Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Часть VII - Древняя магия, древние тайны 2 page





Я сидел как завороженный и чувствовал возможное приближение всепоглощающей любви.

– Однако хочу предупредить тебя, – продолжал он, – в этом есть определенная опасность. Я не знаю ответа на самые главные вопросы. Не смогу сказать тебе, кто создал мир и откуда появились люди. Не смогу объяснить, почему существуем мы. Я только могу рассказать намного больше того, что успели до сих пор поведать тебе другие. Могу показать тебе Тех, Кого Следует Оберегать, и рассказать все, что мне о них известно. Я постараюсь объяснить те причины, по которым, как я считаю, мне удалось прожить так долго. Эти знания способны в определенной степени изменить тебя. Собственно, изменения, мне кажется, происходят благодаря любым знаниям…

– Да…

– Но когда я закончу, ты вновь окажешься там же, где был до сих пор: ты останешься все тем же бессмертным существом, которому предстоит найти смысл своего существования.

– Да, – кивнул я, – смысл существования.

Тон мой был несколько горьким, но меня радовал тот факт, что Мариус выразился именно так.

Сам я ощущал себя существом из мрака, вечно голодным и жестоким, которое прекрасно может существовать без всякого смысла, могущественным вампиром, который всегда получает то, что хочет, не считаясь ни с чьим мнением. Хотел бы я знать, известно ли ему, как невероятно ужасен я на самом деле?

Единственной причиной, придававшей смысл убийству, была кровь.

Это общеизвестно. Кровь и острейшее чувство восторга, которое она дарит. Без нее мы не более чем пустые скорлупки, какой был я сам, когда лежал в египетской земле.

– Помни о моем предупреждении, – промолвил он. – Обстоятельства не изменятся. Изменишься только ты сам. Возможно, ты почувствуешь себя еще более одиноким, чем до прихода сюда.

– Но почему ты решил открыть мне все это? – спросил я. – Я уверен, что тебя искали и многие другие. И тебе безусловно известно, где находится сейчас Арман.

– Я уже говорил, что тому есть несколько причин, – ответил он. – И самая главная из них, возможно, состоит в том, каким образом ты разыскивал меня. Очень немногие на этой земле, будь то смертные или бессмертные, действительно жаждут знаний. Еще меньше просят дать им эти знания. Напротив, они стараются извлечь из неизвестности те ответы, которые так или иначе уже сумели сформироваться в их собственном разуме, найти им объяснение, подтверждение и таким образом обрести утешение, без которого они не могут жить дальше. Ибо спросить – это все равно что открыть дверь и выйти навстречу урагану. Полученные ответы способны аннулировать сам вопрос и уничтожить того, кто его задал. Но с тех пор как ты десять лет назад покинул Париж, ты искренне жаждал знаний.

Нельзя сказать, что я понимал все, что он говорит.

– У тебя есть несколько собственных идей, предвидений и предположений, – продолжал Мариус. – Должен признаться, меня потрясла степень твоего простодушия и искренности. Тебе необходима цель. Ты нуждаешься в любви.

– Да, это правда, – пожал я плечами. – По-детски наивно, не так ли?

– Нет, – он засмеялся своим тихим смехом, – не совсем. Похоже, восемнадцать веков западной цивилизации породили в конце концов совершенно невинное существо.

– Невинное? – переспросил я. – Это можно сказать о ком угодно, только не обо мне.

– В этом веке так много говорят о первобытном благородстве, – стал объяснять он, – о развращающей силе цивилизации, о том, какими путями человек может вновь обрести утраченную невинность. Все это на самом деле ерунда и глупость. Настоящие первобытные люди в удовлетворении собственных потребностей и в своих желаниях могут быть истинными чудовищами. Их никак нельзя считать воплощением невинности. Равно как и детей. Именно цивилизация породила людей невинных. Это они оглядываются вокруг и задают один и тот же вопрос: «Что же все-таки происходит на свете?»

– Согласен, но только меня нельзя назвать невинным, – пожал плечами я. – Скорее неверующим. Я веду свое происхождение от людей, не верящих в Бога, и я рад этому. Но я на практике познал, что такое добро и зло. Как тебе хорошо известно, я – Тифон, убийца собственного брата, а вовсе не убийца Тифона.

Он улыбнулся, слегка приподняв брови. Чтобы выглядеть человечным, ему не обязательно нужно было улыбаться. Даже когда лицо его оставалось совершенно гладким и на нем не было ни единой морщинки, оно все равно время от времени отражало его чувства.

– Однако ты не ищешь оправдания своим поступкам, – заметил он. – Вот это я и называю невинностью. Ты виновен в гибели смертных только потому, что тебя превратили в нечто такое, что питается кровью и смертью, но тебя нельзя упрекнуть ни во лжи, ни в том, что ты придумываешь, хотя бы для одного себя, какие-либо оправдания.

– Да, это так.

– Утрата веры в Бога, возможно, и есть первый шаг к невинности, – продолжал он, – утрата чувства греховности и желания повиноваться, отказ от неискренней печали по поводу того, что кажется утраченным.

– Значит, ты называешь невинностью не отсутствие опыта, а отсутствие иллюзий?

– Скорее отсутствие потребности в иллюзиях. Любовь и уважение к тому, что находится рядом с тобой, перед твоими глазами.

Я вздохнул и впервые за все время нашего разговора откинулся в кресле, обдумывая услышанное и пытаясь понять, какое отношение это может иметь к Ники, вспоминая, что Ники говорил о свете, всегда только о свете. Имел ли он в виду именно это?

Мариус тоже погрузился в размышления. Он по-прежнему сидел, опершись о спинку кресла, устремив взгляд в ночное небо за распахнутыми окнами; брови его слегка сдвинулись, губы напряженно сжались.

– Однако меня привлекла не только твоя внутренняя сущность, – наконец снова заговорил он, – но и, если хочешь, твоя честность. Я говорю о том, как ты стал одним из нас.

– Значит, тебе известно и это?

– Да, мне известно все, – ответил он. – Ты появился в самом конце целой эры, когда мир стоит перед небывалыми переменами, о которых прежде не смели и мечтать. То же самое произошло и со мной. Я родился и достиг зрелости в те времена, когда уходил в небытие тот мир, который мы сейчас называем Древним. Старые понятия и верования изжили себя. Вот-вот должен был появиться новый бог.

– Когда же это было? – взволнованно спросил я.

– Во времена правления Августа Цезаря, когда Рим только-только стал империей, когда вера в богов, как бы высоки ни были её цели и предназначения, умерла окончательно.

Я пришел в полное замешательство, и одновременно на лице у меня появилось восторженное выражение. Я ни на секунду не усомнился в правдивости его слов. Приложив ладонь ко лбу, я попытался прийти в себя.

А он тем временем продолжал:

– В те времена, как, впрочем, и сейчас, простые люди продолжали сохранять религиозные верования. Так же как и сейчас, для них это было обычаем, суеверием, элементарной магией, исполнением обрядов, корнями уходящих в исчезнувшую древнюю эпоху. Однако мир тех, кто стоял у истоков этих идей, тех, кто управлял историей и двигал её вперед, был лишен божественной веры, безнадежно извращен и испорчен. Нравы его были очень похожи на нравы современной Европы.

– Я думал о том же, когда читал Цицерона, Овидия и Лукреция, – сказал я.

Он слегка пожал плечами и кивнул.

– Понадобилось восемнадцать столетий, чтобы вновь вернуться к скептицизму и тому уровню практичности, который был обычен для нашего образа мыслей того времени. Однако история ни в коем случае не повторяется. Это поистине удивительный факт.

– Что ты имеешь в виду?

– Оглянись вокруг. В Европе происходят совершенно другие события. Цена человеческой жизни сейчас выше, чем когда бы то ни было. Человеческая мудрость и философия в соединении с научными открытиями и новейшими изобретениями вскоре полностью изменят жизнь людей. Однако я несколько отвлекся. Это вопрос будущего. Суть в том, что ты родился на самом пике старых представлений о жизни. То же самое случилось и со мной. Ты – дитя века неверия, и тем не менее ты не превратился в циника. Я тоже при аналогичных обстоятельствах не стал им. Мы оба с тобой, если можно так выразиться, выскочили из пропасти между верой и отчаянием.

А Ники рухнул в эту пропасть и погиб, подумал я.

– Вот почему, – произнес он, – твои вопросы в корне отличаются от тех, которые задают рожденные для бессмертия в век христианства, под сенью христианского Бога.

Я вспомнил разговор, состоявшийся у нас с Габриэль в Каире. Я сам сказал ей тогда, что именно в этом состоит моя сила.

– Верно, – подтвердил он. – Как видишь, в этом мы с тобой похожи. Мы оба с тобой выросли и повзрослели, не ожидая слишком многого от других. И как бы тяжело ни было у нас на душе, мы предпочитали держать все в себе.

– Но было ли это уже в эпоху христианства… в самом её начале… когда, как ты сам сказал, ты был рожден для бессмертия?

– Нет, – с оттенком презрения в голосе ответил он, – мы никогда не служили христианскому Богу. Можешь сразу выбросить это из головы.

– Но как же тогда силы добра и зла, воплощенные в именах Христа и сатаны?

– Они почти, если не сказать совершенно, не имеют к нам отношения.

– Но концепция добра и зла в какой-то форме…

– Нет, мы гораздо старше, Лестат. Да, это правда. Люди, создавшие меня, поклонялись богам. И они верили в то, во что я не верил. Но их вера уходит в далекое прошлое, во времена задолго до появления храмов Римской империи, когда именем добра лились реки крови. А злом называли засуху, нападение саранчи и гибель посевов. Во имя добра эти люди сделали меня тем, кто я есть.

То, что он говорил, было слишком соблазнительно и буквально завораживало меня.

Мне вспомнились старинные легенды и мифы. Поэтические отрывки закружились в моей голове. Осирис был богом плодородия, хорошим богом в представлении египтян. Какое отношение все это может иметь к нам? Мысли мои путались, перед глазами мелькали картины. Я вспомнил ночь, когда убежал из отцовского замка в Оверни, чтобы посмотреть на танцы крестьян вокруг ритуального костра. Они возносили мольбы о хорошем урожае. Моя мать назвала их язычниками. Язычниками называл их и тот священник, которого они давным-давно изгнали из деревни.

Мне подумалось, что все это более, чем что-либо другое, имеет отношение к Саду Зла. Они плясали в Саду Зла, где не действовали никакие законы, кроме законов этого Сада, которые были чисто эстетическими. Они состояли в том, что посевы должны вырастать высокими, пшеница должна быть сначала зеленой, а потом желтой и что солнце должно сиять. Подумать только! Какие восхитительно красивые яблоки уродились на этой яблоне! И жители деревни из года в год бегают по Саду с горящими ветками, вытащенными из ритуального костра, чтобы вырастали яблоки.

– Да, Сад Зла, – сказал Мариус, и в глазах его загорелись искры. – И мне пришлось покинуть большие города империи, чтобы отыскать его. Мне пришлось отправиться в непроходимые леса северных провинций, где еще оставались уголки совершенно дикой природы, именно в те земли Южной Галлии, где потом родился и ты. Мне пришлось отдать себя в руки варваров, от которых мы оба с тобой унаследовали и свой рост, и голубые глаза, и светлые волосы. Мне они достались от матери, уроженки тех мест, дочери кельтского вождя, вышедшей замуж за римского патриция. А ты получил их от своих предков, живших там с тех самых времен. И по странному совпадению мы оба с тобой оказались избранными для обретения Дара Бессмертия – по одним и тем же причинам: оба мы оказались идеальными носителями крови и совершенным воплощением голубоглазой расы, мы были выше ростом и лучше сложены, чем все остальные.

– О-о-о! Ты должен рассказать мне обо всем этом подробно! Должен объяснить мне все до конца!

– Я уже объясняю тебе, – ответил Мариус. – Но сначала… Мне кажется, настало время тебе увидеть кое-что такое, что может оказаться очень важным для тебя в дальнейшем.

Он сделал паузу, давая мне возможность осознать смысл его слов.

Потом медленно и очень по-человечески поднялся, опираясь обеими руками о подлокотники кресла. Он смотрел на меня сверху вниз и ждал.

– Тех, Кого Следует Оберегать? – уточнил я очень тихо и неуверенно.

Я заметил, что в глазах его вновь промелькнули не то озорные, не то веселые искорки. Казалось, он в любой момент готов повеселиться.

– Не бойся, – промолвил он совершенно спокойно, стараясь скрыть, что ситуация забавляет его, – это совершенно на тебя не похоже.

Я сгорал от нетерпения, желая поскорее увидеть их, узнать наконец, кто они такие, и в то же время не в силах был сдвинуться с места. Я действительно всегда мечтал увидеть их. Но никогда не задумывался о том, как именно это произойдет…

– Мне… мне предстоит увидеть нечто ужасное? – спросил я.

На губах его медленно появилась очень нежная улыбка, и он положил руку мне на плечо.

– Если я скажу «да», тебя это остановит?

– Нет, – покачал головой я, но мне стало страшно.

– Со временем они начинают казаться ужасными, а поначалу они прекрасны, – сказал он.

Стараясь быть терпеливым, он молча продолжал стоять и смотреть на меня в ожидании. Потом мягко произнес:

– Ну же, пора идти.

Глава 4

Такое впечатление, что лестница вела в самые недра земли.

Эта лестница была намного старше самого дома, хотя я не мог бы объяснить, почему так решил. Стертые множеством спускавшихся по ним ног ступени уходили все глубже и глубже в основание скалы.

Время от времени я видел пробитые в камне отверстия, своего рода окна, выходящие на море, слишком узкие, чтобы в них мог пролезть человек. На выступах под ними гнездились птицы и росли укоренившиеся в трещинах дикие травы.

И вдруг я почувствовал леденящий холод, какой обычно ощущается за стенами старых монастырей, в разрушенных храмах или домах, где обитают призраки.

Я остановился и растер плечи, чтобы согреться. Казалось, что леденящий холод исходит от самих ступеней или из-под них.

– Причина не в этом, – мягко произнес Мариус, ожидавший меня чуть ниже.

В полутьме на лице его причудливо играли свет и тени, создавая иллюзию возрастных изменений, свойственных человеку, чего на самом деле он был, конечно же, лишен.

– Здесь все было точно так же задолго до того, как я привез их сюда, – продолжал он. – Многие приезжали на этот остров, чтобы молиться и поклоняться своим богам. Возможно, здесь все было так же еще и до этих людей.

Он вновь со свойственной ему терпеливостью поманил меня за собой. В глазах его я прочел понимание.

– Не бойся, – повторил он и стал спускаться по ступеням.

Мне было стыдно отказаться следовать за ним. А лестница все не кончалась.

Я заметил пробитые в скале отверстия чуть большего размера. За ними слышался шум моря. Я чувствовал на своем лице прохладные брызги и видел поблескивающие от сырости камни. Мы шли все дальше и дальше. Под сводами потолка гулко раздавалось эхо наших шагов, отраженное необработанными камнями стен. Ни одна темница не могла сравниться по глубине с тем подземельем, в котором мы оказались. Скорее оно было похоже на дыру, которую дети роют в песке, убеждая своих родителей и искренне веря в то, что строят туннель к самому центру земли.

Наконец впереди мелькнул свет. Мы в очередной раз завернули за угол, и я увидел двухстворчатую дверь, перед которой горели две лампы.

Фитили были опущены в глубокие сосуды с маслом. Сами двери были заперты на засов, которым служило огромное дубовое бревно. Чтобы поднять его, потребовалось бы, наверное, несколько человек, да и то, скорее всего, им удалось бы добиться успеха только с помощью рычагов и веревок.

Мариус легко поднял бревно и отставил его в сторону. Потом отошел и пристально посмотрел на дверь. Я услышал звук отодвигаемого с другой стороны бревна. Створки медленно распахнулись, и я почувствовал, как у меня перехватило дыхание.

И дело было не в том, что он сделал это, не прикасаясь к двери. Нечто подобное я уже видел. Меня поразила открывшаяся передо мной комната, так же ярко освещенная и наполненная восхитительными цветами, как и все остальные комнаты дома наверху. Здесь, глубоко под землей, я увидел такие же белые, словно восковые, лилии, на которых застыли капельки влаги, и розы всех оттенков красного и розового цветов, готовые, казалось, вот-вот упасть со стеблей. Эта комната похожа была на часовню, наполненную сиянием множества свечей и запахом тысяч букетов.

Как и в итальянских соборах, стены здесь были расписаны фресками с вкраплениями пластинок золота. Но это не были изображения христианских святых.

Я увидел египетские пальмы, желтый песок пустыни, три пирамиды над голубыми водами Нила. В изящной формы лодках плыли по реке египтяне и египтянки, под водой были видны разноцветные рыбы, а над головами людей летали птицы с пурпурными крыльями.

Везде было золото. Оно украшало сияющее с небес солнце, сверкающие вдали пирамиды, чешую рыб и перья птиц, рисунки на гибких и тонких телах египтян, застывших в узких зеленых лодках и пристально вглядывавшихся в даль.

Я на секунду закрыл глаза, а когда вновь медленно открыл их, то увидел все совершенно по-новому и понял, что нахожусь в огромной гробнице.

На низком каменном алтаре в окружении лилий стояло нечто вроде огромного золотого футляра или шатра, украшенного великолепно выгравированными египетскими изображениями. Воздух, проникавший через пробитые в толще скалы глубокие колодцы, заставлял колебаться пламя вечно горящих здесь ламп, шевелил высокие и плоские зеленые листья лилий, стоящих в сосудах с водой и источающих пьянящий аромат.

Мне казалось, что я даже слышу звуки песнопений, древних стихов и заклинаний. Страх мой совершенно прошел. Окружающая меня величественная красота подействовала успокаивающе.

Я не в силах был отвести взгляд от странного футляра на алтаре. Высота его была больше моего роста, и он был раза в три шире.

Мариус тоже смотрел на него. Я ощущал исходящую силу, поток излучаемого тепла, потом услышал, как отодвинулся изнутри засов… Двери шатра приоткрылись.

Я хотел приблизиться, но не посмел. Затаив дыхание, я смотрел, как раскрываются и откидываются золотые створки, открывая взгляду две огромные египетские статуи – сидящих рядом мужчину и женщину.

Лучи света скользнули по тонким, великолепно вылепленным белым лицам, по изящным белым телам, сверкнули в темных глазах.

Как и все египетские статуи, которые мне когда-либо приходилось видеть, они были первозданно красивы, отличались изяществом контуров и отсутствием лишних деталей и были поистине великолепны в своей простоте. Однако от их по-детски открытых лиц веяло холодом и твердостью. Кроме того, в отличие от всех других виденных мною египетских статуй на них были одежды из настоящих тканей, а головы их покрывали натуральные волосы.

Мне уже приходилось видеть украшенные таким же образом статуи святых в итальянских храмах, и должен сказать, что свисающие с холодного мрамора полотнища бархата не всегда производили на меня приятное впечатление.

Однако эти фигуры были одеты с особой тщательностью.

Густые черные парики с ровно подстриженными над глазами челками были украшены золотыми диадемами. На обнаженных руках сверкали браслеты в виде змей, на пальцах сияли перстни.

Одежды были сшиты из белоснежного полотна. На обнаженном до пояса мужчине было нечто вроде юбки, а на женщине – длинное и узкое, лежащее красивыми складками платье. На обоих сверкало множество золотых ожерелий, некоторые из которых украшали великолепные драгоценные камни.

Обе статуи были почти одинаковы по размеру и сидели в одинаковых позах – со спокойно лежащими на коленях руками. Эта одинаковость поразила меня не меньше, чем застывшая красота и сверкающие, словно драгоценные камни, глаза.

Ни одна скульптура не производила на меня такого впечатления одушевленности, хотя, конечно, ничего живого в этих статуях не было. Возможно, все дело было в одежде, в переливах света, отражающегося в золотых ожерельях и темных глазах.

Неужели это Осирис и Исида? Действительно ли на ожерельях и диадемах я вижу какие-то надписи, или мне это только кажется?

Мариус молчал. Так же как и я, он не отрываясь смотрел на фигуры, и выражение его лица понять было трудно. Быть может, это была печаль?

– Могу я подойти к ним ближе? – шепотом спросил я.

– Конечно, – ответил Мариус.

Я направился к алтарю, чувствуя себя ребенком, вошедшим в храм и с каждым шагом испытывающим все большую робость. Остановившись всего в нескольких шагах от статуй, я посмотрел им прямо в глаза. Они были великолепны своей глубиной и яркостью переливов света. Они были слишком настоящими!

Я отчетливо видел каждую ресницу, каждый волосок их бровей – все было сделано с удивительной тщательностью.

С такой же тщательностью были вылеплены и полуоткрытые губы, за которыми я видел поблескивающий ряд зубов. На тщательно отполированных лицах и руках я не увидел ни одного изъяна. Они смотрели прямо на меня – так, как смотрят обычно все статуи или нарисованные фигуры.

Я терялся в догадках. Если это не Осирис и Исида, то кто же они? Какие древние истины символизируют собой и почему в относящихся к ним словах так определенно звучит приказ: Те, Кого Следует Оберегать?

Склонив голову набок, я сосредоточенно изучал их лица.

Глаза были карими, с черными зрачками поистине бездонной глубины и влажными белками, словно покрытыми прозрачным лаком, а губы – нежнейшего оттенка пепельной розы.

– Позволено ли… – начал я шепотом, оборачиваясь к Мариусу, и неуверенно замолк.

– Ты можешь прикоснуться к ним.

Однако мне такой поступок показался святотатственным. Я продолжал рассматривать их – раскрытые ладони, спокойно лежащие на коленях, длинные ногти, очень похожие на наши и как будто сделанные из сверкающего стекла.

Я подумал, что могу себе позволить коснуться тыльной стороны ладони мужчины, что это не будет столь уж святотатственным, однако больше всего мне хотелось дотронуться до лица женщины. Наконец я неуверенно поднял руку к её щеке и позволил себе провести пальцами по совершенной белизне… Потом заглянул в её глаза.

Нет, это не может быть камень, я чувствовал, был уверен в этом! Не может… На ощупь совсем как… А глаза женщины… что-то…

Неожиданно даже для самого себя я отскочил назад.

Точнее сказать, отлетел, опрокинув вазы с лилиями, и с силой ударился о стену возле самой двери.

Я весь дрожал, и ноги отказывались меня держать.

– Они живые! – воскликнул я. – Это вовсе не статуи. Они такие же вампиры, как и мы.

– Да, это так, – подтвердил Мариус. – Хотя само слово «вампир» им неизвестно.

Он продолжал, как и прежде, стоять, спокойно опустив руки и не сводя взгляда с таинственных фигур.

Потом медленно повернулся, подошел ко мне и взял меня за правую руку.

Кровь бросилась мне в лицо. Я хотел что-то сказать, но не мог вымолвить ни слова. Оторвав взгляд от статуй, я уставился на держащую меня руку.

– Все в порядке, – с печалью в голосе сказал он. – Я не думаю, что им было неприятно твое прикосновение.

Смысл его слов не сразу дошел до меня. Наконец я понял…

– Ты хочешь сказать, что ты… Ты не знаешь… Они просто сидят здесь и… О Боже!

Мне вдруг вспомнились его слова, произнесенные несколько столетий назад, о которых упомянул в своем рассказе Арман: «Те, Кого Следует Оберегать, пребывают в мире… или в безмолвии. Большего нам знать не дано».

Меня трясло как в лихорадке. Руки и ноги сильно дрожали.

– Они мыслят, дышат, они живые, как и мы, – заикаясь, говорил я. – Сколько уже времени они сидят вот так? Сколько?

– Успокойся, – промолвил он, похлопывая меня по руке.

– О Боже! Боже! – продолжал тупо твердить я, не находя других слов, а потом едва ли не истерически выкрикнул: – Но кто они? Это и есть Осирис и Исида? Это они?

– Я не знаю.

– Я хочу уйти подальше от них! Я хочу выйти отсюда!

– Почему? – спокойно спросил он.

– Потому что они… они живые и… и в то же время они не могут двигаться или говорить!

– Откуда тебе известно, что не могут? – голос его звучал тихо и успокаивающе.

– Но они не двигаются… В том-то и дело. Не двигаются…

– Идем, – кивнул он. – Я хочу, чтобы ты присмотрелся к ним повнимательнее. А потом я отведу тебя обратно наверх и, как обещал, расскажу все, что мне известно.

– Я больше не хочу смотреть на них! Мариус, я честное слово не хочу! – кричал я, тряся головой и пытаясь вырвать руку.

Однако он крепко держал меня, словно сам был мощной каменной статуей. Меня не покидала мысль о том, насколько его кожа похожа на кожу этих статуй – она светилась точно так же, – а его спокойное лицо было таким же гладким, как у них.

Он становился таким же, как они! Когда-нибудь, по прошествии вечности, таким же предстоит стать и мне. Если, конечно, удастся прожить столь долго…

– Мариус, пожалуйста… – умолял я, не думая ни о позоре, ни о тщеславии.

Единственным моим желанием было поскорее выбраться из этой комнаты.

– Тогда подожди меня, – сказал он. – Оставайся здесь.

Он отпустил мою руку, повернулся и пристально посмотрел на перевернутые мною вазы с цветами и лужи разлитой воды.

И все немедленно оказалось на прежнем месте: цветы вновь стояли в вазах, лужи с пола исчезли.

Он продолжал стоять, но смотрел теперь на статуи. Я услышал его мысли. Он приветствовал их, правда весьма своеобразно, не обращаясь к ним по именам и не упоминая никаких титулов. Он объяснял им причину своего отсутствия в течение нескольких последних ночей. Рассказал, что был в Египте и привез подарки, которые вскоре им принесет. Он обещал, что скоро отведет их полюбоваться морем.

Я начал понемногу успокаиваться. Мой мозг лихорадочно анализировал все, что мне удалось узнать. Он заботился о них. Он всегда о них заботился. Он украсил эту комнату именно потому, что на нее были устремлены их взгляды. Он думал, что им будет приятно любоваться прекрасными картинами и цветами, которые он приносит.

Однако он не знал ничего наверняка. И мне оставалось лишь смотреть прямо на них и чувствовать ужас при мысли о том, что они живые и что они полностью замкнуты в себе!

– Я больше не в силах выносить это, – пробормотал я.

Мне не нужны были его объяснения, чтобы понять причину его заботы. Он не мог похоронить их где-нибудь под землей, потому что они не были лишены сознания. Не мог сжечь их, потому что они были совершенно беспомощны и не могли дать своего разрешения на это. Господи! Час от часу не легче!

Он оберегал их и заботился о них так, как делали это язычники, строившие для своих богов храмы, которые должны были служить им жилищем. Он приносил им цветы.

Я смотрел, как он возжигает благовония – маленький брикетик, который он достал из шелкового носового платка и положил на маленькое бронзовое блюдо. Он сказал, что привез благовония из Египта.

К глазам моим подступили слезы. Я и вправду заплакал.

Подняв голову, я увидел, что он стоит, повернувшись к ним спиной. Они тоже были мне хорошо видны, и я заметил, что он действительно похож на них – статуя в настоящих одеждах. Мне показалось, что он намеренно подчеркивает это сходство, лишив всякого выражения собственное лицо.

– Я разочаровал тебя, не так ли? – прошептал я.

– Ни в коем случае, – мягко ответил он.

– Мне очень жаль, что я…

– Я же сказал тебе, все хорошо.

Я подошел чуть ближе. Я чувствовал, что был груб с Теми, Кого Следует Оберегать. Да, я обошелся с ними грубо. Он доверил мне тайну, а я не смог скрыть ужаса и отвращения. Я сам был очень недоволен собой.

Я подошел еще ближе. Мне хотелось извиниться перед ними за свое поведение. Мариус обнял меня и вновь повернулся к статуям. Запах благовоний был чрезвычайно сильным. В отсветах зажженных ламп их темные глаза казались живыми и подвижными.

Однако ни одна жилочка не билась под белой кожей, а на самой коже не было видно ни единой складочки или морщинки. На нежных губах я не заметил тончайших линий, сохранившихся даже у Мариуса. Не было и размеренного движения груди, которое свидетельствовало бы о том, что они дышат.

Вслушиваясь в тишину, я не услышал ни биения сердца, ни шума бегущей по венам крови.

– Но ведь кровь внутри них есть? – спросил я.

– Да, есть.

– А ты…

«Ты приносишь им жертвы?» – хотел спросить я.

– Они больше не пьют кровь.

Даже эта новость показалась мне ужасной. Они лишены и этого удовольствия. Представить только, как все могло бы происходить! Вот они делают стремительное движение, убивают свою жертву и вновь застывают в неподвижности. Нет, невозможно! Мне следовало бы испытать облегчение. Однако ничего подобного со мной не произошло.

– Много лет назад они еще продолжали пить кровь, однако всего один раз в год. Я оставлял для них жертвы внутри святилища – злодеев и преступников, которые были совсем слабы и близки к смерти. Когда я возвращался, то видел, что жертва принята, однако Тех, Кого Следует Оберегать, я всегда находил в прежнем положении. Только цвет их лиц слегка менялся. Но я ни разу не видел хотя бы единой пролитой капельки крови.

Это всегда происходило в ночи полнолуния и, как правило, весной. Жертвы, оставленные в другое время, никогда не принимались. А потом прекратились и эти ежегодные пиршества. Время от времени я продолжал приносить им жертвы. Прошло около десяти лет, и однажды они вновь приняли жертву. Снова была весна. И снова в небе светила полная луна. А потом опять ничего не происходило в течение примерно полувека. Я потерял счет годам. Мне думалось, что им, возможно, необходимо видеть луну и видеть, как сменяют друг друга времена года. Однако, как оказалось, это не имело для них никакого значения.

Date: 2016-07-22; view: 221; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.005 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию