Павел докурил трубку и ещё долго смотрел на свое сокровище.

Он впервые почувствовал себя дома – дома, где небрежно брошен на кресло его парадный мундир, где кровать для любви, где вино и табак перед сном. Где спит любимая женщина, утомленная ласками и видит во сне только его. Император совсем не помнил, где и когда он был дома. С юных лет злая судьба преследовала его. Отнимая простые радости, доступные любому простолюдину. Надо было принять смерть, и заблудиться в Отражениях, чтобы дожить до сегодняшней ночи, до лунной дорожки, скользившей по старинному гобелену, до серебряных слез счастья.

Павел хлебнул вина и улыбнулся сам себе: «Расчувствовался, пес морской!». У него было много женщин, но даже в глазах тех любовниц, что клялись ему в любви – он не видел самого себя. Он видел похоть, скуку или ненависть, но никогда не видел и тени чувства, схожего с тем, что светилось в глазах Ларри.

- Не спишь? – спросила она, поднимая голову с подушки.

- Нет. Слишком много впечатлений – улыбнулся Павел.
- Ах, ну да. Следует отпраздновать победу, не так ли? А скажи, дорогой, где это ты так насобачился в делах любовных? Что-то сомневаюсь я, что в твое время знали все эти штучки…
- Ну, как тебе сказать? Молоденькие дурочки есть не только в каждом порту. Видимо, я оказался прилежным учеником.
- Упс! А ты время в Приюте не терял, как я погляжу.
- Тебя что-то не устраивает?
- Боже упаси! Все было настолько прекрасно, что теперь мне будет грустно с тобой расставаться.
- Ты все-таки уйдешь?

- Да, дорогой! Я понимаю, что причиняю тебе боль, но по-другому просто не могу. До конца моей дороги осталось не больше сотни шагов. И я хочу покинуть этот Мир со спокойной душой и чистым сердцем. А если я останусь с тобой хоть ненадолго, то мне снова

захочется жить. И я начну бояться смерти. А это – лишнее. Поэтому сейчас мне лучше уйти. И оставить тебя до двенадцатого марта того проклятого года, когда заговорщики вломятся в твою спальню.

Чтобы потом там появиться. И быть рядом – до конца. У тебя есть время подумать – хочешь ли ты этого? А у меня – проститься с остальными.

- А что случится, если мы случайно отобьемся?

- Наверное, Колесо Истории повернется в другую сторону.

Но тогда нам придется с тобой расстаться. Навсегда. Потому, что тебе придется решить: что важнее – любовь или государство? Ты же понимаешь, что МНЕ там места не найдется. А о том, что случается, когда император делает неправильный выбор, я тебе рассказывала.

Павел задумчиво повертел на своей руке браслет.
- Я помню. А с Патером ты собираешься о чем-то говорить? Мне показалось, что он этого ждет.
- Нет. Не собираюсь. Обиды перечислять не стоит.

А сказать мне ему уже нечего. За все хорошее я ему благодарна, а длить плохое - не хочу. Что изменится от нашего разговора? Пытаться склеить разбитые отношения - все равно, что вытирать пыль в комнате, в которую прилетел снаряд. Былого все равно не вернуть.

Значит, надо просто сделать шаг вперед. А в душу лучше не лезть. Как говорится: "Не спрашивай, о чем не надо, не услышишь, чего не хочешь"...

- Тогда не ходи туда. И вообще – ни с кем не прощайся. Если нам с тобой повезет, то мы и так вернемся в Небесный лес и всех увидим.

А, если не вернемся – пусть они запомнят нас такими, какими мы были вчера - ПОБЕДИВШИМИ ЗЛО.

Тем более, что всем пока не до нас. Патер сейчас занят Приютом. И не только им. Вместе с Командором он пишет новые песенки. А Шмуль их поёт. И, надо сказать, у парнишки это очень неплохо получается.

Мальчики – фестивалят в Питере. Для Джима это давно родной город. Так что малыш с ним там не пропадет. У Мышки – счастливая любовь. И своя жизнь в Нижнем Мире. К Вальтеру и Гиббсу тебе все равно не попасть до тех пор, пока душа твоя не станет свободной. А Командор и так всегда с тобой: в твоем сердце.

- Пожалуй, ты прав. Ну, что ж! Тогда хотя бы навещу любимые города.
- Мы могли бы сделать это вместе…
- Вместе, мой дорогой, мы никогда не выберемся из постели! А я уже соскучилась и по «Морскому Единорогу», и по «Заводи Поэтов».

Мне было хорошо с тобой. Но сейчас отпусти меня, пожалуйста!

- Разве тебя удержишь? – вздохнул Павел. – Отпущу – куда ж я денусь? Но, может, ты не будешь так спешить? И хотя бы кофе в постель я успею тебе принести?

- Откуда ему тут взяться?!! Мы с тобой спрятались в такие недра дворца, что здесь даже кипятильник воткнуть некуда. А снаружи ни одна забегаловка в такую рань не работает…

- А я на вахту схожу – улыбнулся Павел.

И потянулся к своему парадному мундиру. – Раз уж они говорят, что часто меня видят, значит надо имиджу соответствовать.

- Ой, а можно я с тобой? Интересно будет посмотреть!!!

- А как же завтрак в постель – для любимой женщины?

- Ради такого зрелища я готова пожертвовать этой привилегией!

Ларри быстро оделась и распихала по карманам свое имущество

И на секунду задумалась.

- А ты уверен, дорогой, что после твоего визита никому «скорую» вызывать не придется?

- Ну, вообще-то я не первый раз это проделываю. Так что никто уже не удивляется.

- Ну, я так не играю! Я хотела полюбоваться на твое чудесное явление народу. А ты тут такой же привычный атрибут, как тапочки в корзинке.

- Ладно, не бубни! Пошли кофе пить! Хотя на «посошок» можно было бы и коньячку принять. Но не знаю – есть ли он в директорском кабинете?

Они спустились на первый этаж и медленно пошли к выходу.

Охранник, сидевший у «вертушки» только поднял на них глаза и опять уткнулся в монитор.

- Доброе утро! – сказал император. – Мы тут у вас в «бытовке» кофе выпьем?

- Лучше в кабинет директора пройдите. Заодно бумаги на столе посмотрите.

У шефа к вам какие-то вопросы по экспозиции – ответил страж порядка. И на секунду отвернулся от стола, что-то разыскивая в кармане куртки, висевшей на спинке стула.

- Вот, возьмите – сказал он, протягивая Павлу свою карточку, открывающую электронный замок на двери. – Чайник и кофе в шкафчике у окна.

- Я помню. Спасибо – ответил император. – С бумагами я чуть позже разберусь, когда девушку провожу. Мы потом еще в церковь поднимемся ненадолго – вы там сигнализацию пока отключите.

Охранник кивнул головой и с интересом покосился на Ларри.

- Вот будет теперь о чем бабушкам музейным поболтать – улыбнулся Павел, наливая кофе в старинную чашечку со своим вензелем. - Я ведь сюда прежде девушек не водил.

- Все-то вы врете, дяденька! А с кем ты в кабинете кофе пил? Десять-то лет назад!

- Ну, кто ж тебя тогда видел? С браслетом-то на руке! И занимались мы тогда исключительно осмотром экспозиции. А вовсе не любовью.

- Вот не надо всем рассказывать, чем мы тут с тобой занимались! Вдруг здесь еще какие-нибудь призраки ходят? Мне ж перед ними неудобно!

- Гы! Так вот почему мы в дебри дворца забились? А я-то все голову ломал – что же тебе в спальне-то императорской не понравилось?

- Мне там все понравилось, если честно. Вот только ложиться в чужую постель как-то не комильфо. Все ж таки я тебе не жена, а подружка.

Это Патера мое наличие не смущало, и он всех своих барышень е нам в дом тащил. А я - девушка воспитанная. Хоть и с пиратским прошлым. И вообще, давай на эту тему не распространяться.

У охранника скоро челюсть отвалится от наших разговоров.

- Не отвалится. Я камеру отключил. Пока он карточку доставал.

Так что говорить можно о чем угодно. И не только говорить. Ты же поцелуешь меня на прощанье? Или тени Прошлого тебе помешают?
- Не помешают! Все будет, как в песенке, которую Рудигер нам в Приюте спел – «Обними меня скорей – сколько нам осталось?» Она же о нас с тобой, правда?

- К сожалению – вздохнул Павел. – Умеет Патер душу наизнанку вывернуть. А ты – об этом некстати напомнить. В общем, если ты кофе допила, то пойдем уже наверх: поставим свечку за здравие всех путешествующих.

- Пойдем. Не слишком я в это верю, но за Питера, Джима и Вальтера я с тобой помолюсь. А за Патера не обижайся! Слишком сложно раз и навсегда вычеркнуть из памяти и из жизни человека, с которым был рядом столько лет. Да только, что это меняет, если сейчас я с тобой?

- Эх, Ларри, Ларри! Если бы ты не кинулась спасать человечество, мы могли бы быть с тобой счастливы! Но твой менестрель, Корабль и Ключи Времени не оставили нам шансов…

- Если бы не Патер – мы бы вообще с тобой не встретились!

Меня бы прибили по пьяной лавочке в собственном доме четыреста с лишним лет назад. А ты так и путался бы по Отражениям – ни жив, ни мертв. И, если ты помнишь, я честно просила не подходить ко мне слишком близко. Потому, что тебе будет больно меня терять. Ты сам выбрал свой путь. И я тоже.

Так и не поняв до конца – надо ли быть благодарной судьбе за все, что она сначала дарит – а потом отнимает? Поэтому иногда просто ухожу сама, делая вид, что так исторически сложилось. Нам с тобой было хорошо вместе – но вечного счастья не бывает. К тому же, жить рядом и быть счастливым – не самый большой подвиг. А вот, как страшно умирать в одиночку, нам с тобой слишком хорошо известно. Поэтому, я лучше буду с тобой рядом ТАМ, чем ЗДЕСЬ…

ГЛАВА 13.

Одиночество души камнем падает на плечи - в то, что время боль излечит, ты поверить не спеши. Лишь - пока не потерял - ты созвучен глупым фразам. Лишь потом поймешь – рассказам ты напрасно доверял. Лишь, когда придет беда, и тоска тебя настигнет - вот тогда душа постигнет злое слово "Никогда"...

Ларри попрощается с Павлом и отправится путешествовать во времени. В недочитанном романе, оставшемся на столике в «Буквоеде» она однажды отметит веселую фразу:

- "Бесы подхватывают меня — и я начинаю летать по знакомым на метле". И поймет, что это именно то, что она собирается сделать.

Она успеет увидеться с Джу и подержать на руках ее сына. Посидеть с Мышкой и Гектором в «Морском Единороге» за бутылочкой рома. И познакомиться с тем, кого ее любимая девочка выберет себе в мужья. Заглянуть в «Заводь Поэтов» и снова послушать песенный Турнир.

И только на Угол Невского и Большой Морской ей почему-то не захочется возвращаться…

Павел поднимется в Небесный лес и попросит аудиенцию у Смерти. Никто никогда не узнает – о чем они беседовали? Но из кабинета он выйдет со знакомым кожаным амулетом под рубашкой и разрешением умереть вместе с любимой женщиной. В назначенный час зеленые камешки помогут ему связаться с Ларри.

Они снова вернутся в Питер. И пока она будит пить кофе в той самой «Шоколаднице», когда-то очаровавшей Командора, Павел метнется домой и заберет из резной шкатулки браслеты, которые мальчишки утащили из сейфа. Зачем они младшим Мурам, если парни теперь живут в Настоящем? Для связи с остальными им вполне сгодится то, что Ларри привезла с Острова Погибших кораблей. А прогулки по Отражениям – это занятие для взрослых!

- Ну, что – забрал? – спросит Ларри, не поднимая на Павла глаз и дочитывая сообщение в Контакте. – Что сказали мальчишки?

- Забрал. Ничего не сказали – их дома нет. Уехали к Мышке в Москву – помогать в предсвадебных хлопотах. Не хочешь ли ты к ним присоединиться?

- С ума сошел? У меня полтора дня осталось. Не хватало еще сыграть в ящик у девочки на свадьбе!

И Ларри машинально дотронется до кожаного амулета.

- Значит, ты все-таки решила посетить Михайловский замок?

- А есть варианты? Умирать надо весело. Тем более, что все равно придется.

- Может, тогда все-таки поднимемся к тебе? Я хоть чистую рубашку себе найду. И браунинг заберу.

- Зачем? Ты же вроде бы решил в государственные дела не лезть?

Или передумал?

- Не передумал. Но небольшую подлянку дорогим родственничкам все-таки организую. Посмотрим, как они станут выкручиваться, если я себе в голову выстрелю. Вариант с «апоплексическим ударом» уже не прокатит.

- Ну, что тебе сказать дорогой? Все зависит от того, насколько эту голову разнесет. А то и опознать будет сложно. Так, найдут чье-то тело – со странным пистолетом в руке, и непонятно – во что одетое.

И Ларри покосится на императора: клетчатая ковбойка, потертые джинсы, модная стрижка…

- Кто ж тебя узнает – в таком-то виде?

Разве что татуировку сделать – «Я – Павел Первый. Император».

- Ну, это уже не мои проблемы. Так мы идем домой? Или тебе не хочется туда возвращаться?

- Не хочется. Но все равно идем. Мне еще в своих бумагах надо разобраться. Раз уж я больше никогда на Угол Невского не вернусь. Давай только сначала купим тебе рубашку. У меня тут деньги кое какие еще присутствуют. А то габариты у тебя с Патером все-таки разные. Да и не знаю я – остались ли дома его шмотки?

Они прогуляются до Гостиного двора, потолкаются по бутикам и выберут Павлу шикарную белую рубашку.

- Синяя пошла бы тебе больше – вздохнет Ларри, покосившись на печально знакомый кожаный амулет, виднеющийся в вороте его ковбойки. - И, не кажется ли твоему величеству, что появиться в замке в белой рубашке – все равно, что мишень на груди нарисовать?

Павел заметит ее взгляд, застегнет верхнюю пуговицу и скажет, усмехнувшись:

- На белой, дорогая моя, кровь будет смотреться гораздо выигрышнее - Раз уж мы устраиваем шоу.

И попытается слегка переменить тему разговора, уводя его от «черной метки».

- Шла бы ты домой – «принять ванну, выпить чашечку кофе», а я пока оружейную лавку навещу. Патронов-то к браунингу нет.

- Денег тоже почти нет – вздохнет Ларри.

- Значит, займемся мелким грабежом – улыбнется император. Должны же у меня быть какие-то пятна в биографии?

И достанет из кармана ковбойки серебряный браслет.

- Тогда пойдем вместе – я тоже себе что-нибудь присмотрю.

- Не стоит. Шпагу мы тебе завтра в Михайловском замке подберем. Если ты не передумаешь.

- «Когда он шпагу вынимал из ножен, он ничего плохого не хотел» - усмехнется Ларри, припомнив любимую строчку одного знакомого поэта. С чего бы мне передумать? Странные ты, однако, вопросы задаешь! Давай-ка колись – что вы там со Смертью удумали? Ты же с ней виделся? Судя по амулету у тебя под рубашкой.

- Виделся – вздохнет Павел. – Только давай об этом лучше дома поговорим.

- Хорошо. Но домой я пока не пойду.

Посижу в Катькином садике – полюбуюсь на природу. По крайней мере, буду в шаговой доступности, если тебе помощь понадобится. Ты же у нас грабитель начинающий – вдруг не справишься?

- Мне нянька не нужна! – чуть было не ляпнул Павел, но вспомнил, что впереди у него не слишком приятный разговор – и благоразумно промолчал. Лишний раз ссориться с Ларри ему совершенно не хотелось. Потому, что вариант «помириться ночью» с этой женщиной мог даже не рассматриваться.

То, что он мужчина и император, он, конечно, помнил. Но, черт возьми, обижать Ларри – это все равно, что поить ребенка водкой!

Даже, если этот «ребенок» владеет шпагой так, как ему и не снилось…

Они медленно поднимались по винтовой лестнице. На каждой лестничной площадке Ларри подходила к пыльному окну и долго смотрела в колодец двора. А Павел скромно стоял в сторонке и ни о чем ее не спрашивал. Он понимал, что сейчас она прощается с этим домом, и не хотел ей мешать. Завтра вечером он точно также станет прощаться со своим Михайловским замком. Никто ведь не знает – смогут ли они когда-нибудь вернуться в эти стены? Слово «никогда» наползало на них с неотвратимостью электрички.

И в его свете все виделось совершенно по-другому: каждый вид из окна, каждая взятая в руки вещь, каждое сказанное слово приобретали совершенно другой смысл и оттенок.

Павел смотрел на Ларри, думал о том, что завтра с ними произойдет, и чувствовал невыразимую печаль от того, что он ничего не может изменить. Точнее, от того, что никаких других вариантов ухода она просто не примет. Засада заключалась в том, что варианты-то были.

Не зря же он два часа смиренно простоял перед Смертью на коленях, ожидая, когда эта старая кошелка снизойдет до рассмотрения его нижайшей просьбы. Не самая страшная плата – если разобраться. Зато ему было обещано, что, если Ларри снимет амулет, то через несколько минут она просто навсегда заснет в его объятьях. Это намного приятнее, чем получить удар кинжалом! Но, разве она согласится??? Капитану пиратского судна не пристало умирать в постели – не важно – своей или чужой? Даже, если это бывший капитан.

Павел даже не представлял – как он ей обо всем скажет? И поэтому был тих и задумчив.

Ларри успела это заметить даже, несмотря на свои растрепанные чувства. Но, ни о чем не стала у него спрашивать. Пока.

Они зашли в квартиру. Ларри оценивающе посмотрела на бардак, оставленный мальчишками, махнула рукой и, подойдя к книжному шкафу, что-то в нем нажала. Часть полок повернулась и со скрипом отъехала в сторону.

- Фига себе! – выдохнул Павел. – Это что?

- Это – моя комната. Правда, я не была в ней с лета двадцатого года. Но заниматься уборкой в кабинете я сегодня не собираюсь. Пусть юноши сами порядок наводят, когда вернутся. Заходи, не стесняйся!

Павел остановился на пороге и с любопытством огляделся. В кабинете, где он ночевал с Питером, ничего не напоминало о прежней жизни.

Если не считать плохо действующего камина да висящего на стене Настиного портрета. Но на портрет он не обращал внимания потому, что сегодняшняя Ларри никак не монтировалась у него в голове с образом Насти.

А камином его было не удивить. В этой же комнате время остановилось в начале прошлого века…

- Однажды она спасла нам жизнь. Правда, ненадолго. Когда господа комиссары очередной раз пошли по дому с обыском, мы с Рудигером притаились здесь. Никто не догадался, что за шкафами что-то есть.

А потом мы сбежали в Крым. И все закончилось еще хуже, чем могло.

Но никто ведь не знал, что их интересует: наши деньги или наши жизни? Патер испугался за меня и за ребенка. Мы уехали. И погибли. Я так и не смогла сюда зайти, когда мы вернулись – сто лет спустя. А он, похоже, про эту комнату и не вспомнил.

- А что сейчас изменилось?

- Ну, надо же как-то настроиться на то, что мы с тобой шагнем еще глубже. Нам же два с лишним века нужно проскочить и в них не потеряться.

- Я мог бы шагнуть один…

- Щаз! Разбежался! Рассказывай лучше – какую неприятность вы мне со Смертью приготовили?

Пришлось рассказывать. Только о цене вопроса он промолчал.

Вспоминать, как пришлось унижаться перед Госпожой, ему сейчас совершенно не хотелось. И не потому даже, что его императорское самолюбие сильно от этого пострадало. Просто он опасался, что Ларри не придет в восторг от того, что он сделал.

- И не мечтай! – фыркнула Ларри, сидя на подоконнике, и пятый раз разбирая на части старый браунинг. – Не мой это случай! Я друзей в беде не бросаю. И умирать не боюсь.

- Но к чему лишние страдания, если можно их избежать?

- Разве кто-то обещал, что жизнь будет сплошным праздником??? Даже в Священном Писании говорится: «Нет больше той любви, если кто душу свою положит за други своя»? Любовь ведь не только поцелуи и объятья…

- Это о воинах сказано. А как человек, я бы предпочел последнее.

- Догадываюсь. Но разве мы с тобой не воины? Теперь я даже не знаю – стоит ли нам целоваться? И спать в одной постели? Вдруг ты амулет с меня снимешь - каким-нибудь обманным способом?

- Я похож на обманщика?

- Не знаю. Но ты по уши в меня влюблен. А в любви все средства хороши…

- Если бы впереди нас ждала жизнь и, сняв амулет, можно было тебя спасти, я бы, наверное, не удержался. Но у нас ее почти не осталось. И я не хочу тебя огорчать.

- Спасибо. Если ты мне сейчас еще и кофе сваришь – цены тебе не будет!

- Вот умеешь ты фейсом об тэйбл приложить!!! Нет, чтобы разговор о возвышенном продолжить?!!

- А надо? Кофе выпьем, с оружием разберемся и можем все остальное время вполне низменно целоваться. До завтрашнего вечера у нас с тобой – почти что вечность. К тому же, как мне кажется, что в прошлый раз я была к тебе … недостаточно внимательна. Надо же как-то исправлять ошибки?

- Так вот почему тогда ты так поспешно от меня сбежала? Решила, что я обиделся??? Или стану тебя с кем-то сравнивать?

- И сравнение выйдет не в мою пользу – со вздохом сказала Ларри.

И грустно улыбнулась.

- Господи! Я даже определения для тебя сейчас найти не могу – то ли ты чудо, то ли - чудовище?

- И то, и другое – причем в одном флаконе. Чудище!

Ларри подошла к пыльному окну и попыталась задернуть шторы.

- Не делай этого! – хотел крикнуть Павел, но не успел.

И комнату накрыло серой пеленой. Вместе со всеми, кто не успел спрятаться.

- Ну вот – жалобно сказала Ларри, поворачивая к императору грязное лицо и едва не плача – Придется все-таки заняться уборкой. Замечательная перспектива – если учесть, сколько мне жить осталось…

- Не придется – улыбнулся император. – Иди, смывай с себя пыль веков. А я пока что-нибудь придумаю.

Он забрал лежащие у камина дрова, вернул на место книжную полку, и вслед за Ларри вышел из комнаты. К тому времени, когда она выползла из ванны, кабинет слегка преобразился. Павел успел прочистить дымоход, разжечь камин, отыскать в шкафу пару спальников и положить их на пол.

Барахло, разбросанное мальчишками по комнате, было сложено на диване и аккуратно накрыто покрывалом. Что создавало некую иллюзию порядка и уюта. Император сидел на импровизированной постели, подложив под спину диванную подушку, смотрел на огонь и курил трубку. А поднос со свежее сваренным кофе стоял поблизости.

- Ну, что – полегчало? Вот только стоило ли так огорчаться?

Пыль - загадочная штука. Я где-то читал, что в ней можно найти пески пустыни Сахары, пепел из японского вулкана Сакурадзима, соль из Тихого океана, микрочастицы почвы из-под Воронежа и множество других интересных вещей – улыбнулся Павел. - Иди, пей свой кофе. Я сейчас тоже быстренько приведу себя в порядок и вернусь.

- Ты и, правда – чудище! – сказал он, целуя ее в непросохшие волосы. – Ты готова плакать из-за какой-то ерунды. И при этом совершенно не огорчаться из-за того, что тебя убьют.

- А ты намного лучше, что ли? Мы же обо всем договорились! А теперь ты норовишь соскочить – фыркнула Ларри. – Попытайся мне хотя бы объяснить – почему? Ты же потащился со мной на «Чашу мертвых», прекрасно понимая, что это может плохо для тебя закончиться. Почему же я не могу пойти с тобой?

С чего это вдруг такая странная дискриминация?

- Ну, как тебе сказать? В Последней Битве все мы пытались победить ЗЛО. И это была общечеловеческая задача. За которую жизнь отдать – святое дело. А в моем случае, что мы имеем? Попытку наказать горстку заговорщиков? Ну, убьем мы десяток негодяев – а дальше? Ход Истории от этого не изменится. Вот, если бы мы могли с тобой предотвратить революцию – тогда бы наше появление в Михайловском замке приобрело хоть какой-то смысл. Но до 17го года мне в качестве императора все равно не дожить.

Так что в сухом остатке мы имеем только очень личную попытку мести. Но надо ли ради этого принимать смерть?

- Когда мы с Патером вернулись в Ялту, чтобы прикончить Агафонова, это тоже было достаточно личной местью.

- Но, убив его, вам удалось спасти хотя бы несколько человек! Ты же мне рассказывала. А кого спасаем мы – мое раненное самолюбие? Проще вернуться в Прошлое одному и перестрелять там всех заговорщиков к чертовой матери.

- Во-первых, в наличии имеется не десяток негодяев, а аж двенадцать штук. Я уточнила в «Википедии». Получается, что патронов на всех не хватит. К тому же один патрон ты собирался оставить для себя. А перезарядить пистолет ты однозначно не успеешь.

Во-вторых, шпагой двое из них владеют очень прилично и не факт, что именно их ты успеешь пристрелить. Да и остальные тоже – гвардейцы, а не кухонные мужики. Не каждый из них, конечно, Зубов, но сражаться они умеют.

К тому же вся стая в пьяном неадеквате. Так что один ты все равно не справишься.

- Не хочу, чтобы тебя убили…

- Верю. Но умереть-то все равно придется. На моем амулете часики вылезли – и тикают. Как и на твоем, впрочем. Чтоб мы не забывали о том, кто в доме хозяин. Точнее хозяйка. Кстати, я так понимаю, что ты таскался к ней наверх для того, чтобы попытаться вернуть мне мое бессмертие? Но мадам не согласилась?

- Не согласилась – вздохнул Павел. – Насилу уговорил, чтобы она позволила нам хотя бы уйти вместе. Ну, и вариант с твоим амулетом тоже обсуждался.

- И что пошло в уплату?

- Слава Богу, не то, о чем ты подумала. Так, постоял перед ней на коленях часа два – делов-то! Да такую же игрушку на руки получил. Точнее на шею – улыбнулся император.

- Дьявольщина! И что сказало твое самолюбие?!!

- Ничего. Во-первых, я давным-давно не император, а частное лицо.

А во-вторых, ради тебя я готов на все.

Ларри помолчала. Потом подняла голову с его плеча и попыталась заглянуть в глаза:

- Но ведь и я ради тебя готова на все. Пожалуйста, позволь мне завтра быть с тобой рядом! Ответь - что мне нужно сделать для того, чтобы ты согласился?

- Для начала – меня поцеловать – хитро улыбнулся Павел. – Причем нежно. И сказать, наконец, что ты меня любишь. А там посмотрим.

- Я не знаю – вздохнула она. - Любовь ли это? Но ты единственный, с кем я хочу быть рядом. Всегда – днем и ночью, в горе и радости, в жизни и смерти…

ГЛАВА 14.

Я когда-то здесь жила, мечтала, и грустила. И того, кого любила
нежным именем звала. Под высоким потолком до утра не гасли свечи – в этой комнате под вечер целовались мы тайком…

- Наверное, я должен попросить у тебя прощения – скажет император, глядя на догорающие в камине поленья.

- За что? – изумится Ларри, все еще чувствуя на себе его руки, похожие на ласковое железо…

- За то, что вломился в твою жизнь, а заодно и в смерть.

Ты могла бы сейчас спокойно жить в Верхнем Мире, если бы не подарила мне свое бессмертие.

- Не говори ерунды! Кому еще я могла его отдать? Я бесконечно благодарна тебе за все. За то, что ты нашел Питера. За то, что десять лет помогал мне в Приюте. За то, что спас меня в Последней битве! И за то, что с тобой я вспомнила, что я – женщина. Скорее это я должна перед тобой извиняться – ведь если бы ты в меня не влюбился, то мысли уйти со мной за Радугу у тебя бы не возникло. И своим подарком ты смог бы распорядиться куда приятнее. Жил бы сейчас в Петербурге – и горя не знал…

- Ну, ты же сама говорила – что тут каждый сам все решает. Вот я и решил. Я только так и не понял – ЧТО ты во мне нашла?

- Ну да – «каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу»…

Понимаешь, я всегда мечтала встретить мужчину, который бы меня не просто понял, а влюбил, любил и играл, не в меня, а со мной вместе, одну антрепризу. И читал во мне без переводчика, а я в нём.

И, чтобы можно было смотреть друг в друга, как в зеркало, до головокружения, и "не видеть мелкого в зеркальном отражении", - вот и всё.

И чтобы он книги любил читать. И стихи, непременно! И был умный, и женщинам нравился, но делал вид, что этого не знает. Обаятельный бирюк – если такие вообще в природе бывают...

Чтобы знал толк в женщинах, как куртуазный французский дворянин, но не был бабником. Не был ревнивым абреком, но держал крепко.

И чтобы чувство юмора у нас совпадало. И вдвоем можно было говорить о чём угодно - взахлёб. И чтобы вообще так случилось, что он никого никогда до меня не любил по- настоящему, а меня полюбил.

И был упрямый, но умел договариваться. И я могла бы им гордиться и уважать. А любовные игры только усугубляли бы наше общее безумство, потому что это же безумие - такого желать! Тем более в моём - то возрасте. А ты – как раз такой.

И, улыбнувшись, Ларри, поцелует его ладонь.

– Кстати, я тоже не очень поняла – зачем тебе злая пиратка?

- А как же Патер? Мне почему-то кажется, что уж он-то под все эти определения куда больше подходит.

И ты не злая. Просто не очень счастливая. И смертельно уставшая. Но стойкая, как оловянный солдатик. Ты же ни на кого свою боль не перекладывала. Так, плакалась иногда в жилетку Командору, когда никто другой этого не слышал. А потом вытирала слезы – и снова шла сражаться.

Я никогда не встречал такой женщины! Не каждый мужчина способен сделать то, что смогла ты! Ты построила Приют. Рискнула вернуться в Прошлое, чтобы помочь Патеру. Выиграла Последнюю Битву и придумала, как достойно уйти из этого Мира. Мне даже кажется, что ты вообще ничего не боишься. И при этом как-то умудряешься быть внимательной и нежной…

- У Патера, мой дорогой, был своеобразный взгляд на нашу пьесу.

Он в ней играл исключительно свою роль. А я – только реплики подавала - вздохнет Ларри.- А быть нежной у меня получается не слишком хорошо. И, видимо, не со всеми. Вот быть внимательной к своим друзьям – это я умею.

И ты ошибаешься. Я боюсь.

Того, что, жалея меня, ты все-таки снимешь с меня амулет. А перед боем хотелось бы немного выспаться. И слегка в себя вернуться…

- Я же обещал к нему не прикасаться!!!

- Клянешься?

- Чтоб я сдох! То есть я не совсем правильно формулирую. С этим как раз проблем не будет - раз уж мы с тобой решили навести порядок в Михайловском Замке. Но смерть меня не пугает. Я боюсь, что если нарушу слово, ты на меня обидишься. И я больше никогда не встречу тебя в Небесном лесу.

- Я тебе верю – скажет Ларри, снова устраиваясь на его плече. – Спи, солнце мое, впереди у нас трудный день. Точнее, ночь…

Проснулся Павел от умопомрачительного кофейного запаха.

Ларри, сидела в кресле с кружкой в руке и ноутбуком на коленях, и что-то писала.

- Выспался? Кофе хочешь? – спросила она, не отрывая глаз от экрана, и задумчиво тыкая в клавиатуру одним пальцем. – Подожди, сейчас допишу Мышке поздравление и тебе тоже принесу.

- А к напитку что-нибудь прилагается? Я бы не отказался позавтракать – ответил император, чувствуя, что после сумасшедшей ночи он чертовски голоден.

- С этим сложнее. Мои драгоценные потомки страшнее корабельных крыс – от них в холодильнике только пустые полки остаются! Но, сдается мне, что на твое счастье я где-то видела парочку каменных сухарей.

- Зря мы на свадьбу не поехали – вздохнул Павел, натягивая джинсы. И мечтательно добавил – Могли бы там вкусно поесть.

- Ты прекрасно знаешь, что это мероприятие никак не вписывалось в наши планы. Свадьба – в Москве, а мы – в Питере. И, к тому же, временем уже не располагаем. Поэтому придется обойтись тем, что я найду в шкафу. Слава Богу, что хотя бы курево в наличии. И кофе. Без них я ничего бы сейчас не придумала. Это музыкантам везет - у них, когда они сочиняют, обе лапы заняты. А я двумя руками печатать так и не научилась. И в свободную конечность все время просятся то трубка, то стакан…

- А что ты там нашей девочке насочиняла? – спросил Павел, вороша золу в камине. И проверяя – все ли там погасло?

- Не скажу! – улыбнулась Ларри. - Это наш маленький женский секрет.

Рассказывать ему о том, что она неплохо умеет играть в слова, ей совершенно не хотелось. Пиратка считала это несерьезным занятием. И, поэтому быстро перевела разговор на другую тему.

- А скажи, дорогой, когда ты разбирал мальчишечий бардак, ты в нем никаких денег, случайно, не находил? Жрать и правда хочется смертельно…

- Не находил. Но в твоей комнате на каминной полке я видел какое-то колечко. Может быть, его можно загнать? А то мое не снимается.

И Павел с сожалением посмотрел на свое обручальное кольцо.

- Точно! Я когда-то забыла его там, собираясь уезжать с Патером в Крым. Сходи, забери золотишко, пока я соображу, во что мне одеться.

Ларри захлопнула ноутбук, принесла из коридора свой рюкзачок, вытащила из него старую матросскую рубашку и повертела ее в руках.

- Это чья такая? Размерчик вроде бы не твой.

- Гиббса. Старпом оставил на память. Она, конечно, старенькая и местами драная, но носить еще можно. А то, что она слегка мне велика – даже хорошо: двигаться в ней будет удобно. Пожалуй, сегодня я в ней с тобой на подвиги и отправлюсь.

Ларри убрала рубашку на место. Надела первый, выпавший из шкафа свитер, и повернулась к Павлу.

- Все, я готова. Давай, быстренько допивай свой кофе, и пойдем, ломбард поищем.

А потом завалимся в какой-нибудь маленький ресторанчик на Васильевском острове, посидим там часок - другой, поедим чего-нибудь, и отправимся по городу гулять. Я тебе все свои любимые мосты и подворотни покажу…

- Подворотни! – хихикнул Павел. – Ты еще в Зоопарк меня своди. Или в Кунсткамеру!

- Разве это подворотня? – поинтересовался император, проходя сквозь ворота Петропавловской крепости и без особого энтузиазма покосившись на собор в котором покоилось его тело.

- Тебе здесь неуютно?

- Скорее – странно. Я как-то заходил на свою гробницу полюбоваться. Ну, или как там сей предмет называется?

- Усыпальница. Не узнали тебя? А то Вальтер собой однажды целое кладбище распугал.

- Не узнали. Я к толпе примазался. Каких-то немцев. Они настолько безобразно там себя вели, что теткам музейным было не до того, чтобы в лица заглядывать.

- О, да! Эти могут. Просвещенная Европа, мля! Будь моя воля, я бы немцев только на Пискаревку водила…

- Ну да. А в Гатчинском дворце – исключительно в кинозал. Показать – как дворец горит…

- А ты во время войны, где был?

- По счастью, в Отражениях. Иначе умирал бы с каждым сгоревшим залом. В Гатчину меня намного позже занесло, когда там уже наши курсанты были.

- Пугал?

- Иногда – улыбнулся Павел. – Но чаще просто владения свои дозором обходил. Чтоб ничего не порушили. Кстати, а куда ты меня сейчас ведешь?

- На кронверк. Не знаю, пускают ли туда – так что браслет надень. Очень хочется с тобой на Государевом бастионе постоять.

- Почему на Государевом? Хочешь почувствовать себя императрицей?

- Скажи еще – владычицей морскою! Императрицей я уже была – в твоих объятьях нынче ночью.

А сейчас хочу с городом проститься. Кто ж знает – вернемся ли мы когда-нибудь в Петербург? Знаешь, я однажды праздновала Рождество на крепостной стене с бокалом глинтвейна в руке. Одна. Чокаясь со льдиной на Неве и говоря Городу: "С рождеством, сударь!" Очень хочется это безумство повторить! Правда, до Рождества сейчас далеко. И с собой у нас только коньяк, который мы из ресторана прихватили. Но признаться Городу в любви я собираюсь именно здесь. А заодно – и тебе…

Они долго стояли, обнявшись, и смотрели, как Нева величественно катит мимо них свои свинцовые воды. Народ, гулявший возле крепости, постепенно исчез. Прогулочные катера тоже пропали. И они остались один на один с Городом.

- Странная мне, однако, мысль в голову пришла – сказал император, доставая коньяк и сожалением глядя на почти пустую бутылку.

И поежился - то ли от холодного пронизывающего ветра, то ли от пришедшей в голову мысли. Ларри вопросительно посмотрела, но ничего не стала спрашивать. Захочет – скажет.

- Я бы ее озвучил, но боюсь – ты обидишься.

- Даже, если это так – то ненадолго. Часы на соборе пробили шесть. Значит, пора выдвигаться в сторону Замка. Нам же надо еще осмотреться. И шпагу для меня найти.

- Тогда я все-таки скажу. Хотя это будет дико звучать после всех хороших слов, которые я от тебя услышал. Понимаешь, я тоже тебя люблю. И ни с кем мне не было так хорошо, как с тобой. Но, если бы можно было снова подняться наверх, на этот раз я говорил бы со Смертью не о нас. Я попросил бы у нее разрешения на то, чтобы…

Император на секунду замолчал.

- Стать Хранителем Города? – улыбнулась Ларри.

Павел только изумленно кивнул: - Как ты догадалась?

- Наверное, потому, что сама бы этого хотела…

ГЛАВА 15.

Повстречались мы в эпохе какой? И расстанемся ли – кто бы сказал? Только ты навек забрал мой покой и судьбу мою к своей привязал. То ни птицы надо мною поют – это ангелы молитву творят. Мы в одном с тобой убиты бою. И костры над нами жарко горят….

Экран закрывал Ларри почти с головой. Павел усмехнулся краем рта, оценивая мрачный юмор ситуации. Да. Тогда он почти вжимался в пол, корчась от страха за этим экраном и моля Бога о спасении. А что сейчас сказала Ларри про этот кусок шелка на деревянной раме?

Отличное место для засады? Что ж, место и вправду отличное!

И пусть кто-нибудь только попробует приблизиться!

- Пусть попробует... - еле слышно прошептал Павел.

Ларри нетерпеливо тряхнула головой и, бросив на него сердитый взгляд, приложила палец к губам. Между тем, переполох в спальне нарастал.

- Птичка здесь. Гнездышко еще теплое – а вот и знакомые слова, и ненавистный хриплый голос.

Павел сильнее сжал рукоять браунинга. Да, птичка здесь. Только теперь у нее стальной клюв и железные коготки.

Ларри со спокойным лицом сделала шаг к краю экрана. И опустила руки вниз, доставая оружие. А затем...

На мгновение Павлу показалось, что в воздухе повисли серебряные молнии. Такие яркие, блестящие, красивые. Только не для всех! Уже через секунду один гвардеец падал, хрипя и обливаясь кровью.

Другой, глядя в пол стекленеющими глазами, медленно сползал по стене.

Из горла у него торчал нож. Кривой пиратский нож, который Ларри обычно на спор метала в горлышко бутылки на Тортуге.

- Получи, фашист, гранату – удовлетворенно хмыкнула Ларри.

И оглянулась по сторонам. Заговорщики в полном замешательстве отступали к двери и, давя друг друга, пытались выбраться из спальни.

Пора! Павел очнулся от оцепенения и, отшвырнув ногой экран, бросился вперед. Так ни разу и не выстрелив…

- Идиот! – выдохнула Ларри и кинулась следом, на ходу вытаскивая шпагу.

Когда воину говорят - скройся и затаись, воин скрывается и затаивается. По крайней мере, до тех пор, пока не будет точно знать, что происходит, и что с этим, происходящим, следует делать. Вообще-то, согласно плану, придуманному дома, император должен был стрелять. Стоя за тем самым злополучным каминным экраном, не укрывшим его от смерти холодной мартовской ночью.

Шесть выстрелов – шесть трупов. Плюс два метательных ножа – и еще два тела. Итого – восемь «жмуриков» и по паре живых злодеев на каждого из тех, кто сидел в засаде. Это почти что равный бой и оптимальный расклад. Но, к сожалению, Павел не был таким воином, и, увидев знакомые рожи не сдержался и бросился на заговорщиков.

- Где эта сука немецкая? – орал он, размахивая пистолетом. – Где Леонтий?

Но в комнате его не было. Зато в наличии имелся громила Зубов и еще несколько человек, смутно знакомых Ларри по портретам, услужливо подсунутых ей духом Яндекса на запрос «убийство Павла Первого». Но где же все-таки этот паршивый немец?

Именно в этот момент Беннингсен заглянул в спальню, понял, что дело плохо и попытался незаметно исчезнуть.

- Вон он! – радостно завопила Ларри.

И стала пробиваться к двери. В тщетной надежде, что успеет первой добраться до главного заговорщика. Павел быстро подхватил шпагу, выпавшую из рук убитого гвардейца. И попытался прорваться к Леонтию. Но тот, опять спрятался за спинами гвардейцев. Ларри отчаянно сражалась. Удар наотмашь, потом - колющий удар. Первым она рассекла чью-то руку от локтя до плеча, вторым - продырявила чью-то грудь.

Но внезапно перед ней выросла огромная фигура Зубова.

- Сдохни, щенок! - хрипло взревел заговорщик.

Несмотря на смертельную опасность, Ларри усмехнулась. Этот жирный болван принял ее за парня! Ну, что ж – не он первый, не он – последний. Впрочем, что это меняет? Шпага ее скрестилась со шпагой Зубова, она сделала выпад, нанося убийце удар в горло.Но в самый последний момент ему удалось увернуться, и клинок Ларри лишь скользнул по его плечу. Зубов вскрикнул и попятился к темному окну. На какое-то время он выбыл из боя, и у Ларри нашлось мгновение, чтобы обернуться, ища глазами Павла.

Император продолжал бой. Шпага его со свистом описала круг, справа - пронзив чью-то кисть, слева - распоров щеку. Этим двойным ударом он расчистил себе дорогу к Беннигсену. Леонтий отступал, выставив клинок вперед.

На его лице, покрытом каплями пота, поочередно сменялись животный ужас, изумление и недоверие...

- Что пялишься, мерзавец? – усмехнулся Павел. - Не признал своего государя?

И сделал отчаянный выпад, но Беннигсен парировал удар.

- Ко мне! - переходя на визг, заорал заговорщик. - Ко мне, все, кто в коридоре!

- Трус! - выдохнул Павел. - Подонок!

В комнату, громко топоча, вбегали гвардейцы…

- Стреляй! - отчаянно закричала Ларри. - Стреляй же!

Ударил выстрел. Но совсем не тот, которого она ждала.

И Ларри с ужасом увидела, как пуля гвардейца срезала клинок императорской шпаги почти у самой рукояти.

Павел выхватил пистолет, но не успел нажать на курок. Выбитый из его руки браунинг, улетел в сторону кровати и затерялся в недрах перевернутой в драке спальни. Ларри успела только проводить его тоскливым взглядом.

В тот же миг шпага Беннингсена коснулось горла императора...

- Все кончено, ваше величество - хриплый голос главы заговора теперь звучал издевательски елейно. - Ну, ну успокойтесь, дело идет о вашей жизни. Надеюсь, вы понимаете, что вашему царствованию пришел конец? Осталось только подписать отречение от престола…

Ларри с бессильным бешенством наблюдала, как лицо Павла становится мертвенно бледным. Она прекрасно понимала, ЧТО он сейчас чувствует. Все повторялось. Хотя и с иными подробностями.

И рванулась к нему на помощь, но пришедший в себя Зубов снова преградил ей путь.

- Брось шпагу, щенок! Иначе твой государь сейчас сдохнет!

Выхода не было. Ларри медленно разжала пальцы.

Шпага звякнула об пол, и злодей предусмотрительно оттолкнул клинок ногой в сторону. Повинуясь кивку Беннингсена, Зубов грубо подтащил Ларри поближе.

Не отводя клинка от шеи императора, глава заговора впился в нее пристальным взглядом.

- Шампанское затуманило вам голову - гнусно улыбаясь, сообщил он Зубову. - Разве вы не видите, кто перед нами? Государь, где вы нашли эту дикую кошку? Да еще в столь забавном машкерадном костюме!

И его левая рука потянулась к вороту ее матросской рубашки…

- Твою же мать! – мысленно выругалась пиратка, пробуя отшатнуться, но чужие пальцы крепко держали ее плечо. Старая материя не выдержала бесцеремонного обращения и предательски затрещала.

Ларри передернуло от омерзения. Вся сцена до ужаса повторяла то, что произошло с ней в Багреевке. Вот только персонажи слегка поменялись. И теперь она, полураздетая, стояла под липкими взглядами пьяных гвардейцев. Закусив губы и стараясь не думать о том, что будет дальше. А, в самом деле, что дальше?

- Стоп! Без паники! – скомандовала она себе, поднимая голову и бесстрашно глядя на заговорщиков. – Я же не Настя! Я – Ларри! Значит, обязательно что-нибудь придумаю!

- Отпустите ее – сказал Павел, с тоской понимая, что, если сейчас он дернется, то его тупо прикончат, и тогда он уже ни чем не сможет ей помочь.

И пытаясь переключить внимание на себя. – Я подпишу.

Он слегка повернул голову, не обращая внимания на то, что клинок чертит на его горле кровавый след. Поймал странно- спокойный взгляд Ларри и очень выразительно посмотрел на ее руку.

- Уходи!!! – прозвучало у нее в голове. – У тебя же есть браслет!!!

Но она только усмехнулась и отрицательно покачала головой…

- О, непременно подпишете, мой государь – радостно воскликнул Леонтий, опуская шпагу и издевательски поклонившись.- Перо и чернила его величеству, пока еще императору!

Какой-то услужливый гвардеец тут же подскочил с чернильницей наготове. Зубов убрал здоровую руку с плеча Ларри, и на минуту отвернулся, доставая из кармана нужную бумагу. Она поняла, что другого момента может не представиться. Сжала руками клочья рубашки, и, пользуясь тем, что все взгляды с нее перенеслись на Павла, чуть покачнулась, будто в приступе слабости. И сделала несколько шагов, став почти вплотную к императору.

Пока он, склонившись над столом, медленно выводил подпись на проклятом документе, Ларри согнулась, изображая полуобморочное состояние. Пальцы ее тихо скользнули за голенище сапога и нащупали тонкое лезвие.

Старая пиратская привычка оставлять «последний аргумент» на случай провала не подвела и на этот раз. Она выпрямилась одним рывком, как пружина, бросая клинок вперед. В этот миг время для нее, словно замедлило свой бег.

Ларри отчетливо увидит, как Беннингсен делает шаг к столу, как наклоняется, чтобы поскорее забрать у императора вожделенную бумагу, и нож, предназначенный ему, вонзается грудь гвардейца, стоящего позади. Как Леонтий мгновенно разворачивается, и быстро поднимает шпагу, чтобы нанести смертельный удар. У нее останется одно мгновение. Еще одно драгоценное мгновение, за которое можно успеть рвануться к Павлу. И стать преградой на пути стального жала.

- Ну, вот и все – подумает она, чувствуя, как клинок пронзает ее насквозь. Сквозь пелену боли, застилающую сознание, она услышит свой стон. Комната дрогнет и поплывет у нее перед глазами…

От ужаса происходящего император даже не заметит, что шпага, пройдя, сквозь ее тело, скользнет и по его руке. И только вскрикнет, как раненный зверь. А Леонтий грязно выругается и выдернет клинок.

Кровь ударит фонтаном и зальет лежащую на столе бумагу…

- Облом! - мрачно усмехнется император.

Подхватит Ларри на руки и медленно понесет ее к кровати.

Ему будет уже все равно - прикажет ли Леонтий стрелять ему в спину?

- И что теперь? – растерянно спросит почти протрезвевший Зубов, разглядывая документ на котором теперь нельзя было разобрать ни строчки.

- Переписывайте – хмыкнет император.- Я подожду.

Осторожно уложив Ларри на постель, Павел рванет край простыни, торопясь разорвать тряпку на бинты.

Но пиратка только отрицательно покачает головой, останавливая его. Ее руки бессильно скользнут по складкам одеяла, чтобы потом вдруг остановиться.

И глаза Ларри на миг широко раскроются.

Она попытается что-то сказать Павлу, но закашляется, и просто сделает знак, чтобы он наклонился.

- Тише, тише! Не говори ничего. Я сейчас! – пробормочет он, помогая ей приподняться.

Вместо ответа она просто накроет императорскую руку своей, а затем положит его ладонь на какой-то предмет. И Павел ощутит холод металла. Браунинг!

- Есть Бог на свете! – воскликнет император и увидит, как Ларри победно улыбнется и согласно кивнет в ответ.

- Не умирай! – попросит он. И снимет пистолет с предохранителя.

- Дурачок!.. Мы же за этим сюда и шли!.. Оставь меня! Лучше доверши начатое! - с трудом произнесет Ларри и оттолкнет Павла.

- Иду – вздохнет император. – Дождись меня! Я быстро!

Павел выпрямится. И, сжав браунинг, медленно шагнет навстречу гвардейцам. Ему покажется, что прощание с Ларри длилось долго, но, по-видимому, на самом деле оно заняло всего несколько минут.

Заговорщики практически не двинулись с места, а Беннингсен все еще сжимал в руках окровавленную шпагу.

- Как видите, я был милосерден к вам. Вы закончили государь?

- Почти - усмехнется Павел, вскидывая руку с браунингом…

Боль заливала сознание Ларри, как темная вода. Она вдруг почувствовала безмерную усталость. И попыталась снять с себя «черную метку». Ей уже не терпелось сбежать из этого тела, щедро залитого своей и чужой кровью. Пальцы плохо слушались, мокрый шнурок коварно за что-то зацепился, но она справилась.

Зажала в ладони снятый амулет и начала тихо проваливаться в спасительную бездну, еще слыша, как незримые часики отсчитывают последние секунды ее жизни.

«Ваше время истекло» – вспомнит она и улыбнется, уходя…

Павел в это время, тихо матерясь, переворачивал убитых, заглядывая в лица и откидывая трупы в сторону. Пытаясь добраться до последнего человека - еще живого, стонавшего в самом низу. Перевернув тело, лежащее ничком, он удовлетворенно хмыкнул, на какое-то мгновение даже забыв, что его Ларри умирает неподалеку.

Все действительно случилось очень быстро. Каждый мерзавец получил свою пулю в голову, так и не поняв, каким же образом к нему прилетела смерть? И почему странный пистолет в императорской руке палил, не переставая.

И только для Беннингсена Павел сделал исключение, не прикончив его сразу.

- Ну, что, Леонтий – спросил император, глядя на своего врага, стонавшего на грязном полу, и зажимавшего рукой простреленный живот - Ночь перестала быть томной? «На смерть идтить – не котомки шить?»

- Ко мне! – снова переходя на визг, заорал недобитый заговорщик. – На помощь!

- А вот это ты зря! Умирать надо молча. Ты же знал, на что шел, рэволюционэр хренов – или не знал? Убивать безоружного человека целой толпой, конечно, безопасно – но наказуемо. Я вернулся – чтобы напомнить тебе об этом.

Последним, что увидел Беннингсен – были до жути спокойные глаза человека, которому уже ничего не страшно. Павел приставил браунинг к ненавистной голове и с чувством исполненного долга нажал на курок. А потом, медленно повернулся к двери. Гвардейцы, дружно набежавшие на крик, молча попятились в коридор, аккуратно прикрыв за собой еле державшиеся на петлях створки.

- Вот так-то лучше! - устало выдохнул Павел.

И оглянулся на Ларри. Одного мгновения было достаточно для того, чтобы он понял, что прощаться ему уже не с кем. Но все-таки подошел и заглянул ей в лицо. Она лежала, с улыбкой на губах, чуть склонив голову к плечу, а застывший насмешливый взгляд словно говорил:

- Я все-таки сделала, как ты хотел – сняла амулет…

Павел закрыл ей глаза и посмотрел на все еще зажатый в своей руке браунинг. Покрутил барабан и понял, что патронов там не осталось.

- Не повезло. Значит, пойдем другим путем – сказал император.

Но, прежде, чем что-то предпринять, он поднял сломанную ширму и кое как поставил ее на место у кровати. Затем отыскал в шкафу чистую рубашку и, стараясь не смотреть на истерзанное тело, привычно переодел Ларри.

Нашел на полу ее шпагу и, покосившись на знак Мальтийского ордена над камином, вложил клинок в еще теплые пальцы.

- Если кто и был здесь настоящим рыцарем – так это ты, дорогая моя девочка! Покойся с миром…

Император снова огляделся. Эта комната, заваленная трупами, залитая кровью и пропахшая порохом, где даже стены, казалось, были пропитаны ненавистью и болью, вдруг показалась ему настолько отвратительной, что решение пришло само.

- Гори оно все огнем!

Он сорвал с окон тяжелые занавеси, бросил их у стены, отодрал от разбитого кресла пару ножек, потом положил сверху злополучное отречение от престола и достал из кармана зажигалку. Невысокое пламя нехотя лизнуло мокрую от крови бумагу, слегка тронуло материю, возмущенно обогнуло дурацкие ножки и попыталось погаснуть.

- Лавры Вальтера мне не светят – вздохнул Павел. – У него бы это получилось гораздо лучше.

И с сожалением вспомнил о том, что браслет с зелеными камешками остался на Углу Невского и Большой Морской. И поэтому попросить помощи у нынешнего капитана «Летучего голландца» он не сможет.Внезапно, словно в ответ на его мысли где-то громко прокричала ночная птица, и порыв ветра с грохотом распахнул окно. От притока свежего воздуха огонь, начавший было затухать, взметнулся с новой силой.

- Спасибо, Вальтер! – улыбнулся император, припомнив, что лично проверял – хорошо ли закрыты окна?

Потом посмотрел на дверь и подумал о том, что никто больше не посмеет войти в его спальню. Несколько минут полюбовался на то, как весело горят тяжелые занавеси, и висящие на стенах картины, и резко повернувшись на каблуках, скрылся за ширмой...

Спальня выгорит дотла. Прах и пепел – вот все, что останется от этой ночи.

Да еще четырнадцать обгоревших шпаг, странный пистолет и, непонятно, как попавших сюда три кривых пиратских ножа…

Эпилог.

Ларри и Павел снова окажутся в Последнем Переходе. Но, в силу того, что попадут они туда не одновременно, а браслетов у них уже не будет, понадобится какое-то время, для того, чтобы они все о себе вспомнили и отыскали друг друга…

В свой ближайший день рождения Крысеныш будет вызван к Госпоже. Узнав, что Павел подарил ему свою половину Бессмертия, Шмуль тут же отправится в Нижний мир. Со старенькой гитарой и песнями Вальтера, Патера и Командора. Хорошо понимая священный смысл, вложенный в слово - Поющий.

И твердо помня о том, что инструмент в руки надо брать только тогда, когда горишь. Младшие Муры радостно примут его в свою компанию. И в доме на Углу Невского и Большой Морской опять поселится музыка.

Джу и Гектор по-прежнему будут хозяйничать в «Морском Единороге» и ждать, что гости из Двух Миров однажды снова нагрянут к ним с визитом. И, как в добрые старые времена соберутся за одним столом.

А Мышка станет рассказывать их сыну странную сказку о том, как злые люди долго охотились за Ключами Времени, но отважный Капитан – сами – знаете - кто сумел их всех победить и спасти этот мир…

Вальтер - волшебник, пират, а ныне капитан легендарного парусника, вместе с командой «Летучего Голландца» будет бороздить моря и океаны. И иногда присылать о себе весточку. А Патер уйдет скитаться по Отражениям. В какой-то момент, ему даже покажется, что он потерял Дар певца. И он начнет метаться, пытаясь то ли вернуться в Прошлое, то ли обрести Будущее. Но в самый страшный миг отчаяния, словно с небес к нему придут строки - это будет "Баллада о последней битве". И он поймет, что прощен. Впрочем, пройдут годы, прежде, чем он напишет свою балладу. Потому, что вспоминать и облекать в слова все, что произошло с Ларри, окажется слишком больно…

И только Командор останется на своем посту. По ночам он будет выходить на Площадку между Мирами и долго смотреть на звезды. И терпеливо ждать того момента, когда Ларри и Павел возникнут перед ним на последней ступеньке Белой Лестницы.

Обними меня скорей – сколько нам осталось? Тихо капает с небес мерное тик-так... Жизнь прошла, как нам с тобой даже не мечталось. Жалко только, что чуть-чуть все-таки не так. То ли смысла было в ней как-то маловато, то ль на вкус была она чуточку горька, то ль была она еще чуть коротковата. Эх, да что там говорить, просто коротка. Просто много было слез. Смеха – было меньше. Просто много было зла, доброты – чуть-чуть. Было много сладких грез, было мало женщин, с кем бы можно, как с тобой, хоть в последний путь. Ладно, ладно. Не ревнуй. Все мы стали злее. Обними меня скорей, да пойдем наверх. Поглядим, как ветер рвет паруса на реях, посчитаем, сколько в тех парусах прорех.

Посчитаем все свои счастья и несчастья, округлим, и может быть, выйдет так на так. Так что даже, если жизнь вышла лишь отчасти, мы не станем на судьбу вешать всех собак. Мы с тобою поплывем за вечерним светом, мы с тобой пересечем пустоту морей. А о том, что не сбылось – не грусти об этом. Обними меня скорей, обними скорей…