следующей проблемы: как достичь нового консенсуса (консенсуса нового типа, непохожего на господствовавший до 60-х парсонианский “ортодоксальный консенсус”) и при этом сохранить различия в убеждениях.

Лекция 34

5.2. СТАТУСЫ СОЦИОЛОГИИ:

ПРОБЛЕМАТИЗАЦИЯ И ТЕНДЕНЦИИ ИЗМЕНЕНИЙ

Достижению нового консенсуса и упрочению академического статуса социологии может служить определённый, сложившийся её дискурсивный статус, если под дискурсом понимать “определённую область использования языка, единство которой обусловлено наличием общих для многих людей установок” [Аберкромби, 1999]. Иными словами, дискурсы – это система понятий (терминов), за которыми закреплено в сознании социальной группы определённое значение и которые вместе образуют некоторую целостность.

В 60-е годы о проблеме терминологической чёткости и определённости писал Бергер, отмечая её особую важность для социальных наук в связи с тем, что для обозначения социальных реалий уже существуют определённые слова и представления в обыденном сознании. Поэтому социолог в своей работе должен стремиться к научной строгости, должен иметь чёткое недвусмысленное определение понятия [Бергер, 1996].

В конце 60-х – начале 70-х годов эта тема приобрела новое звучание в связи с актуализацией проблемы дискурсов социогуманитарного знания. Наличие дискурса означает не просто наличие терминов, понятийного аппарата, используемых в данной сфере знания. Дискурс – это фиксация определённых смыслов и исключение других. Это особый способ понимания или конструирования социальной реальности. Так, по мнению Д. Смит, со времён классиков социология ориентировалась не на реальных людей в их реальных жизненных обстоятельствах, а на обезличенных социальных субъектов, на представителей социальных типов.

Некоторые понятия, используемые социологией, вообще оказываются непригодными для отображения социальной реальности. Например, понятие “актора” и понятие “действия” неприменимы для передачи женского опыта. Актор – это инициатор действия, женщина в большинстве повседневных житейских ситуаций является не агентом, не актором, а реципиентом действий других.

Определение предметного статуса социологии обусловлено различием существующих парадигм – макросоциологической и микросоциологической. В рамках первой предмет социологии мыслится как совокупность закономерностей развития общества в качестве социокультурной системы, целостного общественного организма. В рамках второй – как закономерности социальных процессов, поведения индивидов, групп. Если под объектом социологии понимать только систему социальных отношений, то её предметом будут закономерности функционирования и развития этих отношений, их воспроизводства и изменений. Сложность и противоречивость данного подхода обусловлены многозначностью понятия “социальные отношения”. Предмет социологии определяется и как закономерности взаимовлияния различных сфер общественной жизни, если в качестве объекта рассматривается система взаимовлияний экономической, политической, духовно-культурной и других сфер жизнедеятельности общества. Многие авторы считают, что основой социологического анализа должен быть анализ практической деятельности людей и предмет социологии определяется исходя из понимания “первичной клеточки” действий социальных субъектов. Анализ актов социальных действий индивидов, групп, партий, классов, этносов, социальных движений понимается многими в качестве фундаментальной задачи социологической науки. Начало такому пониманию положили К. Маркс, обосновавший тезис о преобразующей общество деятельности социальных субъектов, и М. Вебер, создавший концепцию социального действия человека. Свой вклад в развитие этих идей внесли Т. Парсонс, Р. Мертон, Э. Гидденс, А. Турен, П. Бурдье, П. Штомпка и многие другие социологи.

На макросоциологическом уровне анализа социология тесно связана с социально-философским уровнем знания. В настоящее время происходит интенсивное развитие отраслей социологии, изучающих пограничные с другими науками проблемы. Это социальная философия, социальная антропология, экономическая социология, конфликтология, психосоциология, социальная статистика, социокриминология, социолингвистика, социобиология, социология рекламы, социология социальной работы, социальная педагогика и т.д.

Социология в качестве самостоятельной отрасли знания выполняет все присущие общественным наукам функции: теоретико-познавательную, описательную и прогностическую, практически-преобразовательную, мировоззренческую, и просветительскую. Ее главная прикладная функция состоит в объективном анализе социальной реальности и представлении обществу достоверной информации о его состоянии как социального субъекта с его интересами, мнениями, иллюзиями, заблуждениями и надеждами [Ядов, 1998].

В этой связи Бергер пишет: “Очарование социологии заключается в том, что, приняв ее перспективу, мы начинаем видеть мир, в котором прожили всю свою жизнь, в ином свете. Она производит определенную трансформацию сознания” [Бергер, 1996]. Автор говорит о специфическом, только ей присущем гуманистическом содержании социологии и о соответствующей ее роли в цивилизованном обществе. Гуманистический характер социологии проявляется прежде всего в ее строгой научности. Социолог должен видеть то, что есть. “Он может желать или страшиться своих открытий. Но он будет стараться видеть реально, не взирая на свои надежды и опасения” [Бергер, 1996]. Но эта научность особого рода, которая позволяет избегать сциентизма и реализовать в научных процедурах человеческие ценности, такие как: “смирение перед громадным богатством исследуемого мира”, самоотверженность, честность и строгое следование научному методу, уважение к полученным результатам, “терпимость и готовность к опровержению и пересмотру своих теорий” [Бергер, 1996].

Гуманистическая сущность социологии проявляется и в особой позиции социолога как исследователя. Он проявляет пристальное внимание к таким вещам, которые исследователям других гуманитарных наук представляются недостойными научного исследования (все банальности, которые имеют отношение к человеческому бытию и действиям людей). Социологи умеет слушать других, не навязывая своей точки зрения. Он обладает психологической готовностью со всей ответственностью к оценке своих результатов независимо от собственных предубеждений, пристрастий, опасений.

Открытость социологии гуманистическому подходу предполагает ее постоянное взаимодействие с другими общественными науками, особенно с историей и философией. В частности, философия уберегает социологов от “методологической наивности” и способствует более адекватному пониманию изучаемых явлений.

Гуманизирующее воздействие социологии реализуется в практической роли социологов в разработке различных программ социального планирования, здравоохранения, образования, городского развития и т.д.

В понимании роли и значимости социологии взгляды Э. Гидденса более близки по позицииП. Бергера. Гидденс “верит” в то, что “социология призвана играть ключевую роль в современной интеллектуальной культуре и занимать центральное место среди социальных наук” [Гидденс, 1999]. Знакомство с социологией открывает перед человеком возможность взглянуть на окружающий мир другими глазами. Социология дает отчетливую и масштабную перспективу видения современной реальности и человеческого поведения. Она позволяет человеку подняться над собственной интерпретацией реальной действительности, по-иному взглянуть на социальные воздействия, события и факты. “Изучение социологии – это часть процесса самопознания”. Она не отвергает и не умаляет значения индивидуального познавательного опыта, но помогает лучше понимать себя и других людей, позволяет критически осмыслить собственные предубеждения и пристрастия, тем самым развивая способность к адекватному восприятию “космоса социальной деятельности, в которую мы все вовлечены”. Например, социология помогает осмыслить меру своего участия в быстро меняющихся обстоятельствах окружающего нас мира, понять процессы глобализации и значение их последствий непосредственно для нас и многое другое.

Но для того, что бы социологическое знание реально могло способствовать адекватному восприятию мира, необходимо обладать, по мнению Чарльза Р. Миллса, “социологическим воображением”. Обычно люди не связывают личное благополучие с подъемами и кризисами в обществе, не могут понять смысла современной исторической эпохи и того влияния, которое она оказывает на их собственную жизнь. Для того, что бы осмыслить это, люди нуждаются не столько в информации, которую они не успевают осваивать, сколько в особом качестве мышления – в “социологическом воображении”. Те, кто обладает “социологическим воображением”, способны понять, какое воздействие оказывают исторические силы на жизненный путь людей. “Социологическое воображение дает возможность постичь историю и обстоятельства отдельной человеческой жизни, а также понять их взаимосвязь внутри общества” [Миллс, 1998].

Каждый, кто обладает социологическим воображением, ставит перед собой следующие ключевые вопросы.

Что представляет собой структура изучаемого общества, каковы ее основные элементы и их взаимосвязь, чем отличается данная структура от других?

Какое место данное общество занимает в человеческой истории? Какова суть конкретной исторической эпохи, какое влияние оказывают те или иные элементы структуры общества на соответствующую историческую эпоху?

Какие социальные типы преобладают в данном обществе и какие будут преобладать, какое влияние оказывает данное общество на социальное поведение людей?

С точки зрения Миллса, обладание социологическим воображением означает осознание в полной мере идеи социальной структуры и умение адекватно применять полученное знание – т.е. это означает возможность прослеживать внутренние связи и закономерности “величайшего многообразия индивидуальных сред жизнедеятельности” и одна из задач социологии – превратить современное общество, включая политиков, в просвещенную разумную публику [Миллс, 1998].

Для З. Баумана социология является “первым и основным способом осмысления человеческого мира”. Но это особый способ осмысления, т.к. он особым образом проблематизирует социальную жизнь. Социология, по мнению Баумана, это “расширенная интерпретация опыта обыденной жизни”, основывающаяся на других интерпретациях и в то же время обогащающая их. Она не конкурирует, а соединяет свои усилия с литературой, искусством, философией. Социологическое мышление подрывает веру в полноту и исключительность любой интерпретации, привлекает внимание к множественности опытов и форм жизни. Социология “прибавляет неопределенности”, является скорее проблемой, чем ее решением.

Социологическое мышление само по себе, способность мыслить социологически может оказать каждому человеку “важную услугу” – сделать его более чутким, обострить чувство, увидеть ситуации, которые раньше оставались незаметными. Социологическое мышление обладает “антизакрепляющей силой”, возвращает гибкость миру, до сих пор подавляющему своей жесткостью, и представляет его отличным от того, каким он есть сейчас. И что еще более важно, оно может облегчить наши связи с другими, скорее прийти к взаимному соглашению. Социологическое мышление “заменит страх и противостояние терпимостью” будет способствовать человеческой свободе [Бауман, 1996].

Социология, как и любая другая наука, включает в себя теоретико-методологический и эмпирический уровни знания. Стремление к выделению уровня “высокой теории” можно объяснить необходимостью получить признание сравнительно молодой дисциплины “на академической сцене”. Как замечает Л. Бергер, “некоторые социологи, особенно в Америке, настолько увлеклись методологическими проблемами, что утратили всякий интерес к обществу” [Бергер, 1996].

В качестве промежуточного звена между общими теориями социальных систем, слишком удалённых от конкретных категорий социального поведения, организации и изменений и в силу этого не способных к восприятию, анализу и объяснению результатов непосредственного наблюдения, и “теми детальными упорядоченными описаниями частных явлений, которые совершенно не подверглись какому-либо обобщению”, используются теории среднего уровня.

Концепция “теории среднего уровня” введена в научный оборот американским социологом Р.К. Мертоном в 1947-1957 годах. Развивая концепцию “теории среднего уровня”, Мертон опирается на материал из истории науки в целом, в том числе естествознания, но преимущественно говорит о социологической теории. В самом общем виде теории среднего уровня занимают промежуточное положение между малыми, второстепенными, но необходимыми рабочими гипотезами, в изобилии возникающими в ходе любого исследования, и “всеобъемлющими систематическими усилиями построить целостную теорию, описывающую закономерности социального поведения, социальной организации и социальных изменений” [Merton, 1996].

В социологии теории среднего уровня используются в качестве ориентира эмпирических исследований. Теории среднего уровня содержат абстрактные положения, однако они достаточно близки к эмпирическому уровню и могут быть выражены в виде положений, допускающих эмпирическую проверку. Теории среднего уровня связаны с изучением ограниченных аспектов социальных явлений, например, референтных групп, социальной мобильности, ролевого конфликта или ролевого набора.

Несмотря на своё возможное умозрительное происхождение, теории среднего уровня не выводятся логически из какой-либо единой всеохватной теории, напр., теория аномии в версии самого Мертона не является логическим следствием теории социальной системы Т. Парсонса. С другой стороны, теория среднего уровня это больше, чем эмпирическое обобщение, т.е. больше, чем изолированное положение, подытоживающее закономерности, замеченные в отношениях двух или более переменных. Теория среднего уровня – это целый конгломерат предположений, из которых уже могут быть выведены эмпирические обобщения.

Классическим примером социологической теории среднего уровня, примером, к которому неоднократно обращается сам Мертон, является теория ролевых наборов. По мнению Мертона, теоретическая ценность концепции ролевого набора определяется тем, способна ли она генерировать конкретные проблемы, которые можно было бы положить в основу социологического исследования. Данная концепция такую проблему ставит. Пример теории ролевого набора показателен ещё и потому, что он иллюстрирует следующую важную особенность теорий среднего уровня. А именно, что они совместимы с различными теоретическими системами. Напр., как говорит Мертон, теория ролевого набора “не-несовместима” с такими различными теоретическими системами, как марксизм, функциональный анализ, социальный бихевиоризм, парсонианская теория действия. Мертон связывает такую совместимость с внутренней диверсифицированностью теоретических систем, а также с тем, что они могут пересекаться друг с другом.

Теории среднего уровня, как правило, состоят в непосредственном теоретическом преемстве с классическими теоретическими трудами. Так, любой практикующий социолог является в некотором роде наследником Дюркгейма и Вебера в отношении базовых идей, тактик теоретизирования, отбора релевантной проблематики и дальнейших направлений теоретического поиска.

В то же время теория среднего уровня принципиально воздерживается от всезнания. Она чётко очерчивает границы непознанного с тем, чтобы двигаться в этом направлении. Она не претендует на теоретическое решение всех насущных практических проблем, но адресуется к тем проблемам, которые могут быть прояснены в свете имеющегося знания [Merton, 1996].

Поскольку социология, кроме теорий разного уровня, включает в себя и богатый методический инструментарий, методы, разработанные социологами, изучаются и применяются специалистами из разных сфер общественной жизни. (Например, опросы общественного мнения).

Прикладная социология в структуре социологического знания играет не менее важную роль, чем ее теоретические уровни. Для обоснования надежности и точности социологической информации существует ряд основных методов социологического исследования, целью которого является получение точных объективных данных об изучаемом социальном явлении.

В любом социологическом исследовании выделяется несколько общих аспектов. Это – стратегия исследования, которое связано с планированием и проведением исследования в целом. Важный аспект – методология исследования, т.е. выбор исследователем теоретической парадигмы, в рамках которой будет проводиться исследование, и строгое следование ей, а также соответствующая логика интерпретации и анализа полученных данных. И методика исследования или совокупность избранных для решения поставленных исследовательских задач эмпирических методов.

В зависимости от главной цели исследовательской деятельности можно выделить два типа исследований: теоретико-прикладные исследования, цель которых разработка новых подходов к изучению важных социальных проблем, и прикладные исследования, направленные на практическое решение частных социальных проблем с разработкой конкретных способов действий в определенные сроки. Непосредственным результатом прикладных исследований должен быть социальный проект – система мероприятий для внедрения в практику. В теоретико-прикладном исследовании социальный заказ имеет место как некая общественная потребность в более углубленном изучении социальной проблемы, в прикладном – имеется конкретный заказчик, непосредственно заинтересованный в помощи исследователей. Теоретико-прикладное исследование не менее практично, чем прикладное, т.к. позволяет обнаружить взаимосвязи и тенденции в развитии социальных процессов, которые могут способствовать или препятствовать разрешению социальных конфликтов, напряжений и т.д. Выбор конкретных методов исследования (качественных или количественных) также может быть обусловлен рядом факторов, таких как теоретическая ориентация исследования (в рамках какой парадигмы проводится исследование), целевая установка исследования, наличные ресурсы (финансовые, временные, профессиональные и т.д.).

Результаты социологических исследований становятся известны в обществе через СМИ. Этот факт имеет далеко идущие последствия. В современном обществе социология не только наука об обществе, она становится значительным элементом его жизнедеятельности. Как пишет Гидденс, “социология находится в рефлективных отношениях с людьми, чье поведение она изучает”. Наше мышление и наше поведение испытывают “неуловимое и сложное воздействие социологического знания и это, в свою очередь, изменяет само поле социологического поиска” [Гидденсб 1996].

Социологические знания проникают в широкие слои общества многими путями. Так, все более возрастающее число специалистов принимает участие в правительственных учреждениях и подготовке правительственных программ. Деятельность социологов и та обширная информация, которой они располагают, очень важны для принятия решений в социальной политике, например, в области образования, здравоохранения, социального обеспечения, социальной защиты и т.д.

Способ, которым социология может способствовать практической политике, это помощь в воспитании большей культурной восприимчивости по отношению к различным группам в обществе. Социологические представления позволяют взглянуть на социальный мир как на многообразие культурных ценностей и культурных перспектив. Это помогает устранить предрассудки различных групп по отношению друг к другу.

Большое значение и практическое применение имеет социология при оценке результатов политических инициатив или программ практических преобразований относительно прогнозов достижения целей, которые ставили их создатели, или возможностей предотвращения последствий нежелательного характера.

Говоря о перспективах развития социологии, Э. Гидденс отмечает признаки формирования новой диалогической модели в рамках уже имеющихся изменений социальной теории. Модель диалога – это наиболее эффективная форма связи между социальным исследованием и практической политикой, которая вырабатывается в процессе расширяющейся коммуникации между учёными, политиками и теми, кого затрагивают обсуждаемые вопросы. Эта модель принципиально изменяет традиционное представление, согласно которому политические цели должны определять направление исследований. Теперь же приоритет будет принадлежать социальным исследованиям, которые будут опережать выработку политических целей, и процесс взаимовлияния будет обоюдным [Гидденс, 1993].

Но было бы неверным представлять практическую роль социологии только как помощь политикам или властным структурам в принятии обоснованных решений. Самое главное, это то, что социология может дать общественным группам более просвещенное представление о себе. Чем больше люди знают об условиях собственной деятельности, о функционировании общественных структур, тем больше вероятность, что они смогут повлиять на обстоятельства собственной жизни. Группы, обладающие высоким самосознанием, могут эффективно реагировать на действия чиновников и других влиятельных лиц, а также могут выдвигать собственные инициативы (например, группы взаимопомощи, женские движения и т.д.) [Гидденс, 1999].

Лекция 35

5.3. ЛЕГИСЛАТИВНАЯ И ИНТЕРПРЕТАТИВНАЯ ФУНКЦИИ

СОВРЕМЕННОГО СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ

Возникнув на рубеже 19–20 веков как попытка понять процессы модернизации и овладеть ими, социология находилась под определяющим влиянием методологических принципов философии. Идущая от Канта философская традиция – законодательствовать и проводить в жизнь законы разума – безоговорочно была принята социологией. Социология стала утверждать себя в критике здравого смысла, в борьбе с рассудком, не ставшим разумом, с человеческим сознанием, которому не дано познать истину. В тот период социология отрицала способность индивидов к адекватному самопознанию. “Общественная структура и государство постоянно возникают из жизненного процесса определённых индивидов – не таких, какими они могут казаться в собственном или чужом представлении, а таких, каковы они в действительности”, – утверждали Маркс и Энгельс в «Немецкой идеологии». “Знаменитая сентенция”, пишет З. Бауман, “благодаря последовавшей интеллектуальной практике, проложила путь к двуполярному миру, населённому на базисном уровне “земной” жизни невеждами и обманутыми, а на величественной вершине объективной истины востроглазыми обществоведами” [Бауман, 1996].

Дюркгейм требовал, “чтобы социолог погрузился в состояние духа, в котором находятся физики, химики, физиологи, когда они вступают в новую, ещё не исследованную область своей науки… Нужно, чтобы он чувствовал, что находится в присутствии фактов, законы которых неизвестны так же, как неизвестны были законы жизни до создания биологии” [Дюркгейм, 1991]. Вещи, с которыми мы сталкиваемся в повседневной жизни, дают нам лишь “смутные, мимолётные, субъективные впечатления, а не ясные, чёткие, объясняющие понятия. …Мы едва сможем, смутно и чаще всего неточно, разглядеть подлинные причины, заставившие нас действовать, и природу наших действий… Мы считаем себя бескорыстными, тогда как действуем как эгоисты; мы уверены, что подчиняемся ненависти, когда уступаем любви, разуму – когда являемся пленниками бессмысленных предрассудков и т.д.” [Дюркгейм, 1991].

Подобно Дюркгейму, Вебер видел смысл социологии в достижении истины, отрицал познавательную ценность “мирского” знания: “предполагаемый смысл” реального поведения в подавляющем большинстве случаев осознаётся смутно или вообще не осознаётся. “Конструкция целерационального действия – вследствие своей понятности и однозначности – служит в социологии типом (“идеальным типом”), с помощью которого реальное, обусловленное различными иррациональными факторами (аффектами, заблуждениями) поведение может быть понято как “отклонение” от чисто рационально сконструированного” [6. C. 605-606].

По мнению исследователей (Гидденс, Бауман), модернистская социология опиралась на общепринятое допущение понятия ложного сознания. “Большинство из самых утончённых практических приёмов социологии, вроде факторного анализа и статистических табуляций, выводили своё право на существование из общего согласия, что объекты исследования неспособны к причинному объяснению своего поведения. Всё, что они ни делают, они делают по неверным соображениям, или, во всяком случае, под влиянием факторов, которые они сознают лишь смутно, если вообще сознают. В целом поисково-диагностическая стратегия модернистской социологии служила увековечиванию интеллектуальной обездоленности, в которую были загнаны здравый смысл и непрофессиональное знание” [Бауман, 1992].

Кроме всего прочего, отрицание всякого значения непрофессионального знания поддерживало легализацию принудительного порядка, “оберегало силовую практику от морального осуждения”.

В противовес модернистской социологии постмодернистская социология опирается на “интерпретативный разум”, который включается в процесс взаимного информирования и сообщения, стремится участвовать в диалоге там, где “законодательный разум усердно борется за право разговаривать с самим собой”. Постмодернистская социология отказывается от задачи “исправления” здравого смысла. Она занимается выяснением условий, при которых формируется любое знание. “При этом она всё время сознаёт свою работу как деятельность, добавляющую, а не замещающую и вытесняющую толкования, вплетённые в реальность, которую желательно интерпретировать” [Бауман, 1992]. Исследование основ знания вообще, включая достаточно надёжное практически пригодное знание, стало первым и главным занятием социологии.

Используя интерпретативный подход, социология могла сосредоточиться на выполнении главной задачи, которая была ей предназначена по самой природе исследования, – задачи быть “информативным, систематическим комментарием к познанию повседневной жизни”, который расширяет это познание и сам обогащается в данном процессе.

Интерпретативный подход успешно реализуется в социологических исследованиях различных группировок, в анализе социально-статусных и гендерных характеристик их действий. Так, в исследовании Э. Кэмпбелл изучались девушки из трёх нью-йоркских уличных группировок: одна группа была этнически смешанная, другая пуэрториканская, третья чернокожая. Возраст членов групп был от 15 до 30 лет. Кэмпбелл изучала в основном лидеров групп и в каждой банде прожила по шесть месяцев.

Исследования показали, что насилие не является исключительной чертой мужской преступности. Женщины, хотя и с меньшей вероятностью, но также участвуют в преступных насильственных действиях. С очевидностью была обнаружена ошибочность объяснения гендерных различий в преступлениях врождёнными биологическими и психологическими свойствами мужчин и женщин. У большинства женщин (как соответственно и у мужчин) специфические “женственные” качества (забота о других, поддержание личных взаимоотношений) вырабатываются в процессе социализации. Даже при высокой профессиональной занятости женщин большинство из них проводят в домашних делах гораздо больше времени, чем мужчины. В домашней сфере возможность и мотивации криминальной деятельности проявляются в значительно меньшей мере, чем в общественных местах.

Интерпретативная стратегия реализовалась и в отношении самих интерпретаторов, представителей академической среды. Примером использования этой стратегии в отношении социологии можно считать работу Э. Эбботта “Факультет и дисциплина”, посвящённую истории Чикагской школы социологии. Исследование призвано ответить на вопрос о том, “что именно представляет или представляла собой Чикагская школа?”. Была ли это группа людей, или совокупность интеллектуальных позиций, была ли она длительной традицией или кратким моментом? Какие силы, персоны и идеи образовали одну из самых давних и влиятельных социологических школ в мире? Попытка ответить на эти вопросы привела к выводу о том, что “Чикагская школа была вовсе не вещью, а способом становления” [16. P. 1], она не была “статичной и неизменной системой социальных отношений или интеллектуальных положений, сложившихся в определённое время”. Чикагская школа скорее была “традицией таких отношений и идей вкупе с представлением о том, как такая традиция должна воспроизводиться во времени” [Abbott, 1999].

Работа Э. Эбботта принципиально исторична. Исторична, поскольку основана на процессуальном видении предмета. При этом история этой школы оказывается не последовательным развёртыванием замысла А. Смолла или Р. Парка и Э. Бёрджесса с прогрессивным включением культовых фигур и знаковых событий, а живой реальностью, полной случайных событий и непредвиденных моментов. Она была отнюдь не монолитна. Вместе с тем, данное исследование показывает наличие объединяющего концептуального принципа, отличающего и конституирующего данную школу, а именно “стремление рассматривать социальную жизнь как находящуюся во времени и пространстве” [Abbott], во всей их конкретности. Вывод основывается на чрезвычайно детальном и насыщенном фактами исследовании. Таким образом, сама работа является примером контекстуального интерпретативного подхода, включающего в описание не только организационные решения, но и глубоко личные пристрастия, симпатии и негативные чувства представителей социологического факультета университета Чикаго и окружающих его людей и делающего жизнь особого социального института, Чикагской социологической школы, понятной сторонним наблюдателям.

ЛИТЕРАТУРА

1. Аберкромби Н. и др. Социологический словарь / Пер. с англ.; под ред. С.А. Ерофеева. – М.: ОАО “Изд-во “Экономика”, 1999. – 428 с.

2. Американская социологическая мысль: Тексты / Под ред. В.И. Добренькова. – М.: Изд‑во МГУ, 1994. – 496 с.

3. Бауман З. Мыслить социологически: Учеб. пособие / Пер. с англ., под ред. А.Ф. Филиппова. – М.: Аспект Пресс, 1996. – 255 с.

4. Бауман З. Философские связи и влечения постмодернистской социологии // Вопросы социологии. – 1992. – Том 1. – № 2. – С. 5-24.

5. Бергер П. Приглашение в социологию. – М.: Аспект-Пресс, 1996. – 168 с.

6. Вебер М. Избранные произведения. – М.: Прогресс, 1990. – 808 с.

7. Волков Ю. Г., Нечипуренко В.Н., Самыгин С.И. Социология: история и современность. – Ростов-на-Дону: “Феникс”, 1999. – 672 с.

8. Гидденс Э. Девять тезисов о будущем социологии // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. Альманах. Зима. 1993. – М., 1993. – Т. 1. – Вып. 1. – С. 57–82.

9. Гидденс Э. Социология / Пер. с англ., под ред. В.А. Ядова. – М.: Эдиториал УРСС, 1999. – 704 с.

10. Григорьев С. И., Растов Ю. Е. Начала современной социологии: Учебное пособие для студентов социогуманитарных вузов. – М.: “Издательство Магистр”, 1999 – 248 c.

11. Джонсон Т., Дандекер К. и Эшуорт К. Теоретическая социология: условия фрагментации и единства // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. Альманах. Зима. 1993. – М., 1993. – Т. 1. – Вып. 1. – С. 83-106.

12. Дюркгейм Э. Метод социологии. – М.: Наука. 1991.

13. Маркс К. и Энгельс Ф. Немецкая идеология. – Соч. 2-е изд. – Т. 3. – С. 24.

14. Миллс Ч.Р. Социологическое воображение // Пер. с англ. О.А. Оберемко. – М.: Издательский дом “Стратегия”, 1998. – 264 с.

15. Ядов В. А. Стратегия социологического исследования. Описание, объяснение, понимание социальной реальности. – М.: “Добросвет”, “Книжный дом “Университет”, 1998. – 596 с.

16. Abboтт, A. Department and Discipline: Chicago Sociology at One Hundred. The University of Chicago Press. – Chicago and London, 1999. – 249 p.

17. Alexander J.C. Twenty Lectures: Sociological Theory Since World War II. – Columbia University Press, New York, 1987. – 393 p.

18. Berger P. Sociology: a Disinvitation? // Dialogue. – USIA, Washington, D.C., 1993 – № 4. – Pp. 38-42.

19. Campbell, A. The girls in the gang. 2-nd ed. – Blackwell Publishers. Oxford (UK) and Cambridge (MA), 1991. – 295 p.

20. Giddens A. The Constitution of Society. Outline of the Theory of Structuration. – University of California Press, Berkeley and Los Angeles, 1986. – 402 p.

21. Layder D. Understanding Social Theory. – Sage Publications, 1994. – 230 p.

22. Levine Donald N. Visions of the Sociological Tradition. – The university of Chicago Press, Chicago and London, 1995. – 365 p.

23. Merton R.K. Social Theory and Social Structure. – The Free Press. 1968. – 702 p.

24. Merton R.K. On Social Structure and Science. – Chicago and London: The University of Chicago Press, 1996. – P. 386.

25. Parsons T. The Early Essays. Ed. with an Introduction by Ch. Camic. – The University of Chicago Press, 1991. – 299 p.

26. Seidman S. Contested Knowledge. Social Theory in the Postmodern Era. – Blackwell, Oxford, UK and Cambridge, Mass., 1994. – 361 p.

ПРИЛОЖЕНИЕ 1

ПРОГРАММА КУРСА

ОБЩАЯ СОЦИОЛОГИЯ

ТЕМАТИЧЕСКИЙ ПЛАН ЛЕКЦИОННОГО КУРСА

ВВЕДЕНИЕ

Социология как наука и мировоззрение

Определение социологии: наука о том, как устроено общество. Обыденные представления об общественном устройстве – каждый человек – это стихийный социолог. Особенности научного знания. Что означает понятие “научный”? Основания, принципы и признаки научности.

Компоненты научного знания: теория, методология, методика. Наука как способ получения объективного и надситуативного (общезначимого) знания. Пример: революция в методологии социологического изучения семьи, произведённая Э. Шортером.

Социология как наука. Понимание научности в социологии классиками дисциплины: Э. Дюркгеймом (позитивистская версия), М. Вебером (антипозитивистская версия), К. Марксом (антиэпмирицистская версия). Различия и инварианты: объективность, законосообразность выводов, методологическая чёткость.

Должна ли социология быть “инженерной” дисциплиной? Социология как практически полезная наука. Смыслы практической полезности социологии.

Социологическое знание как результат профессиональной деятельности. Проникновение социологического знания в повседневность. Социология как профессия и мировоззрение. Можно ли “отключать” социологический взгляд на мир?

Понятие “социологическое воображение”. “Социологическое воображение” как умение связать личную ситуацию с широкими социальными процессами.

Объект и предмет социологии

Понятие предмета и объекта научного знания, их разграничение.

Социальная реальность как объект социологии. Соотношение объекта социологии и других общественных дисциплин.

Социология как наука об обществе как реальности sui generis. Что и как в обществе как реальности “особого рода” изучает социология?

Две традиции понимания предмета социологии: “макротеоретическая” и “микротеоретическая”. Предметная область и понятийный аппарат “макросоциологии”. Предметная область и понятийный аппарат “микросоциологии”. “Макро” и “микро”-парадигмы как проявление двойственности предмета социологии и многообразия её теоретических позиций и методологических стратегий.

Объяснение и понимание в социологии

Объяснение в социологии: объяснение телеологическое и объяснение каузальное. Каузальное объяснение как центральная компонента “позитивистской” версии социологии. Возможна ли формулировка общезначимых законов общественного устройства и общественного развития? Примеры генерализирующих схем общественного развития: Конт, Дюркгейм, Маркс, Парсонс. Валидность, эвристическая ценность и верифицируемость генерализирующих схем.

Парадигма понимания в социологии. Дискуссии по поводу специфики социогуманитарного знания: Дильтей, Зиммель, Вебер.

Структура социологии