Великие столпы иконописи.

Древние иконописцы были истинными духовидцами. Соприкасаясь в молитвенном аскетическом подвиге с миром горним, постигая его неизреченную тайну, его СВЕТ, они стремились тот свет перенести, насколько это возможно, в мир земной. Христос, Бог Слово – Свет, Он светоносен, о чем говорит нам святой евангелист Иоанн Богослов (Ин.1, 4-5):

В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И Свет во тьме светит, и тьма не объяла Его.

Художникам, постигавшим свет Христов, было присуще особое видение Истины: не в словесных категориях, а в зримых образах, возникавших перед их духовным взором. Достигая молитвенным аскетическим усилием проникновения в запредельные сферы, иконописец при духовном нисхождении в мир дольний преодолевает незримую границу между двумя мирами – и именно в этот момент его понимание Истины обретает зримые символические формы, которые он и запечатлевает в красках,– в виде, который доступен сознанию земного человека.

Духовную сущность художественного творчества древнерусского живописца хорошо показал митрополит Киприан в «Житии митрополита Петра», рассказывая о его деятельности в качестве иконного мастера.

Во время работы над иконой свт. Петр Московский чудотворец полностью сосредотачивался на духовном созерцании, совершенно отрекаясь от всего земного: «…отвсюду ум всяк и мысль от земных отводя, весь обожен бываше умом и усвоевашеся к воображением о нех» (т.е. к изображению святых).

В представлении средневекового книжника, имевшего часто богатый опыт, иконописец творил в состоянии «обожения», т.е. духовного единения с Богом, которое составляло фактически цель жизни христианского подвижника. Иконописец и являлся таким подвижником, наделенным еще даром выражения своего духовного опыта в иконописных формах. В этом заключалась его мудрость как боговдохновенного художника.

Художник на Руси почитался за то, что он мог на основе дара мудрости созидать красоту. Дар мудрости считался необходимым живописцу так же, как и писателю, ибо любое настоящее искусство неотделимо от красоты и мудрости.

О божественном даре мудрости и таланта художника писал и св. Епифаний Премудрый, вспоминая библейского зодчего Веселеил а, которого, по его убеждению, Бог наполнил мудрости и разума и хитрости (т.е. искусства).

Также и великого иконописца Феофана Грека Епифаний Премудрый именовал «преславным мудрецом и философом зело искусным». Восхищаясь его искусством, он говорит неоднократно и о его мудрости: «аще бо кто или в мале или на мнозе сотворит с ним беседу, то не мощно еже не почюдитися разуму и притчам его и хитросному строению»; «он не мудр, мудрее и отвеща ми». Главное же – всех наблюдавших за его работой поражало умение Феофана писать быстро, энергично, почти не обращаясь к образцам, в которые другие иконописцы постоянно всматриваются при работе; активно двигаться за работой и беседовать с приходящими. При этом его ум и внутренний взор были обращены к духовным сферам: «а умом дальняя и разумная…; чувственными очами разумными разумную видящее доброту». Это духовное созерцание и питало его искусство, поражавшее своей силой уже современников и сохранявшее свою духовную глубину и значимость до наших дней.

Приведенное описание творческого процесса или «делания» грека Феофана, старшего современника прп.Андрея, весьма интересно и поучительно, т.к. это пример умного делания или т.н. исихастской практики афонских и других монастырей.

Как известно греческое слово ησηχια, из которого берет свое начало учение исихастов, обозначает покой, безмолвие. Согласно этому учению, человек, жаждущий обрести истину богопознания, занимающийся «умным деланием», познает эту истину не на рациональном уровне, одним лишь умом, а принимает ее всем своим существом,– и душой, и телом, когда ум спускается в сердце и беседует там с воплощенной Истиной – Христом.

Достигшие этой высоты совершенства, по мысли святых отцов, приобретают некое блаженное состояние покоя, умиротворения, а входя в это духовное субботствование как упокоение от земных попечений, уже здесь на земле, предвкушают блаженство восьмого дня вечности. Подвижник, пришедший в сие блаженное состояние, часто настолько теряет интерес ко всякой земной деятельности, что, продлись оно долгое время, он перестал бы заботиться и о сне, и о еде.

В русском церковном творчестве мы имеем пример преподобных Алипия Печерского, Андрея Рублева и сопостника его Даниила Черного, которые находились состоянии углубленной духовной созерцательности и в процессе творчества, и в другое время, особенно же во дни религиозных праздников.

Даниил и Андрей, по Иосифу Волоцкому, вели исключительно добродетельный образ жизни, находясь в Андрониковском монастыре. Они стремились сподобиться божественной благодати и обрести божественную любовь. Они отринули мирскую суету и житейские заботы и всегда возносили свой ум «к невещественному и Божественному свету». Чувственное же зрение они устремляли «ко еже от вещных веков написанным образам Владыки Христа и Пречистыя Его Богоматери и всех святых. Яко и на самый праздник светлого Воскресения Христова на седалищах седяща и пред собою имущее божественные и всечестные иконы, и на тех неуклонно зрящее, божественной радости и светлости исполняхуся». Созерцанием икон занимались они и в прочия дни, когда не писали.

И вот такое делание русских иконописцев, молчальничество, удостаивало этих подвижников созерцания света божественной Истины и они умели выразить его в своем творчестве. Его же прозревали они и в иконах, созерцание которых доставляло им невыразимое духовное наслаждение, божественную радость. И вот эта то радость божественная, это «потаенное сокровище» глубокого знания Истины мы и находим в работах лучших мастеров – иконописцев-аскетов, подвижников. Ибо без подвижничества, без отказа от услаждения и уступок плотским прихотям, без очищения от греховности и страстей невозможно узреть, невозможно созерцать Совершенный Образ Божий, попаляющий все нечистое аки огнь.

Сейчас часто иконы пишут по-другому – без особого подвижничества. Вот в чем одна из основных причин отсутствия в наше время достойных кисти русских мастеров 14-15 веков современных икон. Мы должны всегда совершенствовать свою духовную жизнь, очищать свою душу покаянием, часто исповедоваться и причащаться, приобщаясь благодати Божией, ибо только благодать Божия может открыть, приблизить нас к созерцанию образа Бога, подготовить нас к встрече с Ним в Невечернем Царстве Света. Это задача каждого христианина, тем более иконописца.

Задача же иконописца намного сложнее: он должен не только стремиться узреть Образ Божий, но и суметь вообразить Его в своем творчестве, изобразить правдиво, без искажений (насколько это допускает мастерство и грубая материя в изображении неизобразимого). Значит, и стремление к совершенсву должно быть глубже и острее, отказ от всего мирского, суетного, мешающего сосредоточению на Божественных Образах, должен быть на границе наших духовных возможностей, на приделе, который устанавливает наш духовник.

Как говорит Стоглавый Собор, иконописцу «особенно хранить чистоту душевную и телесную со всяким опасением, и подобает живописцам часто приходить к отцам духовным, и во всем с ними совещаться».

И Бог всем нам в помощь!

Аминь.

5.1. ПРП. АЛИПИЙ ПЕЧЕРСКИЙ.

/память его празднуется Святой Церковью 17августа ст.ст/.

Преп. Отец наш Алипий Печерский явился подражателем Божественному Евангелисту Луке. Ибо он так же трудился для Господа, сотворившего нас по образу и подобию Своему, изображая чудотворно не только лики святых на иконах, но и добродетели их в своей душе. Кроме того, показался он и чудесным врачом.

Блаженный Алипий был отдан родителями на обучение греческим иконописцам, пришедшим для украшения святой Печерской церкви. И он был свидетелем дивного чуда – когда во время работ иконописцев по украшению алтаря мусиею в нем изобразилась сама собою икона Пресвятой Богородицы, просияла паче солнца, затем голубь вылетел из Ея уст и после долгого летания влетел в уста стоявшей высоко иконы Спасителя.

Когда иконописцы кончили свое дело и украсили образами святую церковь,– Алипий украшен был тогда образом ангельского иноческого чина. И он, уже умевший хорошо изображать вещественные лики святых,– начал обучаться изображать в себе духовные добродетели святых.

И стал он таким искусным художником в своем деле, что через работу свою над вещественными иконами, благодатиею Божией, тем самым являл образ духовной добродетели. Он научился искусству иконного писания не ради богатства, а ради доброго употребления своего дара, ибо он работал игумену и братии, ничего не беря за свой труд.

Если же ему случалось выручить что-нибудь за рукоделие – он разделял то на 3 части: первую откладывал на все, нужное для икон, вторую – в милостыню нищим, третью – на нужды монастырские. Постоянно поступая так, он не давал себе покоя ни днем, ни ночью. Ночью занимался он бдением, молитвою и поклонами, а днем прилежал рукоделию, праздным никогда его нельзя было видеть, но ради дела никогда не опускал он соборной молитвы.

В особенности же молил он многих, чтоб, увидав в какой-нибудь церкви обветшавшие иконы, говорили ему; и он, не требуя себе на земле никакой мзды,– украшал их своим письмом. Когда же не для кого было исполнять ему это дело – тогда, занимая серебро и золото, нужное для икон, принимался за работу, и отдавал иконами, кому был должен. Так делал он, чтоб не быть праздным.

Игумен же, видя столь великий успех этого преподобного иконописца в добродетелях, возвел его в сан иерейства. Тогда преподобный просиял красотою двойных добродетелей – иноческих и иерейских, так что явился он образом чудотворным.

Так, некто из богатых Киевских граждан был в проказе, и много лечился у врачей и волхвов, ища помощи но не получая ее, а впал в еще худшее состояние. Тогда кто-то из друзей понудил его пойти в Печерский монастырь. Игумен приказал напоить его водою из колодца и помазать ему голову и лицо. И он переполнился весь гноем за свое неверие. С плачем возвратился он в свой дом, и много дней не выходил на свет, стыдясь своего срама, и всякий день ожидал он смерти. Но, придя в себя, задумал исповедовать он все свои согрешения, и прибыл снова в Печерскую обитель к прп. Алипию. Преподобный же сказал ему: «Хорошо сделал ты, чадо, исповедав Богу грехи…» Он много поучал его о спасении души, и, взяв иконописных красок, разрисовал его лицо, помазав гнойные струпы, и вернулось к нему благообразие прежних дней, когда он был здоров.

Еще был христолюбивый муж из того же города Киева, который поставил церковь и захотел устроить для украшения ея 7 больших икон, с этою целью он дал серебра и иконные доски двум инокам Печерского монастыря, прося их сговориться о написании тех икон с Алипием. Но те монахи ничего не сказали Алипию, а серебро присвоили себе. Чрез некоторое время заказчик послал к монахам узнать, написаны ли его иконы. Они отвечали, что Алипий требует больше серебра. И опять получили серебро, и присвоили его себе, опять послали к нему, говоря на святого неправду, что он требует еще столько же. Христолюбивый тот муж дал и в третий раз говоря – «я хочу только молитвы и благословения от дел рук его». Алипий ничего не знал о поступке тех монахов. После этого прислал тот человек, желая узнать, готовы ли иконы. Монахи сказали ему: «Алипий троекратно взял у тебя серебро, а теперь не хочет писать икон». Поэтому христолюбивый муж тот с многочисленными вооруженными людьми пришел в Печерский монастырь к прп. Никону и поведал ему, как опечалил его Алипий. Игумен призвал его и сказал: «Зачем, брат, сделал ты такую неправду вот этому сыну нашему?..» Алипий отвечал ему, что он не знает, о чем говорит игумен. Тогда игумен на обличение святого послал принести доски тех икон, которые перед ночью видели не зарисованными в одной монастырской келлии. Также он призвал тех монахов, чрез которых заказчик давал деньги святому, чтоб они показали против него. Посланные за досками пришли и нашли на досках прекрасно изображенные иконы, и принесли их к игумену с его окружающими. Видя это, все изумились, и в ужасе трепетно пали на землю, и поклонились тем нерукотворным образам – Господа, Пречистой Матери и святых Его. Потом пришли и 2 монаха, оклеветавшие Алипия, и, не зная о происшедшем чуде, - начали обвинять святого, говоря: «Ты взял 3 цены, а икон не пишешь». Все там находящиеся, слыша эти обвинения, показали им иконы, говоря: «Эти иконы написаны Самим Богом, свидетельствующим незлобие Алипия». Они, увидев их, ужаснулись чуда, но продолжали ложь на святого Алипия. Но Бог, прославляющий святых Своих, не утаил добродетельных подвигов преподобного мужа.

Так, однажды попущением Божием сгорела от пожара в Киеве церковь, в которой стояли те иконы, но после пожара все 7 икон были найдены целыми и невредимыми. Услыхав это, сам князь Владимир Мономах пришел посмотреть на это чудо, услышал, как они были написаны в одну ночь Божием мановением и, взяв одну из икон / Пресвятой Богородицы/,- послал в город Ростов в каменную церковь, которую он сам создал. Случилось упасть и той церкви в Ростове, но икона уцелела. Тогда внесена она была в деревянную церковь, но и та со временем сгорела, а икона опять осталась без вреда. Все эти события свидетельствовали о добродетельной жизни прп.Алипия, ради которого нерукотворенно изобразились те иконы.

Перейдем к чуду, поведующему о кончине преподобного: как тот человек, чудотворный художник икон, перешел от жизни временной к вечной. Один благочестивый муж дал прп. отцу нашему написать наместную икону Успения Пресвятой Богородицы, и просил приготовить ее к празднику Успения. Чрез немного дней преподобный разболелся и приближался уже к смертному успению, а икона не была написана, и человек тот докучал и скорбел на святого. Но Алипий сказал ему: «Чадо, не докучай, ходя ко мне, но возложи печаль на Господа, и Он сделает, как хочет. Твоя икона в свой праздник встанет на своем месте». Пришел опять тот человек в навечерие Успения и, видя, что икона еще не написана, и что прп. Алипий еще сильнее болен, досаждал ему и ушел в великой печали. По его же уходе вошел некий светлый юноша к прп. Алипию и начал писать икону для того мужа. Алипий же, думая, что заказчик икон разгневался на него и прислал другого живописца, сперва думал, что это человек, но скорость и красота работы обнаружили в нем ангела. То клал он золото на икону, то тер на камне различные краски и ими писал, и так в три часа изобразил прекрасную икону. Потом сказал он преподобному: «Отче, не достает ли здесь чего, или не ошибся ли я в чем?» Преподобный же отвечал: «Хорошо сделал ты. Бог помог тебе написать так благолепно, и Он Сам сделал это тобою». Когда наступил вечер, живописец с тою иконою стал невидим. Заказчик иконы провел всю ночь без сна от печали, что икона не поспела к празднику, называл себя недостойным этой благодати, и многогрешным. Вставши, пошел к церкви, и отворив ея двери, он увидел икону на своем месте, ярко сияющую. Тогда упал он от страха, думая, что ему явилось некое привидение. Находясь в великом трепете и ужасе, он вспомнил слова прп. Алипия, который сказал, что его икона будет готова к своему празднику. Тогда благочестивый муж тот вместе с игуменом пошли к прп. Алипию, и застали его отходящим от этого мира. Он поведал им все, видел и сказал: «Ее написал ангел и вот он стоит тут, чтобы взять меня». С этими словами он предал дух свой в руки Божии.

Братия, опрятав его тело, принесли его в церковь, и, сотворив над ним обычное пение, положили его в пещере прп.Антония.

5.2. ФЕОФАН ГРЕК И ПРП. АНДРЕЙ РУБЛЕВ. Х1V-нач.ХVв.

/память прп.Андрея празднуется Святой Церковью 18 июля ст.ст/.

Знаменитый иконописец Феофан Грек и его младший современник прп. Андрей Рублев в своих творениях различны: первый пребывает в динамичном поиске, в драматичной напряженности, второй – уравновешенно спокоен, созерцателен и умиротворен. Это не просто личные особенности характеров двух иконописцев, но и особенности духовного уровня той среды, в которой действовало их искусство. Феофан – среди смятений еретического духа. Прп. Андрей – в самом центре русского исихазма, в монастыре, среди сподвижников и учеников Сергия Радонежского. Феофан оттого – движение и поиск, Рублев – обретение Божественной Истины и успокоенность в ней.

Именно в этот период исихазм московской святости достигает полноты развития, практика умного делания русского иночества. И это, несомненно, повлияло на экспрессивное искусство Феофана, привнесшего в свои образы идею внутреннего сосредоточения.

По сравнению со своим великим старшим современником Феофаном, прп. Андрей Рублев усилил и абсолютизировал просветленность, отсутствие сурового драматизма духовных стремлений и в изображениях Богоматери, и в иных своих созданиях, и тем самым утвердил важнейшее в московской религиозной живописи качество. Повторим: Феофан сосредотачивался на процессе духовных исканий, прп. Андрей запечатлевал его итог.

Особо известны иконы прп. Андрея Рублева так называемого Звенигородского чина, дошедшие до наших дней с большими утратами. Поражает звенигородский Спас, так зримо разнящийся с предшествующими ему изображениями Христа: Вседержителя Феофана и Спасом «Ярое Око». У Рублевского образа Христа нет уже той суровости во взоре, нет сурового пронзающего всеведения – здесь человеку внимает видение любви, доверие к его духовным усилиям: святости духовно карающей пришла на смену святость всеведущего добросердечия.

5.3. ДИОНИСИЙ. (ок.1440–после 1502).

Дионисий – ещё одна крупнейшая фигура в древнерусском искусстве – талантливый исследователь прп. Андрея Рублева.

Дионисий во главе больших иконописных дружин выполнял самые почетные работы своего времени: писал новый иконостас и делал росписи в Успенском соборе Кремля, расписывал соборные храмы Пафнутие-Боровского и Иосифо-Волоколамского монастырей (из числа самых почитаемых духовных центров Руси).

Как отмечал Лазарев, «увлекшись художественным языком своего кумира, он утратил глубокую содержательность творчества преподобного». Да это и вполне естественно. Дионисия отделяет от Рублева почти целое столетие. За это время изменилась ситуация на Руси – социально-политическая, и духовная атмосфера и эстетические вкусы.

Дионисий был убежденным исихастом, хранителем чистоты Православия, и когда появилась ересь жидовствующих на Руси (конец 15в.) – антихристианская и иконоборческая, было написано «Послание иконописцу» прп.Иосифом Волоцким. По всей видимости, адресатом был сам Дионисий, и скорее всего послание составлялось по его просьбе «в назидание его ученикам и вообще русским иконописцам».

Известно, что Дионисий был близок к Иосифу, который высоко ценил искусство прп.Андрея Рублева. И в послании образцом для иконографов называются прп.Андрей Рублев и Даниил Черный, которые никогда не упражнялись в земном, но всегда «возносили ум и мысль к невещественному Божественному Свету». Послание явно восходит к исихастскому учению о божественных энергиях.

«В искусстве Дионисия много одухотворенности, нравственного благородства, тонкости чувства, и это связывает его с лучшими традициями Рублева» – писал Алпатов. Однако, живопись Дионисия нельзя также безоговорочно назвать «философией в красках», как искусство Феофана или Рублева; она также глубоко духовна, но это – скорее эстетика в красках, чем философия. Не сущность духовно-религиозных исканий, не поиски умонепостигаемой истины, но формы ее выражения в культе и обряде занимали умы многих современников Дионисия, и он активно откликнулся творчеством на эту эстетическую потребность времени. Было бы, однако, неверно утверждать, что в связи с этим искусство Дионисия – это шаг назад по сравнению с Рублевым. Как Рублев не был шагом вперед по сравнению с Феофаном, но шагом совсем в ином направлении, так и Дионисий – не отступление от высоких достижений Рублева, но движение в другом, актуальном для своего времени направлении.

Среди главных специфических особенностей художественного мышления Дионисий – это утонченная красота, лиризм, музыкальность. Духовные ценности у Дионисия предстают в зеркале тончайших движений поэтического чувства, воплощенного в музыке линий и цветовых отношений. Живопись храма Рождества Пресвятой Богородицы Ферапонтова монастыря дают возможность хорошо прочувствовать особенности художественного языка Дионисия. Эти фрески, выполненные Дионисием совместно с сыновьями и учениками, воплотили все требования исихастского учения о духовной живописи. Она дает самое живое представление о неземной красоте, о духовной сосредоточенности, проницательной мудрости христианского подвижничества.

Дионисий, как и Рублев,– явление чисто русское. В его языке мы практически не находим византинизмов. Все своеобразие его стиля выражает особенности русского художественного мышления того времени.

Радуют глаз зрителя обостренной красотой и гармонией, создают атмосферу легкости, невесомости, грациозности удлиненные до максимума фигуры с изящно наклоненными головами, величественные жесты, вытянутые вверх овалы, треугольники, пирамиды…

Особой композиционной легкостью и изысканностью отличаются многофигурные сцены (а их очень любил Дионисий) росписей. Это прием ассиметрии и принцип пустого центра (он наполняется особым духовным смыслом – как бы видимые персонажи уступают здесь место невидимым, перед которыми они предстоят в молитвенных позах).

Лики в письме Дионисия мало выразительны. Не они, а жест обладает у него особой значимостью и пластичной выразительностью.

Важную роль в художественном языке Дионисия играет линия. Она обладает большой смысловой насыщенностью.

Особой красотой, изысканностью и удивительной просветленностью отмечается колорит творчества Дионисия мудрого.

Заключение .

ЛИТЕРАТУРА.

1. Алпатов. Древнерусская иконопись.

2. Библия.

3. Десятина.

4. Дмитрий свт. Ростовский. Жития святых.

5. Дунаев М.М.

6. Иконописный подлинник Большакова под ред.Успенского.

7. Икона, канон и стиль. Антология.

8. Иосиф Прп. Волоцкий. Послание иконописцу.

9. Карелин арх.Рафаил. О языке православной иконы.

10. Киево-Печерский патерик.

11. Мефодий Свт. Патарский. Пир десяти дев.

12. Чернышев о.Николай. Связь истины и красоты.