Практика геноцида и этноцида

Инструкции – руководство к действию

Соответствующими приведенным установкам были инструкции оккупантов, как гражданских, так и военных. Германия не собиралась соблюдать по отношению к нам какие-либо общепризнанные «принципы» или «нормы» международного права. Это видно хотя бы уже из того, что гражданские лица легко превращались у оккупантов в военнопленных со всеми вытекающими последствиями. Вот, например, фрагмент дошедшего до нас предельно чет­кого приказа от 11 мая 1943 года по 2-ой германской танковой армии: «При занятии отдельных населенных пунктов нужно немед­ленно и внезапно захватывать имеющихся мужчин в возрасте от 15 до 65 лет, если они могут быть причислены к способным но­сить оружие... объявить, что они впредь будут считаться военно­пленными и что при малейшей попытке к бегству будут расстре­ливаться» (Преступные цели гитлеровской Германии в войне против Советского Союза. Документы, материалы. М., 1987, с. 210).

А вот выразительный отрывок из Инструкции уполномоченного по продовольствию и сельскому хозяйству статс-секретаря Бакке о поведении должностных лиц на территории СССР, намеченной к оккупации – так называемые «Двенадцать заповедей поведения немцев на Востоке» – от 01.06.41 г.: «Вы должны с сознанием своего достоинства проводить самые жестокие и самые беспощадные мероприятия, которых потребует от вас государство. Отсутствие характера у отдельных лиц безусловно явится условием для снятия их с работы»

Вот беспрецедентный Приказ начальника штаба Верховного главнокомандования вооруженных сил Германии Кейтеля о военной подсудности в районе «Барбаросса» от 13.05.41 г.: «Возбуждение преследования за действия, совершенные военнослужащими и обслуживающим персоналом по отношению к враждебным гражданским лицам, не является обязательным даже в тех случаях, когда эти действия одновременно составляют воинское преступление или проступок».

Немцы в первые месяцы войны надеялись на блиц­криг и мало заботились о местных жителях. 16 сен­тября 1941 года, выступая перед чинами военно-хо­зяйственного управления, Геринг заявил: «Ясно, что градация в снабжении продоволь­ствием необходима. Сначала идут действующие вой­ска, затем другие войска во вражеской стране и мест­ные вооруженные формирования. Соответственно этому устанавливаются нормы питания. Затем снаб­жается немецкое гражданское население и лишь по­том местное население оккупированных районов. Обеспечиваться продовольствием в занятых областях должны только те, кто работает на нас».

26 февраля 1943 года видный чин оккупационной администрации Эрих фон дем Бах-Залевски подчеркивал в одной из директив: «Белоруссия явля­ется источником снабжения войсковых частей. Этот источник не должен иссякать. Именно в тех облас­тях, где действуют бандиты, мероприятия по захвату должны достичь хороших результатов, так как здесь полный захват продовольствия означает лишение бандитов жизненно важных для них ресур­сов. Каждая тонна зерна, каждая корова, каждая ло­шадь дороже расстрелянного бандита».

Солдаты вермахта та­щили у «бандитов» (т.е. крестьян) все: и домашнюю птицу, и прочую живность. Но продуктами грабеж не ограничивался. Была введена и повинность по сда­че теплых вещей для нужд германской армии. К примеру, 9 янва­ря 1942 года бургомистр Россонского района Кали­нинской области требовал: «Несмотря на то, что доб­ровольная сдача уже проведена... каждое хозяйство должно сдать одну мужскую шубу (можно и жен­скую), одну пару валенок, одну пару носков, одну па­ру перчаток... Против медлительных сдатчиков долж­ны быть приняты беспощадные меры...».

Оставленные без пропитания и теплой одежды, жители оккупированных земель были обречены на мучительное прозябание и смерть от голода и холода.

Картины геноцида

Практика оккупационных властей не расходилась ни с теорией, о которой было сказано выше, ни с инструкциями. Русские люди, оказавшиеся в полной и безраздельной власти захватчиков, испытали это на себе в полной мере.

Хуже всего пришлось, конечно, тем, кто оказался в немецких концлагерях. Безразлично, относились ли они к военнопленным или к гражданским лицам.

Уже на девятнадцатый день войны 10 июля 1941 года, чиновник министерства по делам восточных территорий Дорш докладывал из захваченного Минска своему патрону Розенбергу о кошмарной действительности:

«В лагере для военнопленных в Минске, расположенном на территории размером с площадь Вильгельмплац (площадь в центре Берлина, занимающая около 30 тыс. кв. м: то есть на одного пленного приходилось немногим более 1/4 кв. метра), находится при­близительно 100 тыс. военнопленных и 40 тыс. гражданских заключенных. Заключенные, загнанные в это тесное пространство, едва могут шевелиться и вынуждены отправлять естественные потребности там, где стоят... живут по 6–8 дней без пищи, в состоянии вызванной голодом животной апатии... изо дня в день возрастает угроза эпидемии…».

28 февраля 1942 года сам Розенберг писал начальнику штаба Верховного главнокомандования вооруженными силами Кейтелю: «Война на Востоке еще не закончена и от обращения с военнопленными в значительной мере зависит желание сражающихся красноармейцев перейти на нашу сторону... Это цель пока не достигнута. Напротив, судьба советских военнопленных в Герма­нии стала трагедией огромного масштаба. Из 3,6 млн. в настоящее время вполне работоспособны только несколько сот тысяч. Большая часть их умерла от голода или холода... во многих случаях, когда военнопленные не могли на марше идти вследствие голода и истощения, они расстрели­вались на глазах приходившего в ужас гражданского населения... В многочисленных лагерях вообще не позаботились о постройке помещений для военнопленных. В дождь и снег они находились под открытым небом. Им даже не давали инструмента, чтобы вырыть себе ямы или норы в земле... Можно было слышать рас­суждения: "Чем больше пленных умрет, тем лучше для нас"...».

Тогда же, в феврале 1942-го, «Военно-экономический отдел» Верховного командования «сетовал» в официальном циркуляре: «Нынешние трудности с рабочей силой не возникли бы, если бы своевременно были бы введены в действие советские военно­пленные. В нашем распоряжении находилось 3,9 млн. военно­пленных (разумеется, вместе с гражданскими лицами), теперь их осталось всего 1,1 млн. Только в декабре 1941 г. погибли полмиллиона...».

Это свидетельствуют сами немцы, обеспокоенные нехваткой живой силы, столь необходимой для различных работ в прифронтовой зоне. Но все подобные возражения ничего не могли изменить, так как армия вермахта была с самого начала нацелена не только на захват страны, но и на уничтожение ее жизненной силы и, значит, прежде всего на уничтожение тех, кто способен носить оружие.

В высшей степени характерно, что немцы, в своей агитации часто использовавшие отрицательное отношение крестьян к колхозам, сами отнюдь не распускали их, быстро оценив выгоды такой централизованной эксплуатации крестьянского труда. Вот вполне типичное распоряжение германских военных властей в оккупированной Белоруссии: «Уборку и обмолот хлебов производить существовавшим до сего времени порядком, т.е. коллективно... Руководство уборкой возлагается на председателей колхозов, указания и распоряжения которых обязательны... К уборке хлеба привлекать всех едино­личников, насчитывая им трудодни». И так было не только в начале войны но и вплоть до окончания оккупации. К примеру, уже в конце февраля 1943 года, когда генерала Власова привезли в Смоленск для агитации за РОА, один из местных жителей задал Власову наболевший вопрос: «Почему не распускают колхозы?» Смоленск был захвачен немцами двадцать месяцев тому назад, и Власов не нашел, что возразить.

Этноцид – культурный геноцид

Население стран Западной Европы, оказавшихся под немецкой оккупацией, не испытало ужасов ни гено– ни этноцида. Но на славян вообще и на русских в особенности эти злодеяния легли всей своей тяжестью.

Министром по делам Восточных территорий не случайно был назначен выросший в России Альфред Розенберг, нацист-идеолог, писавший: «Достаточно уничтожить памятники народа, чтобы он уже во втором поколении перестал существовать как нация». Именно эта задача этноцида выполнялась Розенбергом и подведомственными ему организациями последовательно и неукоснительно. В 1940 г. им был организован зондерштаб «Изобрази­тельное искусство», куда входило около 350 экспертов – искус­ствоведов, книговедов, архивистов. В приказе Гитлера от 1 марта 1942 г. о полномо­чиях Розенберга говорилось: «Его айнзацштаб... имеет право проверять библиотеки, архивы и иные культурные организации всех видов и конфисковывать их для выполнения заданий наци­онал-социалистической партии в области идеологии и для дальнейшего использования в научно-исследовательской работе высших школ». В итоге «Команда Рейхсляйтера Розенберга» (ERR) целенаправленно собирала славянские и русские артефакты (к примеру, иконы) в качестве «образцов враждебной германизму культуры» и для будущего «Музея уничтоженных народов». Это выразительное название лучше всего свидетельствует о том, какая судьба нас ожидала.

Кроме того, Розенберг помогал формировать личную коллекцию Гитле­ра. Секретная акция по разграблению музеев, книгохранилищ, церквей и частных собраний имела код «Линц», в ходе ее выпол­нения ведомство Розенберга для вывоза только из СССР художе­ственных, культурно-исторических и научных ценностей затре­бовало 1418 вагонов, а 427 тонн было перевезено вод­ным путем. Штаб Розенберга действовал в прямом сотрудничестве с абвером, СД и полицией безопасности, опираясь на специальные договоренности министра с Канарисом и Гейдрихом.

Также еще до войны были созданы своего рода штабы по ограблению будущих побежденных стран: так называемое иссле­довательское и просветительское общество «Наследие» и гене­ральное посредничество «Восток» под руководством лично рейх-сфюрера СС Г. Гиммлера.

Далее, при германском МИДе по инициативе Риббентропа был организован батальон спецназначения СС, в котором проходили службу эксперты-культурологи под началом Э. фон Кюнсберга. Четыре роты – более 200 человек – должны были работать там, куда не поспевали люди Розенберга и Гиммлера.

Кроме того, в начале войны с СССР была создана специальная «Кунсткомиссия», в задачи которой входила оценка дворцового имущества в оккупированных районах нашей страны для даль­нейшего вывоза в рейх.

Бурную деятельность развер­нули частные антиквары и букинисты: ведь грабило не только германское государство, тащили маршалы, генералы, офицеры, солдаты... И грабились отнюдь не только государственные, но и никем не учтенные частные библиотеки и коллекции, зачастую ценнейшие. Огромные собрания бесценных произведений искус­ства «составили» Гитлер и Геринг, многое брали гауляйтеры Кох, Кубе, Лаш, шеф музеев и архивов на Украине Винтер, знаменитый Манштейн, которому Гитлер обещал в подарок Воронцовский дворец в Алупке. Завотделом пропаганды армии Ламберт и шеф гестапо Краузе расхитили таганрогский краеведческий музей, расстреляв при этом профессора В.М. Базилевича за сокрытие от них экспонатов. Генеральный комиссар Белоруссии В. Кубе жа­ловался Розенбергу: «Генерал Штубенраух захватил с собой из Минска ценную часть этих коллекций и повез их в область военных действий. Зондерфюреры... увезли три грузовика мебе­ли, картин и предметов искусства». В грабеже Новгорода уча­ствовали лично генералы Линдеман и Вильке, военком города капитан Рауф. И т.д.

К сожалению, не только крали, но и уничтожали. И на это тоже была идейная установка. Генерал-фельдмаршал Рейхенау в приказе по армии от 10.10.41 г. «О поведении войск на восточном простран­стве» писал: «Основной целью похода против еврейско-большевистской системы является полное уничтожение ее власти и истребление азиатского влияния на европейскую культуру... Никакие исторические или художественные ценности на Восто­ке не имеют значения». Интересно, что другие генералы и мар­шалы – Рундштедт, Браухич, Манштейн, Гудериан – распрост­раняли этот текст почти без изменений, настолько он, видимо, соответствовал их представлениям о целях и методах войны. Таким образом, с этой пропагандистской листовкой в ранце российскую границу переступал едва ли не каждый солдат вермахта.

Как пишет знаток этой проблемы: «Для славян Вторая мировая война была жестокой и долгой, начавшейся в сентябре 1939 г. и не оканчивавшейся вплоть до мая 1945 г. Но для остальных европейцев она была "двойной". Сначала немцы быстро заняли евро­пейские страны, затем была "спокойная от грома и пушек, и от бомбежек" оккупация в течение четырех лет» (В.М. Тетерятников. Проблема культурных ценностей, перемещенных в результате Второй мировой войны. – М., 1996. – С. 16-23).

Ни в чем так не проявляется истинное отношение гитлеровцев к нам, русским «недочеловекам», как в вопросе о культурных ценностях. И именно на данном примере хорошо видно все различие, которое немцы делали между западными европейцами («своими») и славянами («чужими»).

Для западноевропейских стран в вермахте было создано специальное управление и отряды Кюнстшутц (Kunstschutz), задача которых состояла в охране па­мятников культуры от военных случайностей. Эта забота упомина­лась во многих боевых приказах вермахта перед началом какой-либо операции в центре Европы. Во Франции Кюнстшутц составил список памятников архитектуры, которые должны быть неприкосновенны для армии и свободны от постоев. Вооруженные отряды Кюнстшутц регулярно патру­лировали все исторические места оккупированной части Франции.

С помощью германской армии были осуществлены ремонтно-реставрационные работы в древних городах, пострадавших от военных сражений, например, в Лувене и Бовэ. Солдаты вер­махта помогли бельгийским реставраторам снять витражи с кафедрального собора в Брюсселе и построили предохранительную стену вокруг великого шедевра Рубенса "Снятие с креста" в Ант­верпене. Для спасения экспонатов из голландских музеев, включая знаменитый и гигантского размера "Ночной дозор" Рембрандта, немцами был выстроен первоклассный бетонный бункер с кондициониро­ванием воздуха и замаскированный сверху под песчаную дюну.

Когда офис Кюнстшутц открылся в Париже, французские музеи передали наци­стам список в 350.000 шедевров из Лувра и других музеев, которые были спрятаны в убежищах по всей стране. По предоставленным адресам вермахт выставил вооруженную охрану для фран­цузских культурных ценностей, и за время войны не пропал ни один предмет. После окончания войны французское правительство наградило командующего отрядом Кюнстшутц во Франции графа Франца Вольф-Меттерниха (Franz Wolff-Metternich) орденом Почетного легиона.

Совсем по-другому вели себя гитлеровцы на Востоке.

Если голландцам было клятвенно обещано восстановить все разрушен­ное германским вторжением, то разрушенную Варшаву Гитлер запретил восстанавливать, ибо планировал лишить поля­ков культурного центра.

На Западном фронте германской армии был отдан приказ неукоснительно соблюдать все правила ведения войны согласно Гаагской конвенции 1907 года. Всем германским солдатам, прибывающим в Париж, приказывалось в обязатель­ном порядке отдавать воинский салют Могиле Неизвестного Солдата. А в Польше и в России спе­циальным приказом было категорически запрещено проявлять какое-либо почтение к воинским памятникам, подлежавшим немедленному уничтожению. Так, например, из оккупированного Смоленска был увезен в Германию в переплавку бронзовый памятник Кутузову, а равно и пушки с памятника 1812 году.

Немцы уничтожили в России практически все, до чего смогли дотянуться. Все музеи, все библиотеки, все архивы и все памятники той части России, что была под оккупацией, по­страдали так, как не пострадал ни один западноевропейский музей или памятник. А в конце войны, когда началась агония Германии под англо-американскими бомбами и под натиском русской армии, немцы в первую очередь спасали исключительно памятники германской культуры, затем – общемировой, но не вывезенной славянской…

Итоги беспрецедентного этноцида таковы.

Если говорить кратко, немцами за годы войны в СССР разрушено 3000 исторических городов; разграбле­но 427 музеев (из них 173 в РСФСР); вывезено или уничтожено, по немецким же оценкам, около 180.000.000 книг; уничтожено и повреждено 1670 церквей, 532 сина­гоги, 237 костелов; унич­тожено и вывезено 13.000 музыкальных инструментов, в том числе уникальных. Из 73 наиболее ценных музеев уничтоже­но и вывезено свыше 564.700 экс­понатов, а всего по да­леко не полным данным немецкое нашествие унесло из музеев СССР более 763.000 экспонатов (если не брать в расчет свыше 100 район­ных и краеведческих музеев, погибших полностью и не сохранивших инвентарных списков, ввиду чего их потери подсчитать невозможно). Только по Екатеринин­скому, Павловскому дворцам-му­зеям и Орловскому краеведческо­му музею уточненные на сегодня списки наших культурных утрат, никем никогда не возмещенных, составляют около 40.000 наимено­ваний. От бомбежек и обстрелов пострадали даже музеи городов, не бывших под оккупацией, напри­мер, Рязани. На территории Мос­квы и Ленинграда подверглись разрушениям: Государственный исторический музей, Дарвинов­ский, Литературный, Биологиче­ский, Антропологии, Зоологиче­ский, Политехнический, Маяков­ского, музей Боярского быта, По­кровский собор, Новодевичий мо­настырь, Государственный музей этнографии, Государственный музей революции... От прямого попадания фугасных бомб разру­шены основной корпус Третьяков­ской галереи и подсобные поме­щения. От взрывной волны по­страдало здание ГМИИ имени А.С. Пушкина.

Что же говорить о му­зеях на оккупированных терри­ториях! Когда в ноябре–де­кабре 1943 г. поступило указание «айнзацштаба» вывезти из Смо­ленска «весь оставшийся пригод­ный материал», в отчетах было от­мечено: «все уже отправлено», ни­чего ценного не осталось. Это называется подчистую! Из музеев города и области в 1942 г. вывезено 32717 экспонатов: в Германию было отправлено 11 вагонов с картинами, золотыми и серебряными изделиями, старинным оружием и др. В марте 1943 г. штаб Розенберга направил в Германию еще 50 ящиков, из них 35 – с редчайшим фарфором, майоликой, карти­нами, 11 – с редкими книгами и гравюрами, 4 ящика с иконами. Разграблена была костюмерная драмтеатра – до 5000 предметов, в том числе исторические костюмы, мундиры с золотым и сереб­ряным шитьем, орденами и т.д. Разорены и разграблены были уникальные музеи в Сычевке (более 5000 редчайших экспонатов), Рославле (одних книг более 110.000), Вязьме, Дорогобуже, Красном и др. Вся Смоленщина была буквально «высоса­на»; между прочим полностью был вывезен музей княгини Тенишевой «Талашкино», по значению сравнимый с подмосковным му­зеем «Абрамцево». Не менее пока­зателен пример Орловской области: на этой территории разграблению и раз­рушению подверглись музеи: Новозыбковский краеведческий му­зей (2142 экспонатов.); Севский краевед­ческий (3010); Мценский краевед­ческий (12.000); Волховский крае­ведческий (2500); Орджоникидзеградский (Бежецкий) (2142); Почепский историко-краеведческий (794); Новосильский краеведче­ский (860 экспонат, 1651 книга).

Варварски осквернены дома-музеи и усадьбы великих деятелей русской, украинской и белорусской культуры. Ценности пушкинского за­поведника вывезены в 1943 г. по приказу коменданта Трайбхольца. Библиотека из репинских «Пенатов» бесследно исчезла. Кни­гами Ясной Поляны, домика Чайковского, тургеневского Спасского-Лутовинова немцы топили печи, хотя дрова были ря­дом. Дом Гоголя в Сорочинцах сожжен дотла со всем, что в нем было.

При этом по­страдала примерно одна треть (около 130 тысяч) всех массовых библиотек страны. А Республика Белоруссия потеряла в войну 95% своих книжных фондов. Только небольшая часть утраченного вернулась туда в 1947 г., остальное компенсировала РСФСР.

По самой скромной оценке только похищенного у нас насчитывается на 1,3 трлн. долларов США. Этот то­тальный грабеж и разгром не был случайным, стихийным: такова была государственная политика Третьего рейха, осуществлявша­яся планомерно, целенаправленно, скоординированно.

Эпилог

Как видим, сказанного более чем достаточно, чтобы в научном плане ставить вопрос о геноциде и этноциде нашего, русского народа со стороны немецких оккупантов в 1941-1945 гг. Конечно, многое в моем докладе изложено поверхностно, пунктирно, но, на мой взгляд, в нем есть основа, канва, по которой можно воспроизвести более детальную и полную картину произошедшего.

В заключение я хочу еще раз подчеркнуть, что мы сегодня воскрешаем события Второй мировой войны (для нас она была и навсегда остается Великой Отечественной) не потому, что хотим обострить без нужды наши взаимоотношения с немецким народом, а потому, что считаем недопустимым и безнравственным выплату Германией репараций Израилю одновременно с взиманием долгов с России. Двойным стандартам не место в современных международных отношениях. Мы рассчитываем, отталкиваясь от сегодняшней конференции, расширить и углубить наши знания о геноциде русского народа до такой степени, чтобы официально потребовать от правительства Германии прекращения выплат Израилю – либо прекращения взимания долга с России и начала выплат ей адекватных репараций.

* * *