А.В.Пыльцын. Штрафной удар, или Как офицерский штрафбат дошел до Берлина

СПб.:Знание,ИВЭСЭП,2003. 295 с.,илл. ISBN 5 7320 0714 8 ББК 63.3(2)622 П 94 Рецензенты А. И. Величко, член Национального союза журналистов Украины, главный редакторХарьковской областной газеты "Слово ветерана"; В. К. Вохмянин, ведущий специалист Управления культуры Харьковской облгосадминистрации, член Совета харьковского отделения Украинского научно-исторического общества; В. Г. Таранов, доктор технических наук, профессор Харьковской государственной академии городского хозяйства ISBN 5-7320-0714-8 © Пыльцын А.В., 2003 © Общество "Знание" Санкт-Петербурга и Ленинградской обл., 2003 From: petrosovet(a)mail.ru Всем офицерам, штрафникам и их командирам 8-го Отдельного штрафбата1-го Белорусского фронта, трудными дорогами войны дошедшего до Берлина,посвящается.

ВСТУПЛЕНИЕ,

или слово к читателю,в котором автор объясняет причины, побудившие его написать эту книгу, ивыражает сердечную благодарность всем, кто вдохновил его на этоттруд и помог в его осуществлении Освистанные смертным ветром, в буранах, ливнях и в пыли, мы километр за километром к своей заветной цели шли. Алексей Сурков Свою часть Великой Отечественной войны я прошел командиром взвода ироты в офицерском штрафном батальоне. Много лет меня волновала атмосферакакого-то странного умолчания в литературе, прессе и вообще в средствахмассовой информации истории этих штрафных батальонов. Как известно, они стали создаваться в 1942 году после приказа Народного Комиссара Обороны СССРNo 227, знакомого многим как Приказ Сталина "Ни шагу назад!". Но нигде, ни вразличного рода публикациях, ни в военных мемуарах видных военачальников обэтих батальонах ничего не говорится, а в Советской военной энциклопедии оштрафных частях сказано только в общем и применительно к армиям другихстран. Даже нам, имевшим непосредственное отношение к этим воинскимподразделениям, соответствующие органы тогда настоятельно рекомендовали нераспространяться о них. Надо сказать, что и о нашем 8-м Отдельном штрафномбатальоне 1-го Белорусского фронта впервые открыто было упомянуто только в1985 году - в очерке обозревателя "Комсомольской правды" И. Руденко. А в1995 году корреспондент российского телевидения Александр Афанасьев в сериителепередач к 50-летию Великой Победы под общим названием "Моя война"подробно раскрыл сущность боевых действий нашего штрафбата. Тем не менее продолжали появляться (особенно в "перестроечные" годы)публикации, в которых либо недостаточно осведомленные, либо ангажированныеавторы, поддавшиеся тогдашней моде охаивать нашу военную историю,представляли эти необычные воинские формирования общими словами, не находяразличий между фронтовыми офицерскими штрафными батальонами и армейскимиштрафными ротами. Однако, несмотря на их общую принадлежность к понятию "штрафные", да,может быть, и на возложение на тех и на других особо сложных боевых задач,это были совершенно разные воинские формирования: они не были похожи преждевсего по составу (штрафбаты состояли из проштрафившихся офицеров, штрафныеже роты - из рядовых и сержантов, а часто и из уголовных элементов,этапируемых на фронт из мест заключения), а также по организации, уровнюбоевых навыков и боевого опыта. Об особенностях использования в боях именно офицерских штрафныхбатальонов, о некоторых подробностях их штатной организации, вооружения и отом, что пришлось пережить за время пребывания в таком штрафбате, я ирассказываю в этой книге. Что же привело меня к мысли начать работу над ней?Все послевоенные годы я все-таки надеялся на то, что из множества бойцовштрафбатов (их создавалось по 1-2 на каждый фронт, а фронтов было:Белорусских - 3, Украинских - 4, Прибалтийских - 2, да еще Ленинградский,Карельский и т.д.) найдется кто-нибудь, кто сможет правдиво, более или менееподробно, на фактическом материале рассказать об этих уникальныхформированиях Великой Отечественной как бы изнутри. Но, увы... Мои боевые друзья по штрафбату (и в первую очередь моя жена Маргарита,с 1944 года прошедшая с нами последние версты войны) многие годыподталкивали меня на этот нелегкий, ответственный труд - написать длясовременников и потомков свои воспоминания о войне. И вот, видимо, само время повелело мне взяться за это нужное и важное,на мой взгляд, дело. Особенно теперь, когда многих из моих боевых товарищейуже не стало. Мой долг и перед их памятью, и перед своей все еще бунтующейпо многим поводам совестью заставил меня написать эту книгу. Сберечь историю всего нашего героического поколения так важно сейчас,когда она, эта история, порой так бессовестно, тенденциозно искажается,извращается некоторыми, с позволения сказать, историками, писателями, да ипросто временщиками, стремящимися на сенсационной полуправде нажить капиталыв буквальном и переносном смысле этого слова. На мои довольно долгие годы жизни вообще (мне скоро "стукнет" 80!) и40-летней армейской службы в частности выпало много событий, много встреч слюдьми, в том числе и весьма известными. Главная моя цель - через людей, скоторыми меня сталкивали обстоятельства, через события, которыми заполняласьжизнь, показать то непростое, но поистине героическое время, котороеосталось теперь лишь в памяти представителей нашего, увы уходящего,поколения победителей. Попытки вторгнуться в эту область истории людей, не варившихся в адовыхкотлах, какими были штрафные офицерские батальоны, а иногда и простоставящих себе целью умышленное искажение истории Великой Отечественнойвойны, создают неправильные представления о штрафбатах, занимающих в тойистории свое место и сыгравших свою (именно свою!) роль. Поскольку дневников мы не вели (офицерам переднего края, мягко говоря,это было "не с руки"), самое трудное, что вначале казалось мне вообщенепреодолимым - это огрехи и провалы памяти, коварной памяти, с годамирастерявшей многие детали событий, названия сел и городов, в которых онипроисходили, фамилии и имена бойцов и командиров, с которыми бок о бокдовелось прожить и пережить то лихолетье. А ко всему этому, еще и отсутствиевозможности обратиться к военным архивам, теперь оказавшимся в другомгосударстве (я имею в виду Россию, так как место моего жительства -Украина). Поэтому моя безмерная благодарность тем, кто помог мне восстановить впамяти многое из забытого. Это, в первую очередь, мои боевые друзья, с которыми мнепосчастливилось разделить судьбу офицеров, волею судеб оказавшихся вштрафном батальоне, не будучи штрафниками, с кем хлебнул я вдоволь фронтовойжизни и кто смог своими воспоминаниями существенно обогатить материал,вошедший в эту книгу. Это один из самых близких мне фронтовых товарищей - Валерий ЗахаровичСемыкин, ныне подполковник в отставке, живущий под Воронежем и жестокострадающий от последствий глубочайшего инсульта, но, несмотря на это,нашедший в себе силы прислать мне запомнившиеся ему очень важные сведения онашей жизни на фронте. Это и Петр Иванович Загуменников, тоже подполковник, живший допоследнего времени в Полтаве, но, к сожалению, закончивший свой земной путьза 2 дня до 60-летия начала Великой Отечественной. Он успел прислать мненезадолго до этого прискорбного дня десятки страниц собственных воспоминанийо первых днях создания и первых боевых делах нашего штрафбата, когда меняеще в нем не было. Огромную помощь мне оказал мой земляк и боевой товарищ АлексейАнтонович Афонин, живущий под Новосибирском, своими письмами (несмотря напостигшую его слепоту). Это и другие мои боевые друзья-побратимы, которым, к сожалению, несуждено уже увидеть книги, к работе над которой они так настойчиво склонялименя, когда мы встречались на "круглые" годовщины нашей Победы и чьибесценные воспоминания легли в основу этой работы. А дорогие моей памяти их имена, упоминаемые мною в описании боевыхдействий и фронтового быта, - эти имена по праву могли быть среди моихсоавторов. Мне никогда не забыть уже ушедших из жизни генерала ФилиппаАндреевича Киселева, офицеров Василия Корнеевича Цигичко, Моисея ИосифовичаГольдштейна, Алексея Григорьевича Филатова и многих других, в том числе издравствующих ныне, фамилии которых читатель найдет в главе Х этой книги. Судьбе было угодно, чтобы именно в дни, когда я работал над этойкнигой, мне встретился майор в отставке Семен Емельянович Басов, бывший ещев 1943 году в нашем 8-м ОШБ штрафником. Угодил он туда военинженером 3-горанга после побега из немецкого плена, чтобы искупить свою вину, хотя в пленон не сдавался, а попал по не зависящим от него обстоятельствам. Не представляю себе, смог ли бы я восстановить даты событий, названиямногих городов, рек, рубежей обороны и наступления, если бы кромесвидетельств своих друзей-однополчан не воспользовался мемуарами такихизвестных личностей, вошедших в историю Второй мировой войны, как маршалыСоветского Союза Г. К. Жуков, К. К. Рокоссовский, генералы А. В. Горбатов, П. И. Батов, С. М. Штеменко и многие другие, а также официальнойсправочной военно-исторической литературой. Неоценимую помощь в поиске данных о событиях тех лет, о полководцах,под чьими знаменами нам довелось сражаться, об оружии и военной техникевремен Великой Отечественной оказал мне Харьковский исторический музей,особенно его сотрудники Валерий Константинович Вохмянин, ВалентинаАнатольевна Сушко, Ольга Леонидовна Пенькова. Раздобыть топографические карты, по которым я смог восстановитьхронологию событий и "привязать" их к реальной местности, помогли мне моидобрые, уже послевоенные друзья Борис Николаевич и Алевтина АндреевнаЖарехины из Белоруссии, а также мой двоюродный брат Станислав ВасильевичБаранов, советский офицер в отставке, долгие годы, еще до развала СССР,работавший в Польше и Германии и хорошо знающий эти страны. Всем этим людям и организациям моя искренняя и безмерная благодарность.Особую признательность выражаю межрегиональной общественной организацииобщества "Знание" г. Санкт-Петербурга и Ленинградской области, еепредседателю Сергею Михайловичу Климову, Антонине Васильевне Ружа, редакторуГалине Алексеевне Капитоновой и всему редакционно-издательскому коллективуво главе с Альбиной Ивановной Сергеевой, без доброго содействия которых этакнига могла бы и не выйти в свет. Главное в своей работе над этой книгой я определил так: сложив своюпамять с памятью моих боевых друзей, создать более или менее цельный, затоистинно правдивый рассказ о том, что нам довелось увидеть, пережить ипрочувствовать как в штрафбате, так и в ту, уже ушедшую, эпоху вообще. В этой книге нет ничего придуманного, никаких художественных домыслов,а за невольную неточность в некоторых датах и именах, географические итопографические огрехи читатель, надеюсь, меня простит. Конечно же, мою жизнь в штрафбате нельзя оторвать от всего, что ейпредшествовало, и от того, как она повлияла на мою последующую воинскуюслужбу и жизнь вообще. Поэтому по ходу изложения мне пришлось совершатьэкскурсы и в "доштрафное" время воинской службы, и даже в детские годы, ибовсе это формировало и взгляды, и сознание, и мировоззрение, которые тем илииным образом проявлялись в боевой обстановке. Да и хотелось как-то оттенитьте моменты, которые так или иначе способствовали возникновению того самогосоветского патриотизма (который многие современные грамотеи унизительноназывают "совковым"), который обеспечил победу нашего народа в священнойвойне, ставшей уже историей прошлого века. Тем более что появилось много "искателей правды", которые во всейнепростой военной истории нашей страны почему-то выискивают только негатив.Эти политические перевертыши, да и просто заблудившиеся в истории искажают,а чаще стараются оболгать и опошлить историю поистине великой войны и нашейРодины. Однако истина, гласящая, что высшей формой преступления являетсяпредательство прошлого, никогда не перестанет быть истиной. Те, кто задался целью изуродовать правду прошлого, сеют в умахпришедших нам на смену поколений определенный нигилизм, неверие в героизмсоветского народа, его высокий патриотизм, проявленные в годы смертельнойопасности, нависшей над Отечеством. Как прекрасно ответил им поэт Ярослав Смеляков: Я не хочу молчать сейчас, когда радетели иные и так и сяк жалеют нас, тогдашних жителей России. Быть может, юность дней моих, стянув ремень солдатский туже, была не лучше всех других. Но уж конечно и не хуже. Мы грамотней успели стать, терпимей стали и умней, и не позволим причитать над гордой юностью своей. Для человека естественно ностальгировать по времени своей молодости.Моя работа над книгой тоже ностальгия, но не столько по времени, выпавшемуна нашу боевую юность, сколько по той высокой любви к Родине, котораяпомогла нам преодолеть неимоверные трудности, именно по любви к томуОтечеству, за которое полегли в землю мои боевые друзья, теофицеры-штрафники, с кем довелось мне делить их фронтовую непростую судьбу,и мои братья, и миллионы советских людей, беззаветно любивших Родину. Иэтого у нас не отнять до самой кончины. А завершить свое вступление мне хочется тоже стихами, но написаннымимоим сыном Александром как обращение уже к своим детям, к совсем юномупоколению: Замрите, слушайте, смотрите, ребятишки, дыханье затая, став чуткими вдвойне: ведь вы последние девчонки и мальчишки, которым суждено услышать о войне от тех, кто сам все это вынес, кто видел смерть, но победил...

ГЛАВА 1

Откуда мы родом. Под репрессиями. Особенности военного обучения вшколе. Начало войны. Мой первый командир-политрук. Военное училище,лейтенант. На границе. Направление - фронт. Уфа.За что в штрафбат? Начну со своей родословной. На первый взгляд, это может представитьмало интереса для современного читателя, но для характеристики той эпохи, вкоторой формировалось мировоззрение нашего поколения, и мое в частности,все-таки, считаю, имеет определенное значение. Родился я в конце 1923 года в семье железнодорожника на ДальнемВостоке, в одном из районов Хабаровского края. Наш дом стоял так близко к железнодорожным путям, что когда проходилпоезд, всегда дрожал, будто тоже собирался тронуться в дальний путь, инастолько мы привыкли к этой близости и шуму, что когда перешли жить вновый, более отдаленный от рельсовых путей дом, то долго не могли привыкнутьк, казалось бы, неестественной тишине. Отец мой, Василий Васильевич Пыльцын, родился в 1881 году. Костромич,по каким-то причинам (говорил об этом весьма неохотно и туманно), то ли отжандармского преследования, то ли от неудачной женитьбы, сбежавший наДальний Восток и даже поменявший свою фамилию, которая у него ранее была,кажется, Смирнов. По тому времени отец был достаточно грамотный человек, имевший в домеобширную библиотеку классиков и многолетнюю подшивку дореволюционногожурнала "Нива". На всей моей детской памяти он был бригадиром путейцев, азатем и дорожным мастером на железной дороге. Вообще - мастер он был на всеруки. Домашняя замысловатая мебель и многое из металлической кухоннойутвари, всякого рода деревянные бочки и бочонки под разные соленья и моченьябыли сделаны его собственными руками. В семье он был настолько строг, что мы, дети, боялись одного еговзгляда, хотя он никогда не пускал в ход ремень и не поднимал на нас своюувесистую руку. Несмотря на широкую общественную деятельность, особенно в областиоборонных кружков типа "осоавиахим" и пр., он всегда был беспартийным. В 1938 году за халатность, допущенную его подчиненным при организацииработ по замене лопнувшего рельса, что едва не привело к крушениюпассажирского поезда, отец был осужден на три года лишения свободы. Вышел иззаключения к самому началу Отечественной войны. Обладал он страннойособенностью весьма громко разговаривать сам с собой и как-то без свидетелейоткровенно негативно высказался по поводу того, что "Гитлер облапошил всехнаших "гениальных" вождей", главный из которых (т.е. Сталин) попросту"прос П ал Россию". (Здесь я из этических соображений заменил одну букву вотцовской фразе.) Кто-то услышал это, донес на него куда нужно ("стукачей"тогда было немало), и отец в соответствии с тогдашними порядками былрепрессирован: выслан с Дальнего Востока куда-то на Север или в Сибирь, гдеего след и пропал. Мама моя, Мария Даниловна, была моложе отца на целых 20 лет ипроисходила из семьи простого рабочего-путейца, сибиряка, истинно русского(как тогда говорили, "чалдона") Данилы Леонтьевича Карелина. Моя бабушка по материнской линии Екатерина Ивановна (девичья фамилияСмертина) происходила из Хакасии. (Дед рассказывал, что он ее выкрал изсоседнего хакасского селения). Оба родителя мамы были неграмотны (правда,бабушка Катя умела удивительно сноровисто и чуть ли не на ощупь считатьденьги.) А маму мою, не знавшую грамоты, но помнящую несметное количество меткихнародных пословиц и поговорок, учил грамоте я, став учеником первого класса,хотя бегло и уверенно читал давно, лет с четырех-пяти. По моему настояниюона стала посещать кружок "ликбеза", и я ее "курировал". Мама довольноуспешно освоила азы грамоты, стала не бойко, но уверенно читать и правда струдом - писать. На большее у нее не было ни времени, ни терпения. Однакоэтой грамотности ей хватило, чтобы с началом войны, когда мужское население"подчистила" мобилизация, освоить должность оператора автоматизированногострелочного блокпоста на станции Кимкан Дальневосточной железной дороги, гдеона проработала еще не один год после окончания войны, заслуживправительственные медали "За трудовое отличие", "За доблестный труд вВеликой Отечественной войне" и высшую профессиональную награду - знак"Почетный железнодорожник". Семья наша до войны не относилась к разряду богатых, но даже тяжелый,голодный 1933 год мы пережили без трагических потерь. В основном нас кормилатайга. Отец, заядлый охотник, снабжал нас дичью. Помню, в особенно труднуюзиму каждый выходной уходил в тайгу с ружьем и приносил то одного-двухзайцев, то нескольких белок или глухарей, и мясом мы были, в общем,обеспечены. Да еще выделывал отец и сдавал беличьи и заячьи шкурки,приобретая на вырученные деньги муку и сахар. Кроме того, с осени он бралнебольшой отпуск и уходил в ту же тайгу на заготовки кедрового ореха.Приносил его домой мешками, приспособился собственноручно изготовленнымпрессом давить из его зерен отличное "постное" масло, а остававшийся жмыхмама использовала для изготовления "кедрового молока" и добавок в хлеб,который пекла из небольшого количества муки, перемешанной с имевшимся тогдав открытой продаже ячменным и желудевым "кофе" да овсяным толокном. Спасала нас и семейная традиция делать различные заготовки дикорастущихплодов, грибов, растений. Эти заготовки спасали нас не только от голода, нои от свирепствовавшей тогда на Дальнем Востоке цинги. Мы с детства былиприучены к сбору ягод и грибов и хорошо их знали. Собирали и в большомколичестве сушили грибы - маслята, моховики и главный гриб - белый! Насоление брали большие белые грузди, рыжики и лисички, но особый грибнойделикатес был у нас - беляночки и волнушечки... Фруктами Дальний Восток небогат, но зато ягод!!! В ближайшей тайге мынаходили земляничные поляны, кусты жимолости, целые заросли малины, терпкуюпродолговатую, крупную зелено-спелую ягоду (по-местному, "кишмиш"), дикийвиноград, да еще рябину и черемуху, а подальше, с так называемых "ягодныхмарей" приносили полные туеса голубики, брусники, морошки. Так же далекоходили по весне на сбор черемши, этого дикорастущего широколистного чеснока,настоящего кладезя витамина С, главного "доктора" от цинги. Отец и дед занимались и рыбной ловлей, но не на удочку, а при помощитак называемых "морд", или сплетенных из ивовых прутьев вершей для ловлирыбы. И почти каждый вечер ходил отец после работы на недалеко протекавшуюбурную, студеную речку забирать улов. Иногда приносил "мелочь", а в периоднерестового хода лососевых - и красную рыбу: горбушу, кету или кижуча, некоторые экземпляры которых достигали 6-8 килограммов (в этом случаепоявлялась у нас и красная икра). И все это и варилось, и жарилось, изасаливалось, и сушилось. А в общем - все шло к столу... Семья наша не была набожной. Отец, по-моему, всегда был откровенныматеистом, хотя поддерживал, скорее, не религиозные, а обрядовые праздники.Мама тоже к этим праздникам относилась с почтением, но тем не менее у насникогда по-настоящему не соблюдали ни малых, ни "великих" постов. Зато намасленицу пекли огромное количество блинов, на пасху - красили яйца. А когдав 30-е годы открыли магазины со странным названием "Торгсин", в которыхскупали у населения золотые, серебряные изделия и всякого рода украшения издрагоценных камней в обмен на белую муку-крупчатку, сахар и прочий дефицит,то мама в первую очередь снесла туда золотые нательные кресты и только послеэтого другие, невесть какие богатые украшения, оставив себе все-таки любимыезолотые малюсенькие серьги. А в годы моей активной атеистической"деятельности" в так называемом СВБ (Союз воинствующих безбожников) мы,ребятишки, с особенным усердием и упоением ставили для взрослых массу"безбожных" спектаклей. Вот тогда по моей просьбе мама без особогосопротивления (и с одобрения отца) сняла из "красного" угла висевшую тамбольшую икону Божией Матери и отдала ее моей бабушке. В нашей семье всего родились семь детей, но трое умерли еще в раннемдетстве (что по тому времени не являлось редкостью), и до начала войны насдожило четверо: два моих старших брата, моя младшая сестра и я. Пытался я несколько раз составить генеалогическое древо нашего рода, ноотец мой никогда не посвящал нас в свою родословную, и дальше своего дедаДанилы и бабушки Кати по материнской линии я так ничего и не узнал. Да в тегоды как-то и не принято было искать свои корни: мало ли что "раскопаешь". Авот по боковым ветвям мне хорошо были знакомы другие дети и внуки Карелиных,жившие недалеко от нас. Это брат мамы, Петр Данилович, тоже дорожный мастер, коммунист, угодивший в 1937 годусовершенно неожиданно под репрессивный каток и бесследно исчезнувший где-тона бескрайних просторах Крайнего Севера. Остались у него больная жена ипятеро детей, которым удалось выучиться, пережить войну; многие из них живыи теперь. Должен честно сказать, что тогдашние аресты и поиски "врагов народа"заражали многих, в том числе и нас, младших школьников (помню, например, какмы, ученики 2-3-го класса по подсказке некоторых учителей искали на обложкахсвоих школьных тетрадей в васнецовских стилизованных рисунках по былиннойтематике якобы замаскированные надписи, наподобие "Долой ВКП(б)", и если ненаходили, то значит, "плохо искали"). А вот внезапные аресты наших близких,за кем никто из окружения никаких преступлений не видел, мы воспринимали какдосадные ошибки при таком масштабном деле разоблачения вредителей и вообщевсяческих врагов народа (тогда широко пропагандировалась известная пословица"лес рубят - щепки летят"). Но что удивительно: наряду с этой широкой кампанией поиска "врагов"происходило мощное воздействие на умы (и не только молодежи), воспитывавшеелюбовь к нашему строю и идеалам коммунизма. Достаточно вспомнить толькофильмы и патриотические песни того времени. И это необычайно обостряло и точувство любви к родине, и то сознание высокого патриотизма, с которыми мывступили в священную войну против гитлеровской фашистской Германии. Репрессии тех лет кроме упомянутого мною моего дяди не затронули, ксчастью, других родственников. Так, мамина младшая сестра Клавдия Даниловна(1915 года рождения), несмотря на репрессированного брата, работалателеграфисткой на узловой железнодорожной станции, по тому времени - навесьма ответственной должности. Замуж она вышла за инженера Баранова ВасилияАлексеевича, с первых дней войны ушедшего на фронт, а после войны ставшегоофицером КГБ. Работал он в этой ипостаси все послевоенные годы в Риге и умерв 1970 году. Их сын, мой двоюродный брат Станислав, 1938 года рождения,добровольно поступивший в погранвойска и окончивший в свое время Военноеучилище погранвойск, из-за преследований и угрозы репрессий уже со сторонылатышских властей, поскольку попал в черный список "красных ведьм", былвынужден покинуть Латвию в 1991 г. Как я уже говорил, у меня было два брата. На старшего из них, Ивана(1918 года рождения), я был так похож внешне, что нас часто путали дажезнакомые. Так вот, Иван отличался разносторонними способностями: прекрасноиграл на самых разных музыкальных инструментах, удивлял всех талантомрисовальщика, считался одаренным в математике (его учитель иногда заоригинальные решения задач выставлял ему вместо "пятерки" "шестерку").Кстати, сразу же по окончании 10 классов он был приглашен на должностьучителя математики в нашу поселковую школу-семилетку. В 1937 году он былпризван на военную службу в береговую охрану Тихоокеанского флота, гдеуспешно выполнял роль учителя в группах ликвидации малограмотности инеграмотности среди красноармейцев и краснофлотцев, одновременно освоивспециальность радиста. В 1942 году был направлен в действующую армию и,находясь в составе 5-й Ударной армии Южного фронта, "гвардии сержант ПыльцынИван Васильевич... в бою за Социалистическую Родину, верный воинскойприсяге, проявив геройство и мужество, был убит 18 сентября 1943 года" - такбыло написано в похоронке. Второй брат, Виктор, старше меня на три года, особыми талантами невыделялся, разве только унаследовал от отца (да и похож был на него) манеруразговаривать сам с собой вслух, особенно во сне, да отличался особойаккуратностью и педантизмом. После окончания школы год поработал на железнойдороге помощником дежурного по станции. А затем, в 1939 году, был призван ввоздушно-десантные войска на Дальнем Востоке. Незадолго до начала войныбригаду, в которой он служил, перебросили на Украину, где ему довелось ивстретить первые удары фашистской военной машины, и испытать горечьотступления. При обороне Северного Кавказа он был ранен, лечился вгоспиталях и погиб (вернее - пропал без вести) в декабре 1942 года где-топод Сталинградом. Сестра моя Антонина Васильевна (1927 года рождения) неоднократноизбиралась в наш поселковый Совет депутатов трудящихся. В 1948 году онапереехала на жительство в Ленинград, где работала с секретнымделопроизводством в одном из райвоенкоматов города....До 7-го класса я учился в нашей поселковой школе (там я вступил вкомсомол), а с 8-го класса - в железнодорожной средней школе города Облучье,расположенного невдалеке. В 1938 мой отец был осужден за халатность, а старший брат служил вармии, и на небольшую зарплату Виктора маме было невозможно платить за моеобучение и проживание в интернате. Тогда я по собственной инициативе написалНаркому путей сообщения Л. М. Кагановичу письмо, в котором рассказал отрудностях нашей семьи в обеспечении моего желания дальнейшей учебы, в томчисле и то, что отец-железнодорожник осужден за халатность. Вскоре я, школьник, получил правительственное письмо, в которомраспоряжением Наркома мне обеспечивались за счет железной дороги все видыплатежей за обучение до получения среднего образования и проживание винтернате при школе, а также бесплатный проезд по железной дороге к местуучебы и обратно. Я хорошо запомнил характерную подпись на официальном бланке письма: "Л.Каганович" (особо запомнилась большая, несоразмерно высокая заглавная буква"Л" (Лазарь). Так что учеба в Облученской железнодорожной средней школе навсе три года мне была обеспечена. Как я узнал позже, муж моей тети Клавдии Даниловны в детстве совершилболее отчаянный поступок. Когда его после 6-го класса не допустили кдальнейшей учебе (по крайней бедности), он, 14-летний паренек из глухойдеревни под Ярославлем, сам поехал в Москву, добился там приема у НадеждыКонстантиновны Крупской, которая тогда была заместителем Наркома просвещенияРСФСР. В результате - распоряжение Наркомпроса: "Принять Баранова Василия вшколу-семилетку". А дальше - техникум и т.д.! Так случилось, что и меня с сестрицей, и моих двоюродных сестру ичетырех братьев - детей репрессированного дяди моего Петра Карелина ивырастили, и воспитали, и поставили на ноги наши матери, оставшиеся безмужей. И слава им, обыкновенным русским женщинам, вечная добрая наша память. В отличие от нашей поселковой школы здесь мы ежедневно после уроковзанимались в разных оборонных кружках, и это фактически была хорошоорганизованная военная подготовка. Штатных военруков у нас не было, а вопределенное время в школу или в интернат приходили к нам настоящие сержантыиз воинских частей, располагавшихся в городе, и тренировали нас по всемоборонным, как тогда говорили, предметам. Некоторые мальчишки, кроме того,ходили на занятия в аэроклубы, где учились и самолетом управлять, и спарашютом прыгать, что давало им преимущество - уже после 9-го классапоступать в летные училища. Военная организация школы состояла из взводов (классов) и рот (всеходноуровневых классов). Так, например, три десятых класса составляли роту. Вмасштабе всех 8-10-х классов школы это был "юнармейский батальон". Старостыклассов были командирами взводов, а наиболее старательный из них назначалсяна должность командира роты. Самый старший по возрасту из учеников 10-хклассов был комбатом, а когда меня избрали еще в 9-м классе комсоргом школы,то и должность определили - "батальонный комиссар". Естественно, комсоргиклассов были "политруками рот". И как серьезно относились мы к этим своим"юнармейским" обязанностям! Даже по "юнармейскому чину" нашивали на рубашкиили пиджаки петлички с соответствующими армейским знаками различия -вырезали из жести квадратики ("кубари") или прямоугольники ("шпалы") ивесьма этим гордились. И величали нас, соответственно, меня, например:"товарищ юный батальонный комиссар". Вот так прививались и уважение к армии,и даже кое-какие командные навыки. 10-й класс мы закончили в 1941 году, за два дня до ставшей роковой длявсей страны даты - 22 июня, и сразу после выпускного вечера на следующийдень поехали в районный центр (тогда город Облучье входил в Бирский район сцентром на станции Бира), чтобы определиться в военные училища. Тогда былоповальное увлечение военными училищами (летными, танковыми, артиллерийскимии т.д.), а я выбрал для себя (с учетом семейной традиции и из чувстваблагодарности за бесплатное обучение) Новосибирский военный институтинженеров железнодорожного транспорта. Но все наши планы и мечты вразсломала заставшая нас в райцентре весть о начале войны И сразу, как покоманде, к райвоенкомату стеклась огромная очередь людей, стремящихся скореевлиться в ряды вооруженных защитников. Двое суток нас, выпускников школ, держали в неведении относительнонаших заявлений (я тут же передумал и написал заявление в Танковое училище),а потом сообщили, что все военные училища уже полностью укомплектованы и мыпризываемся как красноармейцы. На сбор нам дали два дня. Быстро разъехалисьмы по домам, собрали вещи. Недолгие проводы были с родными, и вскоре эшелоныразвезли нас по разным районам Дальнего Востока. Я с несколькими своими школьными товарищами оказался в эшелоне, которыйвез нас на запад, но радость наша была недолгой: довез он нас через двоесуток только до города Белогорска, всего километров за триста от местапризыва, где мы все влились во вновь формируемый 5-й армейский запаснойстрелковый полк 2-й Краснознаменной Армии Дальневосточного военного округа,ставшего уже именоваться фронтом, хотя и не действующим. Этот спешно развертывавшийся полк еще не имел достаточного количествакомандного состава, а эшелон за эшелоном привозили сюда, казалось, несметноеколичество призванных и мобилизованных. Ротой, в которую я попал, командовал младший политрук Тарасов НиколайВасильевич. Я хорошо запомнил этого первого в моей армейской жизникомандира, высокого, стройного, уже успевшего устать от бессонных ночей, ноне потерять при этом какого-то мудрого спокойствия. Всего-навсего с двумя"кубарями" в петлицах (а я-то в школе "целых две шпалы" носил!), он тем неменее успевал справляться с ротой более чем из пятисот человек, в основном,необученных разновозрастных людей, большинство из которых были илималограмотными, или неграмотными вообще (такой контингент поступал в первыедни мобилизации, особенно из таежных поселков). Наш первый ротный командир сразу выделил тех, кто окончил средниешколы, и буквально с первого взгляда определил, кто может временно исполнятьобязанности командиров взводов, отделений (мне была определена должностькомандира взвода). И вся эта вчера еще не управляемая масса людей сталапостепенно организовываться в воинские коллективы. На второй день повел оннас в баню (палатки с душевыми установками). Нас постригли наголо, мыпомылись и обмундировались, став настолько одинаковыми, что даже своихдрузей не узнавали, не говоря уже о том, что на первых порах не моглиопределиться, кто в чьем взводе. Однако постепенно рота обретала воинскиеочертания. Определили нас в палаточный лагерь, который оказался более чем в 3километрах от столовой, и вот всю эту дорогу наш младший политрук Тарасовуспевал и ободрять, и обучать строевому или походному шагу, а мы, "командирывзводов", старались помогать ему в меру своих сил и умения. Каким-то чудомсумел наш ротный организовать и разнообразные занятия по подготовке кпринятию воинской присяги, да еще успевал и личные беседы проводить сомногими из нас. На всю мою жизнь Николай Васильевич Тарасов остался образцомнастоящего командира и душевного политрука, и многие свои поступки я всюжизнь сверяю с ним....На сон нам едва оставалось по 5-6 часов в сутки, а политруку нашемуи того меньше. Но через несколько дней в роту прибыли мобилизованные иззапаса лейтенант и младший лейтенант, которым ротный поручил по "полуроте".Вскоре нас повели на стрельбище и всех, кто хоть как-то выполнил упражненияпо стрельбе из винтовки, привели к присяге. Мало было торжественности тогдав этом ритуале, но запомнилось все до деталей. Тогда мы присягнули наверность нашей Родине - СССР. То был единственный такой день в моей жизни -больше никогда я не присягал ни другому правительству, ни другой родине. Богмиловал. И все 40 лет армейской службы я прошел под этой единственной в моейжизни присягой. Со временем мы втянулись в это состояние непрерывных, напряженныхучебных будней, и примерно через месяц наша рота стала более или менееслаженным военным организмом, и, как нам казалось, наш командир-политрукгордился уже тем, как эта некогда аморфная масса людей четко "рубала"строевой шаг, проходя по улицам города. Наши "полуротные" лейтенантыгрубовато, но умело поднимали наше настроение и подбадривали такими,например, шутками: "Выше голову, задрать носы и подбородки! Смотрите, как нанас смотрят девушки!" И действовали такие шутки беспроигрышно! Пришло время, и нашу роту распределили по полкам и дивизиям"Дальневосточной, опоры прочной", как пели мы в своей первой строевой песне.И так было жаль расставаться с успевшим стать для нас поистинеотцом-командиром нашим политруком. Спасибо Вам, Николай Васильевич, занауку! Далее судьба забросила меня в разведвзвод 198-го стрелкового полка 12-йстрелковой дивизии 2-й Краснознаменной Армии Дальневосточного фронта. Аздесь, уже не в запасном полку, и нагрузки физические были настоящими, ивзаимоотношения устанавливались серьезнее и прочнее. Самым главным для менякомандиром оказался помкомвзвода сержант Замятин. От него я схлопотал и своепервое дисциплинарное взыскание - "личный выговор". А получилось это так.Поскольку я был рослым, то на физзарядке, которая в основном заключалась впередвижении бегом, меня поставили впереди всех, даже старослужащих, то есть"направляющим". И вот когда сержант подавал команду "шире шаг", я своимидлинными ногами этот шаг действительно делал шире и ускорял бег, а "старики"все одергивали меня, мол, еще успеешь, набегаешься, и я, конечно, снижалтемп. После нескольких таких случаев сержант остановил взвод, вывел меня изстроя и за невыполнение команд объявил тот самый выговор. Домой об этом взыскании не стал писать, стыдно было. Долго я старалсязаслужить снятие выговора, пока во время одного из марш-бросков километровна тридцать не помог отставшему красноармейцу, взял себе его винтовку ибуквально тащил его за руку. Вот за проявленную взаимовыручку на маршесержант и похвалил меня, сняв "прилюдно" свой выговор. Как я был рад этому! Командира своего взвода лейтенанта Золотова видеть приходилось редко,командира полка совсем не помню, а вот командира дивизии полковникаЧанчибадзе, невысокого плотного грузина, память хорошо сохранила. Многомунаучили нас его изобретательность и требовательность. И вообще, "наука побеждать" давалась обильным потом, когда гимнастеркинаши настолько просаливались, что сняв их, можно было поставить (а неположить), - и не падали! В детстве у меня случилось какое-то заболевание коленного сустава, именя долго тогда лечили "от ревматизма" и больничными и бабушкиными мазями.Здесь же под такими неимоверными нагрузками он, этот "ревматизм", будтоулетучился. И до сих пор не дает о себе знать. Многие недуги излечивалаармия, и не только физические. В этом разведвзводе я прослужил до 1 января 1942 г. В ночь под Новыйгод меня срочно сменили с поста у полкового знамени (я был в карауле), иэтой же ночью, не дав мне возможности почистить винтовку, отправили покомсомольской путевке во 2-е Владивостокское военно-пехотное училище.Обрадовался, было, что увижу Владивосток - город моей детской мечты, которыйя еще не видел, но о котором так много слышал. Но оказалось, что это училище находится в Комсомольске-на-Амуре.Проучился я в нем всего полгода, но до сих пор с особой теплотой вспоминаюте студеные зимние месяцы учебы и с чувством благодарности - всех моихпреподавателей, командиров и воспитателей, начиная от старшины ротыХамсутдинова, командира нашего курсантского взвода совсем молодоголейтенанта Лиличкина, командира роты, исключительно подтянутого иудивительно стойкого к почти арктическим амурским морозам старшеголейтенанта Литвинова. С благоговением вспоминаю я друзей-курсантов: Колю Пахтусова, АндреяЛобкиса, нашего ротного запевалу, способного звонко петь даже в сильныеморозы, вечно невысыпавшегося очкарика Сергея Ветчинкина. Эти и многиедругие мои сослуживцы-курсанты были теми, кто подставлял свои надежные плечив трудные для меня минуты, но с которыми, увы, так больше и не суждено быловстретиться. Не могу удержаться, чтобы не вспомнить некоторые подробности быта вучилище и запомнившихся мне курсантов и преподавателей. Располагалось оно на одной из городских окраин, именуемой Мылки,недалеко от Амура. Распорядок дня был весьма напряженным. Зарядка начиналасьза два часа до завтрака физической подготовкой или штыковым боем. И это, какправило, ежедневно, за исключением случаев, когда нас ночью поднимали потревоге и выводили в поле марш-бросками. Там вместо завтрака выдавали сухарии консервы (как правило, рыбные или "кашу с мясом" - одну банку на двоих). В столовой же завтрак обычно состоял из гречневой, овсяной или перловойкаши, кусочка масла, хлеба и сладкого чая. Физически мы выматывались сильно,и нам в общем-то всегда не хватало (в принципе, достаточно калорийного)курсантского довольствия. Ведь до обеда, как правило, занятия были навоздухе, в поле, где температура в январе-феврале часто опускалась ниже 30°мороза, а после обеда, когда уже темнело, было 2-3 часа классных занятий(топография, теория стрелкового дела, изучение матчасти оружия,минно-саперная подготовка, средства связи и т.д.), а затем самоподготовка. Перед ужином каждый вечер по 1-2 часа мы занимались или строевой, илилыжной подготовкой. К счастью, лыжный маршрут проходил невдалеке отмагазинчика. В нем, правда, не было ничего, кроме баночек с крабовымиконсервами, заполнившими все полочки и витрины, и мы довольно часто покупалиих. Это был наш "доппаек", который мы либо съедали сразу же по возвращении вказарму, либо сберегали до завтрака, чтобы сдобрить этими крабами своюутреннюю порцию перловой или овсяной каши. Хорошее, скажу вам, сочетание.Здорово вкусно получалось! Обеды были достаточно калорийными. Кроме густого крупяного илимакаронного супа либо щей с мясом, к которым регулярно подавалась, какприправа, какая-то витаминная добавка (вроде мелкоразмолотого шиповника, каксредства против цинги), давали приличную порцию каши или макарон с мяснойтушенкой, а то и с соленой кетой или горбушей... Что и говорить,Дальневосточный край - рыбный край! Однако несмотря на довольно калорийный рацион крепкие морозы и огромнаяфизическая нагрузка делали свое дело, выматывая, выжимая, вымораживая из насэти калории. Досыта удавалось наедаться только тем, кому выпадало счастьеидти в наряд по кухне. Может, именно поэтому тех, кто получал наказание ввиде наряда вне очереди, на кухню не назначали (для этого были, в основном,солдатские нужники). Ощущение постоянного недоедания вызывало (обычно на коротких перекурах)сладостные воспоминания о том, какими вкусными блюдами баловали нас вдовоенное время наши мамы и бабушки. Мой самый близкий по училищу друг КоляПахтусов (он из Николаевска-на-Амуре) любил смачно рассказывать, как егомама по праздникам готовила замечательного фаршированного гуся. Ему дажепопадало от товарищей, которые прерывали его умоляющим "Не трави душу!!!". Еще немного подробностей. Особенно запомнился нам, например,преподаватель топографии младший лейтенант Эльман, призванный из запасаэстонец. Это он научил нас ориентироваться по звездам, определять фазы Луныи с точностью до дня вычислять, когда наступит новолуние или полнолуние.Вообще-то этой премудрости меня научил еще в детстве мой дед Данила, но с"теоретическим обоснованием" это сделал наш училищный топограф. Настолько онбыл интересным, знающим человеком, умеющим вкладывать в наши головы нужныезнания, что все мы поголовно с нетерпением ждали его занятий. Практическоехождение по азимуту он организовывал так, что при правильном и с меньшимизатратами времени прохождения маршрута нас ждал какой-нибудь приз вродепачки махорки или флакона одеколона. А это, надо сказать, по тому временибыли весьма ценные призы. Запомнился навсегда и преподаватель артиллерии и стрелкового вооружениямайор Бабкин. Острослов и шутник, он никому не давал шансов вздремнуть наклассных занятиях. Если кого-то в тепле после занятий на крепком морозеклонило ко сну, он так умел встряхнуть взвод или роту, что общий хохотнадолго прогонял дремоту у виновного. Устраивал он и занятия-состязания по разборке и сборке вслепую еще малознакомой тогда (по сравнению с классической трехлинейкой) самозаряднойвинтовки Токарева (СВТ), ручного пулемета Дегтярева (РПД), автоматическойвинтовки Симонова (АВС) и др... В училище я пробыл с первых дней 1942 года до середины июля, когдазакончил полугодичный курс обучения "по первому разряду" (то есть на"отлично") и получил, как и другие семнадцать "перворазрядников", своепервое офицерское звание "лейтенант". Выдали нам комсоставские (потом их стали называть офицерскими)удостоверения и снаряжение (ремень с портупеей), полевую сумку с планшеткой(для топографической карты) и кобуру для нагана, который полагалось получитьуже в части назначения. Обмундировали нас в новенькие суконные гимнастерки,на которые были нацеплены новенькие петлицы с двумя красными эмалевымиквадратиками ("кубарями"). Выдали брюки с кантом, фуражки с малиновымоколышем и даже хромовые сапоги. И мы с непривычной гордостью ходили во всемэтом, ужасно поскрипывая новым кожаным снаряжением... Однако радость наша был омрачена тем, что почти всех младшихлейтенантов и сержантов отправили на фронт, а всех лейтенантов - в войска наДальнем Востоке. Небольшая группа выпускников, куда вошел и я, получиланазначение командирами стрелковых взводов в 29-ю Отдельную стрелковуюбригаду, командиром которой был подполковник Суин. Буквально с первых недель после того, как я принял взвод в одном избатальонов бригады, располагавшемся у озера Ханка на границе с Маньчжурией,где тогда хозяйничали японцы, все мы стали подавать рапорта об отправке вДействующую Армию на Западные фронты. Вскоре нас собрал комбриг и спокойно,но убедительно сумел нам доказать, что наш "недействующий" Дальневосточныйфронт может совершенно неожиданно, в любое время превратиться в "очень дажедействующий"! Наступила зима. И хотя это была южная часть Советского ДальнегоВостока, морозы были внушительными, а в сочетании с почти постояннымисильными ветрами в тех краях становились особенно неприятными, так что налыжные переходы, которым уделялось немало времени, нам выдавали надеваемыепод шапки-ушанки трикотажные шерстяные подшлемники с отверстиями для глаз ирта, чтобы уберечь от обморожения щеки и носы. И все-таки к концу 1942 года, когда, видимо в связи с тем, что немецкиевойска были остановлены под Сталинградом и угроза японского нападения сталаменее вероятной, по одной роте с каждого батальона нашей бригады в полномсоставе были переформированы в маршевые (для фронта), погружены в эшелоны ив первые дни января 1943 года отправлены на Запад. Как потом стало известно, направлялись мы на участие в формированииЮгославской армии по примеру уже создававшихся дивизий Войска Польского иЧехословацкой бригады Людвига Свободы. До Байкала, а точнее - до станцииЗима, наш эшелон не шел, а летел так, что на многих узловых станцияхпаровозы меняли настолько стремительно, что мы не успевали не толькополучить горячую пищу из следовавшего в нашем эшелоне вагона с полевымикухнями, но даже прихватить ведро кипятка. Во время смены паровоза на станции Бира хорошо знакомый мне дежурный постанции передал на мой родной полустанок, где жили родные, весть о том, чтоя вскоре проеду эшелоном. Все мои родные вышли к железнодорожным путям, нопоезд промчался с такой скоростью, что я едва успел разглядеть своих, а дедДанила, пытавшийся бросить мне подарок - кисет с табаком, не попал воткрытую дверь теплушки. Как потом мне рассказывала сестренка, дед по этойпричине расплакался. На станции Зима наш эшелон вдруг остановили, и мы там простояли почтинеделю. Что-то, видно, не заладилось с формированием югославских частей, идальше нас везли так неспешно, что мы почти месяц добирались до столицыБашкирии Уфы. Миновав ее, на станции Алкино ночью весь наш эшелон выгрузили,и мы влились в состав 59-го запасного стрелкового полка 12-й запаснойстрелковой бригады Южно-Уральского военного округа. В этом полку главным нашим делом стала подготовка нового пополнения восновном из немолодых уже людей (чаще всего из мусульманских республик),обучение этих новобранцев азам военного дела, формирование из них маршевыхрот для фронта. Долго, почти девять месяцев, я, как и многие другие офицеры,добивался отправки на фронт. Здесь, кроме того что я вступил в партию и помимо многих другихсобытий, судьбе было угодно познакомить меня с девушкой, эвакуированной изблокадного Ленинграда, которая более чем через год, на фронте стала мнеженой. На всю жизнь. Но об этом речь пойдет попозже. А тогда, в августе илиначале сентября, очередному из многих моих рапортов был дан ход, и нас,небольшую группу офицеров, направили вначале в ОПРОС (Отдельный полк резерваофицерского состава) округа, а затем в такой же полк, но уже Белорусскогофронта. Находясь в этом 27-м ОПРОСе фронта, мы несли боевую службу по охраневажных объектов от возможных диверсий противника, но это все-таки была непередовая, куда мы стремились. И вот однажды, в начале декабря 1943 года меня вызвали в штаб полка наочередную беседу. Беседовавший со мной майор был в полушубке и, несмотря нажарко натопленную комнату, затянут ремнями, будто каждую секунду был готов клюбым действиям. Лицо его с заметно поврежденной сверху раковиной правогоуха было почти до черноты обветренным. Просмотрев мое еще тощее личное делои задав несколько вопросов о семье, об училище и о здоровье, он вдругсказал: "Мне все ясно. Пойдешь, лейтенант, к нам в штрафбат!" Кажется,заикаясь от неожиданности, я спросил: "З-з-за что?" И в ответ услышал:"Неправильно задаешь вопрос, лейтенант. Не за что, а зачем. Будешькомандовать штрафниками, помогать им искупать их вину перед Родиной. И твоизнания, и хорошая закалка для этого пригодятся. На сборы тебе полчаса". Как оказалось, это был начальник штаба 8-го Отдельного штрафногобатальона майор Лозовой Василий Афанасьевич. С ним мне довелось и начатьсвою фронтовую жизнь в 1943 году, и встретиться через четверть века послевойны на оперативно-командных сборах руководящего состава Киевского военногоокруга. Тогда я был уже в чине полковника и его, тоже полковника, узнал поприметному правому уху. А тогда, в декабре 1943 года, после тяжких боев, в которых штрафбатпонес большие потери, в том числе и в постоянном офицерском составе, онотобрал нас, восемнадцать офицеров от лейтенанта до майора, в основном ужебывалых фронтовиков, возвращавшихся из госпиталей на передовую. Я оказалсясреди них один "необстрелянный", что вызывало во мне тогда не стольконедоумение, сколько гордость за то, что меня приравняли к боевым офицерам. Буквально через час мы уже мчались в тревожную ночь на открытомавтомобиле с затемненными фарами в сторону передовой, хорошо определяющейсяпо всполохам от разрывов снарядов, по светящимся следам разноцветныхтрассирующих пуль, по висящим над горизонтом осветительным ракетам. Где-тотам, под огнем противника, держал оборону пока неведомый нам, но вскореставший родным на долгое время, до самой Победы, наш 8-й Отдельный(офицерский) штрафной батальон. У меня, правда, может быть меньше, чем у других, какое-то представлениео штрафбатах уже имелось (хотя бы из Приказа Наркома обороны No 227), но какдалеко оно оказалось от реального! К сожалению, я не располагаю официальным"Положением" о них, и тот батальон, в котором я оказался, был также,по-видимому, далек от первых организационно-штатных документов. Как утверждал в одной из своих послевоенных публикаций в общесоюзнойтогда еще газете "Ветеран" No 3 (55) за 1984 год бывший начальник штабанашего штрафбата генерал-майор Киселев Ф. А., служивший в нем с первых днейсоздания до расформирования после Победы, "батальон состоял из постоянного ипеременного состава. К переменному составу относились те, которые прибывалив батальон для отбытия наказания за совершенные проступки" (то естьштрафники). Кстати, я много раз слышал, что в некоторых аналогичныхбатальонах при обращении к ним, и даже в документах, к бывшему их воинскомузванию добавлялось слово "штрафной" (например, "штрафной майор"), или вообщевсе именовались "штрафными рядовыми", и т. п. Не знаю, чье это было решение.Но в нашем штрафбате, видимо чтобы лишний раз не подчеркивать их положение,что едва ли способствовало бы их перевоспитанию, было принято всех их,относящихся к переменному составу батальона, называть"бойцами-переменниками". А к своим командирам они обращались, как обычно принято в армии,например "товарищ капитан". Далее генерал Киселев писал: "К числупостоянного состава относились офицеры штаба, командиры рот, взводов, ихзаместители по политчасти, старшины подразделений, начальникиартиллерийского, вещевого, продовольственного снабжения, финансовогодовольствия и другие. Батальон состоял из штаба, трех стрелковых рот, ротыавтоматчиков, пулеметной, минометной и роты противотанковых ружей, взводовкомендантского, хозяйственного, связи". Был в нем и представитель "Особогоотдела СМЕРШ" ("Смерть шпионам"), и медико-санитарный взвод с батальонныммедпунктом, и др. Об этом же написал мне в своих памятных записках мой фронтовой друг поштрафбату Петр Загуменников, принимавший участие в первых его формированиях.Тогда, писал он, в каждой роте и каждом взводе кроме командировпредусматривались и офицерские должности их заместителей по строевой и пополитической части (политруки). Даже самому Петру Загуменникову, тогда ещелейтенанту, прибывшему в батальон после излечения по ранению, которое онполучил на фронте, будучи командиром стрелковой роты, вначале, наверное какеще очень молодому (неполных 19 лет), предложили именно должность замкомвзвода. Он не согласился, авскоре эти офицерские должности заместителей командиров взводов и замполитоврот упразднили. Видимо, такое значительное насыщение командного звена и политсоставаштатными офицерами предполагалось исходя из того, что иначе управляться соштрафниками в бывших офицерских званиях до полковника будет невозможно.Однако, как оказалось, эта проблема была надуманной, и в ротах оставили поодному "строевому" заместителю (даже без политруков), во взводах же ихвообще заменили двумя замкомвзвода из числа самих штрафников. Правда,подобное сокращение такого количества намнчавшихся ранее политработниковпозволяло, оказывается, содержать сравнительно большой политаппарат призаместителе комбата по политчасти (как мне казалось, в основном не по делу). Вот в таком, уже "причесанном" по опыту первых боев, штрафном(офицерском) батальоне я и оказался. Поскольку я пребывал в штрафбате только с конца 1943 года, то боевыедействия батальона до этого времени вкратце опишу по воспоминаниям все тогоже Петра Загуменникова, начавшего службу в 8-м ОШБ с самых первых дней егоформирования, и со слов бывшего штрафника майора Семена Басова, угодившего впервый состав именно этого штрафбата и участвовавшего в его первых боях. Восьмой Отдельный штрафной (офицерский) батальон Центрального фронтаначал формироваться в конце апреля 1943 года в селе Змиевка недалеко отгорода Орла. Штатный состав управления батальона и его подразделенийнабирался в основном из офицеров, получивших боевой опыт в Сталинградскойбитве. Структура батальона фактически соответствовала стрелковому полку. У комбата (штатная категория полковник) было два общих заместителя,начальник штаба и замполит (подполковники), а также помощник по снабжению; уначальника штаба - четыре помощника (ПНШ - 1, 2, 3, 4) - майоры. В каждойроте было по 200 и более бойцов, и роты эти по своему составусоответствовали обычному стрелковому батальону. Таким образом, по численномусоставу штрафбат приближался к стрелковому полку. Штатная должностькомандира роты - майор, взвода - капитан. К июлю 1943 года (началу Курской битвы) батальон был сформирован изанял оборону в районе Поныри-Малоархангельское Орловской области на участке7-й Литовской стрелковой дивизии, где и принял свое первое боевое крещение.В упорных, жестоких боях штрафной батальон отстоял свои позиции, прорвалвражескую оборону и перешел в наступление на Тросну. Таким образом, первые же бои показали беспримерную стойкость батальона,его способность вести решительное наступление и, несмотря на значительныепотери, упорно пробиваться вперед. Начавшись на Курской дуге, его боевойпуть проходил далее в жесточайших сражениях по землям Курской области,северной Украины, включая бои за Путивль, и далее - до Днепра в районеЧернигова. И только там он был впервые выведен на отдых и доформирование врайон села Добрянка. Получив пополнение, батальон был переброшен в район Лоевского плацдармана реке Соже (Белоруссия) для его расширения и углубления. Успешносправившийся с этой задачей, в результате чего был освобожден г. Лоев,штрафбат перешел в наступление по направлению к Гомелю. В этот период Центральный фронт был переименован в Белорусский ибатальон вошел в состав 48-й армии генерала П. Л. Романенко. С боямиштрафбат дошел до г. Речица и участвовал в завершении окружения гомельскойгруппировки немцев. После освобождения Гомеля (26.11.1943) батальон маршем прошел черезэтот город, вышел в район села Первомайское Жлобинского района и занял тамоборонительные позиции на левом берегу Днепра. Вскоре после двухчасовойартподготовки наши войска перешли в наступление, и батальон продвинулся начетыре-пять километров. Но случилось так, что соседи справа и слевапродвинуться не смогли и штрафбат остался с открытыми флангами, чем сразу жевоспользовался противник, начав отрезать и окружать батальон. Пробиваясь из окружения, после больших потерь батальон снова былпоставлен в оборону, куда я с группой офицеров из резерва фронта и прибыл. И все, что происходило при мне, чего я был участником или чемусвидетелем, попытаюсь рассказать в последующих главах этой книги.

ГЛАВА 2

В составе 3-й Армии. Легендарный генерал Горбатов. Штрафники в тылуврага. Освобождение г. Рогачева. Реабилитация. Ледяная купель. "Дие-тическая" погода. Белорусские вечера Как мы считали тогда и как кажется теперь, наш 8-й Отдельный штрафнойбатальон сыграл довольно важную роль в освобождении районного центраБелоруссии, г. Рогачева Гомельской области. Дело в том, что неоднократныепопытки наших войск в начале 1944 года перейти в наступление в этом районе,преодолеть сильно укрепленные рубежи противника на реках Днепр и Друть,ликвидировать рогачевский плацдарм немцев на Днепре успеха не имели. Как сказано в одном из изданий по истории Отечественной войны," противник, учитывая, что потеря оккупированной им Белоруссии, прикрывавшейпуть в Прибалтику, чревата для него серьезными последствиями, продолжалдержать здесь крупные силы и укреплять оборонительные рубежи. Тогда только всоставе немецкой группы армий "Центр" было 70 дивизий". Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945 гг. Краткаяистория. Издание 3-е. - Москва. Воениздат. 1984. С. 245. От себя добавлю: через Белоруссию пролегал путь в первую очередь вПольшу и Восточную Пруссию. И это тоже имело огромное значение. Вот тогда к участию в ликвидации рогачевского плацдарма немцев и взятиюг. Рогачева и был привлечен наш батальон. В предшествующий этому событию период после тяжелых боев под Жлобиномбатальон находился на формировании в селе Майское Буда-Кошелевского района.Пополнение батальона шло очень интенсивно. И не только за счетпроштрафившихся боевых офицеров. Поступал и значительный контингент бывшихофицеров, оказавшихся в окружении в первые годы войны, находившихся наоккупированной территории и не участвовавших в партизанском движении (мы таки называли их общим словом "окруженцы"). Было небольшое количество иосвобожденных нашими войсками из немецких концлагерей или бежавших из нихбывших военнопленных офицеров, прошедших соответствующую проверку в органахСмерш ("Смерть шпионам"). Полицаев и других пособников врага в батальон ненаправляли. Им была уготована другая судьба. В последнее время некоторые наши историки заявляют, что всех бывшихвоеннопленных и окруженцев в соответствии с приказом Сталина загоняли уже всоветские концлагеря, всех военнопленных объявляли врагами народа. Тот факт,что наш штрафбат пополнялся и этой категорией штрафников, говорит о том, чтотакие утверждения не всегда отражают истину. Известно, что бывшие военнопленные - офицеры, не запятнавшие себясотрудничеством с врагом, направлялись в штрафбаты. Правда, в большинстве непо приговорам военных трибуналов, а по решениям армейских комиссий, которыеруководствовались приказом Ставки Верховного Главнокомандования No 270 от 1августа 1941 года, который квалифицировал сдачу в плен как измену Родине.Беда была только в том, что комиссии эти редко различали, кто сдался в плен,то есть добровольно перешел на сторону врага, пусть даже в критическойобстановке, а кто попал в плен либо будучи раненым или контуженным, либо потрагическому стечению других обстоятельств. И если к первым правомерно было применить наказание за их вину передРодиной, нарушение присяги, то вторые фактически не имели перед своимнародом никакой вины. Вот здесь мне кажутся несправедливыми фактыприравнивания одних к другим. Но, что было, то было. Некогда, наверное, былоэтим комиссиям докапываться до истины. Кстати, тогда и какая-то часть провинившихся боевых офицеровнаправлялась в штрафбаты тоже без рассмотрения их проступков илипреступлений в трибуналах, а просто по приказам командования соединений откорпуса и выше. Это решение о расширении власти командиров крупных воинскихформирований, может быть, и можно считать оправданным, но только в отдельныхслучаях. И в нашем батальоне в тот период значительная часть пополнения из"окруженцев" была "делегирована" именно такими комиссиями, а из кадровыхофицеров - единоличными решениями командующих разных рангов. Наверное, этобыло продиктовано все-таки необходимостью срочного укомплектования нашегоштрафного батальона после тяжелых потерь под Жлобином. Тогда батальон принял столько пополнения, что по численностиприближался к составу стрелкового полка. Во взводах было до 50 человек, ротыиногда насчитывали до 200 бойцов, а батальон - около 850 активных штыков,как говаривали тогда, то есть в 3 раза больше обычного пехотного батальона. Хотя рогачевско-жлобинская наступательная операция Белорусского фронтадлилась, как указано в справочных изданиях о Великой Отечественной войне, с21 по 26 февраля 1944 года, для нас она началась раньше. В ночь на 18февраля батальон был поднят по тревоге и в срочном порядке, оставив все своитыловые подразделения и соответствующую охрану в селе Майское, совершилускоренный пеший марш, преодолев за ночь километров 25. Сосредоточились мы влесу ближе к линии фронта уже утром. Там нам немедленно стали выдавать белыемаскхалаты, сухие пайки, придали батальону группу саперов и взводогнеметчиков. К середине дня мы уже были в боевой готовности, еще не зная,какую задачу будем выполнять. И вскоре нас построили. Оказалось, что кроме нашего батальона рядомбыла еще одна большая группа, правда, раза в 4 меньше нашей, но тоже вмаскхалатах да еще с лыжами. Потом мы узнали, что это лыжный батальон.Оказывается, батальон батальону рознь. Только здесь я понял, каким большимоказался в то время наш штрафбат. Через какое-то совсем непродолжительное время к нашему общему строюподъехала на "виллисах" группа больших начальников - генералов и офицеров.Оказывается, к нам прибыл Командующий 3-й Армией генерал-лейтенант АлександрВасильевич Горбатов. А это значит, что мы перешли из состава 48-й Армиигенерала П. Л. Романенко в 3-ю Армию Горбатова. Рослый, статный, этотгенерал довольно четко, но как-то не по-генеральски мягко, почти по-отеческирассказал о сути той боевой задачи, которую предстояло нам выполнить. Яобратил внимание на то, что командующий почему-то опирался на большую,крепкого дерева суковатую палку. Подумал, что он, наверное, еще не оправилсяот ранения. Это уже потом я слышал не то легенду, не то быль о том, как"учил дураков" этой палкой прославленный генерал. В своем кратком, весьма эмоциональном выступлении генерал сказал, чтоперед нами ставится необычайная по сложности и ответственности боевая задачапроникновения в тыл противника и активных действий там. И он надеется, чтоэту задачу мы выполним с честью. А характер задачи, подчеркивал он,свидетельствует о том большом доверии, которое оказывает такому батальону,как наш, командование Фронта и Армии. Кстати, он сообщил, что со вчерашнегодня, то есть с 17 февраля, наш Белорусский фронт стал называться ПервымБелорусским. Одновременно он пообещал, что если поставленная задача будетвыполнена образцово, то всех штрафников, проявивших себя стойкими бойцами,независимо от того, будут ли они ранены, "прольют ли кровь", освободят отдальнейшего пребывания в штрафном батальоне, восстановят в прежних званиях,а особо отличившиеся, кроме того, будут представлены к правительственнымнаградам. Детали этой задачи объяснил нам наш комбат подполковник Осипов АркадийАлександрович. Это был высокий, седой, со спокойным лицом и мудрым взглядомофицер, казавшийся нам весьма пожилым. А было ему меньше сорока лет. Задачасостояла в следующем: в ночь на 19 февраля незаметно для противника перейтилинию фронта и, избегая боевого соприкосновения с ним, смелым броском выйтиему в тыл и дойти до западной окраины Рогачева. А там, во взаимодействии слыжным батальоном захватить город и удерживать его до подхода основных силАрмии. На все это нам отводилось трое суток, из расчета чего и были выданыбоеприпасы и сухой, далеко не богатый паек (консервы, сухари и сахар). Моемуразведвзводу была поставлена задача выполнять роль авангарда. Наверное,подумали мы, лыжному батальону будет легче на лыжах-то! Мне лично глубокиеснега не казались особенно отягчающим обстоятельством. Еще свежи были впамяти впечатления от зимних лагерей в военном училище на Дальнем Востоке. Тогда, в начале февраля 1942 года нам, курсантам пехотного училища вКомсомольске-на-Амуре, предстояло выйти в зимние лагеря на 18 суток. К этомувремени снег, особенно в тайге, был чуть ли не до пояса, а морозызашкаливали за 35 градусов. На расстояние 50-60 километров в глубь тайги мы совершали марш вботинках с обмотками, имея с собой в ранце кроме всего прочего еще и паруваленок. По прибытии на место устроили лагерь из высоких то ли кедровых, толи еловых шалашей (один на взвод). В этом шалаше разрешалось жечь небольшойкостер, чтобы при возможности, особенно ночью, можно было по очередисогреваться. Ботинки уложили в ранцы, обули валенки. Беда только в том, чтовокруг этого костерка могло поместиться не более 5-7 человек, остальнымтепла не доставалось. С молчаливого согласия командира взвода, недавнего выпускникаХабаровского пехотного учи

<== предыдущая	\|	следующая ==>
Ч.2 - грабеж совершенный	\|	Ваша финансовая программа

Date: 2016-07-25; view: 200; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...

mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию